Глава 5 - Город без отражений
Лея просыпается резко — как будто кто-то тронул её за плечо.
Но в квартире тихо.
Снаружи — тишина, ровная, мёртвая.
Нет ни щебета, ни гула ветра, только мягкий гул системы в стенах.
Когда-то в детстве — в том, что ещё было её детством — она помнит настоящий дождь. Двор залит водой, живая сырость пробирается сквозь одежду, а где-то за домами слышно пение птиц, которых никто не программировал.
Теперь дождь — как фоновый шум. Его «включает» система, когда нужно смыть грязь или сбить пыль в фильтрах вентиляции города.
Снег — редкая роскошь. Его заказывают к праздникам — ровный, чистый, без запаха, не тающий в лужи.
В квартире всё стерильно.
Кухня сама подаёт ей еду. Хлеб из авто печки пахнет одинаково из месяца в месяц.
В углу встроенный Зеркало панель шепчет:
— Лея Кассель. Рекомендуется посещение клиники ЦКЭП. Данные отклонений сохранены.
Она смотрит на своё отражение в матовом стекле холодильника. Оно чуть расплывается — камера не считывает её эмоции идеально.
Может быть, это и есть сбой? — думает Лея и сама пугается своей мысли.
Сбой — это же просто болезнь. Они вылечат...
Когда она выходит на лестничную площадку, дверь напротив открыта.
Мужчина в сером халате смотрит прямо в Зеркало у себя на стене — не моргая, как будто ждёт, что оно дышит за него.
В комнате за его спиной кто-то плачет — детский голосок, сиплый, без сил.
Лея замирает. Мужчина оборачивается на неё медленно, лицо у него бледное, как у выжженной куклы.
— Он болен? — спрашивает она глупо. Голос дрожит.
— Будет замена, — сухо отвечает он. — Центр уже оформил.
Дверь закрывается. Зеркало на его двери мигает:
«Замена юнита: активна.»
Лея слышит, как плач затихает. И понимает: ребёнка удалят.
Никто не будет хоронить. Никто не будет горевать. Родительский файл обновится — и в следующую неделю он сможет «заказать» другого.
Всё будет как прежде.
В лифте Лея сжимает руку в кулак так, что ногти впиваются в ладонь.
На прозрачных стенах лифта плывут слова:
«Ваш пульс нестабилен.»
«Обратитесь в клинику ЦКЭП.»
Она видит, как город живёт под неоновой плёнкой: улицы идеально вычищены, дождь струится из форсунок на крышах.
Нет птиц. Нет роя насекомых.
Люди идут группами — но не разговаривают. Каждому мерцает в воротнике его Зеркало: там же имя, пульс, эмоции.
Если двое встречаются, они смотрят не друг на друга, а в экраны.
Переплетаются не руки — а пиксели.
И всё это кажется Лею вдруг до ужаса чужим.
Она выходит на площадь. Здесь когда-то был парк — живой, настоящий.
Теперь парк — просто ровные ряды одинаковых искусственных кустов и фонтан, работающий по расписанию.
Кафе на углу — пустое. Люди сидят за столиками, но разговаривают только с помощью Зеркал — текстовые панели зависают между чашками с синтетическим кофе.
Смеха нет. Рук, касающихся друг друга — тоже.
Лея идёт мимо, и её собственное Зеркало в сумке шепчет ей всё громче:
«Ты нужна нам здоровой.»
«Психоотклонение подтверждено.»
Она вглядывается в чужие лица — никто не смотрит ей прямо в глаза.
Все боятся увидеть за чужим лицом трещину — страх заразиться тем, чего не должно быть.
Слишком живая эмоция — это опасно.
Слёзы ребёнка — это брак системы.
И любой брак стирается.
Она останавливается перед фасадом старого здания — на нём всегда было огромное Зеркало, которое транслировало лица прохожих в реальном времени.
Сегодня треть экрана — мёртвая.
В пустой полосе чёрная рябь, как ожог.
В отражении Лея видит себя — бледную, мокрую от дождя, который льёт сверху ровной сеткой форсунок.
А за её спиной — пустые силуэты. Люди проходят мимо, не замечая, что их больше не видно.
Что, если это начало?
Что, если больше никто не сможет включить свет обратно?
В голове ноет воспоминание о подземелье. Детские крики в Архиве. Старики, которых забирали без слов.
«Выжженные» — как пепел, который всё равно живой. Он не сгорает до конца.
Браслет на руке вибрирует так сильно, что кажется, он прорежет кожу.
Зеркало в стене напротив мигает красным:
«Лея Кассель. Ваши отклонения угрожают вам и обществу.»
«Немедленно обратитесь в ближайшую клинику ЦКЭП.»
Она закрывает глаза.
Ей хочется верить, что если она сядет в кресло в стерильной белой палате, кто-то вынет это жужжание из головы.
Закроет трещину. Вернёт её туда, где можно спать спокойно под искусственным дождём.
Но вдруг в груди проступает другое — страшное, дикое: А если я не хочу обратно?
А если... если то, что они зовут сбоем — это единственное, что ещё живое?
Она оборачивается к чёрной полосе на огромном экране — и впервые за долгое время видит не себя, а просто пустоту.
И впервые не чувствует себя одинокой.
Лея стоит под серым дождём.
Город вокруг неё — ровный, мёртвый, вычищенный до бетонного блеска.
Люди проходят мимо с пустыми глазами.
Чёрные пятна на фасадах — всё больше их, как прожжённые раны.
Она слышит, как в груди стучит страх: «Ты должна пойти в клинику. Должна.»
Но вдруг всё замирает.
Огромный экран над её головой — фасад старого бизнес-центра — вспыхивает красным.
В тот же миг все Зеркала на стенах домов, в окнах кафе, в воротниках прохожих загораются одним и тем же знаком: мигающий треугольник, символ биологической угрозы.
Из встроенных динамиков срывается ровный, холодный голос Сети — тот, что обычно шепчет прогноз погоды или советы по эмоциональной гигиене.
Но сейчас он звучит как удар по стеклу.
«Внимание. Обнаружена аномалия. Биологический вирус. Кодовое имя: Тишина.»
Все вокруг замирают. Кто-то прижимает ладонь к Зеркалу на запястье.
Мать обнимает мальчика — но не смотрит ему в глаза, а утыкается лицом в панель его капюшона.
Голос повторяет — чётко, ровно, без пауз.
На экранах вспыхивают слова:
«Признаки заражения Тишиной:
Периодические сбои идентификации.
Ощущение выпадения из наблюдения.
Бесконтрольная эмоциональная активность.
Шум в голове, нарушение внутреннего диалога.
Мысли о выходе за пределы системы.»
Лея чувствует, как каждая строка впивается под кожу.
Это обо мне.
Это я.
Голос Сети набирает силу. Словно нет дождя, нет людей — только этот ровный металл:
«Всем гражданам с признаками Тишины немедленно обратиться в Центр Контроля Эмоционального Поведения. Несоблюдение — угроза для стабильности.»
По улицам проходит едва слышный ропот.
Но никто не шепчет словами — только глаза, метающиеся от одного Зеркала к другому.
Вдалеке завывает сирена ЦКЭП — ровная, режущая воздух.
Лея делает шаг назад.
В её ушах шумит дождь — искусственный, ровный.
Но внутри черепа — тишина.
И впервые эта тишина кажется ей живой.
Её браслет вибрирует. Зеркало на стене напротив мигает:
«Лея Кассель. Подтверждены симптомы Тишины.»
«Следуйте в ближайшую клинику.»
Она хочет сделать шаг — но ноги не двигаются.
Люди обходят её, как пустое место. Они боятся заразиться даже взглядом.
Лея смотрит на чёрное пятно на фасаде здания — и вдруг слышит его внутри себя:
«Ты не одна.»
И всё вокруг — ровный город, ровные люди, ровный дождь — на миг кажется ей хрупким.
Гораздо хрупче, чем шёпот внутри.