Хэллгейт: община

 Пыль поднялась такая, что часть улицы будто заволокло туманом. Алекс закашлялся, поспешно зажал рот ладонью — но она всё равно успела забиться в горло, и стало только хуже.

Рядом что-то крикнула Стэши, однако из-за грохота он не разобрал ни слова.

Так они стояли неподалёку, отчаянно щурясь, то и дело кашляя и отплёвываясь. Потом пыль понемногу улеглась. Огромный силуэт спящего чудовища, которое свернулось калачиком посреди улицы, под ярким солнцем снова превратился в то, чем и был изначально — грудой кирпичей, досок и стекла.

Не было больше гостиницы «Луизианский приют», которая много лет заменяла ведьмам Хэллгейта родной дом. Попытка Юджины, бывшей Верховной, превратить часть горожан в безвольных марионеток обошлась ей слишком дорого.

Точнее, по сравнению с ковеном она отделалась дёшево — покинула город со старой подругой, бросив других ведьм на произвол судьбы. Теперь им приходилось расплачиваться за неё.

Став частью городского совета, Рэйлин Тёрнер, предшественница Алекса, явила свою злопамятность во всей красе. Среди людей, на которых Юджина ставила эксперименты, были и дорогие ей — а потому никто не удивился, когда в один далеко не прекрасный день приехали рабочие. Кто-то из них сунул под нос Шэдоу, заменившей Юджину на посту, бумагу: мол, «Луизианский приют» по документам давно является собственностью «Хьюз Индастриз». И так уж вышло, что из этого старого здания компания не может извлечь никакой пользы. Выход один — под снос.

Шэдоу, разумеется, позвонила Алексу, но толку-то?

Бумаги он изучил: не подкопаться. Возможно, на самом деле «Приют» ни черта не принадлежал компании покойного губернатора Хьюза, но доказать это было невозможно. Рэйлин не могла отомстить Юджине лично, однако решила ударить по самому больному и уничтожила место, которое давно стало средоточием магии городского ковена. Причём позволила ведьмам расслабиться, поверить, что они в безопасности: год пролетел с побега бывшей Верховной.

— Вот дерьмо, — вздохнул Алекс, оглядывая руины. — И куда они теперь пойдут?

— Раньше надо было думать.

Он оглянулся на Стэши: в её голосе звенела сталь, от которой он уже успел отвыкнуть. Дома ей не приходилось пускать в ход этот невидимый клинок, одинаково смертельно разящий и врагов, и друзей — и, чёрт возьми, Алекс об этом позаботился.

Совместная жизнь, которой он прежде боялся как огня — и дело было не в конкретной женщине, а в самом концепте, — оказалась не очередной проблемой, а настоящей отдушиной. Возвращаясь с работы, он знал, что поднимется на второй этаж и услышит, как пальцы стучат по клавиатуре. Или встретится со Стэши ещё у кухонного островка; в такие дни по всему дому плыли аппетитные запахи жареного мяса и чая с травами.

Стэши Макнамара, какой Алекс её знал в самом начале, неуловимо изменилась за последний год. Её улыбка стала мягче, а прежняя недоверчивость не то чтобы исчезла совсем, но всё же заметно истаяла. Раньше, стоило Алексу подойти к ней сзади, чтобы приобнять, Стэши напрягалась, и спина её становилась слишком уж прямой, будто позвоночник заменял раскалённый прут. Сейчас она встречала его коротким тёплым смешком, накрывала ладонь Алекса своей.

Кроме того, благодаря ей отчий дом стал восприниматься совсем иначе. Комнату папаши, в которую Алекс и заходить-то не желал, пришлось переделать в рабочий кабинет, заставить книжными стеллажами, а у окна разместить широкий удобный стол. От такого подарка Стэши пришла в полный восторг. Впрочем, чего ожидать: после того, в какой лачуге у болота ей приходилось ютиться...

— Эй, — Алекс легко тронул её за плечо. — Остынь, пожалуйста. Они не виноваты в том, что делала Юджина. Ты же помнишь, Шэдоу даже не знала...

— Это она говорит, что не знала.

Стэши вскинула подбородок. Лицо стало злым и сосредоточенным — будто на миг из-под её нового облика снова прорезалась Мэйв Хьюз, чудом выжившая дочь губернатора, которая хотела лишь одного — найти убийцу семьи.

Длилось этого совсем недолго. Минута, другая — и Стэши, сделав глубокий вдох, заметно успокоилась.

— Ладно, — сказала она, — Шэдоу тебе не солгала бы.

— Спасибо.

— Да не за что. — Стэши, не глядя на Алекса, взяла его за руку и чуть сжала пальцы. — О, минутку...

Шэдоу спешила к ним. Её всегда аккуратная причёска растрепалась, на иссиня-чёрных волосах лежал толстый слой строительной пыли — слишком близко подошла к зоне разрушения. Посерели и лицо, и одежда; Шэдоу чаще всего носила чёрное, и сегодня любовь к этому цвету сыграла с ней злую шутку.

— Скажи честно: ты была в курсе, что Тёрнер такое выкинет? — процедила Шэдоу вместо приветствия.

— Что?

Алекс почувствовал, что хватка Стэши на его ладони стала крепче.

— «Хьюз Индастриз» принадлежит тебе, — пояснила Шэдоу. Она, казалось, поняла, что начала разговор слишком резко, и заметно стушевалась, но не отступала. — Разве могли у тебя за спиной провернуть что-то такое?

— Могли.

— Но как...

— Я даже не управляющая, — Стэши попыталась рассмеяться, но смех вышел натужным, вымученным. — К тому же давай начистоту: снос старого дома — не та проблема, чтобы обращаться ко мне. Такие мелочи решаются без моего ведома. Их просто включают в ежемесячный отчёт.

— Мелочи?.. Мелочи?!

Переводя взгляд с одной на другую, Алекс поймал себя на мысли, что титул Верховной не пошёл Шэдоу на пользу. Да, за минувший год под её началом ведьмы не были замечены ни в чём, что бы выходило за рамки нормы в таком городке, как Хэллгейт. Да, Шэдоу была совсем не похожа на Юджину, и к ковену стали относиться куда лучше — даже с тем учётом, что об экспериментах ведьм прознали все без исключения. Скрыть что-то в Хэллгейте оказалось невозможно.

Но вот самой Шэдоу пришлось несладко. Попробуй-ка удержать в узде несколько взрослых и весьма своенравных женщин, каждая из которых — чертовски сильная колдунья! К тому же бегство Юджины почти что раскололо ковен надвое: одни с пеной у рта утверждали, что это клевета и Верховная не могла пойти на столь страшное преступление, другие признавали, что Юджина была вполне способна на бесчеловечные опыты, но вместе с тем не спешили принимать Шэдоу.

Обычно уравновешенная, она стала куда более дёрганой. Под глазами залегли тёмные круги, амулетов на запястьях и шее болталось втрое больше — похоже, теперь от чужого недовольства приходилось защищаться не только острым языком, но и магией.

Вот и сейчас одно слово Стэши — не самое подходящее, будем честны, — легко вывело её из себя.

— Окей, окей, я неудачно выразилась. Но ты же понимаешь, я правда понятия не имела, что «Приют» решат снести.

— Я... Да, понимаю.

Шэдоу по-прежнему глядела с недоверием, но из неё будто вышел весь воздух, как из сдувшегося воздушного шарика. Может, она была бы и не прочь продолжить спорить со Стэши, но сил явно не осталось.

— И, кстати, я позвонила Джин.

— Джин?

— Ага, — Стэши улыбнулась, и на сей раз ощущения, что она силится изобразить веселье, у Алекса не возникло. — Я знаю, что вы не приняли её в ковен. Но, может, при тебе что-то поменяется? Она сказала, если захотите — проводите собрания в доме Дельфины.

Алекс отвернулся, пряча усмешку. Ну надо же: что-то в Хэллгейте стало совсем другим, а что-то не выжечь даже калёным железом. Джин чуть больше года жила в старом особняке тётушки, но его по-прежнему называли домом Дельфины. Хотя, сказать по правде, он уже и не был похож на прежнюю версию себя. Даже снаружи казался светлее, чем раньше. А ведь Джин вроде ничего не перекрашивала...

Наскоро попрощавшись с Шэдоу, они сели в машину.

— Выглядит паршиво и ведёт себя точно так же, — сказала Стэши без намёка на осуждение. — Лучше бы ковен выбрал себе другую Верховную, а ей дал отдохнуть. Совсем себя загонит...

— Не думаю, что ковену это нужно.

— Ха, ещё бы! Властью особой тут и не пахнет, зато ответственности — жопой жуй.

Стэши откинулась на спинку сиденья, сбросила сандалии и подняла босые ноги на приборную панель, упираясь в стекло. Лодыжку обвивала чуть поблекшая от времени татуировка: побег ядовитого плюща.

В любой другой день Алекс попросил бы её убрать ноги, но на сей раз плюнул: даже случившееся с «Луизианским приютом» не могло перебить его хорошее настроение. Выходной по-прежнему оставался выходным, да и Стэши сегодня никуда не торопилась — можно было спокойно вернуться домой. Возможно, даже прямо в постель.

Минувший после разоблачения Блейка Александера год выдался на удивление спокойным — не считая, конечно, первых трёх месяцев, когда весь город обсасывал случившееся. Тогда Алекс не мог и до участка дойти: стоило перешагнуть порог дома — и на него набрасывались приезжие журналисты. Статьи о молодом шерифе, который раскрыл убийство семилетней давности, расходились по интернету быстрее, чем он успевал моргнуть.

Алекс, конечно, поначалу пытался объяснять, что справился с загадкой Хьюзов не в одиночку, но вскоре ему позвонила Тёрнер и дружелюбно, но настойчиво посоветовала заткнуться. Лишнее внимание не хотели привлекать ни Стэши, ни Джин. Первая — потому что её и так осаждали со всех сторон, узнав, что наследница семьи Хьюз осталась в живых. Вторая — потому что ведьмам в принципе не требовались зрители. Джин только-только осваивала свой дар, и чужое вмешательство выбивало её из колеи.

Потому пришлось, как и рекомендовала Тёрнер, заткнуться. Принимать поздравления, в сотый раз отвечать на одни и те же вопросы — проблема с ними, впрочем, решилась, когда Алекс всё-таки согласился дать большое интервью «Городским хроникам». Беседовала с ним, правда, не Стэши — главный редактор настоял на разговоре с другим журналистом, чтобы «избежать личного подтекста». К тому же «Хроникам» нужно было временно задвинуть её в тень. Слишком многие желали разузнать о выжившей губернаторской дочке как можно больше и цеплялись за любое упоминание в сети.

Как-то само собой, без участия Алекса, раскрылось и убийство женщины, похожей на Кейтлин Хьюз. Конечно, совершил его не Дикинсон, который в то время уже был заперт в участке. Тело выбросил из фургона убийца-гастролёр, просто проезжавший по Хэллгейту в поисках очередного города, чтобы ненадолго осесть, и похожий типаж сыграл с местными копами злую шутку. Гастролёра поймали в Монро — оттуда этот ублюдок, как выяснилось, был родом.

Что до Дикинсона... В течение года понемногу перебрали его дело, и буквально за полтора месяца до этого самого дня он вернулся за решётку, где должен был проторчать до самой смерти. Вернулся, правда, королём — издательство, положившее глаз на его биографию, развило небывалую скорость. Большую часть он написал сам, сидя в бункере падре Бланко посреди леса. Что-то помогла закончить Стэши — издательство щедро заплатило и за это, и за последующую редактуру.

Потому, когда Дикинсон снова отправился в тюрьму, вскоре на полках книжных магазинов появился пухлый том под названием «Игра за пределами поля» с окровавленной бейсбольной битой на обложке. По мнению Алекса, получилось ужасно пошло — но читатели, как это чаще всего и бывает, пришли в полный восторг. В сети уже ползли слухи об экранизации.

Чести ради, книга, какой бы мразью ни был Дикинсон, вышла интересная. Стэши несколько вечеров читала её перед сном — и Алекс, однажды мучаясь от бессонницы, подхватил увесистое издание с тумбочки. Оторвался только под утро: сработал будильник, подсказывая, что пришла пора ехать в участок. Стэши, помня, как он сперва морщился, глядя на книгу Дикинсона у неё в руках, смеялась до колик.

Жизнь в Хэллгейте шла своим чередом. После того, как шумиха в интернете улеглась, а журналисты перестали обивать порог участка, даже в «Сытом аллигаторе» уже не обсуждали чудесное возвращение Мэйв Хьюз. Нет, завсегдатаев больше интересовало, правда ли «наш-то доблестный страж порядка, Нолан, заарканил губернаторскую дочурку» — и вот это уже одинаково сильно раздражало и Алекса, и Стэши. Хорошо, что в «Аллигаторе», как и всегда, заправляла Иджи Янг: одной её задушевной беседы с выпивохами вполне хватило, чтобы стихли и эти разговорчики.

Кроме того, после долгого лечения — кто-то скормил крокодилихе неизвестную дрянь, — в небольшое болото за «Сытым аллигатором» возвратилась Гатор, огромное и вечно голодное создание, которое попало сюда ещё детёнышем. Семья Иджи одомашнила Гатор много лет назад, и последние годы она считалась талисманом бара. Конечно, все в Луизиане знали, что с этими тварями шутки плохи, но Гатор была своей.

Обгоревший остов на границе хлопкового поля, который лишь по старой памяти называли домом семьи Хьюз, снова возвысился над плотными рядами хлопка. Городской совет хватался за головы: многие уже привыкли потихоньку складывать некоторый процент прибыли «Хьюз Индастриз» в карман, а на восстановление особняка пошли такие суммы, что даже Тёрнер, заступившая на пост управляющей по просьбе Стэши, порой только присвистывала и качала головой. Так или иначе, за год работу почти завершили. Теперь Стэши время от времени ездила туда и проверяла, как идут дела, а заодно подыскивала хорошую мебель.

Алекс не спешил признаваться себе в этом, но вообще-то, реши она вдруг переехать в отчий дом, это его, пожалуй, расстроило бы.

В участке последние месяцы особо ничего не происходило — но зато ремонт не миновал и полицейских Хэллгейта. Наверное, это была награда за раскрытие дела Хьюзов, но в итоге городской совет не поскупился, и участок стал выглядеть совсем иначе. Свежевыкрашенные стены сияли, на потолке не удалось найти ни единой трещины, а главное — на маленькой кухне стояла новая кофемашина, и теперь каждое утро Алекс наслаждался крепчайшим эспрессо, который в кои-то веки не вызывал у него тошноты.

Дел было немного. Мелкие кражи, пара угонов — и те из-за того, что байкеры Фредди не поделили что-то с клубом из Батон-Руж, — и одно обвинение в домашнем насилии, после которого Бейли, ставшая полноправной заместительницей шерифа, сделала абсолютно всё, чтобы найти доказательства вины мужчины, о котором шла речь. Впрочем, там и надрываться особо не стоило — свидетельских показаний хватало с головой. Теперь любитель выместить злобу на домочадцах сидел за решёткой, а его жена спешно оформляла развод и готовилась к переезду вместе с детьми.

В целом Алекс мог сказать, что Хэллгейт переживал, пожалуй, нечто похожее на расцвет. Тёмные времена настали только для ковена, и то ведьмы изо всех сил старались выплыть, зацепиться за что-то хорошее. В конце концов, Шэдоу не просто так до сих пор не оставила место Верховной. Оставалось надеяться, что переезд в особняк Дельфины поможет ковену начать жизнь с чистого листа.

Вампиры же после бегства Юджины заметно расслабились, и Алекс понял, что Люсьен воспринимал её если не как угрозу, то, по крайней мере, как серьёзное препятствие на пути общины к благополучию и покою. Адриан и Терри совсем потеряли головы, и жертвами их розыгрышей, далеко не всегда безобидных, становилось всё больше горожан. Кроме того, как-то мельком Стэши заметила, что стала гораздо чаще видеть в городе самого Люсьена и Валери, его правую руку и палача.

Возможно, последнее правда было связано с тем, что вампирам стало комфортнее в городе. Однако Алекса новость насторожила. Насколько он помнил, Люсьен не очень-то любил покидать особняк общины. А Валери редко мелькала на улицах вечером, когда солнце уже зашло, но жители Хэллгейта ещё не разошлись по домам — обычно её никто не видел.

— Ты слишком уж напрягаешься, — сказала Стэши, когда он, не выдержав, поделился подозрениями. — Думаю, Люсьен и Валери просто снова чувствуют себя хозяевами города. С Юджиной нужно было считаться.

— Намекаешь, что с Шэдоу они не считаются?

В её взгляде ясно читалось терпение, какое проявляешь, когда в тысячный раз объясняешь ребёнку очевидную вещь. Алекс только вздохнул: за полтора года вампиры и ведьмы стали относиться к нему лучше — и даже, пожалуй, признали его, — но сам он не то чтобы разобрался в отношениях ковена и общины. Знал только, что перемирие было хрупким.

— Не намекаю, просто говорю, — наконец ответила она. — Конечно, не считаются.

Проверять, так ли это, Алекс не стал. Шэдоу была его подругой, но её действия как Верховной совершенно его не касались — по крайней мере, пока она не преступила закон.

Вскоре они добрались до дома. Алекс уже привычно вышел из машины первым, открыл перед Стэши дверь — и она только фыркнула, выскользнув из салона. Эти мелочи, вписывающиеся в нормы этикета, веселили их обоих, а порой вызывали неловкость как тот самый танец на Хэллоуине у вампирской общины.

Оказалось, что оба они превосходно умели сражаться за то, что им дорого, и докапываться до истины. Могли постоять за себя в драке — и Алекс подозревал, что Стэши даст ему фору. Но всё, что касалось проявлений чувств, было для них обоих в новинку, и потому они наслаждались даже такими незначительными моментами. С того дня, как она приехала к нему посреди ночи, прошёл год — а они по-прежнему делали свидание из каждого совместного ужина.

У Алекса никогда особо не складывалась личная жизнь — он долгие годы делал ставку на учёбу и работу. Стэши же не считала свои предыдущие связи с Ахиллом и падре Бланко чем-то серьёзным, судя по всему, и сейчас впервые оказалась в отношениях, о каких прежде только читала.

Так или иначе, Алекс, размышляя о происходящем, всё чаще ощущал отголоски какого-то бессовестного, запредельного счастья, которое притаилось под ребром и не стремилось показываться остальным. И это перевешивало в его глазах все проблемы, которые могли возникнуть — а в том, что без них не обойдётся, Алекс не сомневался. Любые отношения — дружеские, любовные, рабочие — рано или поздно чем-то омрачались.

— О чём задумался? — окликнула его Стэши у самого порога.

— Да так...

— Что, «не может всё быть так хорошо»? — она понимающе хмыкнула. — Я знаю, знаю. Но вот что, шериф: ты слишком напрягаешься. Мы пережили спокойный год, может, переживём ещё один.

Быстрым шагом Стэши добралась до кухонного островка, включила кофемашину — не такую роскошную, как подарок от городского совета, но вполне приличную.

— Кстати, — добавила она, — ты вроде говорил, что в участок скоро пришлют пополнение?

— Ага. Хотя нам вроде и не надо особо...

— Люди на дороге не валяются.

— Скажи это Фредди и его ребятам, — хохотнул Алекс.

— С кем не бывает.

О том эпизоде, когда байкеры Хэллгейта в самом что ни на есть прямом смысле легли поперёк дороги, выставив за собой мотоциклы, до сих пор со смехом вспоминали в «Сытом аллигаторе»: их несправедливо обвинили в беспорядках в Новом Орлеане, и те, взбунтовавшись, перегородили путь именно оттуда — мол, раз такое дело, нечего ездить через наш город. Это особо ни к чему не привело, но было весело. Стэши, насколько помнил Алекс, написала забавный материал с фотографиями, который третий месяц то и дело мелькал в соцсетях.

Стэши разлила кофе по чашкам, нырнула в огромный старый холодильник — давно пора было сменить его на что-то получше, да всё не доходили руки, — и вынула оттуда ветчину, контейнер со свежими нарезанными овощами и хлеб. Почему она упрямо продолжает держать хлеб в холодильнике, Алекс не спрашивал. Ну привычка и привычка, в конце концов.

— Так что там за пополнение? — спросила она. — Надеюсь, вместо Уолша-младшего?

— Угадала. Он переезжает в столицу.

— Туда и дорога.

Стэши презрительно скривилась. Сына капитана Уолша она терпеть не могла — и, говоря начистоту, мало кто в городе питал к нему симпатию. Человек он был насквозь гнилой.

— Её зовут Констанс Валентайн, — сообщил Алекс. — Досье пришло вчера, я толком ещё даже не смотрел... Переводят из Батон-Руж.

— Красивое имя. И так сочетается с фамилией... Я бы подумала, что псевдоним.

— Говоришь со знанием дела.

— Ах ты!.. — Стэши вскинулась было, но увидела, что он улыбается, и разулыбалась в ответ.

После того, как она окончательно отвыкла от старого имени, сбросила его, как отмершую кожу, они вдвоём наблюдали, как история Мэйв Хьюз медленно, но верно становилась городской легендой. Сам Алекс никогда не называл её этим именем даже в шутку — с того самого дня, как попытался арестовать и ни черта не преуспел. Но порой, конечно, они любили посмеяться над вторыми личностями, вымышленными биографиями и всем, что было с этим связано. Стэши не принимала это близко к сердцу.

По крайней мере, Алекс верил, что не принимала.

***

После заката жизнь в Хэллгейте минимум для половины горожан только начиналась. Валери без особого удовольствия смотрела на скользящих мимо людей, ловила на себе полные любопытства взгляды. Как и ожидалось, никто не привык видеть её в самом сердце города.

Конечно, можно было закрыть лицо, но Валери хорошо знала: если хочешь привлечь внимание всех прохожих без исключения — надень маску. К тому же её выдавал рост. Высокая и тощая, Валери глядела сверху вниз на практически всех женщин Хэллгейта и сравнялась с большинством мужчин. Даже Люсьен рядом с ней выглядел куда более хрупким, чем обычно.

Ах да, Люсьен...

Она не любила хранить от него секреты, да и не была уверена, что получалось. Больше сотни лет они шли рука об руку. Были друзьями, любовниками, какое-то время — всего ничего, конечно, — даже врагами. Сейчас Валери считала Люсьена членом семьи и была уверена, что он платит ей тем же. А то, что их прошлое трудно назвать светлым... Что ж, это бывает со всеми — и, когда ходишь по земле дольше века, принимаешь это особенно легко. Порой и брат вонзает кинжал сестре в спину, но, залечив раны, они не перестают любить друг друга.

Беда в том, что прежде их было трое — Валери, Люсьен и Эмилия. Когда между двумя последними разгорелась холодная война, которая переросла вскоре в открытый конфликт, Валери думала: это временное явление. Пара сломанных рёбер, изодранных в клочья лиц — и они непременно помирятся, а от повреждений не останется и следа. Они всегда мирились.

Однако теперь Люсьен и Эмилия поддерживали хрупкий, готовый в любую минуту брызнуть осколками нейтралитет.

— Вэл?

Она нехотя повернула голову. Терри — почему-то без Адриана, вечного спутника, — стоял в тени ближайшего дома, и его заговорщицкая улыбка ей не понравилась. Слишком многое обещали эти изогнутые в предвкушении веселья губы — и, как правило, не даровали ничего.

— Ты знаешь, что я скажу, — негромко ответила она.

— Значит, не передумала?

— Не передумала.

— О, ну брось, — Терри наклонил голову вбок, заулыбался ещё шире, обнажив такие же крепкие белые зубы, как у самой Валери. — Всего одну пробирку. Тебе за неё отвалят целых...

— Меня не интересуют деньги.

Она не лукавила. Денег и у неё, и у Люсьена было столько, что вся община могла сыто и спокойно жить в особняке у хэллгейтского кладбища не одно десятилетие. Оба они происходили из достаточно знатных французских семей. При мысли о доме — том самом, настоящем доме, который уже наверняка сравняли с землёй, — Валери только усмехнулась. Отец и матушка желали для своей единственной дочери другой участи.

Если один только вид мужской одежды на тощей, лишённой всяких форм фигуре приводил их в ужас, что было говорить о вечной жизни? А уж необходимость Валери пить кровь, чтобы не обратиться в горсть праха, и вовсе уложила бы в гроб их обоих.

— Ну ладно, — сказал вдруг Терри неожиданно миролюбиво. Не шагнул — перетёк ближе, и на Валери пахнуло острым цитрусовым парфюмом, который не глушил её обоняние только потому, что за минувшие годы она привыкла и не к такому. — Я вот что сказать хотел.

Он эффектно выдержал паузу, бросил на Валери быстрый лукавый взгляд, но та не отреагировала. Терри любил, когда окружающие велись на его маленькие уловки, даже если это означало всего лишь выжать из них ожидаемую фразу. Однако со временем это перестало срабатывать. Большинство членов общины слишком хорошо знали его, чтобы раз за разом покупаться на один и тот же трюк.

— Хорошо, хорошо, — вздохнул Терри, и Валери вдруг осознала, что эта пауза была нужна ему не для того, чтобы поймать её на крючок. Он хотел собраться с духом. — В общем, вчера мне приснилось кое-что.

Час от часу не легче.

Многие вампиры были одарены сверх обычного. Быстрая регенерация, вечная молодость, сила, превосходящая человеческую — это, как сказала бы малышка Тэл, входило в стандартный набор. Но с вечной жизнью дети ночи нередко получали дар, который с тем же успехом мог быть и проклятием — как посмотреть.

Весельчак Терри, приторговывающий вампирской кровью, был провидцем, и Валери не сомневалась: он бы позволил отрубить себе любую конечность, только бы лишиться этой способности. Дар видеть будущее — тяжёлый крест, нести который мало кому под силу. А Терри... Дьявол, да сколько ему, сорок, пятьдесят? В любом случае он слишком юн. Валери считала его мальчишкой.

— Отойдём, — велела она. — Не стоит болтать об этом посреди улицы.

Они долго шли по улице, пока не завернули в крошечный сквер — скорее клочок земли, густо усаженный зеленью, на который каким-то чудом впихнули ещё несколько скамеек для горожан. Отсутствие парков поражало Валери. Хэллгейт был зелёным городом — но о таких местах отдыха городской совет почему-то никогда не задумывался.

Впрочем, почему «никогда»? Валери помнила, каким приятным на вид был большой парк в самом центре города при Шоне Хьюзе, но после смерти губернаторской семьи деревья выкорчевали, мягкие лужайки залили асфальтом — и совсем скоро здесь уже высились скелеты новых домов. Валери их не любила. В многоквартирных домах было больше мертвечины, чем в особняке Люсьена, и речь шла совсем не о жителях.

Мысль о Шоне Хьюзе повлекла за собой другую — о Мэйв. Конечно, Валери было известно, что журналистка Стэши Макнамара не та, за кого себя выдаёт. Рэйлин пришлось сообщить Люсьену — а тот, разумеется, поделился со своей правой рукой. Вообще-то он не должен был этого делать, но Люсьен любил перестраховываться. Он рассказал тайну Мэйв не потому, что был не в силах скрывать — о нет, Валери догадывалась, сколько секретов хранит Люсьен.

«Если со мной что-то случится, не дай ей умереть», — вот в чём был смысл их разговора о Мэйв.

Валери прожила достаточно, чтобы понимать, насколько она умна, и не тратить время на ложную скромность. Но желание Люсьена защитить Мэйв Хьюз, кем бы она ни притворялась, выбивалось из ряда его логичных, тщательно продуманных целей. Вампирам не было дела до девчонки.

Только потом, когда тайное наконец стало явным, Валери осознала, ради чего это всё затевалось. Стэши — если хочет носить другое имя, пусть носит, в конце концов, — стала для жителей Хэллгейта воплощением надежды. Символом, который не давал им опустить руки, позволял верить в лучшее. Её возвращение отогрело людские сердца. А потом кто-то пустил слух: вампиры, мол, всегда благосклонно относились к наследнице Хьюзов, — и горожане, которые прежде смотрели на общину с опаской, перестали трястись.

Возвращение Мэйв было вампирам на руку.

— Так что, — опомнилась Валери, — что ты увидел?

— Что-то поганое грядёт.

Терри ненадолго затих, и это было на него совсем не похоже.

После стольких лет не-жизни Валери привыкла, что все её эмоции будто истёрлись, выцвели, как ткань, брошенная на солнце. Но это молчание рассердило её по-настоящему — уж слишком хорошо она знала, что дар вампира никогда не лжёт. Если у Терри было видение, которое он упорно называл сном, оно правдиво.

— И всё? — не удержалась она. — Только-то?

— Нет.

Он вытащил из нагрудного кармана рубашки мятую пачку сигарет и зажигалку, неспешно закурил — но было видно, что под её горящим взглядом ему не очень-то уютно. Просто волнение от того, что Терри видел, перевешивало страх перед Валери.

От того, что другие вампиры общины боятся её, она не была в восторге — просто принимала этот факт как данность и никогда не использовала свою силу, чтобы кого-то припугнуть. В конце концов, закономерно, что одного из сильнейших детей ночи в общине боятся — а уж если учесть, какую грязную работу ей порой приходилось выполнять по просьбе Люсьена...

Валери знала, что в городе её зовут палачом — и слишком хорошо понимала, что ответственности в этом больше, чем власти.

— Я видел старуху в... пещере, что ли, — шёпотом сказал Терри. — Она была прикована к стене, и я знал, что она заперта очень давно... Видел, как рушится граница, и в Хэллгейт приходят и приходят — мы пытались их остановить, сражались, но... Но у нас ни хрена не вышло, Вэл.

Он опустил голову, выдохнул сизый дым — и тот скользнул к небу полупрозрачным облаком, окутывая и лицо Терри, и взъерошенные волосы. У человека от такого начался бы сильнейший приступ кашля.

— Ты понял, кто это был? — быстро спросила она. — Те, кто пришёл в город.

— Не знаю... Но добра они нам точно не желали.

— Что-то ещё?

— Да. Я видел женщину, похожую... на Эмилию. Она сказала, что охота началась.

— Охота началась, — одними губами повторила Валери.

Не нужно быть гением, чтобы понять — речь об охотниках на вампиров. Эти твари многие десятилетия преследовали членов общины, и вело их не желание отомстить, которое Валери ещё могла бы признать достойным поводом для убийства. Нет, молодых охотников, насколько она слышала, просто воспитывали в ненависти к детям ночи. Мол, вампиры — не люди, а потому не заслуживают шанса ходить с ними по одной земле.

После жизни в Хэллгейте этот подход вызывал лишь брезгливое недоумение. Валери не раз сталкивалась с узколобостью окружающих, однако даже американский Юг, с такой неохотой принимающий тех, кого отличали цвет кожи или вера, был гостеприимней любого охотника.

К счастью, хода в Хэллгейт этим ублюдкам не было. Печати держались хорошо, и барьер не пропускал в город тех, кто был недружелюбно настроен к вампирам и ведьмам. Валери помнила, как возводили защиту, и надеялась, что та продержится ещё не один десяток лет.

Но Терри увидел, как граница рушится. Валери нахмурилась: провидец не мог лгать, и теперь падение барьера было вопросом времени. Хотелось верить, что в запасе у них достаточно месяцев — или, возможно, даже лет.

— Ты не помнишь обстановку? — поинтересовалась она. — Не можешь предположить, когда примерно...

— Да прекрати, — отозвался Терри раздражённо. — Мы в грёбаной Луизиане, тут зимой и летом одно и то же.

Он бросил окурок на землю, придавил потёртым кедом. Пальцы свободной руки отбивали на колене какой-то мудрёный ритм, губы беззвучно шевелились. Запах сигаретного дыма понемногу таял в воздухе, и оставались только яркие, назойливые цитрусы.

— А ведь ты знаешь, что это за старуха, — сказал он вдруг.

— С чего ты взял?

— Брось, Вэл. Мы можем обдурить человека — но только не вампира. Да, ты намного старше, умнее, опытнее, бла-бла-бла, возьми медальку. И это ни черта не меняет. Если ты чувствуешь ложь, почему я не должен?

Терри был прав. Она невольно улыбнулась: ну надо же, мальчишка — а дерзости хватит на пару веков. Раньше, когда он был один, вёл себя куда скромнее. Всё-таки этот Адриан не очень-то хорошо влияет на него.

Или наоборот. Каждому нужен настоящий друг. Не важно, будешь ты жить вечно или умрёшь лет через восемьдесят — жизненный путь приятнее проходить с кем-то плечом к плечу. Если Адриан, которого Валери пока так и не перестала считать чужаком, сделал не-жизнь Терри лучше, пусть так.

Правда, что-то в нём по-прежнему настораживало Валери. Адриан жил в общине уже полтора года, а она так и не смогла назвать его своим. Хотя что такое полтора года для вампира? Капля в море, жалкая песчинка.

Пока, если верить ощущениям, эта песчинка плотно сидела в глазу Валери, и её не получалось ни достать, ни выплакать.

— Я никогда не знала старую Агнес лично, — наконец сказала она. — Слышала только, что она стояла у истоков ковена много лет назад и ненавидела нас всем сердцем. Поэтому однажды ведьмам пришлось избавиться от неё. Иначе община никогда не заключила бы с ними перемирие.

— Получается, это было до Хэллгейта?

— Как раз в то время, когда и мы, и ведьмы облюбовали этот город для себя. Тогда он носил название «Хэллгейт», но полноценным городом, пожалуй, не был — так, поселение...

— Я думал, ему больше ста лет.

— Так и нам больше ста лет, — пожала плечами Валери. — По крайней мере, мне и Люсьену.

— Охренеть...

— Тебе пора к этому привыкнуть.

Терри неопределённо хмыкнул, расправил плечи. Он помаленьку успокаивался, и страх в нём вытесняло любопытство.

— А причём тут пещера?

— Чёрт его знает, — Валери предпочла бы, чтобы правда звучала по-другому, но имеем что имеем. — Ходит слух, что Агнес и сейчас закопана где-то под землёй тут, в городе. Это её наказание за то, что много лет назад воспротивилась перемирию.

На лице его будто в замедленной съёмке проступило непонимание, которое вскоре сменилось чистейшим суеверным ужасом. Валери пожалела, что просто не способна на тяжёлый вздох: примерно так менялись лица людей, за которыми она когда-то приходила.

В отличие от Люсьена, который предпочитал, чтобы его руки оставались чистыми, Валери нравилось убивать. Нравился азарт охоты, какой захлёстывает с головой, когда человек осознаёт, что перед ним — бессмертная убийца. Нравилось давать ему фору: гнаться за дичью с нечеловеческой скоростью имело смысл лишь в этом случае.

Однако с тех пор, как община перебралась в Хэллгейт, ни в нём, ни во всём штате не находили обескровленных людей. Люсьен строго запретил проливать кровь попусту и тем более оставлять после себя трупы — и Валери хорошо понимала, чем это обусловлено. Вампиры комфортно разместились в Луизиане: свои общины были и в Новом Орлеане, и в столице — и не хотели рисковать уютным гнёздышком ради того, чтобы потешить низменный инстинкт.

Валери не спорила. Дети ночи умели ждать, даже когда счёт шёл не на месяцы, а на десятилетия.

— Погоди, — сказал Терри, — закопана в смысле... Она живая?!

— Если верить слухам, да. Но это глупые сказки. Ведьмы умеют продлевать себе жизнь на многие века, но под землёй, без возможности провести ритуал... Это нереально. Агнес давно мертва, и я сомневаюсь, что ковен позволил похоронить её в Хэллгейте.

Он внимательно посмотрел на Валери, и в его взгляде мелькнуло что-то такое, от чего захотелось отвернуться.

— Ты же знаешь, — произнёс он совсем тихо, — мой дар не лжёт.

— Знаю. Но это не обязательно означает, что старуха где-то сидит и ждёт своего часа. Возможно, речь о проклятии, которое она наложила на Хэллгейт и которому суждено пробудиться.

— Ну пиздец, — Терри скривился как от зубной боли. — Вот вроде бы сколько с этим не-живу... Но каждый раз думаю: а можно ли как-то обозначить сроки? Или, допустим, хоть раз сделать сраное предсказание более конкретным?

— Да уж. Было бы неплохо.

— Значит, проклятие... Будем просто ждать, когда ебанёт?

— Не то чтобы у нас есть выбор получше, — попыталась выдавить улыбку Валери. Губы вдруг одеревенели, будто она снова была живым человеком — той самой девчонкой, которая на очередном ужине пытается вести непринуждённый разговор, но собеседник неприятен до дрожи. — Подождём. Община готова ко многому и преодолеет многое.

— Уверена?

Терри поднялся, стряхнул с рубашки пепел. Там, где ткани коснулись его пальцы, осталась дымчато-серая полоса, и Валери поймала себя на желании оттереть её, но даже не подняла руку. Тело подчинялось ей беспрекословно, а мелкие порывы... Что ж, их следовало держать в узде. Она не-жила слишком долго, чтобы позволять себе нечто подобное.

Ветер всколыхнул ветви тилландсий над их головами, и те зашелестели — не то насмешливо, не то осуждающе.

— Тебе даже грёбаный мох не верит, — сообщил Терри. — Ну да ладно. Спасибо за разговор, и... В общем, спасибо.

Он исчез прежде, чем она успела ответить. Шагнул в сторону и мгновенно растворился в тени, как умели только дети ночи. Ни единого лишнего движения, никакого шума.

Валери смежила веки, чувствуя, как накопленная за годы усталость прибивает её к скамье могильной плитой. Говорили, будто вампиры не чувствовали истощения, однако потопчи землю столько лет — и в конце концов захочешь лишь одного: чтобы тебя оставили в покое. Сама Валери, впрочем, думала об этом несколько иначе. Ей хотелось, чтобы Хэллгейт больше не сотрясали ни холодные войны с ведьмами, ни семейные драмы убитого губернатора, ни что-либо иное. При таком раскладе у неё всё равно оставалось бы немало хлопот — но проблемы общины Валери очень давно считала своими.

А это... Что ж, это, пожалуй, даже нервировало. Вампиры сбежали в Хэллгейт, чтобы осесть и спокойно существовать, но почему-то маленький луизианский городок, каким бы комфортным местом для них он ни был, волновало то одно, то другое.

По крайней мере, хотя бы Юджина убралась отсюда — головной болью меньше.

Ещё немного посидев, Валери сорвалась с места и лишь тогда поняла, что разговор с Терри длился довольно долго. На город опустилась тьма, и многие любители вечерних прогулок уже разошлись по домам.

Она позволила себе двигаться с нечеловеческой скоростью, наслаждаясь тем, что уж теперь-то, с учётом того, что было ещё пару часов назад, никто и не смотрит. Чаще всего люди просто не успевали её заметить — так, улавливали движение рядом краем глаза, чувствовали дуновение ветерка, но и только.

Вообще-то Люсьен предпочитал, чтобы на публике община вела себя как можно более... по-человечески. Для Тэл, навеки застрявшей в теле ребёнка, это равнялось скуке смертной, Терри и Адриан притворялись лишь до поры до времени, когда обстановка и правда этого требовала. Анна редко покидала особняк, но когда случалось — вела себя образцово. Эмилия же...

О, Эмилия.

Всё больше удаляясь от центра на север, Валери наконец заметила вдалеке знакомый дом. Подобный особняку Хьюзов и дому Рэйлин Тёрнер, он тоже стоял в стороне от других зданий. Было видно, что годы потрепали его: истерли доски, покрыли сетью трещин окна второго этажа. Крыша выцвела под безжалостным луизианским солнцем.

Когда ссора с Люсьеном зашла слишком далеко, Эмилия срочно выкупила этот дом — оставаться в особняке общины она больше не могла. Лишь Валери в то время помогала ей с переездом. Ей Люсьен не препятствовал, хоть и был недоволен — просто не мог.

В конце концов, Валери была рядом по собственному желанию. Обратил её другой вампир — тот же, что проделал этот трюк с Люсьеном, древний и лукавый, как скандинавский бог-проказник. В те годы он путешествовал по Франции и наводил на страну ужас, заставляя её жителей запираться на все засовы перед наступлением темноты и не выходить из дома поздними вечерами. Что Валери, что Люсьен до того, как познакомиться и прожить бок о бок больше века, были безрассудны — их, живущих в разных городах, одинаково интересовала и толкала за порог история убийцы, который обескровливал своих жертв.

Сейчас она понимала: Тадеуш просто не смог проигнорировать столь откровенное пренебрежение. Оба они относились к его истории как к жутковатой сказке, хотя бледные как полотно трупы и впрямь начали находить по всей Франции. Оба они оказались не в том месте не в то время — и оба не спасовали, встретив тьму во плоти.

Видно, эта безрассудность, граничащая с наглостью, и подкупила Тадеуша в обоих случаях, если он не прикончил их, а сделал себе подобными. Лишь полгода спустя они столкнулись в Париже, который и Люсьену, и Валери виделся богатыми охотничьими угодьями. Тадеуш к тому времени уже покинул страну и не пожелал брать птенцов с собой — просто не счёл нужным.

Кто обратил Эмилию, Валери не знала и в конце концов пришла к выводу, что знать не хочет. Порой счастье таилось в неведении.

У края участка за невысоким деревянным забором она замерла, внимательно оглядела дом. Эмилия смотрела на Валери из окна, и лицо у неё было обеспокоенным. Обычно они встречались, предварительно договорившись, но сегодня Валери явилась без приглашения, и это явно не пришлось ей по душе.

«Что-то серьёзное?»

Ну надо же, не утерпела. Эмилия нечасто обращалась к телепатической связи, которую в общине использовали скорее для быстрых сообщений, чем для тайных бесед.

Впрочем, её волнение было понятно. Люсьен давно подозревал, что кто-то из преданных ему детей ночи докладывает ей обо всём, что происходит в особняке на границе кладбища — и страшно представить, что бы началось, узнай он, кто именно. Валери он доверял как себе.

Но она любила его и Эмилию совершенно одинаково и не собиралась отказываться ни от одной, ни от другого.

«Пожалуй, на этот раз да», — сказала Валери.

В голове безостановочно крутилось видение Терри, и тот факт, что ему приснилась и Эмилия, ей чертовски не нравился.