Неэкономическое несчастье

Настоящее.

Вокруг меня танцевало призрачное море теней, а я, запертая в клетке собственного волнения, судорожно ловила воздух. Нервы звенели, натянутые, как струны перед казнью, предвещая не просто провал, а сокрушительное фиаско. А безумный трепет и ледяное предчувствие сковали меня, превращая в безвольную марионетку. Пальцы дрожали, словно осенние листья на ветру, а речь звучала чужеродно, механическим эхом давно заученного текста. Когда, в какой момент этот безжизненный набор формул успел проникнуть в меня, заполняя собой всё?!

И вдруг, словно сквозь пелену, передо мной возникли Алые паруса — манящий, ускользающий призрак надежды в кромешной тьме. На мгновение я снова ощутила себя беспечной одиннадцатиклассницей, с облегчением вырвавшейся из удушающих объятий ненавистной школы. Мир вспыхнул яркими красками, разворачиваясь калейдоскопом воспоминаний, сотканных из осколков моей жизни...

Но внезапный, обжигающий укол боли в горле, подобно удару клинка, вернул меня в огромный, гулкий зал. Сглотнуть было мучительно трудно, а взбесившиеся нервы терзали, словно стая голодных псов.

Передо мной мелькали расплывчатые силуэты, пока взгляд не зацепился за неподвижную фигуру пожилой женщины в первом ряду — члена строгого жюри этого зловещего мероприятия. В гробовой тишине зала её лицо казалось высеченным из гранита.  Инстинктивно повернув голову к спасительному выходу со сцены, я вдруг ощутила на себе пронзительный, ледяной взгляд, будто дыхание арктической бури, готовой сорвать все маски и обнажить мои самые сокровенные тайны.

Кто ты?..

С лёгким недоумением и липким ужасом я закрыла глаза, пытаясь укрыться от этого всепроникающего взора. Аплодисменты, которые сначала казались обращёнными ко мне, постепенно затихли, как будто я убегала от всего, что происходило вокруг, зная, что никто не сможет меня догнать. Никто... Особенно этот взгляд, проникающий в самое сердце, в самую душу, в саму любовь.

Страх захлестнул с новой силой, превращая мысли в хаотичный клубок спутанных нитей. И я почувствовала себя стоящей на краю огромного корабля, готовой броситься в бушующее море, кишащее зубастыми хищниками. Гибель неминуема, но парадоксальным образом я больше не чувствовала страха...

Распахнув пересохшие веки, я услышала тихий шёпот, умоляющий не просыпаться, остаться в царстве Морфея. В этот миг боль отступила, а я оказалась в привычной аудитории русского языка, поняв, что всё это было лишь сном.

Словно сквозь пелену нелепого, мучительного непонимания, в памяти вдруг всплыла недавняя сцена: я в стенах полицейского участка с притворной лёгкостью флиртую с одним из сотрудников, вымаливая свободу. От этой мысли лицо невольно скривилось. И в ту же секунду чья-то рука осторожно, будто антистрессовый мячик, начала сжимать и разжимать моё плечо. Прищурившись, я ждала, пока рассеется туман перед глазами, и увидела Аню.

Амур во плоти, не иначе. Анька — не просто подруга, а верный соратник, готовый не только подставить плечо, но и указать на промахи, помочь распутать любой клубок проблем. И главное — сделать это быстро и почти безболезненно. Почти. Именно за это я и ценю её как никого другого.

«Боже, и как же мы познакомились?» — промелькнула в голове запоздалая мысль. Ах да... первый день в университете, когда я даже не смела мечтать о настоящей дружбе. Всего лишь помогла этой девчонке собрать бумаги, рассыпавшиеся по холодному бетонному полу после стычки с наглым старшекурсником. Помню, в тот момент Аня готова была растерзать обидчика, но искренне удивилась, что кто-то осмелился вступиться за неё в этой суматохе. Разговор завязался сам собой: имена, короткие истории... А когда она упомянула, что учится на том же факультете, что и я, я поняла — это сама судьба протянула нам руку.

Боже, меня внезапно захлестнула волна воспоминаний — словно гигантское цунами, грозящее унести в пучину прошлого, где я никогда не любила бывать. Поэтому безмолвно, как будто ещё во сне, я начала собирать вещи в рюкзак, покоившийся на парте, будто мягкая подушка, стараясь не замечать взглядов однокурсников. Общая тетрадь на кольцах, исчёрканная лишь причудливыми рисунками Амурской, отправилась следом, а я размяла затёкшие пальцы, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение.

— Москва, ты в порядке? — прозвучал тихий вопрос соседки по парте, словно эхо её собственных мыслей обо мне. Заметила ли она тень, скользнувшую по моему лицу, или прочла мои недавние нелестные думы о ней самой?

— Почему ты меня не разбудила? — бросила я с укором, отчаянно пытаясь поймать ускользающее внимание преподавателя.

Внезапный щелчок в голове, и сознание затопила волна смутного возбуждения, переходящего в жгучее раздражение. Как будто всплыл образ ненавистного, но незабываемого человека. Это терпкое чувство преследовало меня почти год. А ещё эти перешёптывания одногруппников, просачивающиеся сквозь душный университетский воздух, их игнорирование нудной, хотя ладно, местами увлекательной лекции доцента — это бесило неимоверно. Обсуждали, какие подарки уже успели выпросить у родителей на Новый год. А я, словно назло, взметнула руку ещё выше, но педагог упрямо меня не замечал.

Монотонный, приглушённый голос преподавателя вновь погружал меня в вязкую полудрёму — у него это всегда получалось виртуозно. И я зевнула во всю бегемотью пасть, но, наконец, он удостоил меня своим вниманием, выловив из дальнего угла старой аудитории, залитой тусклым жёлтым светом. Заговорил с неприятной язвительностью, как будто из его гортани вырвалось скрипучее кваканье:

— Анастасия, если вас неудержимо тянет к доске — милости прошу. Но если вам приспичило в дамскую комнату, то, увы, ваше желание запоздало. — Пожилой мужчина бросил мимолётный взгляд на обшарпанные настенные часы и с едкой иронией добавил: — Вы и так почти убаюкали себя в царстве Морфея на моей паре. Имейте же хоть немного совести, наша спящая красавица.

И снова щелчок, и на несколько секунд в аудитории воцарилась звенящая тишина, как будто всех разом вымело сквозняком, оставив меня наедине с нарастающим абсурдом. Сжав губы в тонкую линию, я задумалась, адекватен ли вообще этот престарелый тип. Ему давно пора на заслуженный отдых, иначе он окончательно потеряет связь с реальностью, хотя, скорее всего, уже потерял.

Сидящие впереди однокурсницы обернулись и зашикали, как стая лисиц, а в их глазах плескалась непроглядная тупость.

— Настюха, — прошептала Анька, дёрнув меня за рукав, — потерпи чуток, не обращай на них внимания. До звонка всего пять минут. — Но Амурская всё равно заметила, как я недовольно скривилась, будто откусила лимон. Если мне нужно выйти, значит, так тому и быть. Что тут непонятного?! Или, может, мне стоит справить нужду прямо на этом проклятом стуле?

— Почему нельзя просто отпустить меня в туалет? Это какая-то государственная тайна? — выпалила я, едва сдерживая кипящую ярость. Голос звучал громко и отчётливо, как выстрел. — Я всё равно выйду, — добавила я, не дожидаясь разрешения преподавателя.

Затаив дыхание, как будто собиралась нырнуть в ледяную прорубь, я резко накинула лямку своего серого рюкзака на плечо и стремительно пронеслась мимо парт, будто ведьма на метле, задевая чужие вещи. Я даже смахнула чей-то пенал, услышав глухой стук его падения. Надеюсь, там ничего не разбилось... Вдобавок ко всему, я ощущала на себе буравящие взгляды одногруппников. Кто-то шептался, не утруждая себя конспирацией. Некоторые смотрели с неприкрытой неприязнью, другие — с любопытством, как на диковинного зверя. К счастью, я уже выработала иммунитет к подобным реакциям.

— Слушай, братан, у меня такое чувство, как будто я попал в балаган. Или мне кажется? — пробормотал Никита Борисов своему соседу, словно вёл репортаж с места событий для социальных сетей. Я прошла мимо, даже не удостоив его взглядом, лишь слегка задела лёгким рюкзаком его плечо. Заслужил. — Вот же стерва, — процедил он сквозь зубы.

Боже, или уже не боже, я стояла на краю пропасти, чувствуя, что вот-вот сорвусь в бездну. Но я не птица, чтобы парить в небесах, а значит, падение будет болезненным — снова таскаться к директору из-за моего поведения. Однако за спиной, как будто рой разъярённых пчёл, зудели грязные шепотки, касающиеся моей внешности и прочей чепухи, обрушивая на меня невидимые потоки грязи. И моё настроение колебалось, словно акробат на натянутом канате, который вот-вот лопнет, — мне самой захотелось огрызнуться. Даже доцент, попытавшийся взывать к моей благоразумности, не смог меня остановить, когда я распахнула скрипучую дверь кабинета — свежий воздух коридора ударил в лицо. И тут я услышала:

— Какая же она красавица, Анатолий Викторович!? Просто ходячее чудовище, — пропищала староста с таким злобным придыханием, что стало понятно, насколько сильно ей завидно.

— Я сейчас тебе... — начала я, ощущая, как ярость вырывается наружу, будто личный демон, а кулаки сжимаются до побелевших костяшек.

Я уже медленно разворачивалась к этой жалкой зубриле, но не успела закончить и фразу, как услышала встревоженный голос Аньки:

— Если ты сейчас же не заткнёшься, я сделаю твои и без того кривые очки ещё более кривыми, — спокойно предупредила она, догоняя меня и крепко хватая за запястье, словно боялась, что я потеряю контроль над собой из-за той негативной энергии, которая окутала помещение, как будто густой, удушающий туман. Меня даже передёрнуло. — Пойдём, Насть, здесь слишком душно.

И я вылетела из кабинета, словно пушечное ядро, готовая сорваться в бегство. Щёки пылали, будто жерло вулкана, извергающее лаву обиды и гнева. Что со мной творится?! Внутри бушевала буря, сжимающая лёгкие, как будто в тиски, готовые переломить рёбра. Оказаться в эпицентре скандала, выставленной на всеобщее обозрение — хуже казни не придумаешь. И что теперь? Опять, как провинившуюся школьницу, потащат к ректору? И как Амур могла поверить в эту нелепицу, будто я способна напасть на старосту?! Поднять руку на слабого? Это ниже всякого достоинства.

— Что, приснился кошмар? — Анька, будто ничего не случилось, одарила меня своей неизменной, лучистой улыбкой, пока мы молча шли к туалету. Ей всегда было плевать на чужие пересуды, в отличие от меня, тонкокожей. — Или наша спящая красавица решила проснуться? Может, мне поцеловать тебя, королева, чтобы снять заклятье?

Я лишь закатила глаза, привыкнув к её неуклюжим шуткам. Завернув за угол, я шла первой, торопясь в женскую комнату, словно в спасительное убежище, где можно укрыться от чужих взоров. Но взгляд неожиданно зацепился за окно. За стеклом раскинулся унылый пейзаж: голые деревья, стыдливо припорошенные первым снегом. Он будто отражал моё внутреннее состояние — зябкое и потерянное после пережитого. А на фоне серого, промозглого неба возле университета ярко зеленели нарядные ёлки, украшенные мелкими шарами, искрящейся мишурой и звёздочками из прозрачного пластика. Ветер ласково колыхал их ветви, а с неба неспешно кружились хрупкие снежинки. Утро в Ленинграде, несмотря на снег, выдалось тоскливым.

— Да, кошмар, — уклончиво ответила я, вспоминая свой странный сон, от которого по спине пробежал холодок.

Не задерживаясь в пустом коридоре, мы нырнули в туалет. Взглянув в мутное зеркало, я невольно вскрикнула: мои светлые волосы превратились в хаотичное гнездо. Впрочем, чего удивляться? Красавицей меня сложно назвать, но и до чудовища далеко. Хотя почему я так себя принижаю? Я вполне себе пленительна! Достав из рюкзака маленькую расчёску, я начала приводить себя в порядок. В этот момент мои голубые глаза, будто осколки застывшего моря, вдруг вспыхнули радостью — прозвенел звонок на перемену. Всё-таки мы с Анькой успели вовремя сбежать, оставив за собой шлейф переполоха.

Кошмар, но я едва выползла из липкого тумана сна, как Аня уже колдовала у раковины, распуская водопад своих смоляных волос. В зеркале плясали отблески света на её ресницах, превращая их в россыпь чёрного бисера. Вдобавок ослепительная улыбка вмиг осветила её лицо, обнажив зубы, украшенные крошечными искрами скайсов. И в ответ я лишь слегка приподняла уголки губ, привыкнув к её неутолимой жажде эпатажа. Ей, безусловно, это шло.

Не знаю, сколько времени мы провели в этом «убежище», погружённые в свои персональные бездны. Но даже проблески умиротворения не могли остановить бешеную карусель воспоминаний: мучительный подъём на первую пару, забытая в спешке мелочь, обида, брошенная матери на пороге, бесконечная борьба со сном на лекциях. Всё это, словно заело, повторялось в моей голове, царапая и бередя душу. Неудивительно, что я не заметила, как, обессилев, облокотилась на холодный кафель раковины, а мои распущенные волосы, будто траурная вуаль, накрыли бледное, измученное лицо. Зрелище, прямо скажем, удручающее.

— Москва, ну хватит киснуть! У кого сейчас мёд? Пошли лучше в столовку, а? — Анин голос, как будто спасательный круг, вырвал меня из пучины мрачных мыслей. — Ну же, пошли! — прокричала она, будто уговаривая капризного ребёнка.

— Я же просила не называть меня так, — пробурчала я, раздражённо глядя на Аню, которая в ответ лишь невинно захлопала ресницами. Дешёвый спектакль, но на кого-то, возможно, и действует. — И вообще, я туда не хочу, — добавила я, вспоминая все злоключения, приключившиеся со мной в этом гиблом месте. По правде говоря, каждый год в этом университете я умудряюсь влипнуть в такую передрягу, что и самым отъявленным бандитам не снилось. — Помнишь, как в прошлый раз ты решила поддеть одну дуру, а закончилось всё грандиозным скандалом? Могло быть и хуже, но Мариванна нас спасла. А вдруг она снова там? Я не ною, просто напоминаю.

Но Аня, словно нарочно не слыша моих протестов, уже тянула меня в столовую. Такая уж она — всегда тащит меня за собой, и, видимо, будет тащить до самой старости.

К слову, Мариванна — наша любимая классная руководительница, Кузнецова Мария Ивановна, кладезь мудрости и такта. Её короткие кудряшки придавали ей мальчишеский задор. Помню, как на втором курсе, когда мы с Анькой были ещё совсем зелёные, умудрялись прогуливать физкультуру и пить чай с конфетами в её кабинете. И вот, на третьем, почти выпускном курсе, эта злополучная физическая культура всё ещё преследовала меня.

— Не бойся, Москва, всё будет чики-пуки, — подбодрила меня подруга, когда мы, наконец, добрались до столовой. Хочу сказать, дошли на удивление быстро. Боже, и опять она за своё! Хотя у неё тоже не сахарное прозвище — Амур. Типа речка. Кстати, это я придумала. — Если не струсишь, угощу сосиской в тесте из буфета. Будет тебе награда за храбрость, — добавила она с улыбкой, когда мы встали в бесконечную, извивающуюся очередь, которой, казалось, не будет конца. Похоже, сегодня никто из студентов не успел позавтракать — народу тьма.

На удивление, наш экономический университет уже вовсю готовился к Новому году. На стенах красовались огромные снежинки, нарисованные белой краской, а в коридоре, рядом с раздевалкой, высилась пышная ёлка. Осталось только установить такую же красавицу в актовом зале — и праздник можно считать состоявшимся. Столовую тоже слегка приукрасили, пытаясь создать атмосферу торжества, хотя на дворе всего лишь начало декабря. В углу примостилась маленькая искусственная ёлочка, увешанная разноцветными шарами. Если бы вместо них висели котлеты с макаронами, было бы гораздо веселее. А ножки стульев обмотали красной и зелёной мишурой, видимо, надеясь, что это добавит уюта нашему унылому учебному заведению. Но, на мой взгляд, это выглядело как дешёвый балаган.

Вся эта мишура лишь создавала призрачную иллюзию праздника, в то время как в воздухе висело липкое напряжение. Поэтому я невольно посмотрела на невысокого парня рядом, нервно теребившего что-то в руке. Выглядит так, будто его только что вытащили из могилы. Но, вспомнив о приближающейся сессии, я поняла, что скоро и сама буду похожа на выжатый лимон. А ещё этот идиотский допуск, требующий посещения всех лекций. В общем, сплошное разочарование, которое почему-то меня неимоверно нервировало. Вообще, я сегодня какая-то странная, сама на себя не похожа. Когда я так нервничаю без видимой причины, это обычно означает, что скоро с кем-то познакомлюсь...

— Сколько народу! — прошептала мне на ухо Аня. Мы были почти одного роста, хотя я чуть выше. Подруга нервно постукивала ногой по бетонному полу с неровным узором, создавая свой собственный ритм, и, вздохнув, обречённо добавила: — Похоже, мы даже не успеем поесть. Настя, это просто жесть!

Я только молча кивнула в знак согласия, и Анька вдруг прищурилась, словно старая бабка, уставившись на кого-то за моей спиной. Тихо выругавшись, она резко дёрнула меня за зелёную кофту с изображением баскетболиста, бросающего мяч в кольцо. Когда же она оторвёт мне этот чёртов рукав?!

— У тебя за спиной стоит одна законченная идиотка. Ой, просто верх безграмотности, — наигранно пролепетала Амурская, прикрывая рот ладошкой, как будто ей было неловко. — Я имею в виду Меркулову. И удивительно, что она решила позавтракать именно сейчас. Обычно четверокурсники начинают есть только после второй пары. Тебе не кажется это подозрительным?

Вновь молча кивнув в ответ, словно немая, я быстро сглотнула и перевела взгляд на свободные столики, заметив Вику. На ней был траурный наряд, будто она собиралась не на лекцию, а на похороны. Возможно, даже на свои собственные. И в этот момент я поняла, что в столовой вот-вот начнётся цирк, ведь в этом помещении присутствуют эта глупая особа, ну и, конечно же, я.

Я снова невольно погрузилась в размышления, будто в водоворот. Возможно, виной тому детективы, которые я смотрела почти всю ночь. Поэтому теперь мне казалось, что вокруг плетутся какие-то сложные интриги, разгадать которые мне не под силу.  Но тем не менее даже в полусонном состоянии я отчётливо осознавала, что опять оказалась рядом с человеком, который когда-то чуть не разрушил мой внутренний мир. Вика — это девушка, готовая идти по головам ради достижения своих целей, предавая и не задумываясь о последствиях. Настоящая хищница, которая будет сражаться до последнего, пока ты не начнёшь молить о пощаде, истекая кровью. Ходят слухи, что она сейчас встречается с одним из преподавателей нашего университета, но никто не знает, с кем именно.

— Скажи, она правда встречается с доцентом? — тихо спросила я, поднимая свой металлический поднос.

Мы с Аней, как два корабля в тумане, продолжали медленно продвигаться вперёд в очереди за завтраком, слегка задевая плечами окружающих.

История о студентке и преподавателе казалась сюжетом дешёвого бульварного романа. Драма между наивной молодой девушкой и циничным взрослым мужчиной. Как можно вообще находиться в таких отношениях? Как можно жить с таким бременем?!

— Да, говорят, — ответила Аня неуверенно, пожав плечами и взглянув своими карими, как у щенка, глазами в мои голубые, как бескрайнее море. — Ты же знаешь, здесь слухи разносятся со скоростью света. Чтобы понять, правда это или нет, нужно увидеть всё своими глазами. Помнишь, как мы чуть не вылетели из университета из-за того, что какие-то криворукие натворили дел и свалили всё на нас? Я говорю о том инциденте в раздевалке.

— Помню.

— Вот и делай выводы, — резко отрезала Амурская.

В это время моя подруга начала выбирать еду: она положила несколько кусочков хлеба и налила компот в стакан. А я, без особого энтузиазма, разглядывала витрину, размышляя, что же выбрать. Да, выбор всегда мучителен, особенно когда дело касается еды.

Поэтому после недолгих раздумий я осторожно наполнила тарелку салатом, поставила её на металлический поднос и собралась спросить Аню, сколько времени осталось до конца перемены. Но вдруг кто-то резко схватил меня за плечо и развернул к себе, как тряпичную куклу. Да что ж такое-то?!

Я пошатнулась от неожиданности, едва удержав равновесие, словно на палубе тонущего корабля. В недоумении я уставилась на Меркулову, которая теперь стояла передо мной с хищной улыбкой, напоминающей оскал беззубого волка. Неожиданно, но в столовой становилось всё больше людей, и вдруг мне показалось, что мне не хватает воздуха. Всё вокруг выглядело гротескно и нереально. Боже, почему это чудовище так странно на меня смотрит?!

— Настенька, какая встреча! — сладко пропела Вика, не отпуская моего плеча, которое она слегка сжимала, как кусок пластилина. От её писклявого голоса по телу пробежала дрожь. — Милочка, ты не поверишь, но тут поговаривают, что ты вчера пыталась флиртовать с моим парнем. Как это понимать? — Она крепко вцепилась в моё плечо, как будто боялась, что я рассыплюсь в прах, и произнесла последние слова таким ледяным тоном, что меня передёрнуло. И мне хотелось влепить ей звонкую пощёчину, но я лишь прищурилась, стараясь сдержать нарастающий гнев.

Раз...

Что, чёрт возьми, она несёт? Я ни разу в жизни не видела её драгоценного бойфренда! И что я могла сделать этому преподавателю? Порвать его дорогущую диссертацию?

«Да не переживай, Насть. В университете всё то же самое, что и в обычном обществе, только с другой стороны: ума немного, воспитания — ещё меньше, а о дальновидности и говорить не приходится. Успокойся, дыши ровнее», — пронеслось в голове, хотя в данной ситуации подобные мысли казались кощунственными.

Два...

— Отвечай, когда с тобой говорят старшие, — отрезала Меркулова, словно надменная королева. Это было бы смешно, если бы стадо баранов вокруг не подхватило её слова. Со всех сторон раздалось блеяние:

— Викуличка, не спускай ей это! — завопила какая-то возбуждённая девица, но тут же осеклась, встретившись с испепеляющим взглядом Амурской.

Неприятно игнорируя этот хаос, как будто рой назойливых мошек, я вперила взгляд в толпу, выискивая хоть тень авторитета. И резким движением сбросила руку Вики со своего плеча, будто отлепила противную гусеницу.

— Может, у меня зрение барахлит, но я не вижу здесь никого старше, — процедила я, сокращая дистанцию. — И чужие цацки подбирать не собираюсь. Кинь хоть инициалы своего принца, в социальных сетях поищу. И спасибо, Викусь, что избавила меня от лишней траты времени, — добавила я елейным тоном, похлопав Меркулову по напряжённому плечу и отступив на шаг. В её карих глазах клокотала ярость, превращая их в два тёмных осколка обсидиана.

Но и меня захлёстывало цунами эмоций, готовое вырваться на свободу. Сохраняя олимпийское спокойствие, привитое братом, я чувствовала, как внутри всё разрывается на части.

Три...

— Московская, ты что, забыла, как после нашей «милой» беседы в спортзале валялась?! — Виктория надвинулась, будто собиралась задушить своими тонкими, цыплячьими пальчиками. — Смотрите, ребята, как не нужно со мной разговаривать, запомните это. Не повторяйте ошибок этой идиотки, — и с нажимом ткнула она меня пальцем в грудь, вонзая острый красный ноготь, будто копьё с окровавленным наконечником.

Однако в голове пульсировало только одно слово: «Ударит». И сердце колотилось, как пойманная птица, стремясь вырваться из грудной клетки. Не знаю, слышали ли повара наш словесный поединок, но в ушах стоял оглушительный гул, словно в них поселился разъярённый циклоп.

Четыре...

Поэтому я невольно сжала ладонь в кулак, ощущая, как костяшки пальцев немеют. Схватив за лямку свой серый рюкзак, я резко замахнулась, зажмурившись. И про себя молила, чтобы попасть в Вику, а не в кого-то невинного. Только бы не промахнуться!

Пять!

Внезапно, будто из преисподней, раздался истошный визг и крик моего имени, наполненный ледяным адреналином. Инстинктивно присев на корточки, я быстро прикрыла голову руками — мой рюкзак с грохотом обрушился о бетон, едва не задев ноги Вики. А затем последовал звук удара металла и оглушительный девичий вопль.

До шести надо считать? Шесть...

Что происходит?! Услышав пронзительный крик Ани, я в панике обернулась, боясь увидеть её в беде. Я вертела головой, как сова, пытаясь уловить каждую тень, каждый силуэт, но её нигде не было. Куда она могла провалиться?..

— Что случилось с Меркуловой?! — голос парня пронзил моё сознание, как удар обухом по голове. Резкий и дребезжащий от страха, он вырвал меня из оцепенения, словно окатил ледяной водой. И только тогда я заметила Вику, сидящую на полу, закрыв лицо руками.

Семь...

Я судорожно сглотнула, и горло внезапно сдавило, как игольное ушко. Кто-то всё-таки решился на отчаянный шаг? На моих пересохших губах уже заиграла триумфальная улыбка, но тут мой взгляд упал на искривлённый поднос, лежащий рядом с Викторией, а затем — на Анну, стоящую позади неё. И до меня неспешно дошло: Амурская подкралась к Меркуловой сзади с этим злосчастным предметом и ударила её, защищая меня. Похоже, подруга не рассчитала силу удара, и эта ненормальная рухнула на пол, как сломанная кукла.

Амурская застыла, как статуя, широко распахнув глаза. Её взгляд заметался по столовой, а я лишь тихо выдохнула, и этот звук прозвучал как признак безумия. В помещении царил невообразимый гвалт, как будто я очутилась в обезьяннике, где приматы требовали добавки спелых бананов. И в душном воздухе витала паника, все кричали, будто начался апокалипсис. Рёв и визг сливались в какофонию хаоса.

Восемь...

— Это она! — взвизгнула подруга Вики, подбегая к Аньке и неожиданно схватив её за запястье, что-то бормоча о «справедливости». Похоже, она собиралась устроить самосуд.

«Боже, чем я прогневила небеса?!» — с яростью подумала я, бросаясь на помощь Амурской. С яростной силой оттолкнула рыжую фурию, освобождая одногруппницу, как будто Рапунцель, сбросившая оковы после долгих лет заточения.

Небрежно швырнув рюкзак на пол (всё надо было делать быстро), мы, крепко схватившись за руки, рванули к выходу, как два испуганных зайца, заслышав охотничий рог. Ноги заплетались и подгибались, будто невидимая сила хватала нас за лодыжки, не позволяя убежать. Мы понимали, что преподаватели вот-вот прибегут на шум. И когда мы уже открыли дверь и собирались скрыться в другом крыле здания, вдруг... наткнулись на кого-то.

Мы одновременно рухнули на пол и, обессиленные, уставились друг на друга. Неужели в нашем университете практикуют чёрную магию и создали невидимый барьер, который невозможно преодолеть?!

Амур и Москва. Москва и Амур... Две судьбы, сплетённые в нелепом танце обречённости.

— Прости, Москва, — выдохнула Анька, словно исторгая из себя всю скопившуюся боль. — Я хотела как лучше... — Голос её дрожал, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Мы же, будто перевёрнутые черепахи, беспомощно барахтались на полу, тщетно пытаясь подняться.

Девять...

— Амур, это фиаско! — прошептала я, и тихий голос сорвался в полуистерический смех. Однако в голове вдруг всплыли настойчивые уроки самообороны от Амурской, каждая тренировка заканчивалась моими разбитыми коленями.

— Меркулова всё-таки вычистила все извилины из твоей головы, оставив лишь пепел, — прошипела Аня, заметив моё странное поведение. Быстрый взгляд вверх, и она добавила: — Вот же влипли...

Ужас, но мучительные секунды тянулись, как патока. Мы медленно поднимались, будто продираясь сквозь липкий сироп стыда. Казалось, перед нами возник сам Наполеон, триумфально входящий в пылающую Москву. Напряжение било током, прожигая каждую клетку тела.

Но когда я решилась поднять взгляд и увидеть того, в кого мы так бесцеремонно врезались, сердце рухнуло в пропасть. Передо мной стоял доцент. Невероятно молодой учитель. Это кричало в каждой его черте, словно выжженное клеймо: «Смотри, кто перед тобой, дура!»

Преподаватель, с которым мне доселе не приходилось сталкиваться, казался призраком, взирающим на нас, как на досадную ошибку, подлежащую немедленному исправлению. Чёрные, графичные брови, словно взмахи кисти разъярённого художника, сдвинулись в ядовитую складку презрения. А глаза... Глаза были холодными, бездонными, как лёд в непроглядной глубине, куда не проникает ни единый луч света.

— Она падает! — болезненный крик Ани, сорвавшийся в панике, был обращён к незнакомцу, будто голос вот-вот покинет её. Но в этот момент меня пронзило лишь острое разочарование, как будто ледяная игла: я так и не успела толком разглядеть нового педагога. Только мимолётные осколки образа: строгий чёрный костюм, сотканный из дорогой ткани, словно сама ночь обрела форму, и алая папка в руках, сжатая так крепко, будто он боялся, что её вырвут. А на запястье вспыхнули стильные часы, отпечатавшись в памяти яркой вспышкой — лунный блик, осколок звезды, сорвавшийся с небосвода. И тут, как назло, перемена подошла к концу — яростный звонок разорвал тишину, или это крик отчаяния прозвучал в моей собственной голове?

— Не кричите. Я всё прекрасно вижу и слышу, — голос доцента, приглушённый, словно донесшийся издалека, звучал твёрдо и отстранённо.

И я рухнула на пол, как мешок с песком, резко и глухо, но обжигающей боли не почувствовала. Однако сознание ускользало, таяло в густой, всепоглощающей тьме. Она обволакивала, живая и вязкая, как будто тот самый мрак из детских кошмаров. Но сейчас он казался мягким, бездонным, почти успокаивающим — забвением, отдыхом от всего сущего. И в этой немой пустоте отчётливо ощущался лишь один запах — мои духи, в которых солнечная сладость мандарина боролась с холодной остротой ментола. Чужой, неестественный аромат. Он сдавливал виски ледяным обручем, давил на горло, как серебряная удавка, готовая затянуться с мучительной нежностью. «Откуда у Амурской такая мята?» — промелькнуло на самой границе забытья. Надо будет обязательно спросить её об этом... Он мне очень понравился.

Десять.