04
𝕱𝖔𝖚𝖗𝖙𝖍 𝖈𝖍𝖆𝖕𝖙𝖊𝖗
"ℜ𝔲𝔫, 𝔅𝔞𝔰𝔱𝔦𝔞𝔫!"
1756 год, ноябрь
Прочь! Скорее бежать!! Или... нет... Нельзя. Что за странное наваждение?
Если бы не толпа людей в соседнем зале, Лиэль непременно упала на колени прямо здесь. Что-то неприятно давило на грудь и это был отнюдь не корсет.
Спрятавшись за колонной и приложившись к ней спиной, девушка постаралась выровнять дыхание и, чтобы не выдать себя в этом холле с такой прекрасной слышимостью - делала глубокие звучные вздохи только в моменты, когда гости заливались хохотом.
Прямо перед ней находилось высокое окно, пропускающее внутрь лунный свет. Если приглядеться, то можно так же увидеть чернеющие верхушки елей, и, совсем недалеко, позади от них, по-настоящему чёрные и высокие каменные башни поместья соседей. Господь милостивый, только не они!...
Единственные в этой глуши, тихие и незаметные, как последний выдох умирающего, но опасные, как человек, отравивший ныне мёртвого. Вокруг их семьи ходило немало слухов, озвучивание которых просто-напросто непростительно из-за своей пугающей сути. Исаак запрещал даже смотреть в сторону их территории, брезгливо морщась при этом.
Лиэль знала почему.
Вампиры.
Почти два столетия назад они, после стольких лет отшельничества и отторжения обществом, заявили о себе. Потребовали прекратить притеснение себе подобных, установили правила, которые призывали людей подчиниться. Но в ответ получили отказ. Тогда и началась война: жестокая, кровавая и навсегда запечатлевшая в памяти человечества все те ужасы, что пережить дважды невозможно. Люди сдались, согласились на все условия, чтобы выжить. В душе они всё так же презирали жестоких и мерзких тварей, которым кланялись на улицах, чувствуя в душе смиренную тоску по прошлому, где когда-то занимали главенствующую роль.
Исаак усвоил ненависть к вампирам вместе с отцовскими побоями. И, конечно же, ему не составило труда передать своё мнение старшему сыну, Ревиалю. Тот, особенно сильно напиваясь на семейной виноградной ферме, которой полноправно владел, всю свою копившуюся агрессию по отношению к вампирам вымещал на своей нелюбимой жене, Рóзмари - некрасивой, слабой женщине, которая практически никогда ему не перечила, была его покорной и едва заметной тенью.
Лиэль боялась стать похожей на неё. Сидя в зале сегодня, она пару раз натыкалась глазами на её грустное невзрачное лицо и едва округлившийся живот, скрыть который помогали наряды со свободным кроем. Розмари отворачивалась всякий раз, как замечала на себе изучающий взгляд золóвки или кого ещё приближённого к их семье. Стыдливость её проявлялась потому, что ребёнок, которого она носила под сердцем, не имел ничего от семейства О'Хара и все родственники знали об этом. Самолюбие Ревиаля было полностью уничтожено. Он пытался угрозами и криками убедить её согласиться на избавление от плода, но эта женщина, всегда шёлковая, впервые отвечала "Нет" и губы её почти не дрожали при этом.
Где же Бастиан? Маленький и харизматичный в обществе друзей семьи, но по-взрослому меланхолично-задумчивый наедине с собой. В последний раз, когда Лиэль его видела он ходил вокруг вазочки с эклерами, стараясь незаметно подцепить хотя бы один, пока его пожилая нянечка с грустной улыбкой раз за разом нравоучительно качала головой, что означало: "Господин велел подавать сладкое только после жаркóе" и Бастиан был обязан подчиниться воле отца.
Почему так неспокойно на сердце? Может, с братом что-то случилось?
Вместо того, чтобы гадать, девушка оттолкнулась руками от колонны и быстро стала подниматься по ступенькам. В зале аплодировали и хвалили актёров за прекрасное выступление. Парадные двери открылись снаружи. Лиэль уже стояла у перил на втором этаже, когда заметила очень интересных личностей.
Трое молодых мужчин, один из которых носил аккуратную бороду, вальяжно и шумно зашли, но их будто бы никто, кроме Лиэль, не заметил. Голубые ясные глаза, волнистые некороткие чёрные волосы... Они были настоящими красавцами.
Девушка было хотела спуститься и встретить гостей, как ей всегда велел отец, но что-то заставило её замереть перед первой ступенью вниз... Там, за их спинами, из-за наскоро запертой одним из мужчин дверью разрасталась лужица... Красный рукав лежащего помог распознать в мёртвом Фьючеззо, - дворецкого семьи О'Хара. Следом, достав из внутреннего кармана дорогого пиджака платок, мужчина с бородой коротким движением стёр капельку крови, стекающую с губ.
Осознание сдавило горло, страх парализовал всё тело.
Они... Зачем пришли? Зачем убили?!
Наступая каблуками на подол платья, она в ужасе попятилась в тень, дико заозиралась. Что, если её заметили?!
Больше думать времени не было, ведь её младший брат всё ещё где-то здесь совсем один! Он не поймёт опасности, пока его не лишат жизни, а этого Лиэль никак допустить не могла. Она хотела побежать, но за мгновение до этого поняла, что цокот её туфель будет слышен за милю, и потому разулась, следом сняла и отбросила шаль в сторону. От контакта холодного мрамора со ступнями всё тело девушки покрылось мурашками. Но ей было наплевать.
Она оббежала всё левое жилое крыло их поместья, и будто в лихорадке повторяла имя брата, но тот всё не откликался.
Ещё чуть-чуть, и Лиэль сойдёт с ума.
Но вдруг здесь, в правом крыле, маленькая тень среди неосвещённого коридора выходит из кабинета отца, вертя что-то в руках.
— Бастиан! — отчаянно позвала она, спотыкаясь и падая прямо перед ним. Не вставая, девушка крепко обняла младшего.
Мальчик как-то смущённо отстранился.
— А почему ты босиком? — спросил он, указывая пальцем на её ноги.
— Я... — Лиэль не знала что сказать, — Пойдем скорее отсюда, пока папа не заметил.
Натянув улыбку, Лиэль взяла брата за руку и побежала с ним по коридорам. Мальчик воспринимал их бег как игру, и потому не выпускал позолоченного отцовского компаса из рук, и будто бы направлял их. Его сестра молча тянула его за собой, напряжённо придумывая путь отхода.
Они перешли на шаг, когда стали подходить к лестнице. Снизу звучали крики и звуки борьбы. Женские визги слились в один большой и неприятный звук.
О'Хара осторожно перегнулась через перила, осмотрелась.
— О Господь милостивый... — только и могла прошептать она в ужасе.
Весь холл был "украшен" кровавыми разводами: стены, колоны, пол. Создавалось впечатление, что это поместье кровоточит, умирая от всей той гнили своих жителей и гостей, что они приносят со своим приходом; от их омерзительных черт, скрытых в недрах душ, больше похожих на болота, нежели на чистые девственные колодцы.
Какой-то толстый мужчина выбежал из банкетного зала, но был тут же схвачен одним из черноволосых незванных гостей. Грузная туша мистера Блайта (Лиэль узнала его, когда он подошёл поближе) в некогда белой рубашке была опрокинута на пол животом вниз. Он, издалека заметивший яркое платье, поднял голову, с мольбой поднял трясущиеся пальцы к ней, к Лиэль, дочери Исаака.
Девушка вздрогнула и отрицательно покачала головой, прижимая руку ко рту. Слёзы беззвучно пошли по лицу, когда второй мужчина, нависающий над жертвой, обратил свои ледяные голубые глаза к её, большим карим глазам запуганной лани, и, расплываясь в безумной улыбке, вырвал артерию из шеи мистера Блайта голыми руками. Кровь полилась фонтаном.
Незнакомец облизнул палец, и не переставая улыбаться пугающе-медленно направился к лестнице.
Булькающий звук и хрипы умирающего. Затем тишина.
— Беги, Бастиан!
Мальчик впервые видел свою сестру такой напуганной. В её словах не было приказа, как у отца. В её словах было то неуловимое, что заставляет человека повиноваться без возражений.
Она показала в сторону правого крыла и он, не чуя ног от испуга, понёсся туда.