Глава 1
Весна в Москве — не та, что изображают на открытках. Здесь нет медленного пробуждения природы с капелью и запахом влажной земли. Здесь весна — это порыв ветра с кольцевой, перемешанный с пылью и эхом клаксона. Здесь она приходит резко, как новая смена в метро, с гулом и суетой.
Температура держалась выше нормы — как будто сам город источал тепло от бесконечной толчеи людей, машин, деловых разговоров, кипящих кофеен и вечно спешащих куда-то прохожих. Я верила: это не просто погода. Это пульс столицы, неугомонный и живой.
Было первое апреля — иронично, конечно. День дурака, а я шла на собеседование, которое могло решить всю мою судьбу. Несколько дней назад мне позвонили из одного московского банка. Представились вежливо, по-деловому, и сказали, что мой отклик заинтересовал руководство. Генеральный директор лично выразил желание встретиться. Это звучало странно. Я не подавалась в крупные банки, не звонила, не отправляла письма. Работа находила меня, не наоборот. Это немного настораживало.
Аня, услышав мою историю, закатила глаза и тут же записала мне целую «психотерапевтическую сессию». Она обвинила меня в паранойе, в привычке всё усложнять и искать подвох. Говорила, что я сама ставлю себе стены и преграды. Сказала, что, быть может, именно за этим звонком — мой шанс. И мне просто стоит позволить жизни идти вперёд.
Я сдалась. Притворилась, что её аргументы меня убедили, хотя внутри всё ещё что-то ныло. Но в ответ Аня просияла — как будто одержала победу над тьмой.
В тот же вечер я перезвонила. Девушка на другом конце провода подтвердила время и место — через два дня, утро, десять часов, деловой центр недалеко от Садового кольца.
Утром, в назначенный день, я ехала в метро. Плотно застёгнутая куртка, под ней тёмно-синий костюм, волосы собраны в гладкий пучок, лёгкий макияж и папка с документами в руках. Сердце стучало в такт подземному эху, и чем ближе была моя станция, тем труднее становилось дышать.
Я знала: провал — и придётся возвращаться в Вязьму, к отцу и младшей сестре. Я любила Машу всем сердцем, но сама мысль о возвращении в серую провинциальную жизнь вызывала тошноту.
На станции я встала и подошла к дверям. Парень напротив всё это время не сводил с меня глаз. Было не по себе, как будто он не просто смотрел, а разглядывал, вглядывался. Я отвернулась. Я знала, что внешность у меня обычная. Ни шик, ни безобразие. Среднего роста, смуглая кожа, карие глаза, прямой нос, тяжёлые волосы, всегда немного непослушные. Мне всегда казалось, что я нуждаюсь в доработке — как черновик, который кто-то когда-то перепишет.
Двери вагона открылись с металлическим вздохом. Люди хлынули наружу, кто-то задел меня плечом, кто-то наступил на ногу. Я вынырнула из метро в плотную пелену утреннего города. Апрельский воздух оказался неожиданно свежим, с запахом ещё сырого асфальта и мокрой травы. Где-то за углом раздавался гудок — Москва жила, ревела и шептала одновременно.
На часах — 9:33.
Полчаса. Этого должно было хватить.
Я взяла направление по навигатору и зашагала вверх по улице, не обращая внимания на натёртые каблуки и ветер, путающий полы пальто. Вдали росло здание — чёрное, стеклянное, гладкое, как клинок. Оно выглядело чужеродно, как вырезанный кусок будущего, внедрённый в старую улицу.
Это и был офис банка. Современное чудовище из бетона и стекла, отражающее небо и скрывающее свою суть. Я подошла ближе — огромные зеркальные панели, охрана в форме, электронный пропуск.
Страх начал подниматься изнутри, как вода по ступеням. Раньше я бывала только в небольших фирмах, офисах в жилых домах, где компьютеры шумят громче мыслей. Здесь всё было иным. Лаконичным. Молчаливым. Холодным.
«Ничего страшного», — всплыли в памяти слова Ани. — «Ты боишься не банка. Ты боишься себя».
Я сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Каблуки цокали по каменному полу холла. Я шла, будто в другой мир — мир, где за стеклом скрываются не просто контракты и проценты, а что-то ещё. Что-то, что уже знало обо мне больше, чем я сама.
На первом этаже банка располагалось просторное фойе, обшитое холодным светлым мрамором. Вдоль стен выстроились монументальные статуи, напоминающие античные образы — строгие лики в венках, с развернутыми плечами и безупречной симметрией. В углах сияли ухоженные комнатные деревья в массивных горшках, а повсюду были расставлены живые цветы — орхидеи, папоротники, драценовые композиции. Воздух был наполнен тонким, еле уловимым ароматом лилии и влажной земли, как в зимнем саду.
Несколько десятков человек стояли в очередях к полупрозрачным стойкам с сотрудниками банка. За стеклом сидели аккуратные мужчины и женщины в чётких костюмах, их движения были отточены и безупречны, как будто они были частью одного отлаженного механизма.
Я подошла к одной из сотрудниц — светловолосая девушка лет двадцати пяти, с приветливой, но чуть уставшей улыбкой, глянула на меня поверх очков.
— Доброе утро. Простите, я пришла на собеседование. Не подскажете, куда мне обратиться?
— Да, конечно. Вам нужно пройти к начальнику службы безопасности, он оформит пропуск. После этого вас проводит ассистент. Его кабинет — по левому коридору, за стеклянными дверьми, — ответила она вежливо, но деловито.
— Спасибо большое.
Я пересекла холл и направилась к стойке охраны. Один из охранников, мужчина в серой форме с нашивкой «Центральный офис», кивнул и молча указал на дверь сбоку от ресепшена. Она вела в узкий проход, за которым начиналась территория, недоступная для обычных клиентов.
Кабинет начальника охраны оказался в подвальном уровне, и пахло там соответствующе: кофе, пыль, немного сырости и выветрившийся табак. Свет был тусклым, словно сквозь фильтр. В углу потрескивал обогреватель.
Меня встретил мужчина лет пятидесяти с массивными плечами, коротко стриженный, с густыми бровями и серьёзным лицом, испещрённым морщинами. Он чем-то напоминал старого сержанта из военных фильмов.
— Документы, — хрипло бросил он, не поднимая глаз.
Я молча передала паспорт и подтверждение. Он проверил всё быстро, уверенно, затем нажал пару кнопок на старом терминале, распечатал пропуск и протянул мне пластиковую карту с магнитной лентой.
— Вам на самый верх. Служебный лифт, третий справа от ресепшена. Приложите карту — и поедете. Там уже знают, что вы будете. Удачи.
— Благодарю. А... не подскажете, где именно этот лифт?
Он впервые посмотрел прямо на меня, и его взгляд стал на секунду мягче.
— Вернётесь в фойе. По правой стене третий лифт, не ошибётесь. Только по карте. И... — он замялся, — не бойтесь. Там нормальные люди. Просто свои порядки.
— Поняла. Спасибо.
— Кстати, меня зовут Игорь. Если что — обращайтесь.
— Вероника Морозова, — выдавила я с вежливой улыбкой. — Взаимно.
Я вышла обратно в холл и, следуя указаниям, подошла к нужному лифту. Осталось всего пять минут до назначенного времени. Каблуки глухо отбивали шаг по каменному полу. В голове звенело от напряжения.
Служебный лифт открылся сразу, как только я приложила карточку. Створки сомкнулись бесшумно. Внутри было холодно и стерильно. Панель из чёрного стекла, никаких кнопок — только одна надпись: «Пентхаус». Я не знала, что именно она означает в корпоративной структуре, но явно — верх всего.
С каждым этажом, который мы проносились мимо, сердце билось чаще. Гулкий стук казался единственным звуком, живым, человеческим, в этой машинной пустоте.
Наконец мягкий сигнал оповестил о прибытии. Двери открылись, и я словно шагнула в другой мир.
Верхний этаж оказался залит солнечным светом. Высокие потолки, панорамные окна от пола до потолка, тяжёлые шторы, чуть отодвинутые, словно по-барски. Из окон открывался головокружительный вид — Москва во всей своей мощи: шпили, мосты, автострады, кроны деревьев и купола церквей, словно история и настоящее слились в одну картину. Я остановилась у одного из окон.
Внизу бурлила весенняя столица. А здесь, на высоте, было тихо и почти священно. Я задержала дыхание.
Мир затаился.
Засмотревшись на раскинувшуюся под окнами панораму весенней Москвы, я не сразу заметила, как рядом появился мужчина — высокий, широкоплечий, с той выразительной внешностью, что сразу цепляет взгляд. Светлые волосы, коротко подстриженные, чуть волнистые у висков, карие глаза, в которых играл тёплый янтарный свет. Черты лица — резкие, крупные, словно вырезанные резцом. На нём был строгий серый костюм с лёгким стальным отливом, идеально сидящий на крепком теле. Смуглая кожа на его лице резко контрастировала с белоснежной рубашкой и серебристыми запонками.
Тишину помещения внезапно прорезал глубокий, хрипловатый голос:
— Простите, могу поинтересоваться, кто вы и что вы здесь делаете?
Я вздрогнула от неожиданности, но тут же собралась, выпрямилась и, стараясь говорить спокойно, ответила:
— Меня зовут Вероника Морозова. У меня назначено собеседование с господином Соколовым на три часа дня.
Мужчина приподнял брови, как будто удостоверяясь, что услышал верно.
— Так вы и есть Морозова? Не возражаете подождать несколько минут? Владимир Сергеевич сейчас завершает встречу и вскоре вас примет.
— Конечно, — кивнула я.
Он на мгновение задумался, а потом, словно между делом, спросил:
— Можно узнать, зачем вы решили прийти на эту должность?
— Боюсь, мой ответ будет вполне ожидаемым, — я улыбнулась. — Хочу работать по профессии, реализовать свои знания и, возможно, доказать — прежде всего себе, — что я чего-то стою.
Он слегка склонил голову набок, будто обдумывая сказанное.
— А материальная сторона вопроса?
— Конечно, она тоже важна, — я позволила себе тихий смешок. — Но всё же на втором месте. Для меня сейчас важнее ощутить, что я могу жить самостоятельно, без опоры на чужие плечи. Без зависимости. Хочется двигаться вперёд.
Мужчина улыбнулся — краем губ, не торопясь, как будто ему нравилось слышать то, что я говорю.
— Самостоятельность — вещь непростая. Дорогая. Иногда — болезненная. Но да, ради неё стоит стараться.
— А вы почему всё это спрашиваете? — я слегка прищурилась. — Кем вы, простите, приходитесь господину Соколову?
— Ах да, простите, где мои манеры, — он чуть усмехнулся. — Алексей. Я его помощник.
— Помощник? — переспросила я, возможно, слишком удивлённо.
— А что, похоже на самого Соколова?
— Скорее... да. Вы производите именно такое впечатление, — я улыбнулась, и это вышло почти по-настоящему. — Вам бы самому проводить собеседования.
— Нас и правда часто путают, — ответил он с полуулыбкой.
В этот момент его телефон завибрировал. Алексей мельком взглянул на экран и, коротко извинившись, отошёл в сторону. Его профиль на фоне стеклянной стены казался вырезанным из гранита — спокойный, цельный, почти непроницаемый.
Через пару минут он вернулся и кивнул:
— Владимир Сергеевич готов вас принять. Пойдёмте, Вероника.
Я взяла свою папку с документами, пригладила край пиджака и шагнула за ним внутрь той самой двери, за которой, как мне казалось, начиналась новая глава моей жизни.
Мы подошли к массивным дубовым дверям с бронзовыми ручками, и сопровождавший меня мужчина легко распахнул их передо мной. Он сделал приглашающий жест, словно галантный кавалер на приёме, и я шагнула внутрь, собрав всю уверенность, на которую была способна.
Кабинет оказался огромным, светлым и невероятно стильным. Почти вся дальняя стена была заменена на стеклянную панораму, из которой открывался захватывающий дух вид на центр Москвы. За горизонтом, в лёгкой весенней дымке, угадывались башни Кремля, купола храмов, проблески Москва-реки и зеркальные фасады «Сити». В помещении витал лёгкий запах свежего дерева, кофе и чистоты.
— Очарованы видом? — с лёгкой насмешкой спросил Алексей, заметив мой взгляд.
— Можно сказать и так. У меня редко бывают возможности увидеть столицу с такой высоты.
— Почему же? — в его голосе скользнула тень неподдельного интереса.
— А не слишком ли вы любопытны? — я улыбнулась, но в моём голосе появился жёсткий оттенок. Его настойчивость начинала настораживать. Я хотела показать, что теперь намерена говорить только с тем, кто проводит собеседование.
— Прошу прощения, — он чуть поклонился. — Бывает, увлекаюсь.
— На этой ноте я с вами прощаюсь. Владимир Сергеевич скоро будет здесь.
— Простите, я даже не спросила, как могу к вам обращаться, — я сделала шаг назад, словно пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией.
— Алексей. Алексей Николаевич, — его улыбка стала шире, почти дружелюбной. — Удачи вам на собеседовании, Вероника. Уверен, вы найдёте общий язык с Владимиром Сергеевичем.
— Спасибо. Вам хорошего дня.
Он кивнул и вышел. Дверь мягко закрылась за его спиной. Я осталась одна. Простор, стекло, гул города, эхом отражающийся от стен, и тишина, такая глухая, что слышно было, как застучали мои каблуки, когда я шагнула к окну.
Я пыталась в уме перебрать возможные вопросы, продумать формулировки, выровнять дыхание. Но волнение всё равно просачивалось сквозь кожу.
Дверь открылась.
Вошёл молодой человек — худощавый, чуть сутулый, с рыжеватой щетиной, в очках с чёрной оправой. На нём был тёмно-синий костюм, белая рубашка, никакого галстука. Он двигался торопливо, но при этом напряжённо, как будто спешил не по делу. Заметив меня, он слегка растерялся, прошёл к своему столу и стал лихорадочно поправлять всё на нём — блокнот, ручку, даже мышку.
Я заметила, как его пальцы дрожали. Он волновался не меньше моего — возможно, даже больше.
Я подошла ближе, сделала глубокий вдох и чётко произнесла:
— Владимир Сергеевич, я — Вероника Морозова. У нас было назначено собеседование на сегодня, в три часа дня.
— А... да, да, конечно, — пробормотал он и, моргнув, с трудом сосредоточился на мне. — Простите, вы... вы не замужем?
— Нет, — спокойно ответила я. — Я не состою в браке. Мы можем приступить?
Он будто очнулся.
— Да-да, простите. Присаживайтесь, пожалуйста. Документы у вас с собой?
— Конечно. Вот: аттестат, диплом МГУ — «Маркетинг и реклама», рекомендательное письмо и моё резюме.
Я разложила бумаги на стол. Он кивнул, бегло провёл взглядом по заголовкам, затем отложил папку в сторону.
— Хорошо. Расскажите мне о себе. Что хотите — навыки, личные качества...
— Я из Вязьмы. После выпуска решила остаться в Москве. Хочу реализовать себя, построить собственный путь. Мне важно доказать, что я способна жить независимо.
— Почему не вернулись домой?
— Потому что я не хочу, чтобы каждый мой день был как предыдущий. Я не выношу однообразия и не люблю фильм «День сурка».
Он неожиданно улыбнулся — почти по-детски.
— А мне нравится фильм «День сурка»! Особенно как сыграл Мюррей.
— Мне он тоже нравится как актёр. Но сама идея... она для меня невыносима. Проживать один и тот же день — всё равно что медленно умирать.
— Но ведь он проживал каждый день по-разному.
— Да. Но это всё равно был один и тот же день. И он не мог выйти из него. Он не был свободен. А для меня отсутствие свободы — хуже смерти.
Он замолчал. Смотрел на меня с вниманием, но без давления. Скорее, с интересом.
— Вы необычно рассуждаете, Вероника.
— Я не привыкла подстраиваться. Я говорю прямо. А как это звучит — решать вам.
— Как вы видите себя через пять лет?
— Надеюсь, не безработной, — усмехнулась я. — И с накоплениями на счёте.
— А если шире?
— Квартира — пусть даже в Подмосковье. Свой кот. Машина. Профессия, в которой я не просто тружусь, а расту. Возможность путешествовать. Быть в опоре сама себе. Строить жизнь на своих условиях.
— Звучит уверенно. Но в ваших планах нет ни слова о семье. Почему?
— Потому что я не верю в брак. Брак — это фикция. Если люди хотят быть вместе — они и так будут. Без бумаги. А если не хотят — никакой штамп их не удержит. Зато при разводе будет ад.
— Вы уверены, что всё кончается разводом?
— Я — нет. Но статистика — да. А ещё личный опыт.
— Простите, вы... вы были замужем?
Я громко выдохнула, будто рассмеялась в полголоса.
— Господь с вами. Нет. И надеюсь, не буду. Но мои родители — были. И развод прошёл через меня, как через мясорубку. Особенно тяжело пришлось младшей сестре.
Парень опустил глаза. В его лице появилась неуверенность, даже какая-то виноватость.
— Простите. Не хотел задеть.
— Всё в порядке. Жизнь — штука жёсткая. Я не жду от неё пощады. Главное — быть к ней готовой. И сохранять ясность ума.
Дверь в кабинет мягко приоткрылась, и на пороге вновь появился Алексей. Он вошёл спокойно, уверенно, с лёгкой полуулыбкой, будто всё происходящее было ему заранее известно.
— На этом, пожалуй, достаточно, — сказал он, остановившись у стола. — Ты можешь быть свободен. Дальше я справлюсь сам.
— Вы уверены? Или я что-то сказал не так? — Владимир Сергеевич, сидящий напротив меня, поднял голову с лёгкой растерянностью.
— Нет, ты всё сделал правильно. Молодец, Володя. Но дальше я продолжу сам. Лично.
Парень на мгновение замер, словно не до конца осознавая, что происходит. Его пальцы нервно перебирали ручку на столе, глаза метались по комнате.
— Владимир, я всё ещё жду своё кресло и свой кабинет обратно, — голос Алексея звучал спокойно, но в нём ощущалась скрытая сталь.
Парень резко встал, задевая рукой стопку папок, и те с шорохом разъехались по стеклянной поверхности.
— Простите, Алексей Николаевич. Я сейчас всё соберу...
— Сделаешь это позже. Сейчас — на своё место. И к своим обязанностям.
Владимир Сергеевич кивнул, бросил на меня последний взгляд — в нём смешались извинение и что-то вроде зависти, — и поспешно вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Алексей, оставшись наедине со мной, неспешно обошёл стол и опустился в кресло, из которого только что встал Владимир. Он сел вальяжно, скрестив ноги, и откинулся на спинку. На его лице играла еле заметная улыбка, а взгляд уверенно скользил по моему лицу, плечам, затем замер — пристально, изучающе.
Мне стало не по себе. В кабинете воцарилась такая густая тишина, что, казалось, даже пульс стал звучать громче.
— Не могли бы вы объяснить, что здесь вообще произошло? — я решила нарушить молчание, не выдержав долго царившей вокруг нас тишины.
— Я отправил Володю работать, — ответил Алексей спокойно. — Вас это удивляет?
— Удивляет. Потому что полчаса назад вы представили его как руководителя. Он проводил со мной собеседование. И всё выглядело вполне официально.
— Собеседование началось ещё в приёмной. Только тогда вы не знали, кто перед вами, — голос мужчины стал чуть тише, почти доверительным. — А настоящий руководитель — это я. Алексей Николаевич Соколов.
Я сглотнула.
— Думаю, мне стоит покинуть кабинет. В таком театре мне делать нечего.
— Наоборот, — в его тоне появилась лёгкая усмешка. — Вы — первая, кто дошёл до этого этапа.
— Этапа?
— Прошу прощения за... небольшой спектакль, — он положил ладони на стол. — Я исповедую собственный подход к набору персонала. Когда человек думает, что перед ним просто ассистент или помощник, он ведёт себя искренне. Без лишнего пафоса. Без масок. Именно в такие моменты видно, с кем имеешь дело.
— Оригинально, — я напряглась. — И, честно говоря, довольно странно. Хотя... должно быть, работает.
— Работает. Потому что даёт мне не вылизанное резюме, а настоящего человека. Мне важно видеть, как человек думает, как говорит, как держится, когда не знает, кто я. Всё это — и есть настоящее собеседование, — Алексей посмотрел прямо в глаза. — И вы его прошли.
Я замолчала, ощущая, как дыхание стало чуть глубже. Чувства были смешанные: раздражение, облегчение, любопытство... И что-то ещё. Тонкое, тревожное.
— Рад, что вы остались, Вероника Артемовна, — Алексей мягко кивнул. — Но давайте вернёмся к сути. У нас с вами впереди многое, и сейчас — самое время говорить откровенно.
Алексей Николаевич взял в руки папку с моими документами. Несколько минут он внимательно перелистывал страницы, будто выискивая между строк нечто большее, чем просто оценки и рекомендации. Я молча сидела напротив, стараясь сохранять спокойствие, но напряжение в груди нарастало.
Наконец, дочитав последний лист, он аккуратно сложил бумаги и отложил их в сторону. Затем поднял на меня взгляд. Его карие глаза стали неожиданно тяжёлыми и пристальными — не агрессивными, но пронизывающими, будто он изучал не внешность, а суть. Я чувствовала, как этот взгляд буквально «считывает» меня.
Я не выдержала.
— У вас есть ко мне вопросы, Алексей Николаевич? Или... Я могу быть свободна?
Он слегка прищурился, улыбка скользнула по его губам:
— На самом деле у меня остался только один вопрос.
— Разумеется. Могу поинтересоваться, какой?
— Почему с такими данными вы до сих пор не трудоустроены?
Я усмехнулась, сухо, почти с вызовом:
— Полагаю, причина в том, что в наше время ум в почёте только в теории. А на практике — если у тебя нет четвёртого размера груди, путь в «приличные места» значительно сложнее.
Он чуть вскинул брови, но не от удивления, а скорее с лёгкой иронией:
— С этим я категорически не согласен. Лично я предпочитаю сотрудников с мозгами, а не с грудью. Первое сложнее прокачать. Второе — вопрос бюджета.
Я хмыкнула, пожала плечами:
— Что есть, то есть. Хотя, признаться, вы звучите немного... архаично. Для человека в вашем возрасте.
— Правда? А сколько вы мне даёте?
— Лет тридцать два, может, чуть больше?
— Тридцать три, если быть точным. Но многие считают, что мне за сорок.
— Полагаю, дело в вашей манере говорить. Она не вяжется с образом молодого мужчины.
— Вы прямолинейны. Мне это нравится, — он кивнул, будто делал внутреннюю отметку. — На этом, пожалуй, можно считать наше собеседование завершённым.
Я поднялась, аккуратно поправляя пиджак, и вежливо произнесла:
— Благодарю за уделённое время, Алексей Николаевич. Желаю вам удачного дня.
— И вам, — кивнул он почти безразлично и снова откинулся в кресле.
Я направилась к выходу. Уже взялась за ручку, как вдруг за спиной раздался его голос — громче и увереннее:
— Вероника Артемовна! Последний вопрос на сегодня.
Я замерла и обернулась. Мужчина встал и опёрся на край стола, глядя прямо в глаза:
— Когда вы можете приступить к работе?
— Простите? — у меня вырвался почти смешок, и из рук выскользнула папка. Бумаги разлетелись по полу, как осенние листья. — Вы серьёзно?
— Я похож на человека, который шутит?
— Немного, — я растерялась и честно сказала первое, что пришло в голову.
— И будете правы. Я иногда шучу. Но сейчас говорю абсолютно серьёзно. Вы приняты. Назовите дату — и всё.
Я почувствовала, как щёки запылали.
— Я... я могу хоть завтра. Утром.
— Прекрасно. Значит, завтра в девять жду вас здесь, в кабинете. Я расскажу вам суть работы, и если всё устроит — подпишем договор.
— Конечно. Спасибо! Я буду вовремя, обещаю, — я кивала чуть сильнее, чем нужно, не в силах скрыть охватившую меня бурю чувств.
— Нравится ваш настрой. Энергия важнее опыта. Уверен, вы быстро вольётесь.
— Постараюсь оправдать доверие.
— До завтра, Вероника Артемовна. Было приятно познакомиться.
— Взаимно, Алексей Николаевич, — я улыбнулась и снова потянулась к двери.
— Кстати! — крикнул он мне вдогонку, когда я уже приоткрыла дверь. — Добро пожаловать в компанию. Надеюсь, мы с вами отлично сработаемся.
Я только кивнула, прижимая к груди рассыпавшиеся бумаги, и шагнула в новую реальность, даже не зная, насколько сильно она изменит мою жизнь.
В тот вечер я не могла уснуть — слишком многое произошло за один день. Поэтому первым делом набрала папу. Хотелось поделиться радостью, услышать его голос, пусть даже сухой и усталый. Но он не отвечал. Ни на первый звонок, ни на второй. Я звонила ещё и ещё, но в трубке была тишина. И даже автоответчик не включался.
Сердце неприятно сжалось.
Я набрала Катю — младшую сестру. Ей было семнадцать. После школы она могла быть где угодно: на подработке, с друзьями, на репетиции. Но и она не брала трубку.
Было поздно, но я всё равно написала: «Кать, перезвони мне, пожалуйста. Мне не нравится, как мы с тобой общаемся в последнее время. Я скучаю. Срочно».
Прошло полчаса. И, наконец, телефон завибрировал. На экране — имя сестры. Я мгновенно ответила.
— Катя, где ты была весь день? Почему не отвечала?
— Прости меня, — в её голосе слышалась вялость, усталость и что-то похожее на вину. — Я пришла домой и просто вырубилась. Заработалась. У нас была смена до восьми, потом я допоздна писала реферат...
Моё раздражение мгновенно улетучилось, уступив место беспокойству.
— А где папа? Он тоже не отвечает. Я уже начала волноваться.
— Уехал. Опять, — голос Кати стал еле слышным. — Как всегда: ни слова, ни записки. Только его фирменное: «Я отъехал. Будь умницей и не лезь никуда».
— Как обычно, — я мрачно усмехнулась. — Это у него вместо «я люблю тебя», «я с тобой» или хотя бы «до свидания».
— Ага, — горько вздохнула Катя, и в трубке послышались тихие всхлипы.
— Ты плачешь?
— Нет... — она сделала попытку соврать, но тут же выдохнула. — Совсем чуть-чуть.
— Это из-за папы?
— Из-за него. Из-за этой жизни. Из-за всего. — Её голос дрогнул, а потом хлынули слёзы. — Я больше не могу, Ника. Я устала. Я хочу нормальную семью. Хочу, чтобы кто-то приходил домой. Чтобы с кем-то можно было позавтракать. Чтобы был хоть кто-то рядом. Чтобы кто-то говорил мне: «надень шарф», «где была», «почему не пришла вовремя». Даже если ругал — пусть. Хоть какое-то внимание...
На последних словах голос Кати сорвался в настоящую истерику. Я слышала, как она всхлипывает в трубку, как захлёбывается от рыданий, и это рвало меня изнутри. Хотелось быть рядом, обнять, прижать к себе и не отпускать.
— Катька, пожалуйста, успокойся. Папа... Он не стоит твоих слёз.
— А как ты всё это выдержала? Я не хочу быть одна. Мне даже двадцати нет, а я уже как сирота. Учусь, работаю, чтобы себя прокормить. Ни встреч, ни гулянок, ни колледжа. Я не живу, я выживаю.
— Эй, стой, — я поспешила перебить. — С учёбой я тебе помогу. У нас есть время. Мы справимся. Всё получится.
— А с чего ты взяла?
— Потому что я устроилась. На работу. Сегодня. Только что.
— Серьёзно? Где? — голос сестры внезапно оживился.
— Не поверишь. В одном из крупнейших банков в Москве.
— В смысле — прямо вот так? Тебя что, с улицы забрали?
— Это долгая история, — я рассмеялась. — Потом расскажу. Но нет, не забрали. Я сама. Сама прошла собеседование.
— Главное, чтоб ты там не переспала с директором, чтобы тебя взяли, — пробормотала Катя, и я, не веря своим ушам, чуть не поперхнулась.
— Екатерина Артёмовна Морозова! Ещё раз такое скажешь — приеду и уши оторву!
— Ну а что? Я других способов устроиться на такую должность не знаю.
— А зря! — с достоинством ответила я. — Ум, обаяние и харизма — вот мои главные козыри.
— Угу. Особенно харизма. Твоя «харизма» — это когда ты молча смотришь в сторону и шипишь на всех в маршрутке.
— Я тебе сегодня говорила, как сильно я тебя ненавижу?
— Сегодня ещё нет. Но думаю, ты просто не успела.
— Тогда не буду менять традицию. Я тебя ненавижу — и скучаю одновременно.
Мы обе на мгновение замолчали. А потом я заговорила серьёзно:
— Кать, я вот что подумала... С этой новой работой я смогу откладывать тебе на учебу.
— Ты серьёзно? — её голос дрогнул.
— Я не брошу тебя. Никогда. Обещаю.
— Ник... я... — голос её задрожал, и я поняла, что она вот-вот снова заплачет, но уже по-другому — от облегчения, от надежды. — А ты думаешь... я смогу переехать к тебе?
— Как только получу первую зарплату — найду квартиру побольше. И перевезу тебя к себе. Всё. Хватит терпеть это отцовское безразличие. У нас есть друг друга, и мы справимся.
— Ник, я не знаю, как тебя благодарить...
— Просто не плачь, сестрёнка. Выдержи. Немного. Я сделаю всё, чтобы вытащить нас обеих.
— Я буду ждать. Столько, сколько нужно. Только не исчезай.
— Ни за что.
Мы попрощались. Я сжала телефон в ладонях, словно это был оберег. И поклялась себе: я выполню всё, что пообещала. Мы с Катей — одна семья. И теперь я за нас двоих.
