Кукольный Дом

Женщина выглядела странно на фоне других жителей пристанища, одетых исключительно в черное или белое. Вязаный свитер висел на ней мешком, то и дело сползая с водолазки с высоким горлом. Из-под бесформенного подола торчали две тонкие ноги.

Бесцеремонно она забралась на кровать напротив прямо в кедах. Потемневшие от прожитых лет радужки говорили о ее годах гораздо больше, чем обманчиво молодое лицо.

— Здравствуйте, — растерянно пробормотал мальчик.

— Так ты тот самый вампир Амоса, — отозвалась она с заметным разочарованием. — Кристиан, да? Ты, наверное, предпочитаешь, чтобы тебя называли Крис? Или ты убежденный?..

— Лучше Крис, да.

Она вздохнула и начала перебирать длинными паучьими пальцами нитки свитера. Тени четко очерчивали впалые щеки и хрупкие линии скул, ключиц, дистрофичных кистей и лодыжек.

— Я не буду тебе врать, Крис. Я еще никогда никого не курировала. Мне здесь не особо доверяют. И вот я думала, что наконец-то, спустя столько времени... — она поджала губы, подчеркивая линию выпирающих клыков, — а оказалось, что меня просто не жалко.

Мальчик смутился. Он молча ждал, пока женщина рассматривала его впечатляюще большими глазами, словно раздумывая, что ей с ним делать.

— Они ждут, что я расскажу тебе про то, как вампиров Амоса тянет к жестокости, и как это можно перебороть, если сильно захотеть, но... Понимаешь ли, меня тоже обратили по третьей линии. Я единственная такая в пристанище. И только я знаю, что значит быть такой.

Она надолго замолчала.

— Что это значит? — осмелился спросить Кристиан.

— Ты ведь в курсе, что есть три прародителя, три первых вампира?

Мальчик покачал головой, от чего у нее невольно вырвался смешок.

— Чему вас в школах учат?

— Я ходил в школу для ведьм, — еле слышно оправдался он.

Повисла тишина, и хоть она не была такой напряженной и многозначительной, как с другими взрослыми, Кристиан не выдержал и опустил глаза, чувствуя себя обиженным ребенком.

— Есть три вампирские линии, — терпеливо объясняла она. — От Соломона — Первого Создателя, Второй Создательницы Донны и Третьего — Амоса. Это важно, потому что обращенные наследуют от прародителей некоторые... скажем так, черты. Видел тех высокомерных снобов в белых сарафанах? Это соломоновцы. Они считают, что им от Создателя достается сила и самодисциплина, но на самом деле они просто пытаются отхватить кусочек его величия, — она усмехнулась своей мысли и продолжила: — Заносчивые засранцы в черном — это вампиры Донны. Почему-то они решили, что ее черную кожу нужно возводить в культ, — фыркнула она. — Вот у них есть настоящее преимущество: легкий гипноз и подобные способности. Но все, что я тебе сейчас рассказала, относится к обращенным. А у тех, кто рождается вампиром, растет и умирает от старости, все иначе. Церковь не просто так называется Церковью Перерождения: это глупое поклонение Создателям — болезнь тех, кто когда-то был человеком. Ну или в исключительных случаях — нечисти, которой повезло не умереть от яда. Как тебе.

Она снова смолкла, назойливым взглядом изучая малейшие неровности на лице мальчика.

— А теперь главное, — продолжила она спустя долгую минуту, — наш с тобой папочка Амос, мягко говоря, конченная мразь, недостойная жизни. Но в Штатах об этом тактично молчат. Здесь даже не знают, какие кошмары он творил в Европе. Почему он до сих пор жив, спросишь ты. Не знаю. Наверное, потому что мир отвратительная помойка, где выживают только крысы с тараканами, — она едко усмехнулась. — Не думай, что я цинична. Просто не хочу тебе врать. Все, что мы получили от Амоса, — чуть более выносливое тело и безмерное желание разрушать, причем кого угодно, окружающих или себя — не так важно, и мы не можем ничего сделать с тягой к насилию. Поверь мне, даже если ты не ощутил этого до сих пор, ты скоро поймешь, о чем речь. Смотри.

Она приподняла рукава свитера, обнажая ужасающие шрамы, покрывающие каждый миллиметр некогда нежной кожи.

— Я сделала это с собой, потому что иначе бы сделала то же самое с кем-то еще. Поэтому продолжать третью линию запретили. Не очень-то хорошо работают запреты, да? — женщина невесело усмехнулась. — Может, это прозвучит жестоко, но я не хочу подслащивать пилюлю. Тебя никогда не примут. Других обращают в долбанном торжественном обряде на алтаре, там, в церкви. Эти избалованные сволочи обучаются в дорогущей академии Соломона. Или же ходят задрав нос, потому что у них есть метаспособности, — ее голос почти задрожал от бессильной ненависти. — Не знаю, что случилось с тобой, но меня обратили в осушенном колодце на юге Франции, — она опустила высокий воротник, показывая беспорядочные, объемные шрамы от рваных укусов. — И первым делом я расчленила свою и без того полумертвую подругу. Сомневаюсь, что твоя история намного лучше моей. Хотя тебе и правда повезло, — она кивнула на шею мальчика.

Невольно он коснулся двух маленьких шрамов на шее, выступивших за пожелтевшими, уже почти незаметными синяками.

— Прости, — выдохнула вампирша, — мне правда жаль, но... Но твоя история не... не что-то особенное. Мы все такие. Мы все одинаковые. Нас обращают против воли, пытают, насилуют, а потом... мы либо делаем то же самое, либо терпим это по отношению к себе.

— Почему? — только и спросил Крис, но она поняла его без лишних слов.

— Даже если ты изо всех сил постараешься быть хорошим, рано или поздно чудовище внутри тебя вырвется — и только у вампиров третьей линии бывают такие припадки. Потому что наш прародитель — чудовище. И самое худшее... что со временем ты начинаешь его понимать. Это как... чужие следы в твоей голове. Отпечатки всех вампиров, которые связывают тебя с Амосом. Они становятся частью тебя, и ты ничего не сможешь с ними сделать. Ты будешь хотеть того же, чего хотят они. Ты будешь зависеть от страданий и от страха, поэтому лучше заранее выяснить, где безопаснее себя резать и кусать, иначе ты сорвешься и... ну например, убьешь единственного друга.

Кристиан нервно сцепил ладони и спрятал за ними нижнюю половину лица.

— Но у меня нет этого, и даже после... — он сглотнул, — я очнулся и никому не вредил.

— Ты так уверен? — скептически склонила голову вампирша.

— Есть видеозаписи... — почти прошептал мальчик, отводя глаза в угол комнаты.

— Может, это из-за того, что ты был магом?

Он лишь повел зажатыми узкими плечами.

— В конце концов, единственное доброе существо в моей жизни это маг, — веселее добавила она. — Я знаю, что напугала тебя. Ну ничего.

Она пересела на кровать рядом с Кристианом. Ее легкая улыбка не могла облегчить завязавшийся в груди узел.

— Я же живу, — она похлопала его по плечу. — И ты привыкнешь. Здесь не так плохо, в пристанище. Лучше, чем в Европе, поверь. Пусть таких, как мы, и не выпускают наружу, но зато и правда учат лучше себя контролировать.

— Сколько вас уже здесь держат? — он осторожно бросил на нее взгляд.

— Хм, дай-ка вспомнить... где-то двадцать... десятый год тогда был... двадцать четыре года.

Кристиана словно окатили кипятком. Он с силой закусил губу: не мог представить, что значит провести целую жизнь в этом враждебном, холодном месте. Тревога стальным молотком била по грудине. В голове крутились мысли лишь о подруге, до сих пор не знавшей, где он и что с ним случилось. Она наверняка все еще ждала, что он заберет ее в Су-Фолс, как они и мечтали. Его мучили вопросы: а вдруг она подумала, что он бросил ее и уехал в одиночку? Ждать даже месяц невозможно, немыслимо — не то что год, а тем более двадцать лет, ведь это бесконечно много и по-настоящему страшно.

Кристиан лихорадочно перебирал в памяти места, где могло быть безопасно; людей, на которых можно положиться, но никто не приходил в голову. Никому не было дела до одного из множества необразованных сирот, столкнувшегося с полнейшим незнанием мира, только сделав шаг за дверь грязной затхлой спальни приюта. И тем более, никто не стал бы связываться с «вампиром Амоса».

— Мне нельзя здесь оставаться, — взмолился он, поднимая к ней отчаянные глаза.

Она растерялась. От безысходности Кристиану стало до тошноты плохо, и все его существо заметалось, не находя себе места. В попытке унять панику он коротко рассказал женщине, почему не может столько лет провести в пристанище.

— Ты же не собираешься сбегать отсюда? — спросила она шепотом, прерывая спутанный рассказ мальчика о подруге. — Поверь, здесь лучше, чем в городе. Тебе хоть есть где жить? Работать?

— Да, — соврал он.

Другого выхода Кристиан не видел: никто никогда не поверил бы, что его не мучает жажда проливать кровь, никто не позволил бы и шаг ступить за двери пристанища.

И даже если бы его заставили провести в этом неприветливом месте лишнюю секунду, он потратил бы ее на то, чтобы продумать план побега.

— Л-ладно... — неуверенно отозвалась женщина и еще несколько секунд раздумывала. — Тогда подождем полночи, и я выпущу тебя из комнаты и помогу перебраться через ограду. Но, поверь, ты поживешь снаружи пару дней и захочешь обратно.

Она ушла, оставляя Кристиана одного, тщетно старающегося успокоить колотящееся сердце. С каждым часом он боялся все больше. Ближе к вечеру ему принесли пакеты из крепкого пластика с надписью BloodSub, напоминающие медицинские контейнеры для забора крови.

Мальчик смотрел на темно-красную жидкость, и его начинало мутить. Было до слез, до боли в груди обидно за себя. И страшно за подругу, которая могла черт знает что подумать, потому что он не пришел за ней в назначенное время. Успокаивала лишь мысль, что уже к утру он доберется до катакомб, в которых прятались ее родственники.

В полночь женщина и правда вернулась за ним, провела на улицу, одолжив свою мешковатую куртку, и подсадила, чтобы он смог перелезть через высокое каменное ограждение. Кристиан же повторил «спасибо» с десяток раз, пока она не попросила его прекратить.

Лишь по рассказам подруги он знал, где скрывается стая оборотней, покинувших город в знак протеста против людей. Она просила не приближаться, но у вампира не было выбора: если он и мог ее найти, то только там.

Дорога от самого центра Нью-Альберты к окраине пешком занимала около трех часов. Лютый ночной мороз заставлял его сильнее кутаться в чужую куртку и быстрее шагать вдоль длинной безлюдной трассы, освещенной редкими белыми фонарями.

Он дошел до того места, где они всегда встречались с подругой, — у дороги росла удивительно широкая и кривая сосна. Дальше пришлось сойти с асфальта и идти сквозь снег вглубь равнины. Вдали виднелось продолжение леса и еще дальше — заледеневшая река Шайенн. Кристиан додумался потуже затянуть ботинки на костлявых лодыжках и сверху закрыть плотной тканью брюк, которые ему выдали в пристанище, поэтому снег не забился в обувь, но штаны до середины голени потемнели от воды. В зимней тишине он слышал лишь сбивчивый хруст под ногами.

С трудом он нашел каменные развалины, торчащие серыми кусками стен и фасада из сплошной белизны, недалеко от первой полосы деревьев. Кристиан знал, что где-то здесь есть люк под землю и лестница к заброшенным катакомбам, в которых много лет назад поселились около двухсот оборотней во главе с матерью его подруги.

Он не понимал, что делать: искать спуск и вторгаться к ним было страшно, но и бесцельное ожидание рассвета грозило обморожением.

Из-за остатков фасада раздался скрип. Мальчик вздрогнул и спрятался за кирпичными развалинами. Кто-то вышел на улицу. Он решился взглянуть и в первую секунду обрадовался. Ему показалось, он видит ту, кого искал: те же русые волнистые волосы, смуглая кожа квартеронки, тонкая сорочка, от вида которой самому становится холоднее. Но когда она повернулась, он с огорчением выдохнул, не узнав знакомых черт.

Девочка лет четырнадцати, не больше, насторожилась. Крылья ее носа на мгновение напряглись, словно она принюхивалась. Глаза округлились, и она отступила на шаг назад, уже готовая вернуться под землю. Кристиан собрался с духом, выглянул из-за кирпичной стены и шепотом обратился к ней:

— Подожди, пожалуйста. Не бойся, мне нужно поговорить.

Незнакомка остановилась, с предупреждением обнажая две пары клыков.

— Ты знаешь Вивиан? — почти потеряв надежду, спросил он. — Девушка из вашей стаи чуть старше тебя.

— Знаю, — она распрямилась. Тревога сменилась замешательством. — Она моя сестра.

Вампир вздохнул с облегчением и вышел из-за стены.

— Я Кристиан.

Девочка неуверенно улыбнулась.

— Она не говорила, что ты вампир. Почему ты здесь? Лучше тебе поскорее уйти, пока тебя не увидели взрослые.

— Я ищу Вивиан. Мы договаривались встретиться, но...

Его прервал тихий напряженный голос:

— Ее здесь нет. Я знаю, что вы собирались уехать из города, но она несколько дней назад сильно поссорилась с матерью и сбежала. Отец пошел за ней, а потом сказал, что она спряталась под летним куполом, но... — он заговорила еще тише, — под куполом ее нашла бы община ведьм, а они с мамой не говорили, а он мог сделать что угодно. В стае никто ничего не знает. Я жду здесь на случай, если она вернется. Ей нельзя возвращаться в стаю. Все очень злы, особенно отец. Ей лучше не возвращаться.

Беспокойство девочки прокралось под кожу Кристиана. Он начал кусать губы.

— А что за община?

Она указала ему за спину. Мальчик обернулся к полосе деревьев, над которыми слегка возвышалось нечто, действительно напоминающее купол.

— Там живет община черных ведьм, они колдуют себе вечное тепло, поэтому купол называют летним. Ты его легко найдешь — зелень издалека видно. Но ведьмы очень не любят чужаков. И еще, — она нерешительно переминалась с одной босой ноги на другую, — когда найдешь ее, дай знать об этом, ладно? Мы с сестрами места себе не находим.

Она поспешила к люку и уже спустилась по пояс, когда Кристиан снова заговорил шепотом, опасаясь, что его услышат из подземелья:

— Мы можем взять тебя с собой.

Девочка суетливо, словно в лихорадке, покачала головой:

— Мне нельзя, — и она скрылась в темноте катакомб, закрыв за собой тяжелый железный люк.

Кристиан снова оглянулся к полупрозрачному куполу, под которым у него еще оставался шанс найти Вивиан, и поэтому он без лишних раздумий направился к нему, плохо представляя, сколько времени займет дорога.

Действовать нужно было быстро. В отличие от воспитателей приюта, закрывавших глаза на подобные выходки, вампиры Ордена не отпустили бы «опасного новообращенного» просто так, и он это прекрасно понимал. Наверняка его уже искали, возможно, привлекли и патруль.