Начало
В маленьком аристократическом городке, укутанном в мягкий серый туман XVIII века, родился мальчик, который вскоре стал предметом восхищения и тревоги для всех вокруг. Его родители - граф и графиня - долгие годы молились о наследнике, единственном ребенке, который продолжит их род. Когда сын появился на свет, они назвали его Эзраэлем, вспоминая древние легенды о падших ангелах.
- Эзраэль... пусть имя твоё будет напоминанием о красоте и падении, о светлом и тёмном, что скрыто в каждом сердце, - прошептала графиня, едва держа новорождённого на руках.
Мальчик был необыкновенно красив: пухлые розовые губы, тёмные ясные глаза, словно отражающие каждый свет и тень, маленький носик, который казался идеальным, и волосы цвета как чёрная смоль. Даже медсестры, ухаживавшие за ним, невольно задерживали взгляд на его лице, ощущая странное трепетное чувство.
С самого раннего детства Эзраэль ощущал себя другим. Он внимательно наблюдал за родителями, за прислугой, за книгами, которые окружали его в особняке. Его отец стремился, чтобы сын стал умным и осознанным: вечера они проводили за чтением философских трактатов и изучением наук. Мать же учила его манерам, музыке и искусству беседовать, чтобы мальчик был воспитанным и обаятельным.
Эзраэль любил сидеть у окна, наблюдая, как вечерний свет падает на старые каменные дорожки города. Внутри него росло чувство одиночества и непостижимой тайны - что-то во всём мире казалось ему одновременно прекрасным и опасным.
Когда ему исполнилось десять лет, родители начали замечать его особенность - взгляд Эзраэля был слишком проникновенным, слишком внимательным. Он наблюдал за прислугой так, словно понимал их мысли и чувства. Иногда графиня ловила себя на мысли, что мальчик читает её душу, а не книги.
- Сын мой... - однажды сказала она, осторожно держа его руки в своих, - ты необыкновенно умен, но помни, красота и ум - это дар, который требует ответственности.
Эзраэль кивал, но внутри уже росло чувство, что этот дар может быть и проклятием. Его детство прошло среди книг, картин и строгих уроков, но каждое слово родителей откладывалось в сердце, формируя внутреннюю дисциплину и непостижимую тишину души.
Когда ему исполнилось четырнадцать, болезнь обрушилась на него с такой силой, что ничто, что пробовали врачи, не могли помочь.
Городок окутывал вечерний туман, и даже мерцающий свет фонарей едва пробивал густой серый воздух. В особняке Артура и Вивьен царила тревога. Комната была наполнена запахом воска, старых книг и тревоги. Эзраэль лежал в постели, бледный, изнеможённый болезнью, которую ни один врач не мог победить.
Вивьен сжимала руки мужа:
- Артур... он... он умирает. Я вижу это в его глазах... - голос матери дрожал, едва сдерживая слёзы. - Ничто не помогает... ни лекарства, ни бальзамы, ни молитвы...
Артур подошёл к сыну, его лицо было каменным, но глаза - полны боли:
- Мы не можем потерять его, Вивьен. Он наш единственный сын, наследник нашего рода... - говорил он, глотая комок в горле. - Мы должны... должны найти способ спасти его, любой ценой.
Вивьен опустилась на колени рядом с кроватью Эзраэля:
- Но что, если цена будет слишком велика? - тихо спросила она, почти шёпотом.
Артур взял её за руку, пытаясь придать себе и ей сил:
- Мы не можем позволить страху управлять нами. Если есть хоть один шанс... хоть один... мы должны идти до конца.
Домработница, тихо стоявшая в дверях, вмешалась с осторожностью:
- Графиня, граф... я знаю одну женщину... говорят, она способна творить чудеса... но она ведьма...
Вивьен содрогнулась:
- Ведьма?! Вы уверены? Их... их убивают!
- Я слышала... но если вы готовы рискнуть, если у вас хватит смелости, может быть... - голос домработницы затих, она словно боялась сказать лишнее.
Несколько дней они искали ведьму, избегая людных улиц и посторонних глаз. Дом, в котором она жила, стоял у самой границы леса, окружённый туманом и дикими зарослями. Дверь открылась скрипом, и старуха с проницательными глазами встретила их взгляд:
- Что вы хотите, аристократы? - её голос звучал как шелест сухих листьев.
Артур и Вивьен рассказали о болезни сына. Ведьма сначала отказывалась:
- Я не лечу болезни. Я не могу спасти вашего мальчика. Вмешательство в жизнь смертного - опасно. Я не могу нести ответственность за смерть.
- Мы умоляем! - плакала Вивьен, хватая её руки. - Мы готовы заплатить любую цену... любым золотом...
Ведьма остановилась, оценила их глазами полными опыта и недоверия:
- Вы предлагаете деньги... но предупреждаю вас: если я возьмусь за это, результат будет опасен. Ваш сын останется жив, но жизнь его будет не такой, как прежде. Он станет... другим. Могу лишь предупредить: путь, на который вы идёте, ведёт к темноте.
Артур кивнул, сжимая кулаки:
- Мы знаем. Но что бы ни было - лучше жизнь с неизвестностью, чем смерть.
Вивьен взглянула на мужа, затем на сына:
- Да... пусть будет так... мы сделаем это.
Ведьма тихо прошептала, почти сама себе:
- Тогда я проведу обряд. Но помните: последствия необратимы...
Ночь опустилась на городок густым бархатом, скрывая особняк в полу-тени. Внутри свечи дрожали, отражаясь в зеркалах и старинной мебели, словно мерцающие глаза наблюдали за происходящим. Эзраэль лежал на широком диване, бледный и истощённый, его дыхание было прерывистым. Вивьен стояла рядом, держала его руку, а Артур стоял у изголовья, сжимая пальцы в напряжении.
Ведьма, старуха с проницательными глазами, разложила перед собой старинные свитки и черепа, на полу были рассыпаны травы и порошки, свет свечей отражался в них, создавая призрачные узоры.
- Сначала поймите, аристократы... - её голос был тих, но властен, - я не лечу болезни. Я могу лишь... изменить судьбу вашего сына. Он выживет, но не будет как прежде. Его жизнь будет иной, и сила, что пробудится в нём... опасна.
Вивьен, сжимая губы, кивнула:
- Мы готовы. Всё, что вы скажете, мы примем.
Артур добавил, сжимаю кулаки, глаза его блестели решимостью:
- Сын не умрёт. Пусть даже за цену неизвестного... мы не можем его потерять.
Свечи дрожали в старинных подсвечниках, отражаясь в зеркалах и на потёртых стенах. В комнате повисла гнетущая тишина, только лёгкий шёпот ветра проникал через приоткрытые окна. Эзраэль лежал на кровати, его тело дрожало, а глаза, едва открытые, отражали смесь боли и непонимания.
Сначала он почувствовал невыносимую жару, которая начинала с груди и разливалась по всему телу, словно невидимые руки сжимали каждую мышцу. Потом пришла странная холодная пустота, которая пробегала по венам, как ледяная игла, принося одновременно облегчение и ужас. Он пытался закричать, но горло будто сдавило невидимая сила.
- Сын... что с тобой происходит?! - в голосе Вивьен слышалась тревога и ужас. Она схватила его руки, чувствуя, как они горячие и напряжённые.
- Держись... держись, мой мальчик... - тихо шептал Артур, глаза его блестели от слёз, руки сжимали перила кровати. Он видел, как лицо сына меняется, черты становятся чужими, а в глазах пробивается что-то диким и непостижимым.
Ведьма, стоя над Эзраэлем, полностью погрузилась в заклинание. Её руки дрожали, она шептала слова на старинном языке, голос её менялся, переходя от низкого шёпота к сильному, пронзающему крик, словно сама природа слушала её заклинание.
- Так и будет... сила войдёт в твоё тело, и кровь твою коснусь... чтобы сохранить жизнь... - повторяла она снова и снова, глаза её горели внутренним светом.
Эзраэль чувствовал острую боль в груди, словно его сердце разрывалось и одновременно замедлялось. Вены пульсировали странной энергией, кровь бежала по телу иначе, горячей и густой, и вместе с болью пришло неописуемое ощущение силы. Каждый вдох давался с трудом, но в нём уже ощущалась новая власть.
- Мама... папа... - шептал он, едва различимо. Его голос дрожал, но уже в нём слышалась сила, которая не принадлежала человеческой природе.
Вивьен сжимала его руки, почти чувствовала, как энергия сына течёт мимо неё, изменяя его тело:
- Держись... прошу...
Артур смотрел с ужасом и восхищением одновременно, не понимая, где заканчивается сын и начинается новое, тёмное существо, которое родилось в этом доме.
Ведьма продолжала заклинание, дыхание её учащалось, глаза горели как огонь, а слова её создавали вихрь энергии вокруг Эзраэля. Он чувствовал, как каждая клетка его тела преобразуется, мышцы сжимаются, кожа натягивается, внутреннее «я» изменяется.
- Это невыносимо... что со мной... - подумал он, вжимающийся в подушку от боли и ужаса. Но вместе с этим пришла страшная сила, непривычная, но завораживающая.
Его родители стояли, словно парализованные - страх, любовь и отчаяние переплетались в их взглядах. Они видели, как сын становится другим, и понимали: этот путь необратим.
Когда заклинание достигло апогея, Эзраэль ощутил внезапный прилив энергии, и боль стала почти приятной, словно тело его окончательно перестраивалось. Он открыл глаза - и впервые заметил, что его взгляд уже не был человеческим, глаза темнели, а тело стало сильным и непривычно легким.
Вивьен и Артур молчали, глаза полные слёз. Они понимали, что их сын выжил, но цена его жизни оказалась слишком высокой. Ведьма тяжело оперлась на посох, усталая, но с удовлетворением:
- Теперь он жив... но путь его ведёт в вечную тьму...
И в ту ночь Эзраэль впервые почувствовал жажду, которой ранее никогда не испытывал. Сила, боль и новые ощущения переплетались в нём, оставляя за собой лишь ощущение, что его детство навсегда закончилось.
После обряда Эзраэль проснулся, ощущая себя живым, но уже не человеком. Тело было сильным, лёгким, мышцы упругими. Его глаза - глубокие и тёмные - отражали ту самую силу, которая пробудилась в нём ночью. Он взглянул на родителей, и в сердце промелькнуло странное сочетание благодарности, ужаса и растущей пустоты.
- Он жив... - прошептала Вивьен, глядя на сына с беспокойством.
- Но это уже не наш мальчик... - тихо добавил Артур.
Эзраэль вскоре почувствовал первую жажду, не привычную голодом или жаждой воды, а зов крови. Каждое движение, каждый звук вокруг него казались сильнее, острее, и с каждым днём его тело привыкало к новой силе.
Он понимал, что эта сила - одновременно дар и проклятие. Внутренний голос шептал: «Ты больше не принадлежишь миру людей», и чем сильнее он сопротивлялся, тем ярче ощущал желание поддаться.
Несколько лет спустя Эзраэль уже умело скрывал свою природу. На балах, которые устраивала аристократия, он ходил с родителями, улыбался, приветствовал гостей и разбивал сердца дам, не прилагая усилий - достаточно было взгляда, лёгкой улыбки и галантного поклона.
- Мадемуазель, позвольте пригласить вас на танец... - говорил он, глаза сверкая в свете свечей.
- Эзраэль... вы так прекрасны... - шептали женщины, краснея.
Никто не подозревал, что за этой обворожительной внешностью скрывается бессмертная тьма, сила, способная убить одним прикосновением или взглядом
Каждую ночь, после бала, Эзраэль оставался один в своей комнате. Он смотрел на своё отражение: тёмные глаза, холодная кожа, идеально сформированная фигура. Казалось, что он достиг совершенства, но внутри всё ещё бурлила пустота и вина.
- Что со мной случилось? - шептал он себе. - Я живу... я силён... но какой ценой?
Вечером он испытывал жажду, которую не мог утолить ничем, кроме крови. Сначала он пил только кровь животных, чтобы не причинять вред людям. Но с каждым годом контроль становился всё труднее удерживать.
- Если я не найду способ... если однажды я не смогу сдержаться... - думал он, сжимая кулаки. - Что будет тогда?
Эзраэль постепенно осознавал, что его взгляд способен очаровать, пленить и подчинить. Он тренировал себя, открывая для себя силу гипноза: лёгкий взгляд, тихий шёпот - и сердца женщин становились его. Они теряли бдительность, доверяли ему и восхищались, словно любовь была их собственной, но внушённой им.
Он понимал опасность: если использовать гипноз слишком долго, человек мог ослабеть, а порой и умереть. И всё же ему нравилось это ощущение власти и близости - чувство, которого он не испытывал с тех пор, как стал бессмертным.
Эти годы сделали Эзраэля совершенным и опасным: красивым, очаровательным, а внутри - всё больше одиноким и терзаемым собственной природой. Его сердце, хотя и не билось, страдало от пустоты и растущей тьмы, а родители, наблюдая его, понимали: они дали жизнь существу, которое никогда не будет прежним.
Бал в главном зале особняка сиял золотым светом свечей и мерцанием хрустальных люстр. Музыка скользила по залу, наполняя воздух легкостью и ожиданием. Эзраэль, двигался среди гостей с лёгкой грацией, идеально подобранной позой и уверенной улыбкой. Каждый взгляд, каждый поклoн казался естественным, но скрывал странную силу, пронзавшую его с того момента, как он стал тем, кто он есть.
Графиня Анна заметила его с другой стороны зала. Она была молода, стройна и пылка, но Эзраэль сразу уловил тонкую нить её эмоций - любопытство, лёгкую тревогу и желание привлечь внимание. Он подошёл к ней с лёгкой улыбкой, уверенно протянул руку:
- Графиня Анна, позволите мне пригласить вас на танец? - голос был мягким, обволакивающим, словно бархатный шёпот, который невозможно было отвергнуть.
Анна покраснела и кивнула, не отказываясь. Когда их руки сомкнулись, Эзраэль почувствовал легкий прилив энергии - его способность гипноза мягко работала, очаровывая женщину, заставляя её довериться ему.
В танце он говорил тихо, лишь для неё:
- Ваша грация поражает меня... - он слегка наклонился, улыбаясь, - ночь кажется светлее, когда вы рядом...
Анна смутилась, сердце её учащённо забилось. Её взгляд невольно зацепился за его глаза, которые были глубоки и темны, словно отражали всю полноту ночи. Каждый его жест был продуман, но казался естественным, словно он знал, что делает, но при этом не желал причинять вред.
- Вы словно оживляете эту ночь, графиня... - прошептал он, слегка наклоняясь ближе. - Я редко встречаю тех, кто может пленить меня лишь присутствием...
Анна, смущённая, почти слышала, как учащённо бьётся её сердце. Она не понимала, что его слова - не просто комплимент, а тонкая манипуляция силой гипноза, которая постепенно притягивала её к нему, заставляя доверять и восхищаться.
Анна невольно прикоснулась к его руке, сердце её бешено колотилось. Он сделал шаг ближе, так, что их дыхание смешалось. Лёгкий ветер колыхнул её волосы, и Эзраэль использовал момент, чтобы гипнотическим взглядом усилить притяжение, мягко, почти незаметно.
- Позвольте... - сказал он тихо, касаясь её подбородка, чтобы встретиться взглядом, - чтобы я поцеловал вас...
Анна, слегка растерянная, не успела отказаться. Их губы соприкоснулись - нежно, но с тонкой ноткой власти и притяжения, словно он одновременно владел и освобождал её.
Поцелуй был коротким, но оставил след на душе: тепло его губ сочеталось с холодком, который исходил от него, словно дыхание тьмы, подталкивающее к опасной близости. Анна слегка отшатнулась, смутившись, но не смогла скрыть трепета, который пробежал по её телу.
Эзраэль отступил на шаг, глаза его продолжали изучать её лицо, зная, что лёгкий гипноз уже сделал своё дело: восхищение, доверие и лёгкая зависимость проявились, хотя Анна ещё не понимала, почему так тянется к нему.
- Вы... как свет, которого я давно не видел... - тихо пробормотал он, позволяя губам коснуться её щёки на мгновение, как обещание чего-то опасного и сладостного одновременно.
Вечер опустился на особняк, и свечи мягко мерцали, отбрасывая тени на стены. Вивьен тихо подошла к сыну, который стоял у окна в своём черном фраке, глаза тёмные и глубокие, отражающие мерцающий свет свечей.
- Эзраэль... - голос её дрожал, но был спокойным, - почему ты делаешь это? Почему разбиваешь сердца этих девушек?
Он не сразу повернулся, глядя на отражение луны в стекле.
- Мать... - тихо начал он, - они восхищаются мной, поддаются... это так легко... и так... - он сделал паузу, как будто подбирая слова, - приятно.
Вивьен опустилась на колени перед ним, беря его руку в свои, словно пытаясь прикоснуться к мальчику, которого уже нет.
- Эзраэль... это не игра. Их доверие - не игрушка. Ты можешь очаровать их, и им больно будет. Ты чувствуешь это? Ты видишь, что оставляешь за собой?
Он наконец обернулся, глаза встретили её взгляд. В них была сила и холод, но и едва заметная тень тоски.
- Я вижу, мать... - его голос был тихим, почти шепотом, - но я не могу остановиться. Часть меня... часть того, кем я стал, требует этого.
Вивьен глубоко вздохнула, отводя взгляд к полу.
- Я знаю, что ты... другой. И что эта сила - часть тебя. Но ты должен помнить: за каждым твоим взглядом, каждым словом стоит душа. Никто не должен страдать из-за твоей игры.
Эзраэль приблизился к матери, тихо взяв её за плечи.
- Мать... - прошептал он, - я знаю... Я чувствую это... но внутри меня что-то пусто, что-то голодное... И эта пустота - часть меня, часть силы, которой я не могу отказаться.
Вивьен обвела его руками, прижимая к себе, понимая, что попытки наставить сына ограничены, но всё же она не могла молчать:
- Тогда хотя бы... будь осторожен. Не разрушай сердца тех, кто доверяет тебе... и не теряй самого себя в этой тьме.
Эзраэль тихо кивнул, понимая, что мать права, но его голод и сила - не что-то, что можно просто отложить. Он отступил от неё, чувствуя одновременно любовь, вину и безысходность, а в сердце - пустоту, которую ничто не могло заполнить.
На следующее утро солнечный свет мягко пробивался через высокие окна особняка, освещая мраморные полы и старинные портреты. Артур, отец Эзраэля, вошёл в библиотеку, где сын сидел за столом, перебирая старинные книги, будто игнорируя внешний мир.
- Эзраэль... - начал Артур, голос его был серьёзным, но теплым, - мы должны поговорить о твоём будущем. Ты уже взрослый. Я думаю, пришло время... подумать о женитьбе.
Эзраэль медленно поднял взгляд, глаза его были тёмными и острыми, почти сверкающими. Он скривил лёгкую улыбку:
- Отец... - произнёс он, - жениться? На ком? Чтобы... повторять чужую жизнь, как театр, где я должен играть роль сына, мужа, наследника?
Артур присел напротив, стараясь говорить спокойно, сдерживая тревогу:
- Ты не можешь жить вечно один, Эзраэль. Семья, союз, наследие... Это важно. Девушки достойны твоей заботы, твоей силы.
Эзраэль усмехнулся, внутренне наслаждаясь этим моментом. Он чувствовал свободу, власть и тот сладостный холод, что всегда был с ним после обряда.
- Отец... - тихо сказал он, - я наслаждаюсь этим временем. Время - оно моё. Никто не сможет меня связать ни браком, ни обещаниями. Пока я хочу - я свободен.
Артур вздохнул, понимая, что его сын уже не тот мальчик, которого он воспитывал. Но он не мог просто смириться, поэтому мягко сказал:
- Я понимаю... но помни, что свобода - это не всегда счастье. Она может быть тяжёлой, если оставить рядом людей, которым доверяешь...
Эзраэль склонил голову, наблюдая за книгами на столе. Внутри его было приятное ощущение контроля и лёгкая тоска одновременно. Он наслаждался тем, что может выбрать свой путь, пусть и тёмный, пусть и опасный.
- Я знаю, отец... - тихо прошептал он, - но пока я свободен, никто и ничто не будет управлять мной.
Артур молча ушёл, оставив сына одного с его мыслями и растущей тьмой, которая постепенно начинала поглощать всё его окружение, но приносила сладкое чувство власти и независимости.
Эзраэль остался один в библиотеке. Солнечный свет падал на пол, но он почти не замечал его - глаза его были погружены внутрь, в собственные мысли.
- Свобода... - прошептал он себе. - Это слово такое сладкое... Как давно я её не чувствовал... Никто не сможет связать меня цепями брака, обязательств... Никто...
Он провёл рукой по столу, ощущая холод дерева, и улыбка скользнула по его губам. Внутри что-то дернулось - та самая тьма, которая всегда жила в нём, но теперь играла в унисон с ощущением власти.
- Может, отец прав... - тихо подумал он, - может, союз, семья... Но что это для меня? Игрушка для людей, которых я никогда не полюблю? Нет... Не для меня.
Взгляд его скользнул к старинному зеркалу. Там отражалось его лицо - молодой, идеально сложенный, с тёмными глазами, полными силы и загадки.
- Я красив... - пробормотал он. - Я могу управлять желаниями, мыслями... Словно играю с ними, словно они мои куклы...
И с этим осознанием пришла необычная сладкая смесь удовольствия и пустоты. Он чувствовал власть, но вместе с ней - тоску по давно забытым человеческим эмоциям, по близости, которой он больше не имел.
- Да, я свободен... - сказал он вслух, едва слышно, - и пока так, никто и ничто не сможет остановить меня. Ни брак, ни отец, ни законы людей...
Его мысли снова вернулись к тем дамам, которых он очаровывал на балах, к тому, как его сила гипноза легко подчиняет их воли. Он представлял их восхищение, доверие и лёгкую зависимость, и внутри что-то потянулось - сладкая жажда, которую невозможно было утолить.
- Свобода... власть... сила... - шептал он, ощущая тёмное удовлетворение и внутреннюю пустоту одновременно. - Я могу иметь всё, что хочу... Но эта власть требует жертв... и, возможно, однажды я узнаю цену...
Эзраэль сделал глубокий вдох, глаза его блеснули, словно отражая внутренний огонь. Он улыбнулся себе в зеркало - и впервые за долгое время почувствовал полное наслаждение своей природой, темной, прекрасной и опасной.
Ночь окутывала особняк мягким бархатным мраком. Свечи в спальне родителей тускло мерцали, отбрасывая тени на стены, украшенные портретами предков. Вивьен и Артур сидели в креслах рядом с камином, молча наблюдая за игрой огня, словно искали ответы в его танце.
- Ты заметил, как он ведет себя на балах? - тихо начала Вивьен, скользя взглядом к мужу. - Эзраэль... он очаровывает дам, играет с ними... но это не просто игра... что-то в нём... другое.
Артур тяжело вздохнул, опуская голову.
- Да... - сказал он, голос низкий, тревожный. - Я вижу это. Он красив, умён, обаятелен... Но я боюсь, что эта сила, что мы наблюдаем, уже выходит за пределы обычного воспитания. Он словно... холоден внутри, и эта холодность растёт.
Вивьен кивнула, сжимая руки в коленях:
- Он разбивает сердца, Артур... я вижу это. Но он не кажется злым. Он просто... поддаётся чему-то, что мы не можем понять.
- Он уже не просто наш сын... - прошептал Артур, - он стал другим. И я боюсь за его будущее, за людей, которые рядом с ним. А если он не сможет контролировать...
Вивьен опустила взгляд, дыхание её было тяжёлым.
- Я боюсь за его душу... - тихо сказала она. - Он может поглотить всех вокруг, даже нас, если не удержит себя. Но что мы можем сделать? Мы дали ему жизнь... и теперь эта жизнь... - она замолчала, не находя слов.
Артур взял её руку, сжимая крепко:
- Мы должны любить его таким, какой он есть... - сказал он, - но одновременно быть осторожными. Он может быть нашей гордостью, нашей надеждой... и нашим кошмаром.
- Он так умен... и властен... - добавила Вивьен, - и в этом его опасность. Я знаю, что в нём есть что-то великое, но одновременно что-то, что пугает меня...
Они молча сидели, слушая потрескивание огня, обдумывая судьбу сына, который рос красивым, умным и обаятельным, но уже погружённым в тьму, которую они не могли изгнать. Любовь к нему переплеталась с тревогой, а надежда - с страхом.
- Мы можем только наблюдать... и молиться, чтобы он сам смог найти путь в этой темноте, - тихо сказал Артур, глядя в пламя, - путь, который не поглотит его полностью.
Вивьен кивнула, обняв мужа за руку, и они молча сидели, понимая, что их сын уже не тот мальчик, которого они знали, а внутри него зреет сила, которая однажды изменит всё вокруг.
Был обычный день.
Лес был окутан ранним утром густым туманом, каждый шаг Эзраэля погружал его всё глубже в тишину, нарушаемую лишь шорохом листьев под ногами. Он шёл без спешки, глаза тёмные и внимательные, выискивая добычу - обычное животное, чтобы утолить голод, не причиняя никому вреда.
Вдруг он услышал хриплое дыхание, не свойственное животным. Среди деревьев, почти скрытый туманом, он увидел человека - раненого, истекающего кровью, лицо его было исказено болью и страхом.
- Сеньёр... помогите, пожалуйста... - прохрипел незнакомец, с трудом поднимая взгляд на Эзраэля.
Сердце Эзраэля сжалось - впервые за долгое время он ощутил человеческий голос, отчаяние и хрупкость жизни, смешавшиеся с темной тягой, что жилa в нём после обряда. Он хотел помочь, взял шаг к нему, но внутренний голос, голод и сила, которую он не мог контролировать, шептали другое.
- Нет... - прошептал он сам себе, глаза его блеснули. - Я не могу...
Человек протянул руки, трясясь от боли и ужаса:
- Пожалуйста... пожалуйста, не оставляйте меня... я умру...
Эзраэль замер, ощущая одновременно жалость и жгучее желание отдаться тьме, которая шептала, что это - его путь, что эта кровь - его, что удерживать себя - слабость.
И в следующий момент, словно под действием инстинкта, он подался к человеку, руки крепко сжались, глаза вспыхнули тьмой, и вместо помощи раздался крик боли, который вскоре смолк, оставив только шорох листвы и слабое эхо в лесу.
Эзраэль отступил на шаг, глядя на тело. Внутри его что-то разорвалось - смесь удовлетворения и ужаса, власти и боли, ведь он знал, что именно эта жертва показала ему, на что он способен.
- Я... - шептал он, голос срывался. - Я не хотел... но я не мог... сдержаться...
Лес вокруг казался молчаливым свидетелем, а туман, словно призрак, окутывал его фигуру. Эзраэль ощущал первую настоящую тяжесть своих действий, силу и страх одновременно - он стал не просто охотником, но существом, которое могло решать судьбу других одним движением.
Он сделал шаг назад, дыша тяжело, взгляд его метался между сожалением и наслаждением, которое пришло вместе с осознанием того, что он стал тем, кем был обречён стать - первым среди тех, кто больше не будет обычным человеком.
Эзраэль вернулся в особняк, лес остался позади, но запах крови и холодный туман, что ещё минуту назад окружал его, словно впились в кожу и не отпускали. Он остановился в огромной библиотеке, прислонившись к столу, глаза его были полузакрыты, а дыхание прерывистым.
- Я... что я сделал... - шептал он сам себе, губы сжаты, руки дрожали. - Он был человеком... он просил помощи...
Внутри него возникла необычная смесь боли и власти. Он чувствовал свою силу, которую раньше никогда не испытывал, и одновременно - тяжесть того, что перешёл границу, которую не планировал переступать.
Он вспомнил взгляд родителей - их доверие, заботу, любовь, их попытки воспитать его, и чувство тревоги и вины разлилось внутри, как тёмный яд.
- Мать... отец... если бы вы знали... что я стал... - тихо подумал он, - вы бы... не узнали меня.
Но вместе с этим ощущением вины пришла сладкая тревога, которую он не мог игнорировать: чувство контроля над жизнью и смертью другого существа, осознание того, что теперь он может влиять на мир иначе, чем любой человек.
Он прикоснулся к зеркалу, увидев своё отражение - лицо молодое, почти идеальное, глаза тёмные, холодные, а взгляд глубокий, проникновенный. Внутри него что-то дрогнуло от ужаса и восхищения одновременно.
- Я больше не человек... - сказал он вслух, - и эта сила... эта пустота... она моя. И я должен научиться жить с ней.
Эзраэль медленно прошёлся по комнате, мысли его метались между воспоминаниями о детстве, разговорах с родителями и ощущением власти, которую он только что испытал. Он понимал: каждый новый день будет проверкой, сможет ли он контролировать себя или поддаться тьме полностью.
Он сел в кресло, голова тяжела, сердце... нет, пульса не было, но в груди чувствовалось странное напряжение.
- Свобода... власть... сила... и одиночество, - прошептал он, - я свободен, но цена этой свободы выше, чем я думал...
Ночь опустилась на особняк, а Эзраэль сидел один, ощущая внутри смесь боли, наслаждения и растущей тьмы, понимая, что его жизнь уже никогда не будет прежней. Каждый вдох и каждый взгляд напоминали ему: он стал первым вампиром, и с этим приходит ответственность и проклятие одновременно.