Генри Джонсон и Пустота бесконечной Вечности 18+

Генри стоял посреди пустого поля на холодном осеннем ветру, безразлично глядя в никуда. Солнце на безоблачном небе лениво стремилось к закату, а голая земля наводила лишь тоску по ушедшему лету. Впереди его ожидали монотонные серые дни вплоть до самой весны, ведь в этих широтах снег бывал крайне редко.

Вдоволь насытившись унынием этого мира, он уже хотел уходить, однако к нему подошла мама и сказала прислушаться. Рина имела более чуткий слух, чем её сын, а потому ей не составило труда услышать писк, который доносился откуда-то из кустов вдали. Они пошли на звук и в скором времени обнаружили кучку крохотных щенков, что одиноко лежали на примятой сухой траве и грустно звали маму. Их было аж одиннадцать штук, и все они были голодные.

Джонсоны имели доброе сердце, а потому начали каждодневно подкармливать их мать, а затем и самих щенков, когда они подросли. Один из них во время очередного кормления залез Адриане на плечо и уткнулся мордочкой за воротник, чтобы согреть свой замерзший носик, тем самым оставив свой след в сердечке каждого, кто это видел.

Летели дни, пушистики подросли, и, к сожалению, немилостивая погода и жестокий мир взяли верх. Невинные дети стали пропадать, гибнуть, замерзать. Семья Генри ничего не могла с этим поделать, лишь как по расписанию приходить на тот пустырь и кормить тех, кто остался. Тяжко видеть, как нелюдимый щенок неуклюже показывает ласку за вкусную еду, а на следующий день прийти и обнаружить, что его больше нет.

А время шло, зима постепенно приходила в эти края, неся за собой холод и смерть. Джонсоны забрали к себе домой тех, кто остался, на передержку в надежде на то, что весь этот кошмар закончился и милые собачки будут жить.

Тот самый щенок, что каждодневно утыкался Адриане в воротник, впоследствии из серого грязного блохастого заморыша расцвел в золотисто-рыжего красавца, что сражал наповал своим обаянием всех, кто его видел, а его благородству породистым псам можно было только позавидовать.

Умный пёс с нордическим, выдержанным характером радовал взор, и Генри точно мог сказать, что то время, что пушистик прожил в их семье, были настоящим счастьем. К сожалению, счастье живет лишь два с половиной года.

Настал май, и самый лучший на свете пёс заболел. Две недели в борьбе за жизнь, и в итоге победила смерть. И больше не было замечательного ребенка, что довольно лежал кверху пузиком, когда ему вычесывали блох, не было того самого пушистика, что забавно грелся на батарее, когда только включили отопление; того самого пса, что ложился на верх дивана и клал голову на плечо в вежливой просьбе угостить вкусняшкой, того самого шкодника, что однажды украл недорезанный салат с подоконника и что задорно играл с Генри в футбол. Этого солнечного мальчика больше не было.

Все эти фрагменты воспоминаний неумолимо проплывали перед глазами, когда Джонсон рыл могилу, то и дело смахивая слёзы, что застилали взгляд.

Тёплое майское солнце, бесконечная синева высокого неба, зеленая трава. Глаза пса мертвы и больше этого не увидят. Его пушистые лапы окоченели и больше не почувствуют мягкой травки и цветов под собой, а красивый длинный хвост больше никогда не завернется бубликом. Никогда.

***

Генри резко подскочил в кровати, стремительно захлёбываясь от слёз. С этой смерти прошло достаточно времени, чтобы забыть и отпустить, чего нельзя было сказать о Генри.

Взяв смерть любимца грехом на душу, юноша не переставая давал волю слезам, когда его никто не видел. «Почему? Почему? Почему именно он?!» – немым криком застыло у него в груди.

Столько воды утекло, а Джонсон всё никак не мог успокоиться, раз за разом виня самого себя. Недоглядел, недолечил, недолюбил. «Почему он, а не я?» – бездумно пронеслось у него в голове, но он тут же вспомнил слова Лили о его сущности, отчего ему стало еще хуже. «Почему призрак я, а не он? Я не заслужил второго шанса, но почему этому невинному ребенку его не дали? Почему?!»

И в этом порыве самобичевания он совершенно не заметил, как кто-то подсел к нему и, за спиной протянув руку, сжал его правое запястье, а затем так же и левое.

«Порой и я задумывался над этим вопросом, почему она, а не ты», – послышалось над самым ухом, и Генри вздрогнул.

Незнакомец был слишком близко, а самого Джонсона будто парализовало. Стало страшно. «Лучше бы ты не просыпался, хотя ты все равно об этом не вспомнишь».

Мальчик предпринял безуспешную попытку вырваться, чем только раззадорил другого. «Почему ты, а не она? Ты знаешь, я много раз повторял эти слова в надежде найти ответ, но, как видишь, его до сих пор нет».

Генри хотел повернуться, чтобы увидеть незваного гостя, но он мог лишь безвольно слушать его речь.

«Как бы мне хотелось, чтобы на её месте был ты, но давай, продолжай вырываться, твои стенания мне лишь в радость», – его горячее дыхание щекотало тонкую кожу, а шепчущие губы почти касались его уха.

Обстановка казалась уж слишком интимной, и Генри было одновременно и страшно, и неловко, но этот юноша так и продолжал цепко держать его за запястья, прижимаясь к его спине.

«Ты столько убиваешься по этой собаке, и я могу тебя понять, – он сделал паузу и вплотную прижался к мальчику, Генри чувствовал его влажные губы и нарастающий жар, что бил в его голову, вызывая головокружение, – счастье живет лишь два с половиной года».

Джонсон уже решил, что тут же лишится чувств и будет предоставлен этому типу как всего лишь игрушка, но незнакомец резко изменил свой тон на более громкий и враждебный, чем совсем обескуражил Генри: «Прекрати лить слёзы по усопшим, бестолочь. Из-за тебя они мокнут в могилах и страдают!»

Он поднялся и с силой опрокинул Генри на пол. И пока мальчик мельтешил в попытке подняться, незнакомец опасно навис над ним. Не дожидаясь его действий, Джонсон рванул прочь, даже не удосужившись рассмотреть своего незваного гостя.

Генри резко распахнул дверь своей комнаты и выбежал, но, сделав пару шагов, встал как вкопанный. Вместо коридора своего дома он очутился на улице.

Белая каменная лестница под его ногами освещалась золотистыми лучами летнего солнца на закате, когда небесное светило только-только устремилось на запад, а зелёные листья деревьев недвижимо обрамляли пейзаж и отделяли этот спуск от домов по бокам.

Несмотря на дивную красоту этого места, Генри чувствовал тревогу. Вдалеке виднелась широкая дорога, по которой не ездили машины, и ни тут, ни там не были слышны ни животные, ни люди.

В голове его проплыла безумная догадка, что время здесь навсегда остановилось, от которой ему еще больше стало не по себе. Но еще больше он струхнул, когда услышал шаги босых ног по каменным плитам. В пяти метрах от него стоял бледный кучерявый юноша в одной лишь набедренной повязке и как-то лукаво на него смотрел. И хотя если он хотел ему навредить, то он бы это уже давно сделал, однако же приближение этого существа вызывало у Генри внутреннюю истерику и желание бежать куда глаза глядят.

Юнец сделал шаг, и Джонсон пустился в бегство. «Наивный, от меня тебе не скрыться!» – почти пропел он ему вслед.

А Генри всё бежал и бежал в попытке уйти от неизбежного. Душная улица менялась в пейзаже, но ни людей, ни животных всё так же не было слышно и видно. Но как только мальчик выбежал на дорогу, к пустынной остановке подъехал автобус без водителя, и Джонсон без задней мысли сел в него и поехал.

Этот мир был ненастоящим, и здесь никогда никто не жил. И хотя это всё казалось достаточно подозрительным, как только Генри оторвался от того юнца, у него сразу же отлегло от души, а вечный закат и этот автобус уже не казались ему странными и неестественными.

Здесь было так спокойно и уютно, и мальчик с любопытством смотрел в окно. Всю свою жизнь он знал лишь тревогу за чужие жизни и вечное преследование тех существ, что вышли из зеркала. Генри знал, что здесь их не было и не будет, и это был первый раз в его жизни, когда он с легкой душой умиротворённо вздохнул.

Машина резко ушла вниз по холму и высадила мальчика совсем рядом к воде. Набережная была вымощена плиткой, а глубина возле неё стремительно уходила вниз, что даже дна не было видно. Лишь манящая чернота.

Он опустился на колени и заглянул в водную бездну. Его водное отражение подозрительно двоилось, чем совсем разогрело его интерес. И как только его рука опасливо коснулась воды, Генри почувствовал, как его бросили в воду, туда, в черноту.

Тщетно бултыхаясь и захлёбываясь, он тонул, и как только он достиг дна, его коснулась чужая рука. Весь в холодном поту мальчик дернулся на диване и огляделся.

Это была всё та же гостиная с обшарпанными обоями в его доме, в которой он и заснул. Кошмар, что так его потревожил, немедленно забылся, и мальчик потянулся.

В ночном полумраке мутно вырисовывались силуэты сестер Генри. Адриана в пижаме прижимала к себе учебник и тетрадь, видимо, учила тему к паре. С другой стороны, плотно укутавшись в полотенце, посапывала Мелани. Двойняшка мальчика лежала тут довольно долго и успела мокрыми волосами замочить обивку дивана и самого Генри.

«Видимо, вышла из душа и заснула», – многозначительно решил для себя Джонсон, растолкал своих сестер и теперь уже пошел спать в свою комнату, девочки последовали его примеру. Спокойной ночи.