9 глава. Отьезд тхама в тай.
Тхам проснулся в четыре утра.
Снаружи было ещё темно, только фонари у дороги медленно мигали, отбрасывая длинные тени на стену. Тишина была почти невыносима. Та, что давит изнутри и подчёркивает одиночество, как резкий свет подчеркивает морщины.
Он встал без звука.
Каждое движение — осторожное, будто мир мог развалиться от громкого вздоха.
Старый рюкзак стоял в углу. Он положил рядом сумку.
Тщательно, молча, начал складывать вещи. Белые рубашки, пара чёрных футболок, те джинсы, которые Кимико однажды назвала «дурацки красивыми». Даже ту тонкую куртку, в которой он встретил её в библиотеке два года назад.
Каждая вещь была как гвоздь в сердце.
Он аккуратно сложил старую колоду карт, та самaя, в которую они играли пару дней назад. Колода пахла табаком, кожей и — странно, но отчётливо — апельсином. Пахла ею.
Сверху он положил фотографию с кимико — сделанную на торопливом вокзале в прошлом году. Он никогда не держался за прошлое, но сегодня не мог иначе.
В последний момент Тхам подошёл к столу и вырвал страницу из блокнота. Он начал писать записку, но через пару строк остановился. Бумага осталась пустой. Он не смог. Как сказать прощай, не сломав себя?
Он оставил страницу на столе — чистую.
Вышел, не оборачиваясь. На улице было прохладно. Воздух пах началом.
Но для него это было концом.
Он не сказал ни Юри, ни Кимико, ни даже Рену.
Он уехал в одиночку. Тайланд. Работа с матерью — временная, как он себе внушал. Пока та в Сингапуре решает дела. Пока сердце не замрёт окончательно.
Он уезжал не потому, что хотел. А потому, что не мог больше иначе.
Он был слишком близко к ней. Слишком слабо держал себя в руках.
И не мог, не имел права пойти против слов Юри. Тхам любил его как брата. Но Кимико... любил иначе. До боли. До глупости.
И потому — уехал.
На следующий день солнце, как назло, светило особенно ярко.
Кимико пришла к Рену просто по привычке — попить кофе, обсудить дела, просто отвлечься. Она улыбалась, как умела — этой немного натянутой, но привычной улыбкой.
Рен открыл дверь в футболке с краской на плече и слегка нахмуренным лбом.
— Привет...
сказала она.
— Привет
он замялся.
— Мико... ты... ты не знаешь?
— Что?
— Тхам... он уехал. Сегодня утром. Нет, даже...
он посмотрел на часы.
— Вчера.
У неё звенело в ушах.
— Что ты сказал?
— Он улетел в Таиланд. К матери. Временно, вроде бы. Но... он никому не сказал. Даже мне. Я узнал от его сестры — она уже в Пхукете, звонила утром.
Кимико сделала шаг назад. Потом ещё один.
Словно земля под ногами треснула, и её втягивало в пустоту.
— Нет...
она покачала головой.
— Это... Нет. Он не мог просто взять и..
Она осеклась. Вспомнила, как он смотрел на неё.
Как тянулся к её щеке, как целовал её с таким отчаянием, будто это было прощание.
Вспомнила, как он сказал: «Я просто хотел быть с тобой. Хоть немного.»
Она знала.
Он прощался.
— Господи...
прошептала она, закрывая лицо руками.
— Это был... последний поцелуй. Он знал, что уезжает. Знал, и всё равно...
Она всхлипнула. Слёзы были тёплыми, как первый дождь.
Боль — острой. Пронзающей. Пустота внутри росла, будто всё внутри вырезали скальпелем.
Рен обнял её, не спрашивая разрешения. Просто притянул к себе, крепко, как человек, который сам едва сдерживается.
— Он дурак
тихо сказал он.
— Он просто не выдержал. Но я уверен... он не хотел делать тебе больно. Он просто не знал, как остаться и не сломаться.
— Почему он не сказал?..
прошептала она в грудь Рена.
— Почему не дал мне сказать хоть что-то?
— Потому что он знал: если ты скажешь, он не уедет.
Кимико зарылась лицом в его плечо, давая волю слезам.
Два года. Два года взглядов, случайных касаний, сдержанной нежности. И теперь — всё, что осталось, это пустота в груди и воспоминание о его губах.
Когда она вернулась домой, не было ни записки, ни слов, ни намёков.
Просто тишина.
И только шепот внутри: "Я просто хотел быть с тобой. Хоть немного."
Тхам сидел на крыше маленького дома у окраины Бангкока. Был вечер, влажный и душный, как будто даже воздух не хотел дышать. Он пил холодный чай из пластиковой бутылки, но вкус был плоским. Как всё, что он ел или пил с тех пор, как покинул Японию.
Снизу доносились голоса: его мама говорила по телефону на малайском, где-то лаяла собака, дети играли в мяч на асфальте. Жизнь продолжалась. Не спрашивая, кого она при этом оставила за спиной.
Тхам провёл рукой по лицу. Он не спал вторую ночь. Всё казалось не тем — слишком жарким, слишком ярким, слишком настоящим. Как будто весь мир стал чересчур громким, а внутри него — тишина.
Он закрыл глаза.
Перед ним — её лицо.
Кимико. Смешной локон, вечно выбивающийся из прически. Губы, покусанные от волнения. И те глаза.
Чёрт, эти глаза.
Он вспомнил, как она смеётся, когда не должна. Как поправляет его галстук, хотя он этого не просит. Как молчит — но в этой тишине говорит больше, чем сотни других.
"Я просто хотел быть с тобой. Хоть немного."
Он знал, что будет больно. Но не думал, что настолько.
Тхам сжал челюсть.
— Дурак
сказал он себе вслух.
— Какого чёрта ты сбежал?
Он сбежал не только от неё. От себя. От желания. От правды. От той части себя, что хотела её так сильно, что могла предать Юри ради неё.
Но теперь... теперь было поздно.
Теперь он сидел среди пальм и грязных дорог. Среди уличных ларьков с лапшой и запаха карри. Среди людей, говорящих на другом языке.
А сердце его было в Японии. В одной маленькой квартире, где пахло кофе и апельсинами.
Он взял телефон.
Открыл чат с Кимико. Пусто. Последнее сообщение от неё — неделя назад, с глупым смайлом и вопросом о погоде.
Он хотел написать. Рука дрогнула над клавиатурой.
Ты не выходишь у меня из головы.
Я скучаю по тебе.
Прости, что не попрощался.
Я люблю тебя.
Он стёр всё, не отправив ни слова. Пальцы задрожали.
Вместо этого он просто закрыл глаза и прошептал:
— Если бы всё было по-другому...
Небо над Таиландом было таким же звёздным, как и в Японии.
Но Кимико там не было.
А значит — это небо не имело смысла.