"На грани"
Их обоих резко накрыло — как будто невидимые клещи сжали череп. Изабель сжала виски, склоняя голову. Клаус встал на ноги — глаза сузились, готов был вырвать горло любому, кто осмелится.
Тьма сгущалась. Воздух стал тяжёлым, как будто его залили кровью. Из теней, как из ада, появилась фигура. Высокая. Стройная. Глаза — чёрные, как ночь без звёзд. Улыбка — злая, как клеймо на теле проклятого.
— Ну привет, Изабель, — хрипло произнесла Мора. — Я ждала этого момента. И пришла за расплатой. За дочь, которую ты убила и заключила в своём аду.
Изабель медленно выпрямилась, её зрачки наполнились огнём. Тёмным, опасным. Но руки дрожали. Она ощущала, как что-то внутри неё колеблется — то, что она так долго сдерживала.
— Осторожно, — прошептала. — Есть граница, которую не стоит переступать.
Мора засмеялась. Тихо. Но каждый её смех разрывал воздух.
— Граница? А где была граница, когда она кричала в темноте, а ты молчала? Где она была, когда твоя мать — Николь, самая сильная из нас — падала на колени, пытаясь спасти тебя?
Изабель вздрогнула. Но осталась на месте.
— Она была светом. Её сила не знала границ. Она могла уничтожить легион. Но после твоего рождения... она стала уязвимой. Впервые в жизни. Потому что ты стала её слабостью.
— Замолчи, — хрипло прошептала Изабель.
Мора сделала шаг вперёд.
— Я говорила ей: "Избавься от неё, пока не поздно". Но она защищала тебя. Слепая, наивная, добрая. Она любила тебя больше всего. А знаешь, что она получила взамен?
Слова падали тяжёлыми обломками. Изабель не двигалась. Её глаза сузились, но она молчала. Стиснутые зубы, напряжённые плечи. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Она держалась. Каждый момент — сквозь боль, сквозь гнев. У неё не было права на слабость. Не сейчас.
— Смерть. Она умерла не от проклятия, не от врагов. А из-за тебя. Потому что все, кто тебя любят — умирают. Мать. Друзья. Те, кто пытались спасти тебя. Ты — кат для всех. Ты — ошибка. Ты — проклятие, которое носит человеческую оболочку.
Клаус стоял в стороне, даже не думая вмешиваться. Его взгляд был холодным — он просто наблюдал, как за спектаклем, который его не касался.
— Ты никогда не сможешь любить. Потому что каждый, кто посмотрит на тебя с добром, исчезнет. Ты останешься одна. Навсегда. Потому что ты не создана для любви. Ты создана для боли. И именно в ней — твоё место. В страданиях. В темноте. И в тишине. Без прощения. Без спасения.
— Если бы Николь видела тебя сейчас, сразу бы отказалась от тебя — Мора сделала шаг ближе, вонзая в Изабель взгляд. — Она не любила монстров. Она не захотела бы тебя даже мёртвой.
Воздух вокруг Изабель сгущался до такой степени, что дышать стало почти невозможно. Что-то в ней сломалось.
Её взгляд, до сих пор затуманенный болью, прояснился — и в этот момент земля под её ногами содрогнулась. Вдруг, как удар сердца. И потом ещё раз. Ещё. Она не могла сдерживать это.
Экспрессия вырвалась. В одно мгновение всё вокруг содрогнулось — как будто сами стихии поддались Изабель. Мощный ветер сорвал лавки с места, двери клуба с грохотом распахнулись, в воздухе закружились обломки дерева, пыль и жар. Земля тр tremtела под ногами, как сердце, которое вот-вот остановится. Волосы Изабель развевались, как если бы горели, глаза светились красным жаром. Её тело ломало от боли — изнутри всё горело, а силы не поддавались.
Мора дернулась. Что-то в воздухе изменилось — магия стала тяжёлой, удушающей. Она схватилась за грудь, как будто что-то острое пронзило её сердце изнутри, и закричала. Её голос был пронизывающий, невыносимый. Она качнулась, пытаясь удержаться на ногах, но через секунду упала на колени прямо в пламя — как в приговор. Огонь не обжигал её кожу — он проникал в неё, как часть той же магии. Лицо искажалось от боли.
— Прекрати! — закричала она, задыхаясь. — Ты убиваешь... нас обеих!
Но Изабель молчала. Она стояла среди пламени, как создание другого мира. Она видела всё — видела, как корчится ведьма, как её кожу прорезают красные жилки, как глаза Моры начинают мутнеть. Но она не могла остановить это. Огонь только поднимался, сила увеличивалась.
Изабель подняла руку — как будто пыталась удержать магию, потушить её, приручить. Смотрела в огонь — в свой собственный огонь — и тихо, сквозь дрожащие губы, прошептала:
— Достаточно... я сказала достаточно...
Но экспрессия её не слушалась. Это уже была не её сила — это была ярость, боль, вина, крик из детства, ненависть к потерям. Всё, что она скрывала годами, теперь восстало против неё.
Мора снова закричала, сильнее, хриплее. Её руки дрожали, она пыталась нашептать заклинания, затушить удар, но её собственная магия стиралась, как песок под волной. Изабель была сильнее. Ведьма захлебывалась в отчаянии, в крови, в крике, который уже не имел смысла — только глухо раздавался в кругах огня.
А Изабель стояла. Стояла, пока её ломало. Из носа потекла кровь, через мгновение она прорвалась и из глаз. Грудь судорожно поднималась. Но она не сдавалась. Она пыталась сдержать силу, которая разрывала её изнутри.
Из клуба первыми выбежали Деймон, Кэролайн, Бонни, Стефан, Елена и Ребекка.
Воздух казался электризованным, всё вокруг трещало от напряжения. Ветер сорвался внезапно, как взрыв — бешеный, яростный, пронизывающий. Волосы девушек взметнулись вверх, как если бы кто-то схватил их руками. Двери клуба распахнулись от порыва, поднялся пыль, обжигая глаза. Лавки на улице сдвинулись к обочине, несколько из них перевернулись.
— Что за чёрт... — выдохнула Ребекка, останавливаясь и смотря прямо вперёд.
Посреди огненного круга стояла Изабель. Её лицо уже не имело человеческих черт — искажённое болью, напряжением, глаза налились кровью, губы дрожали. Огонь поднимался вокруг неё, шипел, хрипел, как живой. Земля дрожала под ногами, в воздухе невыносимо давило, как перед ураганом.
— Нужно, чтобы никто не вышел из клуба! — резко сказала Елена и бросилась обратно вместе с Стефаном, чтобы остановить людей.
— Иса! — закричала Кэролайн, слёзы в глазах. Она побежала вперёд, но огонь обжёг её руки, и она вскрикнула.
Клаус резко схватил её, удерживая.
— Отпусти! Отпусти меня! — она вырывалась, но он держал её крепко.
— Ты ей не поможешь, если сгоришь, — буркнул Клаус, но в голосе слышалась тревога.
Ребекка сделала шаг вперёд.
— Изабель, остановись! — крикнула она, но ответом был только вой силы, поглощавшей всё вокруг.
Кол вышел из темноты, взгляд его был ошеломленно-насмешливый, но нечто жестокое в нем изменилось — он видел, что это было уже не зрелищем, а границей между жизнью и смертью.
— Она либо убьет ее... либо себя, — произнес он тихо.
Тем временем Деймон достал телефон, быстро набрал сообщение:
«Штормик не контролирует силы» — и отправил его Джону.
Затем, не медля, побежал вперед. Хотел пробиться к ней. Но стоило ему приблизиться к огню, как волна силы ударила его в грудь и откинула на несколько метров.
— Деймон! — Бонни кинулась к нему, останавливая его, пока он, стонущи, поднимался, с болью в глазах.
В центре огненного круга Мора уже стояла на коленях. Она кричала, хватаясь за грудь — магия Изабель пронизывала ее, ломая изнутри. Ее попытки защититься, нашептывая защитные заклинания, не срабатывали. Сила наследницы Черного Солнца уже полностью поглотила все.
Изабель стояла, вытянув руки, ее руки дрожали, тело ломало от боли. Она смотрела на огонь — и пыталась остановить его, но он только поднимался, становился все выше, ярче. Ее глаза налились кровью еще сильнее, а из носа тонкой линией текла кровь.
На ее груди начали появляться черные, выгоревшие шрамы — такие же, как на руках. Они расползались по телу, как паутина, каждый сантиметр причинял адскую боль. Это было наказание. Экспрессия, которую она пыталась сдержать, вырвалась и теперь карала ее — за каждую ошибку, за слабость, за сам факт того, что она отпустила ее.
Огонь пылал по кругу, образуя своеобразный барьер между ней и всеми остальными. Он был живым. И никто не осмеливался ступить в него — никто, кроме одного.
Джон Деймерис.
Он появился, как тень из ночного воздуха — в темном длинном пальто, с застывшим выражением лица, глаза холодные и безжалостные. Но когда он увидел дочь, что-то изменилось — на мгновение. Он ступил в круг. И огонь... расступился.
Стихия узнала его. Приняла.
Древние почувствовали это. Клаус сжал челюсть. Кол слегка наклонил голову, наблюдая. Они не могли объяснить — но каждая кость, каждый нерв в теле кричал: этот человек опасен. Магия, которая струилась от Джона, была настолько мощной, что даже их бессмертные тела ощущали давление. Грудь сдавливало, кожа покрывалась мурашками.
— Кто это? — тихо прошептала Ребека.
— Это... ее отец, — ответил Деймон, не отрывая взгляда от фигуры, приближавшейся к Изабель. — И, похоже, именно он научил ее уничтожать.
Кол и Клаус переглянулись. Впервые — настороженно.
Джон подошел ближе, встал прямо перед Изабель. Она не видела его. Была в трансе, полностью поглощена экспрессией. Ее плечи вздрагивали, дыхание становилось все тяжелее. Тело дрожало. На груди расползались черные, выгоревшие шрамы — как паутина боли. Каждый сантиметр — адский огонь.
А рядом с ней — тело Моры. Изуродованное. В крови. Порезы покрывали все — ни одного живого места. Она не дышала.
Джон начал читать заклинание. Его голос был низким, властным, как будто сама магия вплеталась в каждое слово.
— "Potestas ignis, audite me. Claudite portas chaos. Revoca vim. Redi ad originem!" Магия Черного Солнца. Сила мгновенно отреагировала — стихия огня, темная энергия Изабель, поддалась, уменьшила напряжение... Но экспрессия не покорялась. Она бешенствовала, вырывалась из груди девушки с болью, неистовой яростью.
— Бель... — наконец сказал Джон тихо, но громко, чтобы пробить магический туман. — Хватит.
Изабель не слышала. Глаза едва открыты, огонь в зрачках. Ей было трудно дышать, каждый вдох — как лезвие в легких. Тело распадалось изнутри, как пепел. Но Джон не останавливался.
— Ты знаешь, что делать. Сконцентрируйся. Сосредоточься на голосе. На мне. Повтори за мной.
— Я не могу, — хрипло прошептала она, кровь стекала по щекам вместе с слезами. — Она... я убила ее... Я не хотела...
— Ты не ошибешься больше. Ты сильнее, чем думаешь. Повторяй. Сейчас же!
Руки Изабель дрожали, глаза закатывались. Но она услышала. Где-то глубоко в себе — пробилась к голосу отца. Сквозь туман боли, сквозь крики, кровавую землю и обожженные груди — она уловила его силу. Слова ударили по ее сознанию, как холодная вода.
Он начал читать:
— Potestas ignis... audite me... Claudite portas chaos... Revoca vim... Redi ad originem...
Огонь вокруг ревел. Экспрессия бешенствовала. Стихия не поддавалась. Но Изабель, уже полуживая, вся в крови, с телом, которое ломало от силы, прошептала те же слова. Тихо. С болью. С последними силами.
— Potestas... ignis... audite... me... — губы рвались, голос был хриплый, но она не остановилась. — Claudite portas... chaos... Revoca... vim... Redi... ad originem...
Ее голос сорвался, но каждое слово пробивалось через тело, как нож. Каждый слог был, как крик души.
И тогда...
Огонь начал гаснуть. Круг сжимался, стихия слабела. Магия медленно успокаивалась, исчезала — принимая тело Изабель. Экспрессия затихала. Земля утихла.
И она... упала.
Бонни резко вздрогнула, словно в неё ударила молния. Она схватилась за живот, согнувшись пополам, и захрипела — без звука, будто воздух вырвали из лёгких. Лицо исказилось от боли, глаза потемнели.
Душа Моры прорывалась сквозь неё — но не цельная, а разорванная на куски. Каждый обломок пронзал Бонни, разрывая изнутри. Будто сотни лезвий одновременно проходили сквозь её тело, не оставляя ей ни шанса на передышку.
Бонни едва сдержалась, чтобы не закричать. Колени подкосились, и она рухнула на землю.
— Бонни! — воскликнула Кэролайн, бросившись к ней.
Она опустилась рядом, крепко обхватила подругу за плечи, не давая ей упасть лицом в землю.
— Я здесь... Я с тобой, слышишь? — прошептала Кэролайн, голосом, полным тревоги.
Но Бонни не ответила. Её тело всё ещё дрожало от пережитого, а по щеке тихо стекала слеза.
Тихо, как сломанный листок. Прямо в грязь, на землю.
— Бель, — Джон ринулся к ней. Осторожно, как будто она сделана из стекла, поднял ее на руки. Прижал к груди. На его лице не было паники — только железная сосредоточенность. Но глаза сверкали от едва сдерживаемой ярости и боли.
Кэролайн застыла, увидев Изабель.Обняла Бонни крепко и тихо плакала сама.
Кэролайн закрыла рот руками — слезы неудержимо текли.
Деймон стоял, как прибитый. Он видел это тело. И впервые... он по-настоящему испугался. Не за себя.
Джон развернулся и молча понес дочь к машине. Его спина была ровной. Руки — надежными. Он шел сквозь огонь, пыль и страх. Но держал Изабель так, как будто нес самое ценное, что осталось в этом мире.
Джон вошёл в дом, не обращая внимания на роскошный интерьер. Его взгляд был прикован к Изабель, которую он всё ещё держал на руках. Каждый шаг к лестнице давался тяжело, но он шёл упрямо, хоть и осторожно, чтобы не навредить ей ещё больше. Он не мог позволить себе причинить ей новую боль, не мог забыть, как она выглядела, когда он забрал её из того места — разорванная, полностью сломленная. Осторожно ступая, он поднялся по лестнице, прошёл по коридору и вошёл в её комнату на втором этаже.
Комната Изабель была светлой и просторной, с высокими потолками и большой кроватью, уже застеленной свежим бельём. Лёгкий воздух проникал сквозь окно, играя с белыми шторами, которые мягко колыхались, придавая комнате ощущение уюта и покоя, несмотря на тяжёлую и напряжённую атмосферу. Джон осторожно уложил её на кровать, поддерживая тело так, словно боялся, что оно станет ещё труднее удерживаемым.
Его руки бережно стерли кровь с её глаз и носа, и он опустился на колени рядом. Его взгляд был полон тоски и боли, но в нём по-прежнему жила решимость. Он не знал, как справиться с её болью, но знал одно: она была его смыслом жизни. Он был готов отдать всё, даже собственную жизнь, лишь бы она вновь стала той Изабель, какой была раньше. Она была его светом во тьме, и он никогда её не отпустит.
С его губ сорвался тихий, осторожный вздох, когда он провёл рукой по её волосам.
— Ты дома, — прошептал он, понимая, что она его не слышит, но не мог не сказать это. Он просто не мог оставить её без слов.
Тем временем дверь приоткрылась, и в комнату вошли Кэролайн и Деймон с Еленой. Кэролайн выглядела так, будто её душа была разбита. Слёзы катились по её щекам, но она держалась. Она была сильной, но сейчас её сердце тяжело билось в груди.
— Как она? — спросила Кэролайн, сдерживая слёзы.
Джон поднял голову, посмотрел на неё, и его голос был мягким, но в нём звучала горечь:
— Она в тяжёлом состоянии. Переодень её и, пожалуйста, будь осторожна, — произнёс он, слегка замедлив речь, чтобы не выдать усталость и страх, которые его переполняли.
Кэролайн кивнула и, не сказав ни слова, начала аккуратно переодевать Изабель, стараясь быть как можно нежнее. Джон, бросив последний взгляд на свою дочь, тихо вышел из комнаты. Деймон уже ждал у двери, и они вместе направились на кухню.
Кухня была пустой и тихой. Джон, не садясь, налил себе бурбона, затем сделал то же самое для Деймона.
Напряжение между словами ощущалось сильнее самих слов.
— Сила прогрессирует, — первым нарушил тишину Джон. Его голос был глухим, уставшим. — Ей всё труднее это выносить. Шрамы... это не просто следы — это наказание. За каждую ошибку. За каждый всплеск.
— Но она ведь не виновата, — пробормотал Деймон, глядя в тёмную жидкость в стакане.
— Но магия не прощает, — резко ответил Джон. — Если бы я не успел... она бы умерла там. Вместе с той ведьмой.
Деймон медленно поднял на него взгляд:
— Так что теперь? Как ей помочь? Она просто не выдержит ещё одного такого взрыва.
Джон вздохнул, сделал глоток бурбона и опёрся на стол:
— Я помогал Николь. Мы тренировались. Учились сдерживать силу. И я сделаю то же самое с Изабель.
— То есть она как бомба с часовым механизмом?
— Она — буря. И если мы не научим её остановиться... она уничтожит всё. И в первую очередь — саму себя.
В комнате царила приглушённая тишина. Лишь лёгкое колыхание занавесок от открытого окна нарушало неподвижность. Изабель лежала неподвижно, её бледное лицо почти сливалось с подушкой. Крови на теле уже не было, но остались следы — синяки, царапины, старые шрамы, проступающие сквозь кожу, словно немая карта боли.
Кэролайн стояла у кровати, держа в руках чистую рубашку. Она посмотрела на Изабель, и в её взгляде было столько страха, сколько она никогда не позволяла себе показывать при Джоне.
— Я никогда не видела её такой, — прошептала она, даже не глядя на Елену. — Даже в самые худшие времена... она всегда была огнём. А сейчас... будто её потушили.
Елена стояла рядом, наклонившись немного к Изабель, поправляя одеяло у её ног. Она кивнула, с трудом проглотив ком в горле.
— Она как будто исчезла изнутри, — тихо сказала она. — Но я знаю... она борется. Она всегда борется.
Кэролайн отвернулась на мгновение, прижав одежду к груди, пытаясь собраться.
— Я боялась, Елена. Боялась, что мы её потеряем. — Её голос дрогнул. — И до сих пор боюсь.
Елена положила руку ей на плечо.
— Но она здесь. И она вернётся. Потому что у неё есть ты. Есть мы. Джон этого не допустит. И мы тоже.
Кэролайн вздохнула и села на край кровати, осторожно начала снимать с Изабель остатки старой одежды. Её движения были бережными, словно каждый прикосновение — это молитва.
— Она должна вернуться, — прошептала Кэролайн. — Потому что я не представляю мир без неё.
Утро в особняке Майклсонов выдалось тихим. Слишком тихим, как для теней, что сгущались над Мистик-Фоллз. Элайджа вернулся без слов, с тенью на лице, которую не мог скрыть даже старый бокал вина. Гостиная наполнялась мягким солнечным светом, но в воздухе витала хмурость, более густая, чем ночь за окном.
— Я кое-что узнал, — наконец сказал он, медленно снимая пиджак и оглядываясь на братьев и сестру. — Но это всего лишь предостережение от ведьм.
Клаус поднял бровь, не отрывая взгляда от камина. Ребекка сидела в кресле, закинув ногу на ногу, в глазах — усталость. Коль вертел нож в пальцах, явно скучая.
— Они говорят, чтобы мы не интересовались её родом, — продолжил Элайджа. — Он куда старше нас. И... темнее.
— Ну конечно, ещё одна тайна, в которую нам не стоит соваться, — пробормотал Коль, не поднимая глаз. — Типа «не лезьте туда, где вам не рады». Ну а значит — туда и надо. — Он усмехнулся. — Но я бы уничтожил её без раздумий. Она слишком опасна.
— Ты всё ещё хочешь убедить нас, что она не угроза? — добавил он резче. — Да, она интересна. Но интерес — не оправдание, когда кто-то взрывается посреди улицы и разносит ведьм, как игрушки.
— Она могла умереть, — резко вмешалась Ребекка. Её голос был ровным, почти холодным, но в зрачках дрожал едва уловимый огонь. — Я видела её тело. Это была не просто битва. Она сама себя уничтожала.
— Или станет тем, кем мы не ожидаем, — спокойно сказал Элайджа. — У неё есть шанс. И я не позволю, чтобы мы судили её за силу, которую она только учится контролировать. У неё есть сила духа.
— Она создала тюремный мир, — вмешался Клаус, почти не меняя интонации. — Заперла ведьм, которые хотели сломать её, в собственном измерении. И сделала это одна.
Коль поднял голову. В комнате повисла тишина.
— Тюрьма? — скептически бросил он. — Ты серьёзно?
— Да, — тихо добавил Элайджа. — И это не обычная тюрьма. Лишь единицы способны создать мир и не умереть после этого. Это избыток силы. И это — кровь. Старше нас. Древнее.
— Её отец, — сказала Ребекка медленно, — тот, кто её остановил... Мы даже не знаем, кто он. И если он смог сдержать такую силу — это уже о чём-то говорит. Мы коснулись чего-то куда большего, чем думали.
Кол откинулся на спинку дивана, крутя бурбон в стакане.
— Я слышал о её матери, — наконец сказал он. — Николь. Старые ведьмы в Салеме шептали её имя, будто боялись, что она услышит. Говорят, она была беспощадной, дикой. Настоящая экспрессия. Астра убила её. И не из жестокости. Из страха. Если дочь — её кровь...
— Николь давно мертва, — задумчиво сказал Элайджа. — Но то, что в ней было, не исчезло. Оно в Изабель.
— Прекрасно, — Кол закатил глаза. — Значит, у нас есть девочка, в которой смешалась кровь ведьмы, которую боялись поколения, и мужчины, способного её сдержать. А мы всё ещё обсуждаем, угроза она или нет.
— Мы не просто обсуждаем, — ответила Ребекка. — Мы наблюдаем. И я сама с ней поговорю. Осторожно. Она ещё не потеряла себя. Ей было жаль. Она не хотела убивать. И это — уже не пустые слова.
— Она нестабильна, — пробормотал Кол. — Это риск.
— Мы все — риск, — твёрдо сказала Ребекка, глядя брату в глаза. — Но некоторые риски — стоят попытки.
Ребекка сидела на краю дивана, держа телефон у уха. Кол лениво игрался ножом, Клаус стоял у камина, Элайджа — у окна. Все молчали, но как только она набрала Кэролайн, каждый напрягся и прислушался.
— Кэролайн? Это я. Как она?
Небольшая пауза.
— Она всё ещё спит, — голос Кэролайн прозвучал чётко в тишине. — Уже прошло четыре дня, Ребекка. Мы перепробовали всё. Но её сознание... будто где-то глубоко, недосягаемо. А магия в ней... нестабильна. Она будто дышит энергией, которая может сжечь её изнутри.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Даже Кол перестал крутить нож.
— Я хочу её увидеть, — сказала Ребекка чуть тише. — Приеду сегодня.
— Хорошо. Но будь готова. Мы не знаем, кто проснётся... и проснётся ли вообще.
Ребекка положила трубку. Все взгляды сразу впились в неё.
— Она всё ещё спит? — спросил Клаус. — Четыре дня. Это не восстановление. Это — борьба.
— Или конец, — добавил Кол, скрестив руки. — Я же говорил, эта сила её сожрёт. И знаешь что? Может, так будет лучше.
— Заткнись, — холодно ответила Ребекка. — Она сильная. И она справится. Я в этом уверена.
Когда машина остановилась перед домом Изабель, атмосферу окутал тяжёлый, тревожный покой. Братья и Ребекка вышли из машины, и взгляды каждого были устремлены на большой дом перед ними — красивый, белый, с утончёнными архитектурными деталями, создававшими ощущение величия и силы. Снаружи он казался уютным и спокойным, но внутри каждый шаг был отягощён мощью, что жила в этих стенах. Это было не просто жилище — это была крепость. Клаус слегка улыбнулся, но в глазах его не было смеха.
Как только они приблизились к дверям, перед ними появился Джон. Он стоял на пороге, глядя на них спокойно, почти безразлично, но в его глазах было нечто тревожное.
— Что вам нужно? — его голос был тихим, но каждое слово звучало, как удар молота. Джон стоял на пороге, глядя на них без эмоций, с таким взглядом, который не допускал лишних вопросов.
Ребекка, несмотря на то что сердце её стучало быстрее от напряжения, сохраняла спокойствие. Она поняла — сейчас нельзя ошибиться.
— Мы пришли увидеть Изабель, — сказала она тихо, но твёрдо. — Она ещё не проснулась, и я просто хочу убедиться, что с ней всё в порядке.
Джон не ответил сразу, но остался стоять, изучая их взглядами.
— Вы хотите войти? — спросил он, подняв бровь.
Клаус, привыкший к тому, что ему не отказывают, шагнул вперёд.
— Ты не забыл, кто я, Джон? Я — первородный гибрид. И для меня не существует сильнейших, — сказал он с лёгкой насмешкой, готовый к борьбе, если понадобится.
Джон посмотрел на него, и на мгновение всё вокруг застыло. Он не сказал ни слова, но его взгляд был пронзительным и опасным.
— Я знаю, кто ты, Клаус. И не обольщайся своей природой, — сказал Джон, приближаясь к нему. Его глаза вспыхнули, и вдруг Клаус почувствовал, как кровь в его теле начинает закипать. Он скривился от боли, его лицо выдало напряжённую внутреннюю борьбу.
— Думаешь, имеешь право угрожать мне? — его голос стал жёстким, но он стоял, стараясь не показать слабость.
Джон не отводил взгляда, пока Клаус не отступил.
— Я не стану повторяться, — тихо сказал Джон. — Если хоть кто-то из вас приблизится к моей дочери с опасными намерениями — я уничтожу вас без колебаний.
Элайджа, наблюдавший за происходящим, положил руку на плечо Клауса и вмешался:
— Джон, мы не ищем конфликта. Мы просто хотим понять, что происходит с Изабель.
Джон медленно повернулся к нему. Его взгляд стал мягче, хоть и сохранял ледяную твёрдость.
— С тобой, Элайджа, я всегда готов говорить, — спокойно ответил он. — Ты всегда был честен. Даже в самые трудные времена.
Дом Деймерисов хранил ту самую тишину, из-за которой каждый звук казался лишним. Переступив порог, сразу попадал в просторный холл с тёмным дубовым полом, приглушённым светом медных настенных светильников и тонким ароматом ладана, въевшимся в воздух так, будто сам дом дышал воспоминаниями.
Лестница на второй этаж поднималась справа — с коваными чёрными перилами и резными деревянными поручнями. Вдоль стен тянулись панели с белым глянцем, над которыми висели картины в позолоченных рамах. Некоторые — с пастельными пейзажами, другие — тёмные, с едва заметными силуэтами, словно из сна.
Но одна картина сразу приковывала взгляд. Большая, почти на всю стену. Казалось, стены отступали перед ней. Полотно было тёмным, глубоко-чёрным, с золотыми фигурами — три силуэта: женщина, мужчина и девочка. Они светились изнутри, будто написаны не краской, а светом, пробивающимся сквозь тень. В фигурах легко узнавались Николь, Джон и маленькая Изабель. Эта картина была не просто искусством — она смотрела на каждого, кто проходил мимо. И казалось, глаза девочки на полотне следили за тобой даже тогда, когда ты уже отвернулся.
— Красивая картина, — произнёс Клаус, остановившись перед полотном. — Она... будто живая.
— Николь написала основу, — ответил Джон, подойдя ближе. — Но Изабель дописала детали, когда ей было двенадцать. Она всегда видела темноту в свете. И свет в темноте.
— Твоя жена была художницей? — спросил Элайджа, внимательно рассматривая фигуры.
— Николь не просто рисовала. Она передавала то, что видели души. И Изабель продовжила это.
Ребекка молчала, но её взгляд скользнул по фигуре девочки на полотне. И в этом взгляде было что-то похожее на признание.
Гостиная открывалась слева — просторная, с высоким потолком, богатой лепниной и хрустальной люстрой. Мягкие диваны цвета песка, тяжёлые шторы, деревянные ставни. В центре — столик с антикварными книгами. Атмосфера уюта смешивалась с ощущением, что здесь давно ведутся серьёзные разговоры — те, что оставляют за собой тишину.
В одном из кресел, развалившись, уже сидел Деймон.
— Ты всегда так драматично оформляете каждый квадратный метр, или это специально для гостей? — бросил он, покачивая бокал с бурбоном.
Стефан стоял ближе к камину, молчаливый, но внимательный. Его глаза скользили по каждому присутствующему, задержавшись на Джоне чуть дольше, чем следовало бы.
— У вас хороший вкус, — осторожно прокомментировал Элайджа, снова оглядывая помещение. — Всё... гармонично.
Клаус прошёлся по комнате, остановившись возле ещё одной картины.
— Это не просто эстетика. В этом доме скрыты истории, — сказал он почти шёпотом.
— Мы их не скрываем, — ответил Джон, стоя прямо, спокойно. — Просто не всем позволено их услышать.
— Может, стоило бы довериться? — приподнял бровь Элайджа. — Мы не враги.
— Пока что, — тихо добавил Клаус почти себе под нос.
Джон посмотрел ему прямо в глаза. Не грубо. Не вызывающе. Но в этом взгляде было нечто, что даже Клаус не стал иронизировать.
— Ваша история... — вновь заговорил Элайджа, дипломатично и мягко. — Мы знаем только имена. Ты мог бы рассказать больше о своей семье?
— О клане — ничего, — коротко ответил Джон. — И не пытайтесь узнать больше. Даже если вам симпатична Изабель.
Тишина.
— Что ж... — Клаус слегка улыбнулся. — Она не просто красива. Она — как хороший огонь. Тёплый, пока не обожжёшься.
Джон не ответил. Только холодно посмотрел в глаза гибриду.
— Изабель объединила две силы, — сказал он наконец. — Со светом и тьмой не играют. А она сделала это ещё до того, как начала говорить. С тех пор её пытались уничтожить. Все.
— Кто — «все»? — спросил Клаус, прищурившись.
Джон не ответил сразу.
— Те, кто боится равновесия. Те, кто построил мир на страхе перед смешанным. Её существование — вызов. Её жизнь — ошибка для одних и пророчество для других.
— А для тебя? — тихо уточнил Элайджа.
Джон на миг затаил дыхание, будто что-то вспомнил. И уже тише, почти по-отцовски, сказал:
— Для меня она — моя дочь.
Тишина повисла в воздухе, тяжёлая и напряжённая. Деймон на этот раз не пошутил. Все молчали. Все чувствовали — настоящая история только начинается.
— Так что ты собираешься делать с Изабель? — произнёс Клаус. Его голос был тихим, но в нём вибрировало нечто большее, чем просто любопытство.
Джон стоял неподвижно, опираясь руками на спинку старинного кресла. Его голос прозвучал спокойно, почти буднично — но за словами скрывалась глубина:
— Я буду учить её не останавливать боль, а заглушать её. Учить фокусироваться на силе, а не на том, что чувствует тело. Смотреть страху прямо в лицо. Не бежать. Она должна научиться быть тишиной в собственном шторме.
— Контроль? — переспросил Элайджа с едва заметной тревогой. — Но сила экспрессии не терпит контроля. Ведьмы боятся её именно поэтому. Её либо принимают — либо она пожирает.
— Её уже научили держать себя в руках, — спокойно сказал Джон. — Её учили ведьмы. Изабель умеет сдерживать эмоции. Она жила с этим всю жизнь. Но...
— Но? — осторожно вмешался Стефан.
— Но это было, когда сила ещё не проснулась полностью, — ответил Джон. — Когда она только шептала. Сейчас она кричит. И тех навыков, что ей дали, — уже недостаточно. Если Изабель останется одна, она может растеряться. Поддаться эмоциям, вместо того чтобы их погасить.
— И поэтому ты рядом, — почти прошептал Элайджа.
— Теперь она будет делать это не одна, — подтвердил Джон. — Она сильна. Но даже самым сильным нужен голос рядом. Тот, что не даст потерять себя, когда внутри всё рушится.
Ребекка поднялась с места, скользнув взглядом по комнате.
— Я пойду к ней, — сказала сдержанно, но в её голосе чувствовалась внутренняя тревога.
Джон коротко кивнул:
— Второй этаж, третья комната слева.
Старые деревянные ступени слегка поскрипывали под ногами. Коридор на втором этаже был выдержан в том же стиле, что и весь дом — старинная роскошь, смешанная с приглушённой тьмой: латунные ручки, высокие двери, ковры глубоких оттенков и мягкий свет витражных ламп. Здесь было уютно, но в то же время — словно каждая стена что-то знала.
Ребекка остановилась перед дверью, коснулась ручки — и вошла.
Комната Изабель была большой, с высокими потолками и обоями цвета слоновой кости. Массивная кровать с тёмно-красным покрывалом, резной шкаф, россыпь амулетов, книг и артефактов на письменном столе в углу. Люстра из хрусталя мягко мерцала в свете свечей. В воздухе стояла тишина, насыщенная энергией — будто сама комната дышала.
Возле кровати на диване спала Елена, свернувшись калачиком. В кресле напротив сидела Кэролайн, неподвижная, как статуя. Её взгляд был прикован к Изабель.
Девушка лежала на спине. Едва дышала. Её грудь поднималась медленно и тяжело, а на коже чётко виднелись свежие, ещё не до конца зажившие шрамы. Глаза были закрыты — она спала, но этот сон не приносил покоя. Ребекка замерла. Что-то в этот момент резануло её — неприемлемая тишина, слишком долгая, слишком глухая.
— Что ты здесь делаешь? — Кэролайн повернулась к ней, не сдвинувшись с места. Её голос был глухим, будто выжатым.
Ребекка не сразу ответила. Взгляд скользнул по лицу Изабель — бледному, словно фарфоровому. Её веки дергались время от времени, как от снов или боли. Изабель то напрягалась, то расслаблялась, словно что-то невидимое било её волнами изнутри.
— Я... — Ребекка замялась. — Она не похожа на ту, кого я видела раньше.
Ребекка сделала глубокий вдох и ещё раз посмотрела на Изабель.
— Она одинока в этой борьбе, — прошептала себе под нос Ребекка, словно пытаясь понять себя. — И не знаю, почему мне её жаль.
Кэролайн даже не обернулась, когда заговорила.
— Она любит быть одна. Всегда так было. Её голос прозвучал тихо, но уверенно.
Ребекка молча наблюдала за Изабель. Та лежала неподвижно, но её тело иногда дрожало от внутренней боли, словно даже во сне она боролась с чем-то, что другие давно бы уже сдались принять.
— И что... она всегда такая была? — осторожно спросила Ребекка.
— Она стала такой после смерти матери. Закрылась. Отгородилась. С тех пор — всегда одна. Всё сама. Даже когда ей больно — она прячет это так глубоко, что кажется, будто не чувствует ничего.
Волна силы вырвалась из Изабель — неудержимая, холодная, почти недосягаемая. Воздух в комнате напрягся, словно само сердце дома на миг застыло.
Она проснулась внезапно. Резко. Как вырванная из темноты. Дыхание прерывистое, хриплое, пальцы сжимали покрывало, ногти впивались в ткань. На груди — следы боли, шрамы, которые ещё не успели исчезнуть. Изабель села, но не сразу пришла в себя. Её глаза... были пусты. Без блеска. Без той огненной живости, что всегда горела в ней.
Ребекка молча подошла, так же как и Кэролайн. Они сели рядом, осторожно, словно боялись разбить что-то слишком хрупкое. Изабель перевела на них взгляд — медленно, без спешки. Паника металась в её глазах — но не яркая, не живущая на поверхности. Она была иной. Глухой, задавленной, словно остаточный след того, что когда-то горело в ней слишком ярко. тихо, как измученное животное, запертое в теле.
Но, увидев их, она резко заставила себя собраться. Где-то в глубине груди ещё гудел страх, болезненно пульсировала память, но она быстро выровняла дыхание. Глубоко вдохнула, будто вколола себе ледяной контроль под кожу. Её пальцы медленно разжались, лицо стало ровным, почти бесстрастным. Она не могла позволить им увидеть, как ей тяжело. Не им. Не сейчас.
— Всё хорошо, — произнесла она ровным, спокойным голосом.
Будто ничего не случилось. Будто внутри не кричала магия. Будто не было ни боли, ни разрыва. Но Ребекка знала — что-то изменилось. Изабель уже не была той, какой они знали её вчера.
Внезапная волна магии прокатилась по дому — резкая, почти лезвием по коже. Воздух в гостиной стал тяжёлым, дрожащим. Люстра над головами задребезжала, словно предупреждая о чём-то.
Клаус тихо глянул вверх, Стефан напрягся. Элайджа нахмурил брови, поворачиваясь к Джону.
Тот уже стоял. Его глаза, до этого спокойные, стали колючими.
— Она проснулась, — сказал Джон.
И в его голосе не было облегчения. Лишь сухое констатирование факта. Как предупреждение.
Шаги девушек звучали по лестнице, когда они спускались в гостиную. Изабель шла медленно, но уверенно. Выглядела измученной, хотя в её осанке не было ни капли слабости — лишь пустота в глазах. Но за этой мертвой пустотой пряталось нечто иное — зыбкое, как дым, напряжение. И по глазам было видно: ей трудно. Трудно сдерживать ту силу, что жила в ней, царапала изнутри, вырывалась наружу. Её взгляд — чужой, тяжёлый — говорил больше любых слов.
— Я хочу есть, — коротко сказала она и направилась на кухню.
Ребекка обменялась взглядом с Кэролайн. Они молчали.
Через несколько минут Изабель вернулась с картошкой фри, села на диван, закинув ногу на ногу, и спокойно начала есть.
— Ммм, — изысканно протянула она, — я всегда говорила: если в доме есть картошка фри — он не такой уж и проклятый.
— Характер не меняется, — пробормотала Ребекка.
Изабель бросила на неё взгляд с той же знакомой безразличной смесью саркастической лени:
— Это лучшее пробуждение, какое только можно представить. Чуть не умерла — зато с фри.
Все обратили внимание на Джона, который стоял в стороне и... улыбался. Едва-едва. Как будто доволен тем, что она вернулась именно такой.
Но в ту же минуту прозвучал звонок. Джон взглянул на экран, нахмурился и вышел из гостиной, тихо сказав:
— Извините, это важно.
Двери закрылись, оставив в комнате тишину, фри и Изабель, которая спокойно жевала, будто весь мир был ей равнодушно знаком.
P.S Оставляйте свои комментарии и делитесь эмоциями!
Я долго писала эту главу и много раз её переделывала, потому что запуталась, как именно хочу дальше развивать эту историю. Очень хочу, чтобы пара Колбель наконец появилась, но не хочу торопиться — так интереснее, когда сюжет развивается постепенно и держит в напряжении.
Возможно, у вас есть какие-то идеи? Буду рада их услышать!