XXII
1296 год. Графство Камбрия. Дюгрей Бледрик восседал при дворе Карлайла, осуществляя функции военного советника Роберта де Брюса, графа Каррика. Долгие месяцы член Ордена привыкал к новому климату, суровому нраву здешних юстициариев и, конечно же, ненависти самих шотландцев. За шесть месяцев местные сеньоры дважды пытались отбить крепость, однако их попытки не увенчались успехом. Дворец Карлайл обладал хорошей оборонительной подноготной, отчасти благодаря Дюгрею: обнесённый частоколом в плотных два ряда, он имел крепкие высокие стены и непробиваемые ворота. Между первым и вторым кругом закола располагался высокий деревянный донжон, теснина к которому была также окружена заслоном из более мелких брёвен. Замок располагался в холмистой долине. Ни лес, ни горы не мешали видеть за мили вокруг с высоты башни. К Карлайлу было крайне трудно подобраться, да и укрыться для засады оказалось невозможным — смотрители башни били тревогу, а хорошо обученная армия Брюса, казалось, была готова ринуться в бой в любую минуту.
Однако всё имеет свойство меняться. И однажды в одну — не более чем обычно — холодную ночь случилось то, что навсегда изменило Карлайл — не сам замок, но его обитателей, даже самого Роберта де Брюса. Те же неминуемые события и породили в этот свет нового героя Шотландии — Уильяма Уоллеса.
Бледрик почти сразу поладил с Робертом, будущим королём Шотландии, пусть поначалу Брюс и оказал эмиссару далеко не тёплый приём. Слухи сызнова расползались, словно крысы во время чумы: в тёмных углах, на задворках, из грязных уст, поражённых какой проказой, — военный советник, присланный самим королём, оказался обычным мальчишкой. Дюгрею приплетали трусость, неопытность и излишнюю ропотность. В его спину шептали "слабак", "божий агнец" и "жиголо". Набожный юнец с невинным лицом и слишком чистыми для войны руками — Бледрик прибыл в Карлайл точно нищий шевалье, голодный и настёганный. Всю его свиту перебили, пока путники перебирались через Восточные шотландские марки — спорные земли, пограничье двух государств, в которых разбойничали местные кланы. Приближённые Брюса шептали на ухо, мол, присланный Орденом помрёт на первом же сражении. Как же он намеревался помочь королю покорить горцев? Разве такого юнца будет слушать присланный из Англии епископ?
Однако слухи, гнусные и лживые, расступились, словно тени, как только нога Дюгрея ступила в главную залу Карлайла, к самому графу Каррика. В тусклом свете факелов блестела кровь на бледном лице его — то ли вражеская, то ли погибшего товарища или вовсе собственная. Кланяться эмиссар не стал потому, что не опустился даже перед самим Эдуардом и чудом не сносил головы за это, да был оценен за свою гордость. Бледрик склонялся лишь перед Господом во время молитв и перед лордом Брюсом не собирался опускать голову. Зайдя в залу и представившись, он сказал лишь одно, но промолвил это так твёрдо и непреклонно, что оспаривать никто и не решился. Подойдя к Роберту, Дюгрей заявил:
— Нужно убрать тела с частокола и схоронить, даже если то язычники с гор. А после следует обнести замок вместе с прилегающим донжоном ещё одним частоколом, чтобы до башни никто не добрался и не поджег её. — Дюгрей приложил кулак к груди. — Прикажи своим людям, граф. Можем приступать сейчас, только оставлю пожитки.
Развернувшись, эмиссар покинул залу, а меньше чем через час объявился во дворе замка и принялся откапывать ямы для тел. На том и порешили, пусть поначалу Брюс и опешил от наглости гостя. Граф и Дюгрей, бывало, пререкались по разным вопросам, но оба по достоинству оценили друг друга. Советник оказался хорошим стратегом, однако в полевых условиях показал себя не лучшим бойцом. Тем не менее он был искусен в убийстве мракобесов, пусть на деле Брюс намного чаще сталкивался с ними на протяжении всей своей жизни. Бледрик на похвалу лишь отмахивался — его и не такому обучали при Круглом столе. Тела обскурантов для устрашения цеплять на частокол тоже передумали — похоронили, как и всех.
Пленных же ликанов — как правило, детей лидеров местных кланов подвергали "Копьям Лонгина". Данная епитимья должна была лишить оборотней возможности обращаться. И это работало — почти все обскуранты умирали ещё во время исполнения самого наказания. Самые сильные погибали позднее в муках более тяжких. При проведении "Копий Лонгина" заранее окроплённые и освящённые самим епископом гвозди вбивали в плоть ещё живого человека. Гвозди те специально ковались толстыми и длинными — два мужских пальца в длину и один в толщину. Их, попутно читая молитвы из Откровения Иоанна Богослова, принимались забивать: поверх зубов, прямо в десны, дабы ликантроп не мог выпускать клыки; под ногти на руках и ногах — чтобы через металл не пробивались когти; в оба глаза, лишая чудовище способности видеть. Их вбивали ровным рядом прямо в хребет жертвы, при этом, чтобы каждый гвоздь оказывался меж позвонков, начиная от шеи и заканчивая чреслами. Некоторым, особо опасным, зубы и вовсе вырывали, как и ногти. Их заведомо ослепляли и ломали кости. В агонии лучше познавался замысел Божий — именно так твердили диаконы. В конце "Копий Лонгина" на обскурантов надевали латунные шлемы позора, плотно прилегающие к черепам ликанов. Даже если оборотень мог обратиться, то плотный убор попросту раздавливал череп. Обычно таких пленных держали привязанными в одиночных камерах. Ритуал над вампирами был аналогичный. Тюрьмы не заполнялись — даже мракобесы погибали в первую неделю, чего уж говорить об обычных людях.
Само собой, Дюгрей выступал против подобных пыток. Однако декан его не слушал, да и альтернативного решения Бледрик найти не сумел, а потому и Брюс отказался исполнять волю военного советника. Во время войны пленных было больше, чем пузырей в беспокойных волнах Арисейга. Держать их всех живыми не имелось возможности, а нужда в том возникала крайне редко. Тем не менее пусть Роберт поначалу и не понимал поведения эмиссара, но всё же отметил его гуманное отношение.
Месяцы шли. Крепчала дружба, закалялось тело Дюгрея в бою. Ему вместе с графом удалось захватить земли двух кланов и прогнать ликанов с южного приграничья. Люди оказались не страшнее обскурантов, но советнику была привычнее война партизанская. И в схватках член Ордена привык сражаться один на один. Война его смущала. Да чего таить, он поначалу страшился её. Кошмары мучили обеспокоенный разум, во снах воин видел глаза ликанов, убитых им, в мгновение, когда те осознавали, что перед ними — брат. Только брат этот направил меч против них, своей крови и собственной истории.
Роберт Брюс высокого оценил совершенствуемые боевые навыки Дюгрея. Через полгода он преподнёс личный подарок эмиссару — дорогую бригантину из подобия сыромятной кожи, сплошь покрытую серебристыми заклёпками. Была она то ли зеленоватого, то ли тёмно-коричневого оттенка. Гладкий материал плотно сидел на окрепшей фигуре и хорошо защищал от колотых ударов и острых когтей мракобесов, правда, оказался бессилен против тяжёлых ударов тупым оружием. Бледрик был полон решимости опробовать новый доспех в охоте вместе с сопровождающими бойцами и потому пропустил вести о визите во дворец графа Ланкастера. Впрочем, охота пришлась весьма кстати: "столичный содержанец" приволок прямо во дворец убитого медведя — небольшой группой рыцарей им удалось завалить хищника прямо в его берлоге. Умение убивать обскурантов оказалось весьма полезным в охоте на крупную дичь.
Дюгрей, сплошь покрытый кровью и провонявший звериными потрохами, снова ошарашил всех обитателей замка. Брюс на неожиданное появление лишь рассмеялся и отправил советника привести себя в порядок, чтобы позже представить его гостю.
Гость Роберта, Томас Плантагенет, сразу заинтересовался молодым советчиком. Слухи дошли и до его ушей, что король отправил к Брюсу сопливого мальчишку, который даже не имел титул рыцаря. Весь Лондон до сих пор гудел от этой новости. И когда молодой Дюгрей заявился во дворец, то граф Ланкастер сразу почувствовал животный запах, исходивший вовсе не от туши медведя, а от самого юнца.
Обскурант. Оборотень. Зверь, на шее которого висел крест в форме меча короля Артура. Чудовище, охотившееся на других чудовищ. Такая ирония в действительности позабавила гостя. Он заглядывал в невинные глаза эмиссара и видел, как там лукаво плясали бесята. Утончённым нюхом Томас был обязан собственной природе — Плантагенет оказался вампиром, однако скрывал свою сущность от всех ровно так же, как и Бледрик, а потому не стал сдавать военного советника. Сам же Дюгрей держался особняком на пиру, ни разу не притронулся к алкоголю и застенчиво отводил взгляд всякий раз, когда граф Каррик поднимал тост в его честь. Медвежатину не успели подать к празднеству — прислуга ещё не разделала тушу. Однако столы всё равно ломились от яств.
Граф Ланкастер являлся приближенным самого Эдуарда и спонсировал военную кампанию короля на Данбаре. О многочисленности владений Томаса ходили местами пошлые слухи, как и о его богатстве. Плантагенет практически не участвовал в военных походах, однако оказался тем ещё хищником — даже для тех, кто не знал, что граф Ланкастер — обскурант. Собирая векселя у обнищавших баронов, он, по слухам, отнимал у них не только собственность и земли, но и нечто куда более ценное. За это граф впоследствии получит весьма характерное прозвище.
И теперь он искал возможность пообщаться с Бледриком наедине — уж очень его интриговало, как оборотень оказался среди рыцарей Круглого стола. Плантагенет не рассчитывал, что молодой эмиссар во всём сознается. Но на такие случаи у Томаса имелся то ли врождённый талант, то ли природная способность: помимо присущей харизмы он, как вампир, обладал даром гипнотизировать жертву, чтобы испить её крови. А вот уже через саму перетекающую жизнь кровопийца мог получать обрывки историй с воспоминаниями, крупицы эмоций и чувств выпитого обывателя. Видения составляли наваждения, ощущения представлялись смутным маревом, но графу не было нужно многое, чтобы получить ответ на свой вопрос. Судя по всему, столичный советник мог поведать весьма интересную историю. И Томас намеревался его выслушать.
Миновал вечер, и наступила угрюмая ночь прежде, чем Плантагенет получил желаемое. Граф Брюс удалился в свои покои, у ворот сменился пост, а у холмов за дворцом задвигались густые тени. Высокая трава у донжона шелестела, игралась и шептала об опасности, но неизвестно, кого именно: притаившихся в ночи за частоколом или же находившихся внутри него. Полную луну заволокли тучи, белесый туман поглотил прилегающие холмы. То было колдовство. Сильное, но неощутимое ни для кого более, кроме друидов — могущественных жрецов, скрывающихся меж завесы бурьяна. Но магия исходила не снаружи, вовсе нет. Что-то, вернее — кто-то проник во дворец. Прибыл в Карлайл через парадный вход средь бела дня. Его привёл сам военный советник, не ведая того.
Было ли убитое животное в действительности медведем? Не таил ли он внутри себя нечто диковинное, более живое, чем все прочие обитатели дворца? Возможно, это существо и уложило спать луну, шептало на ухо стражам волшебство, не ослепляющее, но делающее их невидящими. Кем бы оно ни являлось, но, когда граф Ланкастер обнаружил Дюгрея в конюшнях, в сундуке столовой было спрятано два тела, а по коридорам замка блуждал некто в чужой коже.
— Сэр Бледрик, — тихий голос Томаса вывел референта из раздумий. Кажется, тот читал молитвы. Он явно не ожидал увидеть гостя здесь.
— Сэр граф, — ответив, эмиссар поднялся с сеновала. Он выглядел задумчивым, взор его был затуманенным. Должно быть, разум оказался помутнён из-за полной луны. — Не ожидал вас здесь увидеть.
Плантагенет опустил взгляд. В руках Дюгрей держал заметно потрёпанную книгу. Почти полностью выцветшими чернилами едва отличимо виднелась единственная надпись "Маккавейская". Томас слышал, что советник был так же начитан, как и набожен.
— Осмелюсь сказать вам то же, Дюгрей, — парировал граф и лукаво улыбнулся. — Совсем не спится? Ночь-то сегодня особенная.
— Не понимаю, о чём вы.
— Полнолуние. Всякий раз чувствую себя некомфортно в это время. А вам помогают молитвы?
Бледрик недоверчиво покосился на Томаса. Граф был средних лет, сухопарым, с аристократическими чертами лица, что всё вместе казалось немного странным, неестественным. Лишь позже Дюгрей понял, что это самое лицо выглядело почти идеально симметричным. Даже тонкие брови-дуги имели одинаковую форму и всегда синхронно двигались. Гладкая кожа была абсолютно чистой: без пятен, шрамов и родинок. Единственное — лицо его исполосовали глубокие морщины около губ и на лбу. Полосы имели чёткую форму и рассекали лик Ланкастера, напоминая линии на мраморе. В полутьме блеснули клыки.
— Уверяю, я не враг вам, — Томас поспешил заверить Бледрика. Голос его был тягучим и умиротворяющим, заволакивающим оборотня в полусон. Молодой оборотень лениво мотнул головой. — Вы наверняка почти сразу учуяли меня, а потому держались поодаль весь вечер.
— Не пытайтесь колдовать при мне.
— Иначе убьёте графа Ланкастера? Не говорите глупости! Я не желаю вам таких неудобств. — Плантагенет подошёл поближе.
Встревожившись, Дюгрей с опаской поглядел на собеседника. Может, он даже был напуган. Во время службы в Ордене военный советник усвоил: только потомственные обскуранты могли учуять друг друга. И доселе Бледрик никогда не встречался с ними. А тут древний да ещё граф. Томас уловил тень сомнения на лице эмиссара.
— Прошу вас, если бы я желал вам зла, то давно бы его учинил, — заметил Плантагенет и невинно улыбнулся. — И уж поверьте, у меня бы никаких неудобств не возникло.
— Что вам нужно?
— Союз, конечно же!
Глаза Томаса мелькнули едва уловимым блеском. Дюгрей и не представлял, насколько могущественного обскуранта видел перед собой.
— Времена сейчас трудные. Да и к тому же, мы оба можем быть полезны королю. К чему вражда, когда можно прикрывать друг другу спину?
Голова эмиссара кружилась то ли от луны, то ли от колдовства вампира. Ноги его сделались ватными, даже потрёпанная книга вмиг потяжелела в руках.
— Сэр граф... — советник терялся в словах. Следовало принять сомнительный союз? Или просто сбежать? Что если Томас собирался сдать его? — Я полезен королю. Могу быть полезным и для вас, если для начала разъясните, чего ждёте от меня.
— Прошу, давайте без столь громких слов. Обскурантов, сражающихся за правое дело, нынче так мало. Все они — мои друзья. Как и вы теперь, — глаза Томаса вновь зловеще блеснули, когда тот ответил.
Дюгрей в молитвах призывал Деву Марию уберечь от зла. Он тревожился: как бы ненароком не заключить союз с самим дьяволом.
— И за эту дружбу не нужно платить? — спросил Бледрик, нахмурившись.
— Ни имуществом, ни титулом, ни душой. Я не смотрю ни на что из этого. В вас вижу лишь достойного человека. Ваша храбрость и верность королю, — граф кивнул в сторону книги, которую держал эмиссар, — даже верность Господу можно высокого оценить. При дворе меня знают Томасом Плантагенетом. Но друзья могут звать меня Робертом.
Граф отошёл в сторону и учтиво поклонился. Улыбка его сделалась доброй, а глаза наивными и даже беспечными. Бледрик даже не догадался, что оказался в силках гипноза. Страх перед Богом сразу же улетучился. Он едва заметно улыбнулся в ответ. В ту ночь волк откидывал тень кролика.
— Роберт Дьявол, к вашим услугам. Заведомо отвечу на вопрос: да, тот самый Дьявол. И нет, не который из Преисподней, а который Великолепный.
Бледрик насупился, пытаясь понять, о ком всё твердил его новый соратник. Вскоре лицо ликана прояснилось, когда он догадался, насколько древнего вампира встретил. Перед ним же стоял сам герцог Нормандии! Эмиссар быстро подавил восторг и одновременный ужас, приняв степенный вид.
— Зовите меня Дюгреем. Так меня знают при дворе, так же зовут и друзья, если бы они у меня водились.
— Теперь один водится.
Дьявол звонко рассмеялся. Его раскатистый смех разбежался по всем углам тёмной ночи, ринулся ввысь к небосводу и гулом раздался внутри груди Бледрика, загнездившись гнилым колом в сердце. Давно ликан не слышал такой серебристый смех. Улыбка его сделалась шире. Граф, осклабившись в ответ, приблизился к Дюгрею — слишком близко, греховно близко. Он уставился на выступающую жилу на шее у оборотня, чувствовал, как жизнь, словно тягучий сладких мёд, протекала внутри неё. Молодой советник завороженно смотрел в глаза Дьявола, полностью оказавшись под его волей.
Стража у ворот не подавала признаки жизни, а патрульные во внешнем кольце не видели ничего дальше вытянутой руки. Существо-в-чужой-коже выбралось во внутренний двор. Оно заметило двух беседующих в конюшне и поспешило укрыться в тени. Запах. Запах инородных, нелюдей. Что они здесь делали? Существо прошмыгнуло и ринулось в ближайшую тень за воротами, где и притаилось ненадолго, а потом снова пустилось прочь.
Дюгрей моргнул, некое движение вдали вывело его из дрёмы. Роберт встревоженно обернулся. Мракобес.
Ещё один обскурант прятался в этом дворе. Мужчины перекинулись взглядами. Поначалу Бледрик решил, что ему почудилось, однако, заметив встревоженное лицо Томаса, он понял: что-то надвигается. А потом запахло вереском.
Колдовство.
Ворота с тяжёлым скрежетом рухнули — прямо навзничь. Во двор ринулись оборотни, уже перевоплощённые. Из острога тотчас высыпались наружу редкие бойцы — охваченные испугом и застигнутые. Ликаны мчались на четвереньках в мороке почти невидимые. Лишь их загривки временами откидывали тени в сумраке. Чаще приходилось ориентироваться на устрашающий рык и вой. Звери носились, сбивали с ног поспевающих рыцарей и впивались тем в глотки. Друиды улюлюкали и выли в унисон вместе с тварями. Они орудовали двуручными мечами и топорами, кричали заклинания и смеялись, словно обезумевшие. Те немногие, кто оказался во внутреннем дворе, терялись в густом тумане один за другим. У ног слышались рыки, ноги ступали по чему-то крайне неустойчивому и хрустящему. Некоторые бойцы трепетали от страха. Более отважные кидались в туман, а там и исчезали с концами. Дюгрей бросил взгляд на донжон: сигнальный огонь не горел, в колокол никто не звонил. Должно быть, кто-то пробрался в башню. Потому-то они и не обнаружили врага, когда тот подбирался к Карлайлу. Нужно было предупредить остальных. Томас кинулся в сам замок и отдал приказ первому встречному разбудить графа Брюса, после чего поспешил на помощь к новому другу.
Дюгрей уже во всю сражался мечом, пытаясь хоть как-то отбиться от нападавших. Среди ликанов преимущественно числились потомственные обскуранты. Эмиссар, безусловно, слышал, что в родовых шотландских общинах низшие мракобесы встречались крайне редко. Тем не менее та ночь приготовила молодому советнику слишком много неожиданностей. Ни оборотни, ни друиды ни разу не пытались атаковать замок с момента, как Бледрик прибыл сюда. Более того, в графстве Камберленда и в ближайших спорных территориях обскуранты не водились в принципе. Эта группа прибыла издали. Но зачем?
Бледрик отдал приказ поспевающим рыцарям закрыть Роберта внутри замка и забаррикадировать все двери. Свита вместе с Брюсом осталась внутри, а остальное войско поспешно вытекало по двор. Стража, находящаяся до того времени в полусне, упала замертво. Медовый аромат вереска бил в нос сильнее, чем сталь и кровь павших. Столь же неистово, как и ликаны, бились друиды, которые пустили густой туман к ногам Дюгрея и проталкивали его меж щелей внутрь замка. Эмиссар хотел отыскать графа Ланкастера — как бы чего не приключилось с новым союзником. Но внезапно один нападающий оборотень прыгнул перед ним и утробно прорычал:
— Ты...
Слюна стекала с его пасти, шерсть клочками покрывала тёмную кожу. Глаза горели огнём, а клыки блестели в тусклом свете, словно сталь. Мракобес превосходил ростом воина на фута три, не меньше. Он поднялся на ноги и принялась яростно размахивать когтистыми лапами, но Дюгрей вовремя увернулся от удара и вспорол тому брюхо. Другому, поблизости упавшему на колени, удалось отрубить руку, а следующему — голову. Трудно было сосчитать, сколько полегло воинов Брюса, а сколько — обскурантов. От ночного сумрака и внезапности нападения рыцари оказались по меньшей мере ошеломлены. Многие, кто ещё пару часов назад пировал в зале, омывали своей кровью землю под ногами. Слышались крики человеческие и стоны звериные. В хаосе оказалось чрезвычайно трудно организовать планомерную оборону, но нападавших числилось крайне мало. Они, должно быть, являлись глупцами или излишне самодовольными, раз решили, что кучка мракобесов смогла бы покорить Карлайл. Однако опрометчиво было бы отрицать — они отлично подготовились к атаке. Из окон верхних этажей высунулись арбалетчики, но в вязком мороке с трудом могли отличить тени своих от чужих.
Дюгрей принялся выкрикивать молитвы, пытаясь хоть как-то поднять дух товарищей. А может, так он пытался взбодрить самого себя. Томаса Плантагенета нигде не было видно. Видимо, он сражался у самих опрокинутых ворот. Брюс же остался внутри дворца. Бледрик молился громко, но то и дело обрывался, пытаясь увернуться или замахнуться мечом. Порой он, к собственному стыду, терял мысль и забывал продолжение стиха. В подпев к молениям то там, то тут кричали воины — от боли и смерти. Чья-то кровь брызнула в лицо советнику. Он лишь на мгновение опешил, но, сплюнув на землю, продолжил:
— Наденьте на себя всё вооружение, которое дал вам Бог, чтобы вы могли устоять перед происками дьявола!
Рассекалась плоть. Кровь благоухала мёдом. Клинок в твёрдой руке раскраивал шеи, раны казались рвами, стремительно заполняющимися алой водой. Дюгрей не видел: кто дьявол?
Один обскурант растерянно сложил руки перед ним, не желая проливать кровь брата. Эмиссар сделал это первым. Они не братья ему. У Иуды не было братьев.
Ренегат продолжал молиться.
— Поэтому возьмите всё Божье вооружение, чтобы вы смогли противостоять им в день, когда зло пойдёт в наступление, и, всё преодолев, выстоять.
Руку и бедро воина полоснули когтями, бок кровоточил, только вот Дюгрей никак не мог вспомнить, кто его ранил, и убил ли он нападавшего. Сверху — небесный мрак, перед глазами — белесый морок. Лишь червонные брызги мелькали, окрашивая туман, словно зарево — предрассветное небо или молния — тихую ночь. Ноги увязли в чьей-то плоти. Трель звякавшего металла заглушала чужие крики. Тяжёло было определить, кто дьявол. Может, сплошь покрытый кровью Дюгрей?
Он чётко уловил тень — всю ту же, что мерещилась ему чуть ранее у конюшен. Та плыла, словно рыба в густом тумане, вертелась у стен крепости, совалась в окна и топталась у дверей. Существо-в-чужой-коже пыталось проникнуть в Карлайл, старательно избегая битвы. И тогда Бледрик понял: все эти друиды и ликаны, заполонившие внутренний двор, лишь отвлекали рыцарей. Обскуранты вознамерились не просто отбить замок — он им, возможно, даже был не нужен. Нападавшие хотели убить Роберта Брюса.
Эмиссар кинулся через толпу к стенам замка. Существо шмыгнуло за угол и исчезло где-то позади башен. Дюгрей хотел было ринуться за ним, да путь ему перекрыл ликан. Тот повалил на землю бойца и больно прокусил плечо. Кожа брони поддалась не сразу, но под нажимом сильных челюстей лопнула. Оборотень мотал головой из стороны в сторону, продолжая сжимать плоть советника, словно тисками. Бледрик беспомощно болтался, пытаясь отбиться. Внезапно ликантроп заскулил и рухнул навзничь, расслабив челюсти. Из-под массивной туши эмиссар выбрался не сразу. Но, сбросив с себя наконец ношу, он обнаружил неподалёку сражающегося Роберта Дьявола. Граф лишь коротко кивнул, а после резво побежал во мглу.
Поднявшись на ноги, Дюгрей снова кинулся за башни, но позади замка никого не обнаружил. Даже шум металла и голоса сражающихся понемногу затихали. Бледрик двигался вдоль стен, прихрамывая. Плечо предательски ныло. Впрочем, как и всё тело. За Карлайлом оказалось ещё темнее, чем во дворе. Позади — непроглядный туман, а тут застала тьма.
— Господь, помоги мне, — шепнул воин.
Столичный советник представить не мог, что за тварь пряталась в тенях. Он ни разу доселе не сталкивался с друидами и их магией. Но в одном Бледрик был уверен точно: вьющиеся клубки мрака не скачут в ночи столь явно. Когда силуэт замирал, то ещё мог зайти за обычную тень. Но Существу-в-чужой-коже было некогда медлить: оно суетилось, колыхало клубы тумана и беспокойно липло к стенам в поисках хоть какого-нибудь прохода. У Дюгрея возникало ощущение, что колдуна этого невозможно было разглядеть, смотря прямо на него. Он шуршал и ютился в уголках глаз, создавая мушки и отбрасывая блики, уловимые лишь боковым взглядом. Сердце у эмиссара колотилось так сильно, что казалось, будто оно выбивало рёбра изнутри. Бледрик пытался читать молитвы, но голова неожиданно сделалась пустой. На язык не приходил ни один стих, даже тот, который он произносил чуть ранее во дворе замка. Оставалось лишь гадать: то ли страх, то ли колдовство Существа были тому причиной. А потому Дюгрей продолжал молить Бога помочь ему в этой нечестивой схватке. Если дьявол и явился в Карлайл, то вот он: притаился в тенях или занёс меч за спиной.
Над головой Дюгрея послышался скрип. Подняв взгляд, он обнаружил, что на балконе второго этажа болтался сломанный ставень. Подозрения советника подтвердились: обскуранты явились убить графа Каррика. Вложив меч в ножны, Бледрик принялся карабкаться по ригелю и столбам, хватаясь за перила. Разок он соскользнул и чуть не рухнул наземь. Доспехи сковывали движение, как и раны, да и самому ему ранее не приходилось заниматься подобным. Поднявшись, воин с трудом протиснулся в узкое окно и вывалился в коридор замка. Внизу слышались голоса, половицы подрагивали от гула. Здесь оказалось даже более гулко, чем позади Карлайла.
Дюгрей ринулся к покоям графа. Ему стоило бояться, что стук сапог отпугнёт врага, но мешкать было некогда. Во дворе крики понемногу затихали, и эмиссар принялся молить Бога, чтобы рыцари все не полегли.
У покоев Роберта Брюса четверо стражников лежали замертво. Бледрик с силой навалился плечом на дверь и влетел в комнату. Завидя мельком раненого графа у письменного стола, он бессознательно, инстинктивно рванул ко второй фигуре и замахнулся мечом. Существо принюхалось и обернулось. Оно успело увернуться от удара, но клинок глубоко порезал плечо, застряв в предплечье. Друид завопил, а Дюгрей кулаком ударил того прямо в лицо. Чудовище плашмя растянулось на полу.
Брюс, хватаясь за плечо, тихо постанывал. Убедившись, что опасность миновала, он грузно упал. Оба тяжело дышали. Дюгрей приблизился к поверженному противнику и вытащил меч из покоящейся руки. Да, то была не лапа. Тоненькая ручка, удивительно, как эмиссар не отрубил её. Кость торчала из-под жилистых мышц, конечность неестественно выгнулась и болталась почти на одной коже. Существо лежало без сознания, окрашивая шкуру под собой кровью. Бледрик нахмурился и подошёл поближе. Чудовище оказалось вовсе не уродливым. Оно имело густые длинные волосы, чернее вороньего крыла; белоснежную кожу, румяную на щеках и шее. О колдовской личине друида свидетельствовали стройная фигура и прекрасный лик: тёмные брови, прямой нос и заманчивая ямочка на подбородке. Неужели это маленькое хрупкое существо убило стольких рыцарей? Дюгрей недоуменно посмотрел на Роберта. Тот всё ещё тяжело дышал и, казалось, тоже не осознавал, как такое могло произойти. Наконец он устало кинул:
—Проклятая ведьма.
— Вы в порядке? — бросил военный советчик через плечо, не отрывая взгляда от Существа.
— Да. Ничего, заживёт.
Снаружи послышался гул. Бледрик хотел было пойти проведать, в чём дело, но он не мог оставить колдунью наедине с раненым графом. Или не хотел. О способностях этой твари референт и не догадывался, а потому предпочитал не рисковать.
— Боже Милостливый, никогда не видел такого, — прошептал Дюгрей.
— По-прежнему не хотите их вздёрнуть на частоколе? — рассмеялся Роберт и поднялся на ноги.
Бледрик смущённо покосился на графа Каррика. Опустившись на колени у головы чародейки, эмиссар убедился, что она живая.
— Что нам с ней делать?
— Свяжите так туго, чтобы дрянь шевельнуться не смогла. А утром её казним, если выиграем эту битву.
В комнату забежал граф Ланкастер с оружием наготове. Его проницательный взгляд недоуменно бегал по комнате, перепрыгивая с Роберта Брюса на советника. Наконец Томас заметил друида на полу. Он лишь на мгновение нахмурился, но затем мотнул головой и сказал:
— Они пошли на попятную. Много убитых. Парочку удалось взять живыми.
— Значит, они чувствуют друг друга, — отрезал Брюс. — А эта, должно быть, их предводительница.
— Боюсь, они пришли сюда не за крепостью, а за вами, сэр граф, — ответил Дюгрей.
Все вперили глаза на чудовище. В окна понемногу стал пробиваться свет. Туман отступал. Слышались ликующие голоса снаружи.
— Удивительно, что она не услышала и не учуяла вас, Бледрик, пока вы бежали ко мне, — усмехнулся Роберт. — У друидов нюх ничем не уступает ликанам.
Дьявол поспешил вступиться за молодого воина:
— Видимо, она собиралась побыстрее покончить с вами, Брюс, а затем сбежать через окно, не вступая в схватку с другими рыцарями, — голос его засахарился, когда он тут же добавил: — Нечего казнить себя. Друиды — опасные существа. Много клановых царевичей полегло от их рук. Этой суке ничего не стоило расправиться с вами.
— Что ж, ей это почти удалось, если бы не вы, Дюгрей. Я у вас в долгу! — Брюс широко улыбнулся и похлопал по больному плечу эмиссара. Раны понемногу затягивались под бронёй, но боль по-прежнему ощущалась слишком остро.
— Вам нужно перевязать рану, — скомандовал граф Ланкастер. Он водрузил себе на плечо здоровую руку Брюса, и вместе мужи направились к выходу. — А вы, сэр Дюгрей, убедитесь, чтобы эта чертовка никуда не сбежала.
Вскоре эмиссар остался один в комнате с Существом. Он разглядывал лицо пленницы, не сумев отвести глаза. Чудовище было столь же прекрасным, как и эти чарующие земли. Взгляд Бледрика носился по высоким скулам, словно по благоухающим холмам с вереском-румянцем; переплывал по едва заметным венам у висков, будто пересекал сказочные фьорды; останавливался у сладких губ, кажущимися маковыми полями, и перепрыгивал через густые ресницы, как через поляну с высокой травой. Обскурант смотрел пристально: ему хотелось запомнить это прекрасное лицо навсегда. Так вот от кого пахло колдовством — так вкусно и чарующе. Бледрик с трудом отвёл взгляд.
— Ведьма, — прорычав, он сплюнул прямо на пол и повернулся к окну.
Сквозь щели ставень пробивались первые лучи белесого солнца. В здешние места, казалось, оно всегда приходило первым. Комната понемногу начала освещаться не только от огней факелов, но и от вновь явившегося дня.
Дюгрей бросил осторожный взгляд на пленницу.
— Это солнце не знаменует для тебя ничего хорошего, — заявил референт и снова отвернулся. — Сегодня я лично отрублю тебе голову за твою ворожбу.
Кровь окрасила носки его сапог. Она пахла мёдом.
Эмиссар приказал страже связать друида и бросить в темницу, а затем вышел во двор. Мужи разбирали трупы. В тумане ночью ничего не было видно, но теперь же обитатели замка ужаснулись. Почти вся земля до конюшен была сплошь покрыта трупами. Убитые мракобесы перед смертью превращались в обычных людей. Своих от чужих отличало лишь наличие одежды. Колдовством и вереском больше не пахло. Разило смрадом. Граф Ланкастер и граф Каррик стояли у главного входа во дворец и взирали на столь чудовищную картину. Людские конечности спутывались, головы мелькали то тут, то там. Тяжело оказалось отличить, где человек закончился, и где начался новый. Все трупы сплетались между собой, словно ветви плюща на перголе. Кости превратились в море, из пучины которого повсюду вытягивались посиневшие руки. Кровоточащая плоть сделалась топью, норовя поглодить каждого ступающего в неё. И все это, чтобы убить Роберта Брюса? Бледрик подошёл к графам.
— Их оказалось гораздо больше, чем мы думали, — вздохнул Томас.
— Чудом выжили, — ответил Брюс.
— Это Божья милость, — с нажимом поправил Дюгрей. Все дружно кивнули. — Он покровительствует нам на пути истинном.
Мимо беседующих бойцы графа Каррика волокли за руки живого ликана. Дьявол предусмотрительно отвёл эмиссара в сторону – якобы помочь с переноской тел. Пленный был обнажён, кровь сочилась с его тела. Одна рука была отрублена. Глядя издали, Дюгрей нахмурился — может, этот оборотень его ранил? Обскурант был худощавым, сплошь покрытым надписями на теле. Русые волосы слиплись от грязи, как и короткая бородка. Его голова безжизненно висела, однако, когда его приволокли к Брюсу, мракобес неожиданно завопил:
— Мы пришли за своим королём! И мы вернём его. Обязательно вернём!
Один из рыцарей с силой ударил оборотня эфесом меча, и обессиливший пленник потерял сознание. Граф Каррик подошёл к одному из своих бойцов и отдал приказ:
— Отправляйтесь за епископом. Надеюсь, он уже окрестил гвозди.
Воин приложил кулак к груди и кивнул. Широким шагом он двинулся к конюшням, оседлал коня и поскакал в сторону донжона. Роберт подошёл к Дюгрею и Томасу.
— Думаю, вечером отметим это. Может, прислуга уже закончила разделывать тушу медведя. А пока, сэр граф, сэр Бледрик, можете отдыхать, — бросил Брюс, заметно повеселев. — Ночка выдалась дурной. Кстати, надеюсь, вас не кусали? Королём велено всех заражённых казнить.
— С Божьей милостью, на сей раз пронесло, — заверил Дьявол.
— Вы казните своих солдат потому, что их укусили? А вдруг не все они заразятся? — спросил Дюгрей.
— Да зачем рисковать? — равнодушно отозвался Брюс.
Граф Каррик, усмехаясь, зашёл в помещение. Томас временами скалился, прижимая руку к кровоточащей ноге — ему явно попало не меньше, чем самому Дюгрею. Бледрик, неспособный тогда сочувствовать всякому мракобесу, коротко кивнул приятелю и тоже укрылся в помещении.
Стянув с себя доспех и приняв заранее подготовленную ванную, он принялся перевязывать увечья. Некоторые ещё кровили, но оборотень знал, что они полностью затянутся после сна. Однако об этом, безусловно, не стоило никому ведать.
Кожу вокруг ран саднило, тело ломило. Дюгрей чувствовал невероятную усталость, но сон никак не приходил. От лежавших неподалёку сапог по-прежнему пахло вереском — теперь горьковатый медовый аромат витал по всей комнате. Следовало их почистить. Перед глазами должны были метаться образы обезображенных тел, мозоли на руках — ныть от соприкосновения с ледяной сталью. Но советчик не видел ничего из этого. Только безмятежное лицо чудовища.
Колдовство.
Дюгрею следовало помолиться, но в тот момент о Боге он не думал. Внутри было жарко, в голове морок плотным слоем прикрыл собой небеса. Зачем колдунья здесь? Все они? Возможно, один из убитых в плену ликанов был их королём, вот обскуранты и явились мстить.
Дюгрей закрыл глаза. Прогалина с высокой травой. Крутые фьорды и беспокойные заливы. Высокие холмы. Маковые поля. Манящая, но опасная красота. Бледрик возжелал самого дьявола — в этом он был уверен. Но, кроме этой уверенности, не осталось ничего. Он запустил руку под одеяло к разгорячённой плоти. Затуманенный разум пытался представить на губах чужие губы, на коже — шелковистые волосы, чёрные, как сама ночь.
Когда Дюгрей закончил, запах вереска в комнате лишь усилился. Ему следовало помолиться, но вместо этого он таинственно улыбался в пустоту.
Он явился в темницу лишь после полудня. Кивнув стражникам, референт дожидался, пока перед ним отворят двери. Его учтиво сопроводили к пленнице, попутно предупредив:
— Она прыткая. Но, кажется, со связанными руками колдовать не может. Всё же будьте осторожны, сэр.
Темница находилась в подвале замка. Лишь тусклый свет огня освещал коридоры, камера чудовища была и вовсе окутана тьмой. В углу изредка слышалось копошение. Бледрик понурился, пытаясь разглядеть хоть что-то. Наконец, сдавшись, он вышел в коридор, вытащил первый попавшийся факел из крепления и вернулся в камеру. Связанная колдунья ютилась в углу комнаты. Рана на предплечье понемногу затягивалась. Руки её были крепко сцеплены за спиной, туловище привязали к согнутым ногам. В такой позе, упавши, даже подняться было бы трудно. Существо неуклюже ворочалось на бёдрах. Услышав шаги, оно повернуло голову и плюнуло под ноги эмиссару.
— Подлый урод! Не смей подходить ко мне, — жрица вдруг осеклась. — Это вы! Наконец-то. Государь, чего же вы бьете людей своих?!
Фигура Дюгрея казалась червоточиной в тёмной камере. Млеющий огонек откидывал тень желания на его лице. Советник сурово глядел на Существо-в-своей-коже. Та смотрела в ответ. Глаза её были лесом. Малахитовой чащей, в которой щебетали птенцы и тревожил хвою тёплый ветер. В полумраке взгляд манил, огонек в нём нашёптывал тайны. Бледрик подошёл к ворожее и с силой схватил ту за волосы.
— Прекращай колдовать! И не смей мне туманить разум своей ложью! Явились в Карлайл, принялись убивать людей графа Каррика...
— Это вы явились на наши земли: принялись топтать наши посевы, сжигать наши дома, убивать наших сыновей! Вы вместе со своим королём-деспотом, — ведьма скрежетала зубами. — Как ты оказался среди них?
Пленница изумлённо, но с долей возмущения глядела на своего тюремщика. Дёрнув головой раз-другой, она повалилась набок. Волосы натягивались в кулаке, и колдунья вскрикнула.
— Пусти! — она с трудом приняла прежнее положение. — Быть не может! Наш король, ради которого мы трупами застелили дворец сей, оказался обычным предателем? Да от тебя же смердит нами...
— Заткнись! Я знаю, что ты лгунья! — Дюгрей намотал ещё один слой волос на кулак. Пленница застонала и, насколько позволяли тугие узлы, вытянулась высь, пытаясь ослабить боль. — Господь, что за ведьма передо мной?
— Прекрати смотреться в отражение, и та исчезнет!
Бледрик отпустил жрицу. Она рухнула на пол, зарычав от злости и замотав головой.
— Как же так? Мы-то думали, что тебя держат в плену или что-то такое.
— Как глупо — напали на графа, потеряли столько людей. И всё ради чего? Я не знаю, как работают твои чары, ведьма, но ты явно опозналась. Ты не так умна, как думаешь.
— Я не ведьма.
— А кто ты?
— Меня зовут Мэрион Брейдфьюит. И даже будь я ведьмой, то не стала бы тратить свои чары, чтобы такого дурака заворожить, — огрызнулась колдунья и снова плюнула под ноги Дюгрею.
— Ха! Конечно, я тебе поверил, — советчик рассмеялся и ступил ближе к Мэрион. Та сурово покосилась на рыцарские сапоги. Он специально не смыл с них её кровь. — Встаёшь своей магией между мной и Богом.
— "Я же говорю вам, что любой, кто посмотрит на женщину с вожделением, уже совершил прелюбодеяние в своём сердце" — глава пятая, стих двадцать восьмой. Евангелие от Матфея. Вы, должно быть, ещё не проходили это в своей школе кровожадных фанатиков? Чего молчишь? Непривычно, когда язычник знает лучше тебя о Боге?
Дюгрей рассвирепел. Сжав кулак, он замахнулся на ведьму. Мэрион зажмурилась и приготовилась к удару. Но тот не последовал. Бледрик замер, осознав, насколько далеко зашёл. Сердце его знало: смутные тропы не имели чётких очертаний. Они водили кругами, распускались и собирались вновь, подводя соблазнённого прямо к пропасти. Опустив руку, эмиссар отступил. Стыд болезненно кольнул внутри. А он-то думал, что язычники–друиды не знакомы с их конфессией. Пленница открыла глаза и посмотрела на своего тюремщика. Она вглядывалась в его глаза, пытаясь прочитать в них хоть что-то. И, конечно же, нашла, за что зацепиться. Жрица наклонилась вперёд:
— Не бойся своих сомнений, государь. Я не желаю тебе зла, в отличие от тех, кого ты доселе звал своими братьями.
— Ты не знаешь меня, — разочарованно кинул Дюгрей. — И я тебе не государь.
— Сир? Хочешь, я буду обращаться к тебе так.
— Я не сир. Ты хоть знаешь, что ждёт тебя и твоих людей? Зачем обрекаешь их на такие мучения?
Бледрик присел на колени. Его действительно интересовала причина. Риски были высоки, ожидания не оправдались. Чего желали получить обскуранты с гор?
— Наши дети будут помнить жертв героями. Смерти их не напрасны. А ты спасёшь нас от английских тиранов.
Поднявшись на ноги, Дюгрей фыркнул и направился к выходу. Его остановил голос позади:
— Ты можешь сколько угодно отрицать свою сущность. Молись своему Богу, но не серчай на него, когда Он заберёт всех, кого ты любишь. Когда останешься один... — голос друида сделался печальным. — Тебе нет места среди людей.
— Ты меня не знаешь.
— Ты сам знаешь. Сын Лукана Малькольма Уоллеса и Маргарет Кроуфорд. Родом из Ренфрушира, твои благодатные земли простирались с одного горизонта до другого. Твою семью убили...
... рыцари Круглого стола. Отца, стоявшего в первых рядах защитников общины, разил мечом сам Ланселот. Братьев разбили другие воины, отлавливая их в лесах одного за другим. Мать сожгли живьём в собственном доме. Запах гари, тлеющие огни, крики. Никаким мёдом не пахло. Разило горящей плотью, ужасом и кровью. Яркие краски всплывали в памяти, брызгали алым перед взором. Сердце сжимал страх, ужас растекался по жилам, крики отчаяния саднили горло. Острой болью в памяти прорисовывались очертания разрисованных щитов с шипами, стягов с крестами и звонкий бас, отдающий приказы. До боли знакомый голос.
Голос Тиберия.
А до криков? Что было до них? Была мелодичная колыбель матери. Улыбчивые глаза на суровом отцовском лице. Братский вой. Был запах политой дождём травы. Танцы под звёздами. Слёзы на щеках, которые когда-то можно было проливать. Заливистый смех, за какой не карали. Было ещё что-то, едва уловимое, нечто тёплое, раплывающееся внутри груди, отдающее румянец на щёки и щекотливо заигрывающее на детских губах. Счастье? Любовь?
Дома знали, каков на самом деле Дюгрей. И за это с него не требовали молиться о наказании.
Бледрик мотнул головой и в ужасе отшатнулся от Брейдфьюит. Все воспоминания, до боли отчётливые, отказывались уходить прочь из сознания. Он помнил это, помнил каждую деталь. Запомнил, как кожу, вместо мягких материнских рук, коснулись мозолистые руки Тиберия. Запомнил землю под ногами, что когда-то была ему родным домом. Но эти воспоминания высекали на его теле, пока маленький Дюгрей не спрятал их где-то в глубине себя. Дитя скрывало их так долго, так упорно, пока они не исчезли с его взора. Тогда-то, должно быть, Бледрик и решил, что позабыл. Но произнесённое Мэрион вслух открыло запертый ларец, где оказалось заточено нечто большее, чем просто воспоминания. Там укрывалась душа некогда счастливого ребёнка.
А теперь выжившие братья сыскали его и пожелали вернуть обратно домой. Каков теперь этот дом?
Мэрион испуганно смотрела на Волчьего принца. Глаза её раскрылись от удивления, она попыталась привстать.
— Ты помнишь, — прошептала пленница. — Ты всё помнишь.
Эмиссар прижался спиной к прутьям решетки. Внутри него что-то сломалось, осколки болезненно впивались в мышцы изнутри. Бледрику показалось, что он вот-вот лопнет. К горлу подкатил ком, в устах застряли истины, которые ему хотелось произнести все эти годы. Голова сделалась ещё более пустой, чем была до этого. Молитвы оказались забыты — Дюгрею хотелось выть.
Открыв дверь, он бросился прочь, подальше от колдуньи. Эхо слишком болезненных слов неслось за ним, норовя ухватить за пятки и повалить на землю:
— Ты всё помнишь!
Солнце уже перешло зенит, когда прибыл посланный епископом диакон со свитой. Пленных оборотней готовили к "Копьям Лонгина". Мэрион, единственного пойманного друида, собирались сразу казнить.
Дюгрей не выходил из своих покоев. Ему будто нездоровилось: тошнота подступала к горлу, кожа разгорячилась. В этот раз волчьих невольников оказалось много. Обычно попадались один-два, но в то утро рыцари Роберта Брюса отловили девять ликантропов. Они все явились за Бледриком. Умрут в мучениях тоже из-за него. А что с Брейдфьюит? Ворожею ни за что не казнят так просто. Что люди Брюса делали с ней, пока другие готовили плаху?
Но ведь Дюгрей вовсе не их король. Он не обязан приходить на помощь каждому. Оборотень даже не просил о ней.
А дом? Откуда явились эти мракобесы? Ждали ли их матери? Сидели ли в предвкушении дети, ожидая увидеть предков? Обскуранты пошли за своим королём на верную смерть. Дюгрей не встречал подобной верности доселе.
В покои постучали, и дверь сразу же отворилась. В комнату вошёл Дьявол. Он казался весьма вымотанным и болезненно бледным. Сухой взгляд разительно отличался от того, какой Бледрик встречал минувшей ночью. Граф устало вздохнул и закрыл за собой дверь.
— Почему вы здесь?
— Это мои покои, — огрызнулся молодой советчик. — А почему вы здесь?
Томас уже не казался ему столь привлекательным и таинственным. Граф Ланкастер выглядел обычным мужчиной средних лет с довольно скрипучим голосом. Вероятно, ночью вампиры как-то преображались.
— Неспокойно мне от предстоящих пыток, — Томас проигнорировал колкость собеседника и уселся в ближайшее кресло. — Тот мужлан с изрисованным телом и одной рукой, говорят, брат Рыжего Комина, местного аристократа, воюющего против Эдуарда.
— Я знаю его. Он пытался взять Карлайл пару месяцев назад. Этим Коминам не стоит кидаться на англичан по одному.
— С него и начнут пытку, пожалуй.
— Вас сильно они заботят, сэр граф? — съязвил Дюгрей. — Он не первый. И не последний. В конце концов, обскуранты — наши враги.
Роберт Дьявол вальяжно откинулся на спинку кресла и смотрел на Бледрика так, будто не понимал его горькую иронию.
— У каждого на этой войне свои враги, Дюгрей, — отрезал Томас. — У вас могут быть все шотландцы. У меня — все люди.
Эмиссар ухмыльнулся. Подойдя к окну, он уставился в узкое окно с металлической решёткой. Покои военного референта были значительно меньше, чем спальня Томаса Плантагенета или тем более Роберта Брюса. Справа от широких дверей расположился небольшой секретер с невысоким стулом. Почти на всей его поверхности были расставлены книги, в основном духовного содержания. Слева от двери находилось кресло, а чуть поодаль — широкая кровать с плотным балдахином. У подножья красовался деревянный вырезной сундук для личных вещей. Советчику всего хватало, в большем не нуждался. Только бы окна были чуть пошире, а то свечи приходилось зажигать даже днём при работе за письменным столом.
— С кем же вы дружите против людей, сэр граф? — Бледрик задумчиво разглядывал носки сапог. По-прежнему красных.
— Когда мы одни, зовите меня Бобом, я уже сказал, — раздражённо ответил вампир. — А дружу я с обскурантами. Такими, как вы.
— Боюсь, вы совсем не знаете меня, Роберт.
— Вы правы, — улыбнулся собеседник. — Но сегодня непременно узнаю.
— Вы спонсируете короля, который вырезает обскурантов целыми общинами. О каком союзе идёт речь?
— Об аббатствах вдов, чьих мужей убили рыцари Круглого стола. О сиротах-вампирёнышах, которых отправили работать на шахты. О здешних мирных поселениях, пользующихся моим покровительством.
— Покровительством?
— Они присягают королю без боя, а я убеждаю местного юстициария не гнать их с их же домов.
— Вы просто пытаетесь усидеть на двух стульях, — усмехнулся военный советник.
— Дюгрей, вы слышали, что врагов нужно держать даже ближе, чем друзей? — Дьявол заметно разгорячился. — Я испытываю к людям одно лишь отвращение. Они уродливы, жестоки: мужчины, женщины, дети. Именно человеку не место на нашем свете. Но мир таков, что приходится сосуществовать с ними мирно.
— Да, конечно, — недоверчиво бросил Бледрик.
— В мире с ними я смогу добиться куда большего, чем враждуя. И советую вам поступать так же.
— Я не собираюсь враждовать с людьми.
— Безусловно! — Томас поднялся с кресла. — Скоро начнётся казнь этой жрицы. А потом они приступят пытать остальных.
— Мне всё равно.
— В таком случае вы не будете против, если я позабочусь о том, чтобы они исчезли отсюда, пока не началась казнь? Конечно, вы можете сообщить сэру Брюсу. Я не возражаю, — лукаво бросил Томас и двинулся к выходу. — Кстати, мне довелось услышать ваш разговор с этой Мэрион. Признаться, я крайне удивлён, что никто из них не пытается сдать вас. Вот это верность.
Граф зацокал языком и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Он знал, чувствовал, что Дюгрей не пойдёт к Роберту Брюсу. Эмиссар, стоя у окна, ругнулся себе под нос. С одной стороны, он не был вассалом Роберта Брюса и даже не клялся тому в верности. С другой — Бледрик давал присягу самому королю. Да что там король, он клялся перед Господом Богом! Покрывать обскурантов? Он уничтожал их: без раздумий, без пощады. Но чаще ведь и попадались другие — что убивали просто ради инстинктов, неуправляемые и опасные. В Англии потомственные не водились. Во всяком случае, они ни разу не попадались ни Дюгрею, ни его братьям за годы службы в Ордене. Но тут их было так много. Они казались другими.
Бледрик вновь выглянул через окно. Вокруг стогны у башен стали собираться придворные, рыцари и обычные зеваки, пришедшие с соседних деревень на границе.
Когда советник спустился ко всем остальным, Мэрион уже вывели на площадь. Некоторые присутствующие улюлюкали, лаяли и бранились. Другие с ужасом ожидали исполнения приговора. На лице колдуньи появилось несколько синяков. Такие же кровоподтёки были на плечах и шее. Она стояла связанная, опустив голову. Под руки её держала стража. Граф Каррик сидел поодаль на крытых подмостках. Сбоку от него расположился граф Ланкастер. Тучи заволокли небо, прикрывая собой солнце. Понемногу начал капать дождь. Возле Роберта и Томаса пустовал один стул — специально приготовленное для Дюгрея место. Он двинулся мимо площади и бросил косой взгляд на Мэрион.
Друид смотрела без гнева, даже без разочарования. Она скорбяще провожала Бледрика взглядом, будто это ему собирались вот-вот отсечь голову. И как советник мог счесть её чудовищем? Изумрудные рощи, а не глаза. Только теперь в этой роще деревья возымели кровавую листву. Крутые зелёные холмы потемнели. Высокие травинки в поляне высохли. Пахло гарью. Несло, прямо как в тот день. Никакого волшебства не было. Был лишь горящий дом. Звук вонзающейся стали в плоть. А ещё был плач. Детский. Его собственный. Перед взором возникли отцовские глаза. Жестокие и беспощадные, они взывали к возмездию, требовали бороться. Тиберий ждал, когда сын покроет пеплом весь мир ради него. Алкал, когда на жертвенный алтарь Дюгрей возложит самого себя. Агнец лёг, Тиберий вознёс над головой клинок. Сын заглянул в отцовское лицо, желая получить ответы.
Вдруг глаза того начался меняться. Радужка небосвода темнела, пока не стала эбонитовой. Вокруг них проглядывались морщинки, словно лучи солнца. Они сделались добрыми, глядели без укоризны. Губы шептали надежды и мечты. Сильные руки держали основательно — с такой хваткой было нестрашно провалиться хоть в самое пекло. Только то была не хватка. Это были объятия Лукана, кровного отца Дюгрея. Никакого алтаря, жертв, ненависти. Существовало только счастье, что столь жестоко оказалось отнято.
Бледрик взглянул на Брейдфьюит. Она явилась за ним. Мокрые от дождя волосы прилипли ко лбу, капли окрашивали одежду её собственной кровью. Опущенная голова, симметрично сложенные руки — Мэрион походила на святую, которую собирались придать костру инквизиции за правду. А правда была таковой: кто-то пришёл вернуть Дюгрея домой. Явился, чтобы отдать за него жизнь. А он стоял в стороне и наблюдал за этим.
— Она ведь не верит в Бога, — встревоженно прошептал советчик. — Её божества не укажут ей путь после смерти. Что же с ней будет?
Нахмурившись, Дюгрей двинулся к подмосткам для лучшего вида. Палач вышел на площадь. Стража силой усадила Мэрион на колени у плахи. Гул в толпе лишь усиливался, его с трудом перебивал начавшийся в полную силу ливень. Бледрик подошёл к графу Брюсу и встретил его улыбку коротким кивком. Садиться эмиссар не стал, обошёл стул с высокой спинкой, на котором восседал Роберт.
— Простите меня, сэр граф, — пробубнил предатель.
Роберт хотел было обернуться в недоумении, но крепкая рука схватила его за горло. Кожу коснулся ледяной металл. Томас Плантагенет возмущённо привстал — надо сказать, актёром он оказался ещё более искусным, чем лжецом. В мелькнувшей на мгновение полуулыбке читалось, что Дьявол изначально знал исход сегодняшнего дня.
— Эй, ты! — крикнул Дюгрей палачу. — Отпусти секиру. А вы развяжите её, или я убью Роберта Брюса!
— За что, Бледрик? — хрипло спросил граф.
Слова больно кольнули референта, но он отогнал сомнения прочь. Назад пути не было. Мэрион заметно оживилась. Она нетерпеливо протянула руки, а когда путы оказались сброшены, радостно побежала в толпу. Люди закричали и расходились перед ней, словно вода перед маслом.
— Мне говорили, что ты обычный трус и предатель, — с желчью отрезал Брюс.
— Нет. Я больше не трус и не предатель, — гордо заявил Дюгрей. — Прикажи своим людям дать ей коня и выпустить из замка.
Граф промолчал. Бледрик с нажимом приложил лезвие меча к горлу. Томас с ужасом вскрикнул и начал просить Роберта одуматься — его жизнь была в разы важнее, чем жизнь беглянки-ведьмы. Да и ведь это исключительно его заслуга — неприступность Карлайла. Что со всеми ними станется, если Брюс погибнет? Уговоры сработали — граф отдал приказ. Вдали, у самых ворот, оседлавши коня, топталась Мэрион. За поводья она держала второго жеребца.
— Уходи отсюда! — Дюгрей не знал, услышала ли она его. Однако жрица явно не собиралась сбегать без своего принца. Военный советник приподнял за шиворот графа Каррика. — Уходи!
— Боже, одумайтесь, сэр Бледрик! Вы же не собираетесь брать Роберта Брюса в плен?! — завопил Томас. — Хотя бы озвучьте свои требования. Хотите золота? Сколько? Я дам вам столько, сколько сможете унести!
На самом деле эмиссар и не думал брать Брюса в плен, но подсказка графа Ланкастера не ускользнула от него. Он вновь взглянул на друида. Вокруг неё столпились бойцы, но атаковать не решались. Бледрик с силой поволок Роберта к воротам, спустив того с лестницы. Граф Дьявол выкрикивал проклятия, но о золоте больше не обмолвился. Ещё бы — влечь нищего члена Ордена без титула и земли богатствами. "Пусть из соблазнов на сегодня у него останется только красивая спутница", — так Томас и решил.
Дюгрей пересёк двор и добрался до Мэрион. Гул среди толпы прекратился. В полной тишине лишь изредка слышались проклятия. Все с ужасом наблюдали за происходящим. Бледрик взглянул в глаза колдуньи. Путь назад был отрезан, а будущее не сулило ничего хорошего. В нём проглядывались едва заметные ответы, тайны и знания, которые оборотень жаждал получить так долго. Ему хотелось почувствовать, каково это — иметь дом, жить без страха, быть собой. В ту минуту Дюгрей не чувствовал себя презренным, жалким, омерзительным и даже не стыдился себя. Наоборот, у него возникло стойкое ощущение, что наконец он сделал что-то правильное.
Тем не менее где-то в душе злобно поблескивал страх. Конечно, позади остались братья, отец. Тюрьма, которую когда-то он считал домом. Только вот Бледрик не стал прогонять этот страх. Впервые в жизни он позволил себе бояться, не порицая за это. Брейдфьюит улыбнулась Дюгрею. Он улыбнулся в ответ.
Рыцари кинулись за ними, как только беглецы отпустили графа у ближайшего холма. Но когда преследователи примчали к Брюсу, тех уже и след простыл. Вокруг замка пахло вереском. Казалось, словно в Карлайле ренегата с ведьмой и не было вовсе. Осталось лишь одно свидетельство, что когда-то здесь служил преданный сыр Тиберия Бледрика и верный член Ордена — в покоях Дюгрея под подушкой одиноко лежала книга с единственной отличимой надписью "Маккавейская".
Карлайл являлся в действительности удивительным местом, о его оборонительной позиции шли легенды. В тот день неприступная крепость так и не была покорена. Но кроме крепких стен и одинокого донжона, предательски не загоревшегося в роковую ночь, жила в замке ещё одна волшебная тайна. Не всякий был готов принять её, но каждый подвергался чудодейственной силе этого секрета. Вошедшие в него люди покидали дворец совсем другими. Ещё недавно она приняла в свои стены раненого шевалье, а выпустила — короля.