Глава вторая
Лалиса запрокидывает голову назад, опираясь макушкой о холодное стекло. Правая рука сильнее сжимает рубашку Чонгука, когда как левая опирается о стекло над собственной головой. Гук в этот раз был грубее, толкаясь в вампиршу со всей силой и злостью.
— Злым ты нравишься мне больше,— прерывисто выдыхает, улыбаясь.
Она осматривает парня из полуоткрытых глаз. На его лбу была испарина пота, челка слегка влажная, а глаза отливали красным оттенком. Гук смотрел на неё. Прямо в её глаза. Но они были не читаемы. Никогда и никем более.
Лалиса замечает, как на его челюсти играют желваки и проводит по ним тыльной стороной правой руки. Через секунду девушка прикрывает глаза, хмурясь и выдыхая сдавленную где-то в ребрах «м».
Гук сегодня был подозрительно молчалив.
—Гук..— на выдохе, а через секунду Манобан вытягивается как струнка, чувствуя приятные мурашки по телу и прижимая парня ближе к себе.
Чон продолжает толкаться, не в силах достигнуть кульминации, а Лалису это забавляет, ведь проблема заключалась в том, что мыслями парень был не с ней. Вампирша смотрит какое-то время на старания парня, а после грубо и резко хватает его за челюсть, ближе притягивая к себе и целуя.
Их поцелуи были редкими. И никогда не были нежными. Сладкими. Или невинными. Они целовались редко и грубо, терзая губы друг друга.
Секунды две и Лиса слышит знакомое рычание парня, в момент кульминации. Чон изливается внутрь девушки, не боясь последствий, ведь подарком к бессмертию было и бесплодие, только если вы не истинные.
И их секс всегда был быстрым, грубым и громким. Но сейчас Чонгук не выходит из неё сразу. Он кладет голову ей куда-то между грудью и шеей, закрывая глаза. А Лалиса почему-то рефлекторно запускает пальцы левой руки в его иссиня черные волосы, медленно начиная массировать кожу его головы. Парень льстится к её руке, еле слышно мыча от блаженства.
— Почему ты его не убила?
Её губы сами расплываются в улыбке. Лисе было не сложно понять о ком говорил ей её консильери. Но ей было сложно определиться с ответом. И это ей не нравилось. С Гуком всегда было легко и сложно одновременно. Он понимал и знал её лучше всех, а это есть проблема. Во всяком, так вампирша считает. Она старалась не подпускать близко, а он же хотел залезть ей под кожу и дышать с ней одним воздухом.
Он был влюблен. Она знала, видела, чувствовала. Ей уже восемь сотен лет и такое она замечает сразу.
Но вот только если с примитивными она забавлялась и относилась к ним легко и просто, с Гуком она так не могла. С Гуком в этом плане было сложно. Манобан давно поняла, что их связь не доведёт их до хорошего, но он был чертовски хорош в постели. Опыт длинной в семьсот лет давал о себе знать.
— Он был похож на одного моего знакомого.
Она решает не врать. Хоть и знает, что Гук не остановится на этом и полезет дальше. Она знает, он хмурит брови в раздумьях, а после поднимает голову, заглядывая в её глаза.
— Живого или мертвого знакомого?
Лиса осматривает его лицо и думает о том, как бы отреагировала нормальная девушка на такой вопрос? Ну или новообращенная вампирша. Криками о том, что это не его дело? Или, как Лиса, спокойно бы отвечала.
Хотя слово «нормально» потеряло для Лисы своё значение слишком давно. Пару сотен лет назад.
Ей становится интересно, как далеко зайдёт их разговор. Как долго она продержится. Как близко он подойдет. Вернее, как близко его подпустят.
— Живого.
Смотрит на него внимательно. Гук слегка расправляет плечи, а она чувствует, как его член внутри неё немного меняет положение.
Это было интимно.
— Из живого или мертвого прошлого?
Нет.
Вот это было интимно. Настолько, что она почти почувствовала, как мертвое сердце облилось кровью, а суставы заныли от боли.
Радужки её глаз краснеют, а потом вновь приобретают темно-коричневый оттенок. Чонгук хмурится сильнее, а Лиса переводит взгляд за его спину.
Лиса старалась не вспоминать. Старалась забыть, ведь это было кучу человеческих жизней назад. Вовсе не с ней. Как-будто не с ней. Ей бы хотелось, чтобы не с ней.
Она слегка качает головой, но Гук все видит, замечает, впитывает. Он всегда был излишне внимателен. Неудобно внимателен.
Она не могла ответить. Не хотела. Ведь это то же самое, что позволить себе вспомнить, позволить воспоминаниям вновь пролететь перед глазами. А она так не рискует. Она не живет прошлым. Она его прокляла, перечеркнула, закопала и забыла.
Только закопала она его на собственном кладбище, что под окнами, и навещала каждое ненавистное воскресенье.
Это делало её сентиментальной и мягкой, поэтому она через секунду отталкивает Гука, вставая на собственные ноги и чувствуя пустоту внутри.
— Свободен. — холодно, отрешенно. Так, как он ненавидел.
Она отходит от парня, не стесняясь собственной ноготы, и спокойно направляется в сторону гардеробной, теряясь там на минуты две, а после выходя оттуда уже в черном шелковом халате в пол с огромным шлейфом.
— Ты ещё здесь?— брезгливо спрашивает, кидая взгляд на накаченную спину, а после садясь за свой рабочий стол и вытаскивая с ящика документы.
Секунда.
Две.
Гук разворачивается в её сторону на пятках и сжав кулаки, движется в сторону своей одежды, быстро натягивая брюки, а после и черную футболку. Он был зол, настолько, что его вены окрасились в бордовый. Лиса любила злить существ, но в случае с Гуком она себя радостной не чувствовала.
— Стоять,— грубо, как только он схватился за ручку двери. Чон остановился тут же, искоса смотря на неё. — Я повторюсь, если ты хочешь чего-то большего, то нам стоит прекратить. — смотрит на него, ожидая ответа. Но он молчит,— Чонгук,— приподнимает бровь в вопросе, но когда он продолжает молчать, Лиса лишь тяжело выдыхает, откидываясь на сидение.
Порой ей казалось, что она в некотором роде общается с буйным подростком, что все протесты демонстрирует молчанием, в этом весь Чон. Промолчать, чтобы потом сместить злость на чем-то. Или ком-то.
— Я не могу подпустить тебя так близко, потому что не готова.
И он разворачивается к ней корпусом.
— Не готова к чему?
Лиса сжимает губы, чувствуя, как кровь начинает бурлить.
— Не готова вновь чувствовать то, что чувствовала семьсот восемьдесят два года назад. — она старается говорить спокойно.
Чонгук щурит глаза, смотря на неё внимательно.
— Это было сотню лет назад, Лалиса,— она сдерживается, чтобы не прикусить губу, потому что он всегда так её называл, и это соблазнило,— Ты можешь мне довериться и рассказать, что случилось, потому что даже сейчас, ты не можешь это отпустить.
Это удар поддых. Наверно. Лалиса не понимает. Чувствует, как что-то, в том месте где сердце, колет, но не режет слишком больно. Его слова не ранят, хоть и должны. Она как всегда реагирует слишком спокойно и сдержанно.
— Я не хочу говорить об этом, потому что не хочу вспоминать.
Чон усмехается.
— Не хочешь вспоминать, но просишь меня нарыть всё об этом парне?
Они сверлят друг друга взглядом. И Лиса знает, что будь это не Гук, она бы разорвала в клочья того, кто посмел бы с ней так говорить.
— Ты слишком много себе позволяешь.
И она видит на его лице слишком странные эмоции, которые не то чтобы не может распознать, а скорее не хочет.
— Иди, — и Чон наконец уходит, избавляя ее от натиска своих больших голубых глаз, но обрекая на тяжесть прошлого, что витает в её мыслях, пока она пытается его прогнать.
***
У Лалисы была целая вечность и ещё немного времени для раздумий, но она привыкла действовать сразу, не позволяя времени идти безрассудно. Наверно поэтому она сейчас вышагивала по красивым улицам Лондона, направляясь в сторону больницы. Она не любила медлить, но и не быть осведомленной во всех мелочах она не любила так же.
Чонгук покорно шел сзади, чуть правее от неё, отставая на два привычных и больших Чоновских шага. Выглядел он сегодня чуть менее презентабельно. Черные туфли, такого же цвета джинсы, футболка и кожаная куртка. Паренек сильно контрастировал на фоне Лалисы, что была одета в черное кружевное платье на бретельках и длинной по щиколотку. На ногах любимые черные босоножки на каблуке, а на губах алая помада.
Подходя к ресепшену, губы Лалисы расплываются в теплой улыбке, когда как Чон остается таким же мрачным, каким и был. Взгляды кажется всех людей в этом помещении были направлены исключительно на них. Вампирша обожала это внимание.
— Здравствуйте, чем я могу Вам помочь?— спрашивает миловидная девчонка, которой на взгляд лет двадцать.
— Здравствуй, милая. Нам бы узнать о состоянии Пак Чеён, не подскажете куда нам идти?
Девушка хмурит брови, желая ответить отрицательно, но глаза вампирши на секунду загораются красным, и девчонка, расплываясь в улыбке, сразу всё рассказывая.
В итоге через пять минут Лалиса копошилась в архиве, выискивая нужную ей Пак Чеён. И найдя нужную ей мед карту, вампирша лишь приподняла бровь, читая её.
— У неё лейкемия. — она хмурит брови, внимательно читая документы.
Чонгук же опирался бедрами о комод с документами, скрестив руки чуть ниже груди и внимательно наблюдая за девушкой. В его глазах Лалиса всегда была подобна чему-то великому и всемогущему, чему-то благородному и одновременно жестокому. У неё были четкие границы, переступать которые нельзя было никому. Свои вырезанные на коже моральные принципы, которым она следовала, и это было так странно, потому что другие кланы вампиров особо не придерживались никакой морали.
Чонгук, как вчера помнит день их первой встречи.
flashback
15 мая 1324 год
Это был теплый и солнечный весенний день. Их графство праздновало свадьбу его младшего брата. А точнее готовилась к ней. Свадебный сезон был открыт именно Чонами.
Чонгук, если честно, сам не особо хотел женится, наверное поэтому в двадцать лет ещё не нашел себе спутницу. Мимолетные развлечения с сельскими девушками его интересовали куда больше женитьбы. Но за брата он был очень рад. Тот всегда был примером идеального будущего графа, не то что Чон, но тем не менее братья не были настроенны друг к другу враждебно. Гук то и графом быть не особо хотел, надеясь, что отец передаст бразды правления младшему. Правда это шло в разрез правилам.
Чон вышагивал по центральной улице, направляясь в дом одной знакомой девчонки, с которой они договорились встретиться ещё вчера. Церемония начнется через пол часа, но Гук не планировал присутствовать на ней с самого начала.
— Наён?— он стучит в деревянную дверь и ждёт с минуту, пока привлекательная брюнетка не выйдет из дома,— Красивое платье. — равнодушно подмечает. А она расплывается в улыбке,— Идём?— он берет её за руку, но останавливается, когда она спрашивает.
— А куда? — хмурит аккуратные брови, не совсем понимая.
— В лес, покажу там тебе кое-что.
И она идёт за ним, ведь не за каждой бегал сын герцога.
Следующие два часа пролетают быстро. Чон притягивает обнаженное тело девушки к себе, переплетая свои пальцы с её, и рассказывает ей историю из детства, пока не замечает в небе стаю ворон, что улетали прочь. Гук хмурит брови, замолкав и приподнимаясь.
— Что-то случилось? — обеспокоено его спрашивает, приподнимаясь следом и прикрывая грудь рубахой Чона.
Чонгук следит за птицами, понимая, что улетали они из его герцогства. Ему хватает тридцати секунд, чтобы одеться и ринуться в сторону деревни. Наён же медлит, не поспевая за ним и прося остановиться.
Через минут пять оба добегают до деревни, в ужасе смотря на горящие деревянные дома. Чон замирает, через минуту разворачивается к Наён, хватая ту за плечи.
— Убегай отсюда,— она смотрит в сторону горящей деревни,— Слышишь?— грубо поворачивает её лицо к себе.
— Но мама и папа...— на глазах виднеются слёзы.
— Наён, убегай, я найду их, а потом и тебя, хорошо?
Она медленно кивает, а после Чон убегает прочь, надеясь, что она не побежит домой. Но это был бы лучший расклад событий, ведь когда силуэт Чона пропадает, девушка мчится домой, не зная, что бежит на встречу смерти.
У Гука на сердце тягостно и больно, потому что он обегает дома и видит на земле иссохших изнутри трупов, будто в них не осталось ни грамма влаги. Переживание за родных ещё больше накатывает на парня, заставляя бежать быстрей. Дойдя наконец до места церемонии Чон падает на колени прямо перед изуродованным телом брата. И Чон бы не узнал Хосока, если бы не свадебное одеяние.
— Хосок...— еле слышно, почти скуля.
Секунда.
Две.
Он осматривается, замечая труп невесты брата, а после и тело отца, до пояса, таза и ног не было. Слёзы сами накатываются на глаза.
— Отец...— он подползает к куску мертвого тела. Рука зависает над местом, где должен был бы находится живот, но он вспорот настолько, что Чон видит каждый орган. — Отец...
Его начинает трясти, он осматривается, ищет ноги отца, но находит лишь высушенное тело матери. Из него вырывается гортанный рев, когда он прижимает остатки отцовского тела к себе, полностью измазываясь в крови.
— Я женюсь, отец, хоть завтра, только открой глаза,— переводит взгляд на мать и подползает к ней, смахивая с её лица окровавленные волосы,— Мам, скажи отцу и Хосоку, ма...
Пятнадцатое мая тысяча триста двадцать четвертый год. День когда Чонгук потерял всё. Всё кроме собственной жизни.
Проходит ещё пара минут, пока он не вспоминает о младшей сестре. Гук подрывается с места и несется в сторону особняка, что горел не красным, а синим пламенем. Он поднимается на чертовый холм за минуту, а в помещении огромной прихожей оказывается через секунд десять.
— Соми! — глотку рвет от крика,— Соми!
Он прикрывает нос локтем, уворачиваясь от огня и заходя вглубь дома, направляется в сторону лестницы, а потом слышит детский плачь. И этого хватает, чтобы через мгновение найти четырехлетнюю малышку под кухонным столом, но вот пробраться на кухню - было не просто.
— Соми, детка, ты меня слышишь? — он осматривает порог, что полностью погряз в огне и пытается думать.
Плачь прекращается на секунду, чтобы потом лишь больше усилиться. Девочка что-то говорила, захлебываясь и кашляя, но Чон не мог разобрать её речи. Он оглядывается, не находя ничего, чем можно было бы прикрыть огонь и решается наплевать на себя и просто переступить через порог.
Он не медлит, подбегает к сестре, чувствуя языки пламени на коже и то, как ткань белой рубахи прилипает к ожогам. Гук быстро достает ребенка из под стола, прижимая к себе как можно крепче и несется прочь из кухни, ведь сразу после того, как они оттуда выхолят, потолок обваливается.
Девочка взвизгивает, когда получает ожоги на коже, а Чон старается как можно быстрее убежать из дома и как можно больше защитить сестру от ожогов. К тому моменту, как они подходят к выходу, он оказывается полностью в огне.
— Черт..— Гук чувствует, как ноги начинают подкашиваться, а боль становится невыносимой,— Тише, моя маленькая, всё хорошо.— он не знает точно, успокаивает ли сестру или себя.
Дым кажется полностью заполонил его легкие, намереваясь в них остаться.
Понимая, что медлить нельзя, Чон просто закрывает глаза и мчится к выходу сквозь огонь, не думая о том, как сильно они с сестрой пострадали от ожогов. Это не так страшно, как если его сестра сгорит заживо.
Он выбегает из особняка и бежит прочь, не оглядываясь и игнорируя ноющую и пульсирующую боль, что будто разъедала изнутри.
Он не оглядывается ни на дом, ни на место свадьбы, ни на трупы. Бежит из последних сил. Дышать становилось с каждым шагом всё труднее, а плачь сестры почему-то затихал. Перед глазами начал появляться лес, и Чон прибавил бы скорости, если бы арка, под которой они пробегали, не свалилась бы им на головы.
***
Когда Чонгук слышит что-то впервые, после пробуждения, то не может сразу разобрать слов, лишь через минут пять.
— Тут есть живые,— слышится красивый слегка грубоватый женский голос,— Только двое.
— Только двое, остальные мертвы,— тоже девушка, но с более высоким тоном. — У тебя нет гарантии, что они выживут, оставь и идём, мы не можем тратить время зря.
И он бы попросил спасти лишь сестру, если бы мог открыть рот и произнести хоть слово.
***
Второй раз он слышит и чувствует. Слышит топот копыт и скрип повозки. Чувствует запах леса и что-то мягкое под собой.
***
В третий раз он слышит какой-то шорох возле себя, чувствует касание рук на лбу, а после и мокрое полотенце на груди и вниз по телу. Слышит всхлип и чувствует запах трав. Слышит стук и скрип двери, а после и раздраженный шепот.
— Они не выживут, ты же понимаешь? — молчание длинной в минуту,— Девочка может быть, но он - нет. Все его тело в ожогах, а местами виднеются кости. — Он слышит приближающиеся шаги и чувствует как кровать где-то с лева от него сжимается под чужим весом. — Тут лишь два выхода, Лис. Хватит мучать себя и его.
Он бы нахмурился, если бы чувствовал свое лицо. Его спасительницу звали «Лис». Скорее всего сокращение от полного имени. Теперь он будет думать о том, как звучит её полное имя.
А его сестра была жива и, исходя из разговора Лис и второй девушки, чувствовала себя лучше, чем Гук.
— Я не буду обрекать его на те же мучения, на которые обратили меня, Минни,— он слышит голос Лис тоже слева от себя, но она будто находилась чуть выше, почти над ухом. — Во всяком, я не буду делать этого без его согласия.
Он слышит рычание. Гневное и раздраженное.
— Тогда я выкопаю ему яму,— он чувствует, как Минни резко поднимается, а после хлопает дверью.
—Он выживет. — слышит тихое бормотание, а после чувствует, как прохладные руки касаются его лба, убирая челку.
***
— А он проснется?
Четвертый раз он слышит и чувствует тогда, когда над головой появляется слегка писклявый голос младшей сестры. Если она стояла над его постелью, значит точно была жива.
— Конечно. Просто ему нужно чуть больше времени.
Он чувствует маленький пальчик сестры, что утыкается ему в щеку, а потом порыв воздуха справа от себя.
— Если бы не ты, мы бы умерли, да?
Повисает молчание, наверно Лис не знает, что ответить.
Он вновь чувствует мокрую тряпку на своем теле, и ему становится интересно, как выглядит их спасительница.
— А если он откроет глаза, вы поженитесь?
Соми была прямой, как палка. Он слышит смешок где-то слева, а потом красивый голос вызывает в нём лишь больше интереса.
— К сожалению, я никогда не выйду замуж, Соми. А твой брат найдет себе подходящую ему девушку.
Он чувствует всем телом, как младшая надувается и топает ножкой, недовольно смотря на девушку.
— Но ты его спасла! Значит вы поженитесь. Мама всегда говорила, что принцы спасают принцесс и они женятся, почему тогда нельзя, чтобы принцесса спасла принца и они поженились.
Наступает молчание. Которое прикрывает гневное дыхание малютки Соми, прямо Чонгуку в ухо. Оно начинает чесаться.
— Потому что я не принцесса, принцесса тут ты.
Девочка смеется, а потом восклицает:
— У него глаз шевелится!
— Разве? Я не заметила.
Чонгук напрягает все мышцы и через мгновение слепнет от солнечного света.
— Ура! Чонгук проснулся!— малютка запрыгивает на кровать, садясь на живот брата и напрочь забывая, про его открытые раны.
От этого Чонгук морщиться сильнее, чувствуя, как воздуха в легких становится непростительно мало.
Лис вскакивает со стула, на котором, как выясняется, всегда сидела, и поднимает девочку на руки, после приземляя ту на пол.
— Аккуратно, ты делаешь ему больно,— обеспокоенном так.
— Ой.
Обе пары глаз смотрят на Чонгука, ожидая дальнейших действий. Он же через минуты две еле открывает глаза, понимая, что видит всё слишком расплывчато.
— Сейчас,— слышит голос девушки, а потом чувствует, как солнечного света становится всё меньше и меньше, пока ему не становится комфортно видеть.
Он хочет привстать, но ладошка Соми, поднятая прямо у его лица, его останавливает.
— Нельзя.
И он покорно слушается, пытаясь сфокусировать свое зрение на чем-то. И первое, что его глаза могут рассмотреть - это та самая Лис, что стояла сзади его младшей сестры.
Она была не совсем такой, какой себе ее представлял парень. Светловолосая девушка с румянцем, щечками и в крестьянском платье - явно не сходились с реальностью.
Она была среднего роста, кожа белая, как снег, настолько, что местами виднелись её вены. Волосы черные, как смоль, и убранные в растрёпанный низкий пучек. Глаза толи темно-коричневые, толи черные, а губы вишнево-алые. Черты её лица были острыми и даже благородными. У неё были красивые скулы, аккуратный маленький нос, пухлые губы и огромные глаза. И одета она была не в красное или белое, или может желтое платье, а в черное, с воротником, закрывающим горло и рукавами фонариками. На вид ей лет 20, может и меньше, и он никогда не видел столь юных девушек в черном.
Она перечеркивала все мысли и догадки о себе в его голове, ведь была полной противоположностью. И в лучшую сторону.
— Как Вы?— она слегка улыбается,— Может хотите пить?
И Чон ответил бы, если бы смог. Во рту было слишком сухо. Девушка же молча вышла из комнаты и вернулась через минуту со стаканом воды. Напоив парня, она убрала стекло на тумбу, у его кровати и присела на стул рядом, вновь дотронулась рукой до лба, удостоверилась, что температура в норме и перевела взгляд на Соми, что несла в руках охапку новых игрушек, желая показать их брату.
***
Чонгук наверно смущал Лис своим взглядом, потому что почти всегда пристально за ней наблюдал. Она была изысканно красивой. Он не встречал таких девушек не в своем герцогстве, ни на балах.
— Как твоё полное имя?
Однажды он осмелился спросить. Лис промачивала бадьяном его ожоги. Кстати о них. Они почему-то не заживали на его теле, кровоточили, ныли и болели. А Лис почему-то плакала ночами, пытаясь остановить его жар.
— Лалиса,— она всегда отвечала кратко, стараясь не говорить много. И его это расстраивало, ему нравился её голос. Единственный человек, который с ним говорил - Соми. Она не затыкалась, пока не уходила спать.
Малютка проводила почти всё свободное время с ним, почти как и Лалиса. А вот её сестра изредка заглядывала и не смела переступать порог спальни. И каждый раз, когда она смотрела на Чонгука, он чувствовал морозец по позвоночнику.
Сегодня было слишком солнечное утро. Настолько, что шторы оставили лишь маленькую щелочку для света. Чон только сейчас понял, что сестры видимо тоже были из знатного рода, раз могли позволить себе ткань над окнами. Он хмурит брови, смотря на тот едва уловимый свет, что проникал в комнату.
Слышится скрип двери. Но не слышатся шаги следом. Это была Минни. Чон переводит взгляд на неё. Они никогда не разговаривали, лишь молча смотрели друг на друга. Она не хотела говорить. А он не знал о чём.
Ему было интересно, есть ли в доме ещё люди.
— Нет.— она говорит сухо. Он лишь хмурит брови, не понимая,— Людей здесь больше нет. Только вы с Соми.
Он хмурится ещё больше, хочет привстать, но знает, что тело обессилело настолько, что это почти невозможно. Чонгук уже и забыл, когда мог ходить или даже просто поворачивать голову. Он находился в сознании вторую неделю и каждую ночь на волоске от смерти.
— Лалиса ушла, и пока она отсутствует, я должна кое-что тебе сказать,— она открывает дверь чуть шире и опускает руки на подол платья. Минни стояла четко за порогом и его перейти будто не могла.
Она была красива, но совершенно по другому. Если у Лисы были скулы, Минни обладала щечками. Если у Лисы были черные, как смоль волосы, у Минни они были древесного цвета. Если Лиса носила исключительно черное, то Минни абсолютно все цвета, исключая черный. Объединяла их лишь бледная кожа.
— В начале я скажу лишь одно, не зови меня ближе к себе и помни, что будь мы с Лисой монстрами, вы бы с сестрой были мертвы.
— Что ты имеешь ввиду? — он хмурит брови, не совсем понимая о чем она.
Минни переводит взгляд на солнечный луч, ей нельзя к нему приближаться. Это обижает. Она любила солнце, но была слишком перед ним слаба.
— На ваше герцогство напали вампиры. А вернее клан вампиров, во главе с Хван Джугеном. Он - худшее, что земля носит на себе, потому что именно он обратил мою сестру ровно сто двадцать пять лет назад. — она замолкает, давая ему переварить информацию.
И эти слова обрушаются на него среди белого солнечного дня. Он всегда считал, что вампиры и оборотни лишь сказки и выдумки, но видимо первые были реальностью.
Но раз вампиры так кровожадно убили его семью и сделали его сестру сиротой, то он убьет каждого, когда встанет на ноги.
— Ты не встанешь на ноги,— его плечи содрогаются, и он недоверчиво смотрит на девушку,— А моя сестра - вампир, как и я.
Чон бледнеет. Слышит голос сестры за окном и его окатывает ужас.
Минни качает головой, опуская взгляд в пол.
— Мы не убьем вас,— она морщится,— Видишь ли, Лиса считает, что крови животных нам будет достаточно, людей мы не убиваем. Обычно мы идём за Джугеном по пятам, спасая и вылечивая тех, кто остался в живых.
Она замолкает. Облизывает пересохшие губы и смотрит на ошарашенное лицо парня.
— В общем то, это не то, что тебе надо знать,— пауза,— Я хотела сказать, что то, что твоя сестра восстановилась - чудо, у неё хороший иммунитет, но у тебя он не такой. Да, Лиса может вечность сидеть возле тебя и протирать ожоги бадьяном, но в один день ты умрешь,— и Чонгук понимал, что она была права. Этого не понимала лишь Лиса. — В общем, если она обратит тебя, то ты сможешь вылечится, встать на ноги и воспитать свою сестру. Я знаю, что для тебя это сейчас воспринимается ужасно, ведь такие, как мы, убили всё твое графство, но ты должен сделать выбор. Хватит мучать себя и мою сестру. Либо попроси её обратить тебя, либо попроси убить.
Она смотрит на его лицо, и случайно кидает взгляд на окровавленный ожог на груди. Глаза меняют оттенок на красный, руки сжимаются в кулаки.
— Как она терпит,— тихо спрашивает, понимая, что жажда людской крови более неутолимая.
Минни стоит на пороге ещё минут пять, борясь с собой, а потом переводит взгляд на солнце и через секунду хлопает дверью, оставляя Чона тонуть в пучине собственных мыслей.
***
Эта ночь была одной из самых ужасных. Чонгук буквально чувствовал, как его тело сгорает заживо. Куски кожи прилипали к простыням, отходя от тела.
— Черт, — Лалиса всхлипывает и протирает всё бадьяном, понимая, что он не сильно помогает. — Чертово мертвое пламя,— бубнит под нос.
Гук старался не кричать от боли в начале, но сейчас срывался на ужасные крики. Парень смотрел на собственное предплечье, видя, как края ран тлеют, оголяя его кости. И это было ужасно больно.
Лалиса делала всё, чтобы облегчить его боль, но в этот раз этого было мало. Они оба это понимали.
Минни появляется на пороге ровно тогда, когда Чон начинает кашлять кровью. Гук ловит её холодный взгляд красных глаз и слышит крик Лисы.
— Выйди вон! — она оборачивается на сестру, привлекая её внимание,— Ты слаба и не сдержишься, выйди вон!
И Минни послушно уходит.
Чон сглатывает и находит в себе последние силы, чтобы сказать Лалисе:
— Обрати меня, Лалиса.
Девушка вздрагивает, испуганно смотря на него. Он видит, как она сомневается и чего-то боится. Он бы улыбнулся, если бы мир не погрузился в темноту.
***
Пятый раз он просыпается, когда чувствует, как солнце греет его ноги. Гук приподнимается на локтях, не сразу замечая Лалису, что сидела на стуле и, уложив голову на краю его кровати, спала. Почувствовав телодвижения парня, вампирша сразу просыпается, слегка отстраняясь.
Они смотрят друг на друга пару минут, пока Лалиса не отводит взгляд, молча поднимаясь и направляясь к выходу.
— Прости.
А после дверь за её спиной закрывается.
Брови Гука хмурятся, сходясь на переносице. Он вспоминает события последней ночи и, вздрогнув, осматривает себя, понимая, что одет лишь в льняные штаны, а кожа невозможно белая, без ран и ожегов, разве что небольшой участок левого предплечья был слегка сморщен. Бессмертие забрало почти всё уродство, оставляя лишь маленький отпечаток.
Еnd of flashback
Чон бы многое отдал ради Лалисы. Он обязан ей всем. И он бы очень хотел, чтобы та Лалиса вернулась, но следующие пять лет сильно над ней поиздевались, стирая всё ещё наивную и открытую Лис с лица земли.
Он хорошо помнил тот день, когда Лалиса сломалась окончательно. День смерти Минни до сих пор дышал им в затылки. Лалиса даже не разрешала упоминать её имени.