Бездна, которая смотрит в ответ
Ему нужна бездна, в которую можно смотреть. Ему нужна бездна, которая сможет смотреть на него в ответ.
Иначе мир рухнет, сожмётся до крошечной точки в его голове, до капельки крови на его рассечённой губе. Цифры сливаются с буквами, идёт отсчёт, но совсем не в ту сторону. Над ним потолок, а ему хочется, чтобы пришёл ураганный ветер, сорвал с дома крышу и открыл перед ним бездонную Вселенную, в которую можно смотреть.
Что он там увидит?
— Я бы не стала этого делать, милый.
На вид ей лет двести, а её голосу – три тысячи пятьдесят семь. На самом деле её вообще не существует, как и её голоса, как и её возраста. Не существует даже вытянутой руки с растопыренными пальцами. Бездны тоже нет, но это потому, что она запаздывает, как поезда в богом забытых городишках.
«Зачем ты здесь?» хочется ему спросить. «Зачем ты пришла?» Она улыбается беззубым чёрным ртом, потому что они оба знают, что её тут нет. И никогда не будет. Может быть, она здесь когда-то была. Такую вероятность исключать не стоит.
Он не может произнести ни слова. Только дышит. Отрывисто. Спокойно. Как в последний раз. Или, может, в первый.
Над ним потолок. Доски и перегоревшая лампа. И нет чужих глаз.
«Я хочу...»
Он раскрывает рот, и кровь с его губ падает на шерстяное одеяло. Зачем он приподнялся? Чтобы получше разглядеть пустые глазницы, белую кожу, дряблые пальцы? Моргнёшь — и волосы у неё уже рыжие, змеями стелются по полу. Моргнёшь — и она уже не девушка вовсе, а взъерошенный старик с трёхдневной щетиной. В пальцах его — потухшая сигарета. Моргнёшь снова – и...
— Я бы не стал этого делать, друг.
На вид ему лет тридцать, и голосу его столько же. Он настолько реальный, что подсвечивает собой окружающую обстановку. Цветы на скатерти вдруг становятся синими, а шерстяное одело – ярко-красным. Словно с него смели время.
Как же выглядит сейчас его рассечённая губа?
«Какой я тебе друг?» хочется ему спросить. «У меня никогда не было друзей.» Да только это неправда. И все это знают. И он качает головой, улыбается зубастым синим ртом.
Если бы бездна всё-таки разверзлась вовремя, она бы унесла с собой ложь? А правду? А воспоминания?
Ему шесть, и у него двенадцать настоящих друзей. Он зовёт их «Красными колпаками», а они его – «Вонючкой».
Ему двенадцать, и у него шесть настоящих друзей. У каждого своё, выбранное с детской тщательностью, дурацкое имя.
Ему двадцать один, и у него пара настоящих друзей. У них безумные имена, совершенно безумные. Но их не вспомнить и под дулом пистолета. Даже под пустым взглядом того, кто сидит у его кровати. Будет сидеть. Когда-то сидел.
Неважно.
— Знаешь, что бы мы сделали на твоём месте?
Теперь их двое. Его настоящих друзей. Рыжих, как солнце. Рыжих, в противовес его темноте. Рыжих, как хитрый Локи, как коварная Медея, как вечно живой Лис и вечно мёртвая Миктлансиуатль.
Ему не хочется знать, но он всё равно узнаёт. Нужно что-то слушать, пока ждёшь бездну. Пока крыша на месте, и доски протекают из-за дождя.
Тук-тук-тук.
— Это к тебе.
Голосов нет. Нет синих цветов на скатерти. Нет затяжек на красном шерстяном одеяле. Как не было его настоящих друзей. Никогда.
Их забрала бездна.
И, во имя всех досок и всей крови и всего дождя на свете, пусть она поторопится и заберёт и его.
Ему нужна бездна, из которой он сможет наблюдать, как исчезает чужое последнее дыхание.
Вселенная, которая отразит его таким, каким он видел себя сам.
Это ведь не так уж и много, правда?
— Правда, — ответят его рыжие друзья, живые и мёртвые. – Мы же на твоём месте.
И он успокоится. Может быть, выдохнет. В последний раз. И бездна придёт к нему, сорвав крышу, стерев комнату и вырвав из-под него кровать. Стянув с него плоть, избавившись от костей и добравшись до самой сути.
Они будут смотреть вместе на то, как вращается Вселенная, и будут вращаться вместе с ней.
Тут уж будет не до рассечённой губы.