The Rhythm Of The Night

У Юнги голова идет кругом. Он не замечает, как сжимает ладонью траву под собой, чтобы держать контроль. Так давно не чувствовал чужих губ... но дело даже не в этом. Дело в Юне. В том, кого он целует, кто касается его языком, кто ластится и движется всё ближе и ближе.

Юнги обрывисто вздыхает.

Сладкая, вкусная... вызывает голод, непривычный голод, который заставляет нахмуриться, который заставляет углубить поцелуй, заставляет Юну ощутимо дернуться.

Твою... мать.

Юнги с трудом уговаривает себя остановиться. Он тяжело дышит, мотает головой, смотрит в глаза Юны. Она так быстро ослабела перед ним, оказалась такой податливой, и ему нравилось видеть её такой, ему нравилось ощущать её любовь, её сердце.

— Ю-Юнги...?

— Да?

— Твои... глаза. Твои глаза пожелтели, сильно пожелтели... это нормально? И... эм... уши, Юнги.

Блять.

Он поднимает руки, ощущает собачьи уши на голове. Блять, блять! Проводит языком по верхней челюсти, чувствуя, что выросли клыки. Сглатывает, оборачивается, проверяя, нет ли хвоста.

Нет.

Время еще есть.

Юнги смотрит в небо. Всё затянуто облаками, затем пытается нащупать телефон дрожащими пальцами, чтобы проверить расписание.

Как он мог так проебаться?

— Сегодня... полнолуние? — спрашивает у самого себя и смотрит в экран так, будто не верит своим глазам.

— Д-да...

— Я... мне надо идти, — он подскакивает, забывает о собственной ветровке. Ему так жарко. Тело горит. — Таблетки дома.

— Юнги! — Юна подскакивает следом, хватает за руку, и от её касания как будто ток проходит по кончикам ушей.

Он вырывается, оборачивается, рычит.

— Не. Трогай.

Юна поднимает руки, пугается, что сделала больно, но она ошибается.

— Я хочу пойти с тобой. Я знаю, что оборотням можно и не принимать таблетки, но... тогда с ними должен быть тот, кто поможет справиться, верно? — говорит не как натренированный полицейский, а как очень-очень влюбленная девушка, которая не может просто так отпустить Юнги.

— Юна..., — шипит сквозь зубы и закрывает глаза. Касается ладонью головы – соображает всё хуже и хуже.

Всё очень плохо.

— Почему ты отнекиваешься? — она ловит момент, подходит чересчур близко, так близко, что Юнги задыхается запахом садовых груш. — Ты сам захотел меня поцеловать, я знаю, что ты тоже что-то чувствуешь ко мне... что-то больше, чем просто дружба.

— Юна, — вновь рычит и делает шаг назад.

— Тебе ведь будет легче, если вместо таблеток, ты примешь меня...

— О, Боже. Что ты мелишь? Ты вообще знаешь, что это такое – быть с оборотнем во время превращения?! — он слишком громкий, его голос ломается, становится ниже, страшнее, но Юна всё еще смотрит на него с восхищением. — Я не буду контролировать себя, я...

— Но оборотень внутри тебя ведь не просто так проснулся, — совершенно спокойно говорит, не боится и не отходит. — Я изучала оборотней, вампиров, ведьм... всех, Юнги. Я знаю, что ты очень хочешь меня.

— Замолчи...

— Нет, — обрывает, хмурится и опять хватает за руку. Юнги почти подпрыгнул. — Я не замолчу и никуда не уйду, ясно тебе?

— Что ты...? — он не может говорить, он вообще в шоке, что его так быстро накрывает.

Превращение обычно занимает около часа, оно болезненное, неприятное, отвратительное, ведь всё внутри перестраивается, меняется скелет, меняется каждая клеточка тела, но сейчас всё так быстро... он не может уследить. Юна ведет куда-то, он слабо понимает, и просто плетется следом. Она оставила мягкую игрушку в парке, но прижимала его ветровку к груди.

Заходят в ближайший отель. Девушка на ресепшене замечает состояние оборотня и сразу же выдает необходимые лекарства. Быстро оформляет, подносит терминал, чтобы Юна оплатила картой... она платит за номер? Черт... черт...

О, Боже. Челюсть болит, в глазах плывет. Юнги чувствует, как у него вырастает хвост, как по спине стекают капли пота, как сердце вот-вот вырвется из груди. Ребра болят, к ногам и рукам будто прислонили раскаленное железо. Нюх обостряется, зрение позволяет видеть в темноте, а инстинкт хищника... наполняет рот слюнями.

Они заходят в номер, Юна закрывает дверь. Юнги понимает, что уже ничего не понимает. Перед глазами всё в тумане, сознание покрывается горящей пеленой. Он даже не разбирает, что она ему говорит, но чувствует, как толкает в спину, как пихает в руки воду с таблетками.

Юнги смотрит на её губы. Они быстро двигаются, такие... аппетитные. Смотрит в глаза, обеспокоенные, но всё еще желающие его. Ключица, живот, ноги. Столько открытой кожи, столько места для поцелуев, засосов, меток...

Юна вздрагивает, когда он роняет бутылку с таблетками, когда хватает её за талию, прижимая к себе как можно ближе. Носом втягивает запах груши, облизывается, замечая, как она переступает с ноги на ногу. Он чувствует, что ей нравится, он чувствует, что ей хочется испытать всю прелесть оборотня во время превращения, что ей хочется Юнги...

Он ухмыляется, и она застывает.

— Я живого места на тебе не оставлю, — рычит и ладонями опускается к тазу, крепче обхватывая. — Ты пожалеешь, что решилась остаться со мной наедине...

— Юнги, — тихо произносит, но не пытается остановить. Кладет ладони на плечи и вздрагивает. — Ты такой... горячий. Ты горишь.

— Я знаю, — он смеется, опускается к шее и глубже втягивает запах. Она в шоке, но она ничуть не пугается. — Хочу съесть тебя, — шепчет и не позволяет ей даже сдвинуться с места.

— Я вообще тебя не узнаю, — честно признается с дрожащей улыбкой. — Я... знала, что оборотни могут быть... такими, но ты...

Юна вскрикивает, когда Юнги подхватывает её и кидает на кровать. Он дергает ушами, прислушивается к её дыханию, сердцебиению. Как же сладко она пахнет, он не может насладиться запахом. Хочет, чтобы Юна стала его воздухом, его кислородом.

Она даже не отодвигается. Она просто лежит, лицезрит настоящего Юнги, того Юнги, который всегда мог напасть, который может раскусить зубами кусок метала, который может уничтожить её, сломать, который может показать абсолютно новый мир, и она готова. Он видит, что она давно готова, что она ждала момента, ждала, когда он, наконец-то, сорвется и покажет свою истинную сущность животного, кровожадного и беспощадного.

Юнги садится сверху, пожирает глазами всё, что видит перед собой. Так хочет, чтобы она называла только его имя, чтобы она думала лишь о нем.

Смотрит на шею, облизывается, рычит.

— Снимай. Иначе – порву, — приказывает не своим голосом, и Юна послушно кивает.

Смешно. Да, смешно. Она уложила его на лопатки, но сейчас такая беспомощная, крохотная... хрупкая.

Юна стягивает с себя кофту, как может. Юнги не думает двигаться, ему плевать, что ей может быть неудобно. Он внимательно наблюдает, дергает хвостом, ушами, не хочет пропустить.

Но затем... он меняется в лице. В нем проскальзывает здравый Юнги, который моментально приходит в себя, который, не моргая, рассматривает шрамы на руках, у ребер, видит синяки, ссадины ниже, в районе бедер, когда Юна большими пальцами снимает с себя штаны.

Нет... нет.

Нужно остановиться. Нужно... прекратить. Что он вообще делает?!

Юнги рычит сам на себя, он уже хочет встать, но Юна не позволяет. Она хватает за руку, резко дергает, и он падает на неё, в последний момент успевая поставить перед собой руки, чтобы не придавить Юну собственным телом.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо говорит и пальцами касается щеки. Он хочет сказать, хочет... но не может. — Это был выезд. Было... много вампиров. Меня ранили, но... всё было в порядке. Это просто шрамы.

— Это не просто... шрамы, Юна. Я... могу сделать хуже.

— Ты не сделаешь хуже, — она ухмыляется, как будто насмехается над ним. — Юнги, прошу...

— Я должен выпить таблетки, — мотает головой, закрывает глаза, пытается сдержать себя, пытается держать контроль.

Запах груш дразнит легкие, слюни текут, клыки болят, уши прижимаются. Он пытается не сорваться, правда пытается, ведь... следы на теле у Юны – не шутки. Он... он бы очень хотел узнать имена каждого вампира, кто это сделал, и оторвать им не только руки, но и головы.

— Это же... насколько сильные чувства ты ко мне испытываешь, что борешься сам с собой в таком... состоянии? — она улыбается, звучит такой счастливой, что сердце разрывается.

Как Юнги может так с ней поступать? Как? Он не должен...

Но Юна целует, нежно-нежно, сминает его губы, причмокивает, и у Юнги опять темнеет перед глазами.

Всё исчезает. Контроль исчезает. Он исчезает, оставляя только сумасшедшую любовь.

Юнги сразу же берет инициативу, толкается в рот языком, царапает клыками и мычит. Заставляет широко открыть рот, целует так глубоко, так мокро. Он двигает головой, челюстью, чувствует, как она всё больше слабеет.

Ладонями сползает к нижнему белью, с легкостью разрывает пополам и накрывает грудь, нетерпеливо сжимая. Юна выгибается, мягко, еле слышно стонет и пальцами касается его волос и...

Блять. Юнги вздрагивает, когда она гладит его заостренные, пушистые уши.

Хватает кисти, убирает с головы, прижимает к кровати и рычит, утыкаясь лбом о чужой. Он выглядит так, будто действительно может убить, но вместо ужаса встречает восторг и желание узнать, на что же он еще способен.

Юна закусывает губу, сжимает коленки, трется ногами.

Юнги опускается к шее. Так хочет укусить, так хочет пометить, но рано. Не сейчас. Сначала, нужно испробовать, нужно насладиться, и когда она будет готова, когда она будет сама молить его, он оставит самый глубокий и яркий след, на который только способен.

Юна будет принадлежать ему.

Поцелуями окрашивает шею, ключицы, опять шею, плечи. Ладонями опускается по руками, затем к груди. Клыки так болят, так хотят вонзиться. Слюни текут. Боже, Юнги не помнит, чтобы он настолько сходил с ума от человека, от женщины... никогда.

Кончиком языка начинает дразнить, надавливать. Юнги присасывается и покрывается мурашками, когда слышит её стон, когда чувствует, что ей хорошо, что ей очень хорошо.

Он не может не ухмыльнутся, ведь она стонет из-за него, она получает удовольствие из-за него.

Как же душно, жарко. Юнги снимает с себя футболку, влажную из-за пота. Кидает тряпочкой на пол и сразу же стягивает с Юны всё ниже пояса, оставляя полностью обнаженной перед собой.

Какая же она красивая... наконец-то, Юнги может признать без дурацких отговорок или тупых загонов, что Юна стала очень и очень красивой. Видно, что она много занимается спортом, что ей нужно держать форму, и Юнги нравится каждый изгиб на её теле. Она такая женственная, сильная... так заводит.

— Ты... смотришь на меня так, словно... м-м..., — она шептала, не могла подобрать слов, не могла оторвать глаз от Юнги.

— Да? — ухмыляется и целует живот, выступающие косточки на бедрах, ниже...

— Как... будто ты мечтал об этом.

Он дергается, медленно вдыхает и пытается заглушить то, что просыпается.

Да, он мечтал.

Оборотни находят пару на всю жизнь, и Юнги стоило многого, чтобы признать, что его одна единственная – это маленькая девочка, которую он нашел в глубоком лесу, за которой следил, пока она росла, и с которой он чувствовал себя, как будто дома.

Он ничего не отвечает. Юнги лишь целует в губы, а затем опускается как можно ниже, широко раздвигая ноги Юны. Может, ей хотелось нежности, но он не способен.

Касается губами прямо между её ног и мычит, потому что... она сладкая. Юна ужасно сладкая, вкусная, и с каждым движением языка у него просто сносит крышу. Слюней становится еще больше. Юнги закрывает глаза и насыщается невероятным вкусом, от которого он становится еще более голодным.

Юна стонет. Она так прекрасно стонет. Выгибается, не скрывает желания, не скрывает, что ей безумно нравится то, что Юнги с ней делает.

Он не сдерживает феромонов, которые предназначены для жертвы, чтобы ослабить, чтобы захватить, но Юна так сильно влюблена, что ему не нужно даже стараться.

Юнги хлюпает, причмокивает. Уши улавливают каждый грязный, мокрый звук, пропуская сквозь. Он рычит от удовольствия, рычит, потому что хочет еще, и еще, и еще... как можно больше. Юнги хочет всю Юну.

Он мычит и вздрагивает, когда она кладет ладони ему на голову, чтобы прижать еще ближе, и Юнги так нравится, что он стонет, заставляя Юну дрожать от ощущений.

Резко подвигает ближе к краю, хватаясь за ноги. Судорожно снимает ремень, тянет вниз змейку, не может снять полностью – нет времени и терпения.

Юна сглатывает, когда видит член Юнги.

Проблема в том, что во время превращения или сцепки, он увеличивается в два раза, и она боится...

Юнги ухмыляется. Она выглядит такой забавной, такой... соблазнительной.

Он наклоняется ближе к лицу, чтобы увидеть каждую эмоцию. Она боится, да, но она также очень хочет ощутить, какого это – почувствовать настоящего оборотня, почувствовать Юнги. Юна дышит открытым ртом, смотрит то в его глаза, то на его пах.

Он заставляет лечь обратно и пальцами ползет туда, где он только что отлизывал.

— Тебя нужно хорошенько растянуть, — шепчет в ухо, замечая, как она дергает тазом.

Средним и безымянным проникает внутрь. Какая же она узкая. От одной мысли, что он будет внутри, что он будет долбится в неё – член дергается, а по кончику стекает тонкая струйка смазки.

Юнги так не терпится.

— О, Боже..., — она стонет и выгибается.

— Громче.

— Юн-ги...

— Хочу тебя всю, — рычит, ускоряя движения. — Хочу, чтобы ты смогла принять всего меня...

— Господи, стой... с-стой, я... я сейчас..., — она дергается, хватается за его руку, но какой бы сильной она не была, Юнги сильнее.

Дергает её за волосы, чтобы она открыла ему шею, красивую, нетронутую шею. Проводит языком вдоль, там, где так хочет укусить, где так хочет пометить, чувствуя вены.

— Да... да, Юнги... я..., — стонет, не выдерживает и застывает, сжимая его пальцы.

Юнги ухмыляется и сразу же вытаскивает. Проводит мокрой ладонью по своему члену, смешивая их смазки. От одного вида он сглатывает, облизывает губы и пристраивается между ног Юны так, чтобы было удобно.

И он вставляет так резко, так грубо и порывисто, что она выгибается, что она вскрикивает и пытается сдвинуть ноги. Юнги дергает головой, тяжело дышит, видит, что ей больно, понимает, что нельзя продолжать, что сначала нужно, чтобы ей было хорошо.

Его как будто кто-то дергает за цепь.

Как же сложно. Юнги так хочет двигаться, но Юна не привыкла к такому нечеловеческому размеру, поэтому она тяжело дышит, поэтому она пытается совладать с собой, пытается не отталкивать... она всё еще хочет его.

Юнги наклоняется, чтобы поцеловать, чтобы хоть немного сгладить то, что он сделал, несмотря на то, что чувство вины придет намного позже. Его будто ведут инстинкты, будто он не может продолжать, пока она не скажет.

— Глубже, — шепчет в губы, и ему хватает.

С каждым толчком Юна шипит, но чем больше он долбится, тем больше она начинает наслаждаться. Стонет, извивается, произносит его имя. Господи, она невероятная, и то, как она сжимает Юнги, как она готова принимать его по самую основу – сводит с ума.

Он дергает кадыком, выпрямляется, хватает за талию, запрокидывает голову и двигается в невозможно быстром ритме. Концентрируется только на ощущениях, на влажности, на узости и звуках. Уши дергаются, он смотрит на неё, она прямо под ним, Юна в его руках.

— Ты... будто создана для меня, — он шепчет и не может удержаться, чтобы не поцеловать её еще раз.

— Я... блять... черт, — она не может говорить. От такого темпа и размера она задыхается, дрожит, стонет.

Юнги грубый. Он заставляет кровать прыгать под ними, скрипеть и трещать. Пол дрожит, вибрация проходит по стенам, и он ничуть не сдерживается.

Заставляет перевернуться на бок, сдвигая ноги вместе. Юнги не останавливается, и от новой позы Юна течет еще больше. Так скользко, так хорошо, так приятно. Он даже не контролирует силу, с которой входит, с которой будто выбивает из неё жизнь.

Злость и жестокость оборотня преобразуется в любовь к Юне, на желание обладать ею, чтобы захватить и никогда не отпускать. Юнги не понимает, как чувства могут так сильно поглощать, но ему нравится, ему безумно сильно нравится.

Переворачивает на живот, жмет в затылок, сгребая рукой красные волосы. Вдавливает лицом в кровать, не прекращая толкаться глубже и глубже. Юна не вырывается, стонет, напрягая лопатки и...

Юнги сглатывает. Он видит на спине еще шрамы. Большие, широкие, те, которые останутся до конца жизни, которые нельзя ничем вылечить. Он в порыве наклоняется, чтобы провести языком, как будто его слюна поможет ранам затянуться, как будто он хочет исцелить. Юнги целует, опаляет горячим дыханием, двигается губами к шее и утыкается лбом о кровать рядом с головой Юны.

Он не может себя контролировать. Он рычит, толкается, не чувствует усталости от слова совсем. Юна скулит, дрожит, ноги дергаются в судорогах, она выкрикивает его имя, вновь кончает, но Юнги плевать. Ему мало.

Он привстает, упирается руками с двух сторон от головы Юны и беспощадно долбится.

— Ты самая лучшая девочка, — он ухмыляется, хрипло смеется, когда замечает мурашки на затылке и плечах.

В неё чертовски легко входить. Она принимает всего Юнги, и это не может не заводить, не может не радовать. Он вновь рычит, поражается, что способен доводить её до такого состояния, несмотря на то, что он больше обычных человеческих размеров. Юнги так сильно растягивает, он так глубоко проникает, но ей нравится, она словно просит еще и еще.

У него текут слюни. Он так хочет...

Останавливается, резко выходит и поцелуями опускается вниз. Юна что-то хочет сказать, она дрожащими пальцами пытается схватить его руки, но она слишком устала, слишком слаба. Выгибается, когда Юнги проводит языком между ног, когда он наслаждается вкусом, количеством, когда он мычит и прижимается как можно ближе, чтобы проникнуть языком внутрь.

Так сложно оторваться. У Юнги словно открывается второе дыхание, он еще больше срывается, перед глазами всё в тумане, и теперь он не остановится ни на секунду, пока вдоволь не насытится.

Переворачивает Юну на спину, замечая, что она дрожит, что она очень устала, но не мешает ему, когда он целует, когда он пытается поделиться вкусом, когда он хочет, чтобы она ощутила, насколько же сладкая и прекрасная.

И в какой-то момент всё растворяется. Он не знает, сколько прошло времени, сколько поз они сменили, сколько криков и стонов слетело с её покрасневших губ, сколько раз она кончила. Юнги наслаждался, Юнги поглощал.

Юна со всех сил пыталась не потерять рассудок и не уснуть до последней минуты. Она делала всё, лишь бы выдержать настоящего оборотня, лишь бы не потерять сознание, лишь бы показать, что она тоже очень и очень любит его.

Какая же она... милая. Юнги обожает её.

Он чувствует полное удовлетворение только через четыре часа, когда понимает, что больше не может сдерживаться, что ему необходимо впиться клыками.

Она обнимает его за шею, сидит на нем, умудряется прыгать и двигаться, хотя мышцы ослабли, хотя всё дрожит, и она безумно вымоталась. Юнги целует ключицу, прижимает к себе, обхватив талию, таз, управляет, ощущая, что он тоже на исходе, что превращение подходит к концу.

Аккуратно оттягивает за волосы, чтобы Юна открыла шею. Проводит языком, целует. Он был так близко, чтобы кончить, так близко, чтобы заполнить её. Не думает о последствиях, вообще ни о чем думать не хочет, кроме как об укусе и собственных, эгоистичных желаниях.

Но Юна даже не отталкивает. Она словно ближе прижимается, чувствуя, что он твердеет, что он меняет темп.

Юнги больше не может. Он впивается клыками, низко стонет, рычит и застывает, изливаясь в Юну. У него сердце выпрыгивает, тело горит, на кончиках пальцах покалывает. В глазах столько красок, внутри столько чувств, что шерсть на хвосте и ушах встает дыбом. Теряет фокус, теряет всё, но понимает, что обретает самое главное счастье в своей жизни.

Юна стонет на ухо, покрывается мурашками и не пытается встать. Принимает всё, до последней капли, и ждет, когда Юнги хоть чуть-чуть придет в себя.

Отпускает шею, чувствуя, как уши и хвост исчезают, а клыки укорачиваются. Член вернулся в прежний, человеческий размер, хотя всё еще был напряженным и твердым. Юнги дрожал, прижимался к Юне, дышал ею и завалился на кровать, не отпуская.

Сил не было. Ничего не было. Была только любовь, удовлетворение и дикая тяга ко сну.

///

— Прости, Юна, я...

— Хватит извиняться.

— Я ведь... я чуть тебя не убил, и...

— Юнги.

— Я был не в себе, то, что я говорил, что делал – это...

Юна резко садится сверху, прижимает к кровати, смотрит прямо в глаза с упреком.

— Если ты еще раз будешь искать оправдания – я очень сильно обижусь, — хмурится и скрещивает руки на груди.

Боже, она ведь всё еще голая, на ней столько следов, а еще и... метка на шее.

Юнги краснеет и пытается не рассматривать тело, свой укус, пытается вести себя подобающе, но сам не понимает, когда стал столь эмоциональным и чувствительным.

— Мне понравилось, — говорит Юна. — Я... можно сказать, мечтала об этом, — беспечно жмет плечами, заставляя Юнги распахнуть глаза от шока. — Если ты переживаешь о том, что ты меня осеменил...

— О, Господи.

— ...то нам ведь дали таблетки на ресепшене. Я всё приняла, я не беременна. Не переживай.

— Ты так... спокойно об этом говоришь.

— Юнги, ты забыл, на кого я училась? — она улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать. — Я удивлена, что ты так реагируешь...

— Потмоу что... я не привык к такому, — он закатывает глаза, но всё равно ладонями гладит чужую талию и прижимает ближе к себе. — Я... у меня нет слов. Всё. Я не хочу об этом говорить.

Юна смеется, ложится рядом и обнимает Юнги, укладываясь головой на его плече. Она такая счастливая, безумно счастливая, и он ведь тоже радуется, он тоже впервые за многое время ощутил что-то, схожее с эйфорией. Как будто всё стало светлее, птички запели за окном, и где-то сейчас появится Крестная Фея.

Необыкновенные ощущения, от которых так не хочется избавляться.

Он гладит плечо Юны, вздыхает и позволяет себе слегка улыбнуться.

— Я... люблю тебя, — говорит тихо-тихо, но она слышит.

— И я тебя люблю, — целует в шею и зевает. — Но я всё еще хотела бы поспать. У меня ужасно болят ноги...

— Спи. Сколько хочешь.

Юна улыбается, трется носом о его щеку и глубоко вздыхает.

Юнги постоянно спал один, он всегда встречал день в одиночестве. Шел в мастерскую, работал, был... обыкновенным и простым оборотнем. Но сейчас, ему не хочется возвращаться туда, где он сам кушает, сам пьет кофе и делится новостями разве что со своими работниками. Теперь, он хочет, чтобы Юна засыпала в его объятиях, чтобы она была рядом всегда.

Несмотря на то, что в её профессии чертовски много рисков, он будет оберегать, будет стараться верить, и... убьет, если хоть кто-то навредит, если кто-то оставит еще один несмываемый шрам на её теле.

Юнги сделает всё, чтобы они смогли быть вместе, и он знает, что у него всё получится, ведь... другая жизнь ему не нужна.