XVIII. Dreamcatcher.
Хани курит уже третью сигарету, сидя на капоте Мицубиши. Смотрит на речку Ханган, понимая, что редко вообще выбиралась сюда ночью, хотя вид бесподобный. Воздух всё еще пропитан летней жарой, и нет никакого намека на освежающий дождик. В теории, можно призвать хоть немного тучек, но... почему-то нет сил даже на то, чтобы заставить свои руки почернеть.
Состояние очень странное. Можно сказать, по-настоящему истощенное. Хани не помнит, когда в последний раз так рыдала, когда её так выворачивало, что она чуть ли не выплевывала собственную душу наружу. Мысли спутались, чувства казались приглушенными, а эмоции исчезли, как и желание что-либо делать.
Самая настоящая апатия. Вау. Никогда бы подумать не могла, что её нечто подобное настигнет. Смешно, ведь она столько упрекала Чонгука за его депресняки и нытье, а сама сейчас сидит и достает четвертую сигарету, жалко надеясь, что никотин поможет прийти в себя.
— Немного ли ты куришь? — раздраженно спрашивает Чонгук, сидя рядом.
Хани закатывает глаза, цыкает и нагло прислоняет огонек к кончику сигареты. Пускает дым и не хочет смотреть на вампира.
— Нет. Сколько хочу, столько и курю. Мне, может, умирать скоро...
Он цыкает, глубоко вздыхает и пальцами трет переносицу.
— Я надеюсь, ты опять шутишь.
— Шучу, конечно, — фыркает Хани, делая глубокую затяжку. — Чонгук... у меня остался день, а я... а я не получила то, чего ожидала, — говорит, закусывает щеку изнутри и смотрит вдаль, на город, пытаясь найти ответы. — Я думала, что... как только я узнаю своё прошлое, то сразу же... не знаю, со мной что-то произойдет. Может, я бы подлетела в воздух, и в меня бы вошла гигантская мощь. Может, я бы была в припадке или... не знаю, связалась бы с духами прошлого, блин, — вздыхает Хани, откидываясь на локти и смотря в небо. — Но... я не слышу голоса, у меня не появилось никаких новых сил или просветления, и что делать дальше – я не знаю. Я просмотрела целую книгу заклинаний, где есть несколько действующих, которые нам помогут, но... мне не хватает силы, мне не хватает... чего-то, — стряхивает пепел, чувствует, как волосы развиваются, несколько локонов мешают, но ей плевать. — Некоторые вообще написаны на каком-то древнем языке, который я впервые в жизни вижу. Какая ирония, черт возьми. Я оказалась потомком какой-то невьебически сильной ведьмы, каких-то древних сил, а победить какого-то старика... человека, кстати – я вообще не знаю как.
Чонгук глубоко вздыхает. Видно, что он не хотел давить или разочаровывать еще больше. Хани от него ничего и не требовала. Та ситуация, в которой они оказались – слишком необычная. Даже такой, как трехсотлетний вампир, не может подобрать правильных решений, руководствуясь, разве что, собственными чувствами и эмоциями.
Он очень долго не отвечал. Лишь слушал, тоже смотрел вдаль. Одно лишь его присутствие уже немного успокаивало и помогало справиться с тупиком, но... этого было недостаточно.
— Я... слишком много на тебя взвалил.
— Ну хоть ты не начинай...
— Нет, Хани, я прав, — хмурится и смотрит на неё, пока она всё еще не может глаз отвернуть от сверкающей луны. — Из-за меня ты оказалась в беде, из-за меня тебе грозит опасность, из-за меня ты торопишься открыть собственные силы.
Может, он и прав. Может. Не пойди она на это чертово собеседование, то никогда бы не пересеклась с ним и... не влюбилась бы так сильно.
— И? И что теперь? — она ухмыляется, делает затяжку, смотрит на пролетающий самолет. — Даже если так, то...
— Я знаю, что делать, — решительно, твердо говорит Чонгук, чем, всё же, заставляет Хани удивленно посмотреть на себя. — Хватит. Я не хочу, чтобы ты больше была замешана. Я... я соберу все доказательства, возьму твою схему, напишу речь и публично выступлю с официальным обвинением Бонхвана в убийстве моей жены. Если... не получится организовать конференцию с репортерами за один день, то я выпущу просто видеообращение. Уверен, социальные сети очень быстро...
— Нет! — Хани подскакивает, поворачивается к нему, хмурится и ловит его взгляд. — Ты... ты понимаешь, что это за собой несет? Все будут задавать вопросы, откуда у тебя доказательства. Все узнают, что ты был во всех этих заведениях, что ты самолично отыскал и принес препарат, из-за которого оборотни мучаются. Нет, Чонгук, так ты сделаешь хуже лишь себе, а Бонхван сможет выбраться чистым из воды, — мотает головой, делает две затяжки подряд и кидает сигарету на тротуар.
— Тогда, что ты предлагаешь? — хмурится, слышно, как он злится. — Просто пойдешь к нему и всё?
— Я этого не говорила, — отвечает, спрыгивает и топчет бычок.
— Ты всегда говорила, что я – жертва, но при этом сама сейчас строишь из себя долбанного героя, — упрекает старший Чон.
— Я не строю из себя героя, — ярость охватывает. Хани чувствует несправедливость осуждений, но отдаленно понимает, что Чонгук тоже переживает, что он тоже на нервах. — Я пытаюсь найти выход, нормальный, который... который не будет катастрофической ошибкой.
— И опять ты взваливаешь всё на себя, — ухмыляется Чонгук, мотает головой и скрещивает руки на груди. — Почему ты не хочешь, чтобы мы работали над этим вместе? Ты всеми силами пытаешься меня откинуть.
— Конечно, Чонгук! — не выдерживает, кричит, поворачивается к нему, сжимая ладошки в кулаки. — Я слишком сильно люблю тебя. Настолько сильно, что я готова сделать всё ради тебя.
Чонгук застыл. Хани тоже.
Осознание сказанного пришло не сразу.
Тупит взгляд, отворачивается обратно к реке, чувствуя, как щеки краснеют. Не первое признание, но почему оно ощущается таким... смущающим? Как будто всё впервые, хотя, черт возьми, они уже не раз целовались.
Хани подходит к краю моста, глубоко вздыхая. Зачесывает волосы назад, закрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями. Трет лицо, чувствуя усталость, ужасную усталость... нет, заебистость всем, что происходит вокруг. Не знает, что делать, не знает, как управлять ни чувствами, ни силой. Единственное, чего действительно хочется – сесть в машину с Чонгуком, забрать Минхо и уехать отсюда, далеко-далеко.
Вздрагивает, когда чувствует прикосновение вампира. Не услышала, когда он спрыгнул, подошел, не заметила, как он оказался слишком близко. Переплетает их пальцы, тоже смотрит вдаль и глубоко вздыхает.
— Посмотри на меня.
Сердце пропускает удар. Хани с трудом заставляет посмотреть в его красные, наполненные теплом и нежностью глаза.
Чонгук выглядел очень тронутым и очень... очаровательным. При ночном освещении моста, при уличных фонарях и фарах Мицубиши он выглядел слишком нереально. Хани всегда знала, что он красивый, милый, обворожительный, но каждый раз она запрещала себе слишком долго любоваться им.
Чонгук притягивает её ближе, вздыхает, закрывает глаза и утыкается своим лбом о её. Он сглатывает, видимо, тоже находясь в состоянии неизвестности.
Время бежит слишком быстро. Хочется остановиться, выдохнуть, взять перерыв. Так хорошо, когда они наедине, когда они просто стоят в тишине, слушают дыхание друг друга. Звуки ночного города создают приятный фон, а речка тихо-тихо колышется, позволяя почувствовать хотя бы капельку умиротворения.
— Ты представить не можешь, как я хочу тебя сейчас поцеловать, — шепчет старший Чон. — Меня ужасно раздражает то, что не тот момент; что ни тебе, ни мне сейчас не до этого; что нам надо сконцентрироваться на другом, — он глубоко вздыхает. — Я ведь тоже могущественный вампир, сильный, смышленый, влиятельный, с такими же влиятельными друзьями и связями, но... я тоже ничего не могу сделать, не могу помочь. Я слышу, что тебе страшно, слышу, что ты в растерянности, и мне не по себе от одной мысли, что я не могу облегчить твою боль, ведь... ты столько раз позволяла мне плакать, не скрывать чувств и быть собой, а я ничего не могу дать тебе в ответ, — шепчет и отталкивается, смотря прямо в глаза. Хани переполняют глубокие, яркие чувства, которые на секунду создают иллюзию, что всё в порядке. Он смотрит на её губы, вздыхает и проводит по ним большим пальцем. — Ты хочешь достать для меня солнце, а я готов подарить тебе всю галактику – настолько сильно я влюбился в тебя, Вонючка.
...что?
Что он сказал?
По позвоночнику пробегают мурашки, а сердце будто останавливается.
— Повтори, — хмурится, требует, вызывая у Чонгука лишь удивление, но затем мягкую улыбку.
— Что повторить?
— Чонгук.
Старший Чон закатывает глаза, вздыхает, ухмыляется и мотает головой, но затем поднимает взгляд, блестит ярко-красным, жгуче красным и тихо произносит:
— Я люблю тебя, Хани.
Всё тело пропускает ударную волну. Сильную, ощутимую, заставляющую дрожать. Сердце стучит так быстро, что Хани начинает практически задыхаться. Пальцами, она сжимает рубашку на груди Чонгука, смотрит в его глаза, понимая, что не может управлять ни эмоциями, ни силой. Поглощает, накрывает, выпускает.
Чувствует.
Она чувствует.
Старший Чон поднимает взгляд на небо, глаза распахиваются, но затем он говорит тихое "вау".
Хани тоже смотрит вверх.
Северное... сияние? В Сеуле?!
— Я никогда не перестану удивляться твоей силе, — выдыхает Чонгук, улыбается и любуется видом. — Интересно, как много жителей сейчас снимают на телефон? Уверен, завтра в новос..., — он опускает взгляд и тут же меняется в лице. — Твои руки. Глаза. Волосы...
Хани только сейчас приходит в себя. Смотрит на черные пальцы, на длинные когти, как у какого-то монстра, а затем берет собственные локоны и видит, как они стали в два раза длиннее. Не совсем понимает, что происходит, но отчетливо чувствует в себе нечто новое, сильное, громкое и необузданное.
Любовь.
Любовь бьет через край.
Неужели... нужно было всего лишь... почувствовать взаимность?
— Хани? — насторожено спрашивает Чонгук. — Ты меня слышишь?
— Слышу. Я... я не потеряла контроль, я..., — она рассматривает себя, как может, а затем понимает, что нельзя терять момент. Хватает Чонгука за руку и указывает на машину. — Срочно едем домой, к тебе. Сейчас же!
Чонгук мчится очень быстро, не задавая никаких вопросов. Северное сияние не утихает. По радио и в социальных сетях уже трубят о редком природном явлении. Куча фотографий, видео, хэштегов. Люди, не живущие в Корее, уже знают и репостят.
Никто не подозревает, что всему виной Хани. Хани, которая слишком сильно влюбилась.
Заходят в дом, закрывают дверь. Хани бежит в ванную, открывает краны, наполняя по самые края. Раздевается до нижнего белья, даже не думая о том, что Чонгук рядом. Ему тоже не до этого – он в немом шоке наблюдает за тем, как ведьма залазит в воду, садится в позе лотоса и выдыхает.
— Что ты делаешь?
— Ты обещаешь, что будешь рядом?
Чонгук сглатывает, садится у края ванны и берет Хани за руки. Он без страха смотрит в её черные глаза, не показывает и капли отвращения, когда трогает её морщинистые, когтистые ладони; взгляда не опускает на открытое тело, и всем своим видом говорит лишь об одном:
— Я никуда не уйду.
Он бы мог добиться от неё хоть какого-то объяснения, но Чонгук настолько ей доверяет, что просто будет делать то, что она скажет.
А Хани и сама толком не может подобрать слов, чтобы Чонгук понял. Она не понимает, откуда такой приток силы, такие изменения и четкое понятие того, что нужно делать дальше. Ей кажется, что она пробьет любую стену, что она уничтожит всё на своем пути, стоит ей лишь сосредоточиться и взять нужное направление.
Касания Чонгука будто бы открывают еще больше источников внутри. Яркие вспышки, неудержимые чувства, громкие эмоции. Безумное, странное, опьяняющее. Хочется еще и еще, ведь Хани способна выдержать в себе невообразимое количество силы!
Закрывает глаза и моментально оказывается вне тела, где-то в туманной пустоши, с разноцветными волнами, которые с легкостью унесут, если к ним притронутся. Здесь столько возможностей, стоит только захотеть.
Шаг, и она возьмет под контроль женщину-оборотня, у которой сегодня на работе был неудачный день.
Шаг, и она проникнет в сознание пожилого мужчины, которому хочется вернуться с большого Сеула в свой маленький, тихий городок.
Шаг, и она овладеет телом молодой вампирши, мечтающей наконец-то выиграть в соревновании в университете.
Шаг..., и она проникнет в сон к Пак Бонхвану, ломая преграды одним лишь касанием.
Он был готов к тому, что кто-то может забраться в его сознание, пока он спит. На нем кольца, на его теле чувствуется защита от любого существа, а в его комнате столько печатей, что любой, кто туда ступит, получит средней степени ожоги. Он годами выстраивал вокруг то, что убьет, покалечит или оставит глубокие раны.
Вот настолько он боялся. Вот настолько он ненавидел вампиров, оборотней и ведьм.
Но для Хани всё настолько просто, что любой оберег или печать, кольцо или ожерелье – всё кажется обычным мусором, пылью, которую она без особых трудов сдувает. Каждый раз, когда она пропускает сквозь себя окружающую энергию, то понимает, что... если бы в реальном мире у неё не было маяка, не было той красной нити, которая тянется от её руки куда-то назад, в туман, то она бы потерялась, она бы заблудилась и сошла бы с ума от такого наплыва.
Разве такое возможно? Разве она способна на такое только из-за того, что Чонгук признался в любви?
Хани смотрит на свою руку. Черная. Вся. Всё тело черное. Босиком, в каких-то тканях, порванных, но практически неосязаемых. Ощущение, словно она стала бестелесным духом, которого сложно просто так остановить.
Сжав руку в кулак, Хани хмурится и идет дальше. Проникает в неизвестное, но очень густое и неприятное пространство, чувствуя, как оно пытается поглотить, выплюнуть, прикоснуться или повредить, но Хани всё ни по чем.
А затем, она слышит детский голос.
Пробирается сквозь, выходит на небольшую полянку и видит, как человеческого ребенка окружили два оборотня и один вампир, того же возраста, такие же маленькие, но имеющие клыки, когти и хвосты. Они тыкают в него, толкают, в открытую издевается, говоря, что он "всего лишь человек", что он "ничего не может сделать", что он "беззащитная, мелкая мышь".
И только когда они оставляют его рыдающего на площадке, Хани понимает, что это воспоминания Бонхвана.
Они повторялись. Можно было ощутить, как его ненависть ко всем существам растет и растет, крепнет, вытягиваясь в желание уничтожить каждого, кто не такой, как человек. Всё началось с ведьмы, с убийства его матери, и цепочкой коснулось всех аспектов его жизни.
Хани видит, как он прорабатывает план, как он со всех сил старается выполнить свою мечту – убрать вампиров, оборотней и, конечно же, ведьм. С последним у него получилось превосходно. Пропаганда действовала лучше некуда, и хотя бы один слой общества он оставил там, внизу, растаптывая и используя. Ему повезло, что ведьмы пока что не стали такими же, как вампиры или оборотни, и он очень вовремя воспользовался ситуацией.
Но вот что делать с остальными?
Лиа узнала много, слишком много. Она узнала месторасположение заводов по производству опасных наркотиков, которые вызывают зависимость и скоропостижную смерть лишь у вампиров и оборотней. Людям оно не вредит, никаким образом, даже не действует на них, как наркотик, а как обычный парацетамол.
Бонхвану очень не понравилось, что его могут раскрыть, что дело его жизнь пойдет коту под хвост. Поэтому, он решил действовать, и действовать очень аккуратно.
Каким бы подлым и злым человеком он ни был, он оказался чертовски умным.
Но почему-то... умерла только Лиа, что достаточно сильно его выбесило. Ему хотелось убрать всю семью Чон, как Чонгука, так и Минхо, ведь он прекрасно знал, что глава семейства может отомстить.
Ужасно злой и разгневанный, Бонхван приказал сжечь ведьму, которая отвечала за убийство, чтобы убрать любые доказательства. Она не выполнила его задачу, значит, поплатилась сполна. Он мог убить любого, кто стоял на пути, чувствуя безнаказанность и защищенность.
До тех пор, пока не появилась Хани, которая начала помогать Чонгуку.
Неудивительно, что он захотел от неё избавиться, что он пришел на выступление, чтобы оценить опасность. Он следил за ней, за ними, как они продвигаются по делу, и помогало ему неисчислимое количество бедных ведьм, которых он держит взаперти, прямо у себя в департаменте.
Хани злится. Чувствует ужасную злость. Хватает только лишь подумать о том, как ей хочется разобраться с ним раз и навсегда, и... внезапно, она оказывается прямо у него в комнате, прямо возле его кровати, на которой он слишком мирно и беззаботно спал, повернувшись на бок.
Он так близко. Невероятно близко. И он ничего не чувствует, не слышит. Хани словно тихий, скользящий в воздухе сквозняк, что залетел через окно. На неё ничего не действует, никаких угроз она не чувствует и понимает, что ничего не мешает сделать то, что... нужно.
Сделать то, что облегчит жизнь не только ведьмам, вампирам и оборотням, но и...
Чонгуку.
Хани осознает всё, что происходит, что она делает и хочет сделать. В сравнении со встречей с Лиа, у неё не было достаточно контроля, не было достаточно сил и... чего-то еще. Но сейчас, ощущение всепоглощающей мощи, безграничных возможностей и чувство, будто она нечто большее, чем просто ведьма позволяет не отходить назад, не бросать начатое, а продолжить. До конца.
Хани вновь смотрит на свою руку. Затем, она с легкостью проникает в грудь Бонхвана, туда, к самому сердцу, чувствуя, как спокойно оно бьется. Такое старое, прогнившее, пропитавшееся самыми грязными и нечистыми намерениями, желаниями и событиями. Хани кривится, но сжимает его, резко, заставляя Бонхвана проснуться в ужасе.
Но он слишком медленный, а Хани – слишком быстрая.
Щелк.
Он застывает. Дыхание обрывается. Тело не успевает хоть как-то отреагировать, а кровь в жилах перестает двигаться. Сердце останавливается в краткое мгновение, и Хани видит, как с него вылетает душа.
Такой голод. Опять. Откуда? Физическое тело пускает слюни. Если бы у неё был язык, она бы облизнулась, с жадностью.
Хани берет в руки его душу. Она пытается вырваться, брыкается, но слишком слабая, чтобы справиться с той силой, которой обладает древняя ведьма. Не светит белым или золотым, но дымит серым и грязно-зеленым.
Несмотря на ужасное качество пищи, Хани все равно хочет её съесть. Хочет поглотить, впитать, переварить, ведь... он это заслужил, верно? Душа Бонхвана страдала, но то, что он делал для собственного душевного спокойствия и умиротворения – неправильно, грешно и отвратительно.
Всё, что он заслуживает – быть съеденным.
Хани глотает. Глотает так, будто по глотке скользит устрица, только вот вкус... другой. Больше всего напоминает имбирь с аскорбиновой кислинкой. Странно, но... голод исчезает. Хани наполняется, чувствуя, как душа Бонхвана моментально превращается в силу, работая, как топливо.
Но не успевает она хотя бы подумать, какой мощью обладает, и на что способна при поглощении такой души, как её будто откидывает назад.
Падает спиной на мокрую землю... нет, песок. Аромат моря сразу же проникает в легкие, а холодный ветер приводит в чувство. Хани трет ушибленную поясницу, замечая, что она вновь в своем теле, настоящем – без черных рук, когтей, с той же длинной волос, что была прежде.
Так. Куда она попала? Как она сюда вообще попала?
— Ты пустила такой мощный поток энергии, что не трудно было тебя отыскать, — звучит молодой женский голос, и Хани замечает перед собой девушку. Она в черном, легком платье, стройная, вытянутая, с рыжими, завязанными в косы волосами и... рогами? Как у козла.
— Такое бывает очень редко, чтобы одна из нас влюблялась настолько сильно, — появляется вторая, в таком же одеянии, но с белыми, короткими волосами и рогами, как у барана.
— Еще и вампира! — третья возникает прямо из воздуха, эмоционально жестикулируя. То же платье, только волосы длинные, черные, а рога, как у оленя – высокие и длинные. — Подумать только! Ты же душу с него не вытянешь!
— Перестань, — машет рукой рыжая. — Она ведь влюбилась не из-за души. Она... просто влюбилась.
— Чувства всегда творят с нами чудеса, — нежно улыбается беловолосая.
— Так. Стоп, — Хани поднимает ладони, обращая на себя внимания. — Что тут происходит? Где я? Кто вы?
Женщина с оленьими рогами ухмыляется и переглядывается с остальными. Рыжая подает руку, помогая Хане встать. От них веет чем-то родным, приятным, чем-то, что вовсе не отталкивает, а наоборот – притягивает.
— Ты убила, милая, — говорит беловолосая. — Впервые в жизни, ты убила человека, впитала его душу, сожрала его сердце. Ты стала одной из нас, полноценно и навеки, — торжественно произносит, сложив руки замком.
— Поздравляем! — кричит брюнетка и начинает хлопать в ладоши вместе с остальными.
Что за...?
Хани хмурится, не догоняя. Это какая-то шутка?
Но беловолосая сразу же берет её за ладошку и ведет куда-то по берегу, пока остальные две девушки идут следом, босиком ступая по мокрому песку.
— Когда ведьма совершает свое первое убийство, мы приходим к ней, — объясняет с бараньими рогами, всё еще не говоря своего имени. — Ковен древних ведьм. Мы проводим ритуал, который позволяет контролировать собственные силы, а также наделяем определенными знаниями.
— Ковен древних ведьм? Что?
— Знаю-знаю, ты ничего не понимаешь, — на плечо опускается рука брюнетки. — Как и все, кто был тут до тебя и после. Но наша с тобой встреча неизбежна!
— Ты, Хани, убила во благо, — перед ней появляется рыжая, которая идет задом, но смотрит прямо в глаза. — Ты убила не из-за кровожадности, как некоторые... но из-за того, что ты очень сильно влюбилась.
— Так сильно, что была готова на всё, ради него, — улыбается беловолосая. — Даже на то, чтобы умереть.
Хани сглатывает. Перед глазами сразу рисуется Чонгук. Она смотрит на свою свободную ладонь, чувствуя его прикосновения и замечая всю ту же красную нить. Он всё еще сидит с ней в ванной, не отпускает её, ждет. Она чувствует столько энергии, даже здесь... где бы она ни была.
— Может... Может, да, — облизывает губы и слышит, как все три ведьмы хихикают.
— Но... ты должна помнить, что не должна позволять себе быть ослепленной силой, — поучительно говорит беловолосая, всё еще не отпуская. — Нет-нет-нет. Ты не должна быть такая, как твоя мать.
— Но папа сказал...
— Твой папа был точно таким же, как и ты, — ухмыляется брюнетка. — Влюбился. Слишком сильно, не видя, что она... жаждет большего, жаждет непозволительного могущества.
— Она осквернила нас, древних, использовала силу совсем не так, как стоило бы, — кивает рыжая. — Пойми. Та запись, что ты увидела – только лишь часть прошлого твоих родителей.
— Заклинание... сработало не так, как надо, — говорит брюнетка. — Твой папа не был колдуном, как и Бонхван. Он был обычным человеком, и он очень сильно любил и тебя, и твою мать, — она тяжело вздыхает и скрещивает руки на груди.
— Он взял кровь твоей мамы, но... неправильно прочел заклинание, — рассказывает беловолосая, вспоминая. — Он оставил часть души не своей... но... твоей мамы.
— Не часть. Ты тоже, походу, не сильно хорошо знаешь заклинания, — ухмыляется девушка с оленьими рогами. — В тебе была проекция твоей мамы, которая после северного сияния тебе уже не понадобится.
— Я... ничего не понимаю, — Хани касается пальцами виска, хотя голова не болит, но количество информации сбивает с толку. — Как... почему? Почему я больше её не услышу?
— Тебе просто больше не нужно, — жмет плечами рыжая. — Ты достигла пика своей силы, связалась с нами. Дальше – только твои решения.
Хани облизывает губы, хмурится и замечает, как они подошли к костру, высокому, горящему. Ветер развивал языки пламени, но почему-то он не уничтожал огонь, а только лишь позволял расти.
Осознание финала немного странное. Почему-то кажется, что после смерти Бонхвана всё не закончится. После того, что она узнала о себе, чего достигла, что признала и приняла – не является завершающей точкой.
— Хани, — вздыхает беловолосая, крепко сжимает ладонь, заставляя посмотреть на себя. — Ведьмы уже очень давно пытаются обрести свободу. То, что ты убила основателя департамента, который мучил таких, как мы, и пользовался нашей силой в своих целях – похвально.
— Не думай, что ты поступила жестоко, — мотает головой рыжая. — Ты поступила так, как нужно было. Так, как любая другая из нас сделала бы.
— Но этого мало, — добавляет брюнетка.
— Смотри, — беловолосая дергает за руку и указывает пальцем на костер.
Из пламени возникают силуэты, картинки... какая-то женщина, вся в белом, с белыми волосами, ресницами и бровями. Альбинос. Та самая!
Хани не успевает сказать, что знает её, и остается с открытым ртом, когда видит, как она заходит в комнату к Бонхвану, как она закрывает рот рукой и спускается вниз, падая. Почему-то плачет... почему?! Хани не может ощутить эмоций, не может понять, огорчена она или... счастлива?
— Ведьма, которая помогала вам с Чонгуком – пошла на большой риск, — кивает брюнетка, тоже наблюдая за картинкой в костре. — Бонхван мог понять, что она рассылает вам доказательства, что она связывается со всеми, кто потенциально может передать вам информацию, но...
— Она всё равно пошла на это, ведь... видела, что происходит. Там, в департаменте, — говорит с бараньими рогами.
— И она не хотела, чтобы ты оказалась там же, где и она, — выдыхает с козьими, улыбается и проводит рукой в воздухе, заставляя огонь впитать силуэты. — Сейчас она свободна. Сейчас она перейдет к следующему шагу.
— Покажет департамент изнутри. По-настоящему, — скалится брюнетка.
— Всем, — кивает рыжая. — Она покажет всем, что он делал с ведьмами, что они, на самом деле, не такие, ведь многие скинут его убийство на кого?
— На ведьму, — выдыхает Хани.
— Именно! — вскрикивает с оленьими рогами. — Так что она покажет общественности его настоящее лицо.
— И многие ведьмы восстанут, — величественно говорит беловолосая, поднимая руку в небо. — Выйдут на публику, покажут, что нас очень много, и что мы не такие страшные, какими нас представляют.
— Вампиры с оборотнями добились мира, так... чем мы хуже? — жмет плечами рыжая.
— У них тоже был нелегкий путь принятия, — кивает брюнетка. — Но, если они добились, то и мы сможем!
Они начали смеяться, ведьма с оленьими рогами взяла за вторую руку, а рыжая подхватила ладонь беловолосой, и они потянули Хани в пляс, вокруг костра. Они прыгали, кричали, свистели, но Хани всё еще пока не могла полностью проникнуться их настроем, хотя... она им верила, с чего-то верила, что всё будет так, как скажут древние.
Они останавливаются, всё еще держатся за руки и смотрят на костер.
— Знаешь, почему у тебя всё так легко получилось? — спрашивает брюнетка, но взгляда не отводит от дикого огня.
— М-м... потому что я – потомок древних ведьм? То есть... вас?
— Не-а, — мотает головой беловолосая, и кажется слишком счастливой. — Дело в другом!
— Ты, Хани, выполнила самую главную цель Чонгука, не позволяя ему испачкаться, — с улыбкой отвечает рыжая ведьма. — Ты отомстила. Ты убила того, кто убил его жену, кто убил мать Минхо.
— Как мы и сказали – ты готова была на всё ради него, а для нас, ведьм, подобные чувства... сильные и взаимные, насыщают и позволяют идти на любые подвиги, — мечтательно вздыхает ведьма с бараньими рогами. — Это так... вдохновляюще.
Хани чувствовала, как физическое сердце стучит громко и быстро. Отчего-то, она смутилась. Разве её любовь настолько сильна? С одной стороны, она очень рада, что их с Чонгуком связывают столь великие чувства, но с другой стороны...
Она готова на всё ради него. Не слишком ли это... жалко и отчаянно?
— Нет-нет-нет, — хмурится брюнетка, мотает головой и встает прямо напротив Хани, сурово смотря в её глаза. — Даже не думай об этом!
— Твоя любовь взаимна. Если бы не была, то никаких бы сил и не было, — жмет плечами беловолосая. — А он... любит тебя, и готов на всё ради тебя.
— Та в такого вампирчика сложно не влюбиться. Да? — ухмыляется брюнетка и смотрит почему-то на рыжую, но та слегка кривится.
— Мне больше по душе его друг, — как-то странно улыбается и смущенно хихикает, словно ей не больше шестнадцати лет.
— Какой?! — оживает беловолосая. — Тот, который помощник?
— Не-е-ет. Другой, — она мечтательно смотрит на костер. — Такой... красивый, с низким голосом.
— А мне как раз тот, по-солиднее, — кивает ведьма с оленьими рогами. — Как же жаль, что он вампир. Был бы человеком, может, встретилась бы с ним... на пару часиков пошла бы к вам в мир.
— Нам нельзя! — с упреком говорит беловолосая.
Брюнетка фыркает, а затем расстроено вздыхает.
Они были очень... странными, как для ковена древних ведьм. Вели себя слишком по-детски, слишком обычно, но, наверное, не стоило ожидать чего-то пафосного. Хани впервые общается с ведьмами напрямую, и ей безумно нравится их компания.
— Не переживай, — улыбается рыжая и обнимает Хани, прижимаясь с боку. — Мы увидимся еще!
— Ты же, всё-таки, древняя, как и мы, — кивает с бараньими рожками. — Главное, не превращайся в свою маму, и после смерти ты попадешь к нам.
— Нас очень много, на самом деле, просто обычно мы занимаемся ритуалами и шабашом, — задумчиво говорит брюнетка. — Как самые первые в нашем роде.
— Стоп. Стоп-стоп, — Хани хмурится и смотрит каждой в глаза. — После смерти я попаду... сюда?!
— Ну... у тебя будет выбор, — жмет плечами с оленьими рожками. — Либо сюда, либо... переродиться.
— Есть еще вариант полного исчезновения, но... такой участи постигают разве что такие ведьмы, как твоя мама, — рыжая забавно кривит личико. — Но... есть и такие, которые... м-м...
— Слишком сильно страдают, — выдыхает беловолосая и смотрит на Хани с каким-то сожалением.
— Мы не может больше поведать твою судьбу. Так что... решим, когда встретимся, — подмигивает брюнетка, но что-то подсказывает, что Хани выберет вовсе не участие в их ковене.
И прекрасно понятно почему.
Сглатывает, кивает и глубоко вздыхает. Смотрит в небо, что покрыто тучами, затем на море. Здесь действительно уютно и хорошо. Можно было бы остаться прямо сейчас, но Хани хочет обратно.
— Хани, — говорит рыжая и берет её лицо в свои ладошки. — Не позволяй другим узнать, что ты – потомок древних. Ведь... несмотря на то, что ведьмы сейчас станут свободными, процесс их... внедрения в социальную жизнь будет не таким уж простым и быстрым, — с грустью объясняет и опускает руки. — Законы, правила, обучение, угрозы... придется пройти большой путь, чтобы, наконец-то, стать свободными.
— Нас будут преследовать, буду вести незаконную охоту, — хмурится брюнетка. — Но... таких будет мало. Больше будет таких, как твой Чонгук, который поддержит и поможет любой ценой.
— Вампиры и оборотни встанут на нашу сторону, — уверенно говорит беловолосая. — Но с людьми будет намного сложнее.
— А если... а если я сделаю заявление? Скажу, что я ведьма? — вопросительно смотрит на ковен, но те лишь мягко улыбаются.
— Нам нужно закругляться, — девушка с козлиными рогами берет за руку и притягивает ближе к костру. — Нужно провести ритуал.
— Но...
— Милая, мы не можем дать тебе ответов, — брюнетка выглядит слегка виновато, ведь ничего не может сделать. — Единственное, что мы можем тебе сказать...
— ...что всё будет так, как захочешь ты, — закончила рыжая.
— Ты древняя, Хани. Помни об этом, — подняв указательный палец, напомнила беловолосая. — Ты же не задумывалась, почему у тебя всё так хорошо получается? М? Почему Юнги заприметил именно тебя и решил обучить?
— Почему Намджун взял на работу, несмотря на твоё ужасное резюме? — спрашивает с оленьими рогами.
— Почему тебя так легко взяли в театр, хотя у тебя не было никакого опыта? — наклоняя голову, интересуется рыжая.
— Почему вы не смогли пройти прослушивание, тогда, в клубе? — вновь говорит брюнетка.
— Почему вы смогли добыть всю нужную информацию? — улыбается с бараньими рожками.
— Почему всё получается? Всё, что ты хочешь? — ведьма с козлиными рожками заводит руки за спину и подходит ближе.
В голове проносятся воспоминания, как будто их поставили на быструю перемотку, отключая звук. Вот она становится механиком, вот она на собеседовании с Намджуном, вот она в театре, вот они проваливают прослушивание в клубе.
Ведь вправду. Всё шло слишком гладко. Чего бы Хани не хотела, всё сбывалось.
— Потому что я... древняя?
— Умница, — говорят в один голос и вновь забавно хлопают.
— Так, всё! Мы слишком много болтаем! — с упреком говорит брюнетка. — Ты готова, Хани?
Все три ведьмы встают перед ней, протягивают ей ладошки, приглашая к обряду. Улыбаются, красивые, непостижимо прекрасные и удивительно дружелюбные.
Хани вздыхает, полностью доверяя им. Позволяет взять себя и вновь пуститься танцами вокруг костра.
Ведьмы вели её, пели песни, кричали, хохотали, полностью отдавая себя обряду. Они позволяли своей энергетике проникнуть в новую, молодую ведьмочку, окутывая чудесной аурой и космическими потоками. Они поднимали руки к небу, падали на колени и призывали Вселенную принять её, чтобы она стала одной из них, навеки вечные.
На Хани надевают венок. Заставляют прочувствовать момент, насладиться весельем и беззаботностью, силой и природой, небом и землей. Заставляют кричать в ответ ветру, ощущать песок ногами, втягивать запах моря и превращаться в нечто неосязаемое, но могучее и волшебное.
То, что всегда вырывалось наружу, теперь обрело форму, и Хани может почувствовать, как берет собственную тьму и свет под контроль. Как ведьменская магия будто впитывается в её руки, вены, кости, превращаясь в полноценную часть не только тела, но и души.
Ведьмы смеются, не останавливаются, кружатся, а затем ведут в море.
Стоило Хани лишь коснуться ногой воды, как она тут же возвращается, резко втягивая в себя воздух и подскакивая.
— Хани, это я! — Чонгук тоже встает вместе с ней, не обращая никакого внимания на воду, которая вылилась за края ванны. — Тише! Дыши!
— Чонгук! — она кричит, хватает его за локти, хмурится, чувствуя, как она вернулась к своему прежнему, человеческому виду. — Я... я..., — сглатывает, жмурится, торопится рассказать.
— Что? Что случилось?
— Я... я убила... я убила Бонхвана.
Смотрит в его глаза, видит яркое изумление. Он застывает, хмурится, открывает рот и чуть наклоняется. Чонгук щурится, осматривает лицо Хани, окидывает взглядом руки, волосы, затем вновь светит бордово-красным.
Он не верит. Не может поверить.
— Что? — тихо спрашивает.
— Я убила его, — шепчет в ответ. — Убила.
— Ты должно быть шут...
— Нет, — обрывает его, мотает головой и крепче сжимает руки, заставляя поверить. — Я не шучу. Я убила Бонхвана. Я встретилась с ковеном древних ведьм и..., — её взгляд падает за спину Чонгука. — Эм... откуда здесь столько котов?
Старший Чон вздрагивает, оглядывается. Он тоже удивлен. Он тоже не понимает, как они забрались в дом, и почему сидят так спокойно и послушно, как будто они здесь живут. Но для Чонгука они представляют меньшее из того, чему по-настоящему нужно удивляться.
— Погоди, — он вновь смотрит на Хани. — Ты... действительно убила его?
Хани злится, рычит и вылазит из ванны.
— Пошли. Нам нужно включить новости. Быстрее!
Хватает ближайшее полотенце, вытирается им находу, даже не думая о том, чтобы что-то накинуть на себя. Чонгук идет следом, стадо котов, подняв хвосты и мурча, рысью бегут за Хани и запрыгивают вместе с ней на диван.
Берет пульт, нажимает на кнопку и сразу же включает новостной канал, где ведущая говорит о...
— Экстренная новость! Сегодня, в три часа ночи, нашли мертвым в своей спальне Пак Бонхвана, владельца и управляющего Департамента по Ловле Ведьм.
The End of PART II.