The Rhythm Of The Night

В зале не так уж и много людей, как предполагалось. Родители, тренера, возможно, бабушки и дедушки или няни, как, например, Хани.

— Странно. Я думала, будет больше зрителей.

— По фехтованию обычно закрытые турниры, — жмет плечами Чонгук, неся сумку с экипировкой Минхо, который шагал рядом. — Да и, я тут не единственный известный человек. Никто не хочет слишком много глаз, а уж тем более репортеров. Хватило того, что было на шахматах, — хмурится, не с шибко огромным удовольствием вспоминая, как его сына завалили вопросами и вспышками от камер.

— Тоже правильно. Хоть дети меньше нервничать будут.

— Ну, что, чемпион? Пойдешь переодеваться? — Чонгук улыбается, смотря на Минхо, который глубоко вдыхает и выдыхает через рот, кивая. — Так, что я тебе говорил? М?

— Главное участие, а не победа.

— Верно. Теперь топай, — Чонгук протягивает сумку с формой и наблюдает, как его сын направился в раздевалку.

Не только Минхо нервничал – каждый ребенок, который пришел на соревнование, обрывисто дышал, топал ногой, то и дело поправлял форму или искал поддержки у взрослого.

Не хотелось много внимания, поэтому Чонгук с Хани заняли пару мест на небольшой, полупустой трибуне, но кто-то из родителей все равно подходил, чтобы поздороваться и узнать, как дела. Старший Чон появился на тренировке лишь однажды по счастливой случайности, когда у Хани была важная репетиция, поэтому он изъявил желание сопроводить Минхо, заодно и понаблюдать, как его сын справляется.

Однако, многие молодые мамочки или няни не удержались, чтобы пропустить известного владельца SSS мимо себя, хотя с няней Минхо они виделись почти каждую тренировку, но сегодня не удосужились даже поздороваться.

Мда уж. Ревности нет, но злость есть. Как им не стыдно подкатывать к вдовцу, когда у самих есть мужья? Позорище.

Лучше проверить, как там Минхо, пока Чонгук занят принудительным общением и нежными улыбками. Всё-таки, Хани намного лучше знает способности младшего Чона, и как же сильно он может переживать.

Дети о чем-то общались между собой в раздевалке, и сложно было избавиться от подлого желания подслушать.

— ...на День Рождения, придешь?

— Не знаю. Если папа отпустит.

— А ты с ним пришел, да?

— Угу.

— Блин, твой папа такой классный! Мой вообще даже не знал, что у меня сегодня турнир.

— У меня вообще только бабушка пришла.

— А мой уехал в командировку, как будто специально.

— Мой тоже очень часто уезжает. Я считаю, мне повезло, что он сегодня тут, — слышно, что Минхо улыбается, но никакого облегчения нет.

— Я впервые вижу твою няню... Хани, да? С твоим отцом. У них вообще нормальные отношения? — с подозрением спрашивает Николь, примерно того же возраста девочка, что и Минхо. Вроде бы, она дочка владельца сети ресторанов в Сеуле.

— Эм... наверное, да. Мне кажется, что да. А что?

— Да ничего. Просто... у меня тоже когда-то была няня, молоденькая такая, из Европы. Спустя три месяца её уволили, а мои родители конкретно скандалили.

— Это ты к чему клонишь? — спрашивает другой мальчик, кажется, Итсуки, который, кстати, тоже пришел с няней. В связи с тем, что он японец, ему помогают адаптироваться, но с корейским у него и так всё замечательно, хоть и проскакивает моментами акцент.

— Да к тому, что ваши, так называемые, гувернантки могут быть причиной развода у родителей. Мне повезло, у меня мама с папой всё решили, но я вас так... предупреждаю, что у них особый талант разрушать семьи.

— Ой, ты опять включаешь в себе зануду, Николь, — возмущается Итсуки. — У Минхо и так мамы нет. Ой... прости, Минхо.

— Всё нормально, — он тяжело вздыхает, но не реагирует так остро, как того ожидали другие дети. — Но... я не знаю. Странно воспринимать Хани, как... маму. Она мне как друг.

— А если они с твоим папой поженятся?

Хани не заметила, как практически перестала дышать и застыла, смотря в одну точку и внимательно слушая.

Несмотря на свою влюбленность, она не думала так далеко, не могла позволить себе хотя бы представить нечто подобное. Но если до сегодня её волновали этические и моральные вопросы касательно возможного совместного будущего с Чонгуком, то теперь возник еще один недоработанный пунктик.

Как к этому будет относиться Минхо?

Он слишком долго не отвечал. Наверное, все дети уставились на него, ожидая, что же выдаст один из самых тихих, но талантливых мальчиков в их группе. Все любили Минхо, хоть и с некоторыми у него бывали конфликты, поэтому не подгоняли и, возможно, пожалели о заданном вопросе.

— Не знаю. Я не знаю. Я никогда... не думал об этом. Хани для меня как старшая сестра. Наверное, будет странно, если они с папой вдруг... поженятся, — он звучал неуверенно, запутано, растеряно. Минхо не был готов к ответу.

— Хани классная, — говорит Николь, — но они с твоим папой очень разные.

— Ты так думаешь?

— Угу. Во-первых, она – человек, а он – вампир. Во-вторых, мне она кажется менее... м-м... в общем, по уровню образования она уж точно не дотягивает, даже до моей мамы, — Николь не хотела обидеть, но жестоко говорила истинную правду. — Да и, например, моя мама не позволяет себе так общаться с мужчинами, как твоя Хани. Твой папа истинный джентельмен, а она...

— Хани хорошая, — в голосе Минхо появилась легкая обида, даже раздражение, от чего сама Хани поджала губы, дабы не заулыбаться. — Ты даже не видела, как она ведет себя с моим папой, а уже осуждаешь.

— Я не осуждаю! Я анализирую.

Уж слишком умная девочка. Умная и противная.

— Не знаю, я был бы рад, если бы у меня была такая же чувиха, как Хани, — говорит Итсуки. — Она прикольная. С ней, по крайней мере, не скучно, как с моей старшей сестрой, которая только и трындит о том, как же круто работать банкиром, — он изображает что-то на подобии рвоты.

— Твоя сестра практичная.

— Нет, Николь, моя сестра, как и ты, самая настоящая зануда.

— Ребят, не хочу вас прерывать, но у нас осталось 10 минут до первой дуэли, — вмешивается еще одна девочка, останавливая беседу.

Дети согласились, что пора закругляться и стали потихоньку двигаться в сторону выхода, из-за чего Хани пришлось отскочить на несколько метров и сделать вид, как будто она только подходит к раздевалке и совсем ничего не слышала из разговора.

На самом деле, не хочется портить себе настроение еще больше. Она знает, что им с Чонгуком не быть вместе, но с каждым днем причин отказаться от любых чувств к старшему Чону становится всё больше и больше, и от этого нихера лучше не становится.

— Хэй, ну что? Готов? — улыбается и смотрит на Минхо, который потупил взгляд и переглянулся с Николь и Итсуки. Те, в свою очередь, ничего не изобразили, но дали немую клятву, что никому и ничего не расскажут.

— Д-да. Да, готов.

Да уж, не очень хороший настрой. Мало того, что он и так не может успокоиться и не думать о проигрыше, так еще теперь друзья нагрузили не самыми легкими темами для рассуждения.

Хани не знает, что она чувствует, кроме как скрипучей грусти и прежнего, пресного смирения. Приятно, что Минхо её защищает, что она ему дорога, но его сомнения касательно хотя бы теоретической возможности о женитьбе отца с няней заставляют отпрыгнуть на несколько ступенек назад, оставляя любые попытки подняться к желаемой цели.

Нельзя его винить, Хани и не может. У неё связаны руки, поэтому остается разве что быть хорошим другом и помогать Минхо справиться с любыми трудностями.

Приседает напротив, сжимает ладонью плечо и заставляет посмотреть прямо в глаза.

— Слушай, я знаю, что ты очень боишься разочаровать своего отца, — Минхо вздрагивает и сглатывает, крепче сжимая маску для фехтования. — Он впервые за долгое время будет за тобой наблюдать, как ты сражаешься, и, конечно же, ты нервничаешь.

Он вздыхает так, будто выпускает пар, будто радуется, что его хоть кто-то раскусил.

— Он говорил, что победа не главное, но ведь он всегда и везде побеждает.

— Да ладно? Даже в гонках на приставке? — ухмыляется, вспоминая, как обыграла его в двух заездах. — Я уверена, что в тех же шахматах Намджун будет намного лучше, — Минхо смеется, кивает, немного расслабляется и жмет плечами. — Всегда найдется кто-то, кто лучше, и не надо сравнивать себя с папой, хорошо?

— Да. Да, хорошо.

— Ты помнишь все команды, да?

Хани с Минхо поворачивают взгляд на высокую, блондинистую женщину, которая разговаривала с Николь и поправляла ей экипировку.

— Да.

— Ты обязательно победишь, милая! Держи спинку ровно, слушай команды и помни, что ты моя золотая куколка! И не забывай, что твой противник, такой же ребенок, как и ты, так что будь доброй, вежливой и сдержанной.

— Да, мама.

Хани хмурится, закатывает глаза и смотрит на Минхо так, будто только что посмотрела не самое удачное ток-шоу по телевизору. Тот поджимает губы, пытаясь не засмеяться, когда его няня начинает кривляться и пародировать маму Николь, карикатурно хлопая глазками и чересчур пафосно жестикулируя.

— "Такой же ребенок, как и ты". Нет. Минхо, уничтожь своего противника так, как Халк уничтожил Локи в Мстителях, понял? — щурится, смотря на младшего Чона, который, всё же, смеется, кивает и сжимает ладонь в кулак, как будто он собирается кого-то ударить.

— Минхо крушить, Минхо ломать.

— Отлично!

— Так, чему ты учишь моего ребенка?

Над ними стоит Чонгук, который, как обычно, хмурится и с подозрением поглядывает на Хани, и она моментально подрывается не потому что ей страшно, а потому что ей становится не по себе, когда он смотрит на неё сверху вниз.

— Я учу побеждать.

— Ну, да, ты же у нас победитель по жизни, — фыркает и закатывает глаза.

— В смысле?! Я не поняла, ты меня оскорбил или похвалил?

— Ну что, Минхо, готов?

— Не уходи от ответа.

— Да, пап, готов, — он смеется, надевает маску и чувствует намного больше уверенности и намного меньше напряжения. — Спасибо, Хани.

Все участники турнира покидают трибуны, двигаются змейкой к тренеру, который дает последние наставления. С другого конца зала стояла точно такая же группа детей, но с другой школы по фехтованию.

— Ты сможешь сегодня побыть с ним?

— Ты не останешься?! — хмурится и смотрит на немного задумчивого Чонгука.

— Я буду до самого конца соревнования, но потом не смогу поехать домой, — он засовывает руки в карманы джинс и перемещает взгляд на озадаченную Хани. — У меня кое-какие дела... работа. Ты же сегодня свободна?

Тяжело вздыхает и скрещивает руки на груди.

— Да, но только если у тебя действительно работа.

— Хани, даже если бы я и захотел пойти развлечься, то я бы так и сказал, — ухмыляется и явно забавляется строгой и недовольной няней. — У меня очень много дел. Я с трудом смог отыскать минутку, чтобы прийти на турнир.

Ничуть не злится, но крепче сжимает собственные руки. Очень хочется прикоснуться и увидеть, чем Чонгук на самом деле занят. Прошлый раз он тоже прикрывался работой, не говорил, что у него происходит в жизни. Сейчас тоже так?

— Я понимаю, и Минхо очень рад, что ты пришел.

Чонгук улыбается, смотрит на своего сына, вновь источает бесконечную любовь и безграничное тепло. В нем столько гордости, словно ему вообще все равно, какое место займет Минхо и займет ли вообще. Чонгук стал менее требовательным, ведь стал больше времени проводить с единственным близким членом семьи, который у него остался.

Чон Минхо получает серебро, заняв второе место, и радуется сильнее, чем Николь с золотой медалью на шее.

...

— Я так устал.

— Поэтому тебе пора чистить зубки и ложиться спать, — предлагает Хани, пока моет посуду после небольшого праздничного ужина на двоих. — Папу не жди, он вообще может завтра прийти.

— Да-да..., — Минхо широко зевает и слазит со стула. — То есть, ты останешься на ночевку?

— Придется, — ухмыляется и выключает кран. — Беги в душ, я скоро приду к тебе.

В доме стало намного лучше спустя полгода. Ощущалось меньше грусти, тьмы и безмолвного траура. Гостиная наполнялась фотографиями на стенах, растениями в углах. Белый ковер на полу и крохотные статуэтки на столе добавляли особого шарма и уюта. Приставку переместили к плазме вместе с дисками, коробочки от которых аккуратно стояли в ряд.

Практически во все Хани уже сыграла, но не могла победить Минхо ни в одной, даже в гонках. Зато с Чонгуком было довольно просто разобраться.

Учитывая, что она не раз оставалась на ночевку из-за сверхурочной работы старшего Чона, для неё выделили целую комнату, хоть и Чонгук настаивал на том, чтобы она спокойно пользовалась его кроватью, но... ха-ха, она лучше будет спать на полу, чем в простынях и подушках, которые насквозь пропахли одеколоном вампира, к которому она испытывает необъяснимо сильные чувства.

В комнате у Минхо тоже стало поживее. Первое, что бросается в глаза – тот самый набор Лего, который ему подарил отец на Новый год. Звезда смерти стояла на тумбочке у окна, забрав триумфальное место у самой фигурки Тони Старка. Точно уже и не вспомнишь, сколько семейство Чон собирало конструктор, но за неделю они справились, чему Минхо был несказанно рад.

Забавно, что Чонгук оставил ДеЛориан себе, поставив собранную машину прямо на рабочем столе у себя в кабинете, где декором обычно служат либо кораблики ручной работы, либо керамический горшок с искусственной пальмой, но не Лего. Также, он оставил подарок от Намджуна – фигурку своего персонажа, которая стояла с противоположной от ДеЛориана стороны.

Интересно, как обустроен его кабинет в компании? Вряд ли там столько же, по сути, детских вещей. Даже не детских, а гиковских.

Хани всегда подозревала, что в глубине души Чонгук самый настоящий задрот.

— Тебе включить кондиционер? — спрашивает, пока Минхо ложиться в кроватку.

— Если можно.

— Только ненадолго. Ты же знаешь, что твой отец со мной сделает, если ты заболеешь, — нажимает на пару кнопок, чтобы по комнате пошел прохладный воздух, и садится рядом с Минхо, который снял очки и протирал глаза. — Я не уйду, пока папа не вернется.

— Угу. Спасибо, — он укладывается поудобнее, тяжело вздыхает и задумчиво смотрит в потолок. — Слушай, Хани... а как ты вообще относишься к папе?

Вопрос вполне себе ожидаемый, но и в то же время неожиданный. В голове нет правильного ответа, голос всё еще молчит, словно не хочет хотя бы дать малейшей подсказки.

Сказать правду? Соврать? Сменить тему? Хани не знает.

— Откуда такие вопросы? — ухмыляется и пытается вести себя непринужденно.

— Да так... стало интересно. Мне кажется, у вас хорошие отношения.

— Можно и так сказать, — жмет плечами, почему-то вспоминая, как Чонгук назвал Хани частью своей семьи. — В любом случае, я его не ненавижу, и он меня, я надеюсь, тоже.

— А ты... эм..., — он крепче сжимает края летнего одеяла, хмурится и тяжело вздыхает. — В общем... если бы Вы с папой... были вместе, ну... как, эм... пара, то... у нас были бы прежние отношения?

— Воу-воу, молодой человек, — смеется так, будто Минхо сказал лучшую шутку в мире, радуясь своим актерским способностям. — Ты вообще с чего вдруг взял, что я буду встречаться с твоим надоедливым и очень противным папкой?

— Не знаю, — он кратко улыбается, но облегчения в голосе после услышанного не чувствуется. — Я просто так подумал, что если бы у папы появился кто-то... другой, кого я вообще не знаю. То есть, ну... если бы была такая ситуация, что он привел бы незнакомую... женщину или девушку домой и сказал, что она будет моей новой мамой..., — он вздрагивает, покрываясь мурашками, и кривится. — Странные чувства, о которых мне не хочется думать.

Он как будто продумывает новый ход в шахматах, такой, который привел бы его к победе. Минхо – очень умный мальчик, и он прекрасно понимает, что его отец не может быть всё время один. К тому же, он наверняка продумал всевозможные варианты исхода событий, но не знает, как нужно на них реагировать, что предпринимать и как справляться с неизбежным.

— Твой папа слишком сильно занят, чтобы кем-то интересоваться, — решает ничего не скрывать и вести себя с Минхо, как со взрослым человеком, и, судя по его заинтересованному взгляду, он очень рад этому. — У него не хватает времени на тебя, а тут еще и какая-то женщина должна появиться. Нет, Минхо, он..., — сглатывает, закусывает щеку изнутри и отворачивается. — Он всё еще любит твою маму, он любит тебя. У него нет места для другой и никогда не будет.

Хани очень пытается не выдать себя, но сжимающая изнутри боль сама прорывается наружу.

И Минхо это видит.

Он садится, обняв свои колени, сцепляет ладони в замок и смотрит куда-то перед собой. Моментами, он так сильно похож на Чонгука, что не может не вызывать улыбку.

— Даже для тебя?

Сердце пропускает удар, а брови дергаются от удивления.

— Что?

— У папы ведь есть место не только для меня и мамы, но и для дяди Намджуна, для всей его большой компании, для друзей и даже ДеЛориана, — такие забавные и по-детски невинные вещи говорит таким серьезным тоном. — Значит, должно быть и для тебя.

— Почему... почему ты вообще такое говоришь, Минхо? Мы с твоим отцом просто очень хорошие друзья. И, вообще, тебе пора спать, — проверяет время на телефоне, замечая, что уже почти десять вечера. — Ты сегодня и так хорошо поработал, так что не грузи себя, — аккуратно кладет руку на его плечо, заставляя лечь, и Минхо послушно опускается, но всё равно задумчиво смотрит на Хани, замечая, что та пытается резко закрыть тему.

— Тебе ведь нравится мой папа, да?

Блять.

Хани сглатывает, застывает с улыбкой на лице и пытается отреагировать так, как нужно, пытается включить тот же заливистый смех, но ничего не выходит. Минхо смотрит слишком пронзительно, будто видит её насквозь.

Скажи правду.

Нет, не может.

Минхо достоин знать правду.

Никто не должен знать правду.

Будь честна с ним.

Будь честна с собой.

Хани вздыхает и выпрямляется, смотря себе под ноги. Не покидает чувство вины, такое щемящее и уничтожающее.

Минхо очень ей дорог. Очень. И последнее, что она хочет делать – терять его.

Но... он также не достоин вранья. Он ведь так хорошо относится к Хани, он такой открытый, честный, искренний, всегда обращается за помощью, практически ничего не скрывает и делится буквально всем, что только в его жизни происходит.

Он мог и не говорить про то, что было в раздевалке, мог даже не заикаться, а просто закрыться в себе, как он раньше и делал. Но, несмотря на всю серьезность и, возможно даже, неловкость, Минхо всё равно первым заговорил.

Что делать?

Что ей делать?

— Минхо, тебе пора спать.

— Но...

— Я буду в гостиной, — встает, улыбается и выключает свет. — Спокойной ночи.

Убежала. Она просто взяла и убежала.

Трусиха и грубиянка.

Не очень приятно, но Хани даже согласна.

Выходит на улицу, закуривает, радуясь никотину, который начинает успокаивать разве что через три-четыре затяжки. В голове сплошной хаос, руки дрожат, поэтому она заново хватается за кулон и закрывает глаза.

Почему так тяжело? Почему вообще всё это происходит, черт возьми?

— Опять курим?

— Какого...?! — Хани вздрагивает и отпрыгивает от Чонгука, который буквально появился из воздуха. — Блять, ты... ты нормальный вообще?! Нахрена пугать?!

— Ты забыла, что я супербыстрый, да? — ухмыляется и скрещивает руки на груди.

— Да я забыла вообще, что ты существуешь, Господи, — выдыхает и, когда приходит в себя, осматривает Чонгука. — Что на тебе вообще надето? Ты в какой-то хип-хоп тусовке, что ли, был?

Он смеется, опускает маску и снимает панаму в черно-белую клеточку. Черная ветровка, футболка, спортивные штаны и кроссовки. На плече сумка, которую обычно перекидывают через голову, а на кисти кучу браслетиков, как у обыкновенного хиппи.

Если бы Хани не знала, что перед ней Чонгук, то вряд ли бы догадалась. Он никогда так не одевался, по крайней мере, на её памяти.

— У меня были дела.

— А зачем тебе вообще водитель, если ты можешь гонять, как Соник по городу? — хмурится и машет рукой с сигаретой в сторону Сеула.

— Во-первых, мы пытаемся не тратить силы. Во-вторых, мы можем с кем-то столкнуться. В-третьих, мы все живем по определенным правилам, и, насколько ты знаешь, вампирам запрещено передвигаться по городу с помощью сверхъестественной скорости, исключая разные экстренные ситуации, — спокойно объясняет Чонгук, чем-то напоминая Намджуна.

— Так... и? Учитывая всё тобою сказанное, ты почему-то всё равно очень быстро бегал, — выгибает бровь и с подозрением смотрит на вампира, который сжимает лямку от сумки и тяжело вздыхает.

— Я же сказал. Экстренные ситуации.

— И о каких же ситуациях идет речь?

— Ты..., — он сжимает пальцами переносицу и хмурится, но затем вздыхает, о чем-то думает и поднимает неожиданно серьезный взгляд на Хани. — Мы можем с тобой поговорить? У тебя в машине?

Так. Ладно. Чонгук очень подозрительный, но не согласиться причин нет.

— Хорошо, — медленно отвечает, тушит сигарету о пепельницу, которую при входе оставили специально для Хани, и двигается в сторону своей Мицубиши. Чонгук молча идет следом.

Она садится на водительское, он садится рядом и сразу же тянется за ремнем безопасности, но потом одергивает себя, понимая, что они никуда не едут.

— Так... и что же ты хотел обсудить?

Чонгук тяжело вздыхает, трет лицо ладонями и внезапно мучительно мычит. Такое ощущение, что только в закрытой машине Хани он может быть самим собой, может немного расслабиться и показать, что он ужасно устает, что его принадлежность к расе вампиров никак не помогает справиться с неисчислимыми трудностями.

У него не так часто бывала ломка, но можно заметить, что без привычных способов отдыха, которые помогали держаться на плаву, ему очень тяжело. Хани знает, что он питается качественной, свежей, человеческой кровью. Он не пользуется услугами черного рынка, где можно отыскать любую кровь, даже девственницы, которую запрещено употреблять, а покупает только в легальных магазинах, где обычные люди занимаются донорством за высокую плату. Чонгук мог бы отыскать то, что поможет ему всегда быть выносливым и улыбчивым, но он пытается не нарушать законы, как делал раньше.

Хоть он и говорит всегда, что у него просто очень много работы, Хани не до конца верила и верит ему.

— Мне нужна твоя помощь.

— В чем?

— Хани, ты можешь пообещать мне, что сегодняшний разговор не выйдет дальше этой машины? — он хмурится, смотрит прямо в глаза, опаляя вишнево-красным.

Он не шутит. Они с Чонгуком слишком много балуются, чтобы Хани уж точно знала, когда он говорит исключительно серьезные вещи, не оставляя места для забавы.

— Да. Обещаю.

— Поклянись, — и он протягивает чертов мизинец.

Хани тяжело вздыхает, втягивает щеки, практически имитируя рыбку, чтобы не засмеяться. Нет, если он так хочет, то она, конечно же, поклянется, хоть на крови или плевком в ладошку.

Но... почему? Почему Чонгук так хочет поделиться невероятно секретным секретом? Просто потому что они хорошие друзья?

— Хорошо, — мягко улыбается, но зависает на полпути.

Уж слишком давно она не касалась Чонгука. Всегда пыталась избегать прямого контакта, особенно после того случая, но сейчас, вроде бы, всё хорошо. Эмоции не бьют ключом, всё под полным контролем, но, наверное, лучше на всякий случай второй рукой сжать кулон, надеясь, что Чонгук не будет задавать вопросов.

Секунда, и они скрещивают мизинчики. Чертовски холодная кожа, но почему тогда она будто оставляет ожоги на пальцах у Хани?

— Спасибо, — он немного успокаивается, как будто они внезапно оказываются внутри безопасного барьера. — Мне... важно иметь сторонника, того, кто будет всё знать, — пытается объяснить, отпускает Хани и смотрит перед собой в лобовое стекло, устало потирая виски. — Предупреждаю: Намджун не в курсе. Да, то, что я скажу сейчас тебе, никто не знает из моего близкого круга общения.

— С чего такая честь? — ухмыляется и пытается не утопать в глупой радости, которая вот вообще не уместна, но не может не чувствовать определенную гордость и... победу?

Даже Намджун!!!

Что там за секрет такой?

— Я долго думал, кого стоит взять туда... куда мне придется уезжать ближайшие недели две. Может, больше...

— Чонгук, ты можешь сказать, в чем дело?

— Лиа умерла не просто так, — он хмурится и переводит взгляд на Хани. — Тот грузовик был не случайным грузовиком. Это было спланированное убийство.

— Что? — выдыхает и будто бы оседает. — С чего ты... как ты... что?

Хани не может ничего понять. Прошло уже больше года, почему Чонгук решил заговорить об этом только сейчас?

— Помнишь, как я три месяца не появлялся дома? До тебя, — он поворачивается всем корпусом к Хани, поджимая ногу под себя. — Тогда я не просто сходил с ума, я искал тех, кто сможет мне помочь в расследовании.

— Чонгук... так... стоп. Ты хочешь сказать, что всё время занимался расследованием убийства своей жены и ничего не говорил об этом даже Намджуну? — сложно было поверить, ведь конкретно данного эпизода Хани не видела в своем видении.

— Ты обещала, что выслушаешь, — слабо ухмыляется, и непонятно почему. Что тут смешного и забавного?

— Нет, я пообещала никому не рассказывать. Чонгук, куда ты уже ввязался?

— Я никуда не ввязался, — спокойно отвечает и мотает головой. — Я хочу узнать, кто, как и почему убил мою жену. Откуда там взялся грузовик? Почему я не успел среагировать? Почему мне не предоставили результаты вскрытия ни моей жены, ни водителя, основываясь тем, что я был "не в том состоянии"? Почему все официальные источники сглаживали углы и писали, что была обыкновенная авария? — Чонгук выглядел напряженным, но ни капли не злился. Он словно прошел все стадии принятия, и давно. — У меня очень много вопросов, но как только я начал интересоваться, то все, включая полицию и СМИ, в один голос говорили, что дело закрыто, и всё ушло в архив. Возможно, кто-то запрещает раскрывать детали, кто-то не подпускает меня внутрь происшествия, и я очень хочу узнать – кто.

Чонгук всегда добивался поставленных целей, и Хани могла ощутить, что он ни перед чем не остановится и будет идти до последнего, один или с кем-то. По его глазам видно, что его ничего не пугает, вообще, он будто готов прыгнуть в объятия смерти в очередной раз, лишь бы узнать ответы на все вопросы.

Так сложно было не восхищаться им.

Но лучше пока отключить любую привязанность, всё то, что заставит думать не о предполагаемом деле, а о самом Чонгуке.

О том, что он настолько сильно любил... нет, любит свою жену, что сделает невозможное для выяснения правды.

Хани тяжело вздыхает и закуривает, снова. Приспускает окно машины, чтобы стряхнуть пепел и выпустить дым. Чонгук ничего не говорит и терпеливо ждет. Наверное, он догадывался, какая будет реакция.

— Хорошо. Какой у тебя тогда план, если никто из представителей закона не может... предоставить тебе никакой информации?

— Когда я... скажем... ладно, буду называть вещи своими именами, — он закатывает глаза и сглатывает. — Когда я был полнейшим ублюдком, которому было плевать на сына...

— Чонгук, да ты...

— Не перебивай, — он поджимает губы и хмурится, на что Хани лишь цыкает и делает очередную затяжку. — Тогда я бывал в самых разных клубах, и успел закинуть удочку многим криминалам. Не каждый отзывался, многие отказывались от любой помощи, даже несмотря на то, что я выполнял всё, что они скажут. Нюхал, смотрел, делал ужасно грязные вещи, о которых я не хочу даже вспоминать...

...а Хани не хочет даже представлять, что Чонгук мог быть в постелью с тысячью девушек.

— Но. Я нашел тех, кто сможет мне помочь, и сегодня я был в одном из таких мест, — он копошится в сумке и достает какой-то список, позволяя Хани ознакомиться. — Вот это мне нужно будет принести кое-куда через неделю. Сегодня я пытался добыть всё, что указано.

— Погоди... что это?

— Медикаменты, которые не достанешь в обычной аптеке, — вздыхает Чонгук и смотрит на список с долей чистого гнева. — Не спрашивай, зачем они.

— Нет, я буду спрашивать, если ты хочешь втянуть меня в это, — хмурится и крепче сжимает лист, так, что он мнется. — Чонгук, ты ввязываешься в очень опасное дело, и я не хочу, чтобы у нас были хоть какие-то тайны. Сказал "А", говори и "Б".

Он внимательно смотрит на Хани, не двигается, ничуть не возникает из-за сурового тона, наверняка подсознательно понимая, что она права. Но, всё же, ему сложно сразу всё выкладывать.

— Медикаменты, который вкалывают, чтобы..., — он закрывает глаза и тяжело вздыхает, — замедлить или ускорить превращения оборотня для шоу.

Хани моргает, зависнув с сигаретой в руке. Медленно переводит взгляд на список, заново пробегается взглядом по названиям, во второй раз понимая, что ни разу не встречала ничего подобного, затем возвращает взгляд на Чонгука, который был готов ко всему, к любым последствиям.

— Ты шутишь. Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

— Я не шучу, Хани.

Вау. Что? Что, блять?!

Делает еще одну затяжку, выкидывает сигарету, напрочь забыв, что она мусорит прямо на территории семейства Чон, да и, в принципе, плевать вообще. Откидывает голову назад, прижимает ладони друг к другу так, словно имитирует пистолет, и бьется кончиками указательных о губы, думая.

— Ты, всё-таки, ввязался в какое-то дерьмо.

— У меня нет выбора, — тут же отвечает и отворачивает взгляд. Ему стыдно, он не хочет признавать, что Хани права, но обязан. — Мне пообещали важную информацию, ту, которую я не могу достать, нигде. Да, я знаю, что мне придется нарушить закон, нарушить чью-то жизнь...

— И для тебя это нормально? — говорит громче, чем нужно, жестикулируя, на что Чонгук ничуть не удивляется. — Из-за тебя будут страдать оборотни, но ты, бляха, узнаешь... кстати, не факт, что правдивую, инфу о своей мертвой жене. Чонгук, везде есть предел.

— Хани, что бы ты отдала, чтобы узнать о смерти своих родителей?

Всё.

Нет, не всё. Нет.

Хани молчит. Не может смотреть на Чонгука, не хочет показывать, что она бы действовала точно так же, как и он. Она тоже может быть жестокой, тоже может идти по головам, и, если бы она узнала, что её родителей кто-то убил, то она бы не остановилась.

Вздыхает и достает еще сигарету, понимая, что три за полчаса – перебор, но ей нужно курить, чтобы никотин хоть немного смягчал углы.

— Чонгук... ты же понимаешь, что ты делаешь? — выпускает дым и упирается локтем о дверь, чтобы подпереть ладонью голову.

— Понимаю, но... если я раскрою дело, то смогу разделаться с кем-то очень влиятельным, — отвечает и откидывается на спинку сиденья. — Ты понимаешь, что мне хотят помочь даже те, кто не дружит с законом?

— Откуда ты знаешь, что тебя не обманывают? — хмурится и смотрит на Чонгука. — Вдруг тобою пользуются?

— Потому что этот кто-то не среди криминала, а среди "правильных" и "безобидных" шишек, — объясняет, жестикулируя.

Какой-то бред.

Нужно понимать, что это нихрена не театр. Нет четко прописанного сценария, всё то, что будет дальше – неизвестность. Удача и хорошо подготовленный и обговоренный план – вот это путь к успеху, но слишком много рисков.

Хани никогда не была замешана ни в чем подобном. Она только недавно начала свыкаться со своим статусом ведьмы, только начала более глубоко изучать свою силу и способности, а теперь Чонгук предлагает ей невероятную авантюру, где придется не то, что нервничать, но и за жизнь свою бояться. Возможно, не только за свою.

И ведь не факт, что Хани сможет сдерживать свои силы.

Тебе и не надо.

Надо. Надо, черт возьми!

Она ведь... обычный механик, обычная актриса, няня, но Чонгук просит именно её.

Почему?

— Почему?

— Что "почему"? — хмурится Чонгук.

— Почему я? Почему не Намджун?

— Потому что... если Намджун узнает, он уничтожит меня, — ухмыляется и закатывает глаза. — Да и... я взвалил на него слишком много. Иногда мне кажется, что я не достоин такого друга рядом. Назвать помощником язык не поворачивается.

— Почему не другие твои друзья? Тэхен? Чимин? Любой другой, кто вампир или оборотень?

— В том-то и дело. Все мои друзья – известные в том или ином кругу. Тэхен один из самых популярных посетителей ночных клубов и казино, он просто сумасшедший, если дело касается азартных игр, — Чонгук даже смеется, что-то вспоминая. — У Чимина вообще своя сеть стрип-баров, а ты прекрасно понимаешь, как много влиятельных лиц туда приходят. У меня не такой уж и большой круг тех, кому я могу доверить не то, что свою жизнь, но жизнь Минхо. К тому же ты... не обижайся, но твоя группа, как и клуб, была не шибко известной, тебя никто не знает, ты только-только начинаешь брать крупные роли. Я уже молчу про твои таланты вождения...

— То есть, — она делает затяжку, ухмыляется и облизывает губы после того, как выпустит дым, — я для тебя инструмент?

— Хани, нет, — он закатывает глаза и почти стонет.

— Выгодный инструмент, ясно-ясно.

— Хватит мелить чушь, — он резко хватает её за руку, заставляя посмотреть на себя, и Хани ничего не может сделать, кроме как застыть под теплым, бардовым взглядом. — Я же серьезно с тобой разговариваю. Ты не инструмент. Я хочу, чтобы ты помогла мне, я знаю, что могу тебе доверять, — Чонгук слегка повысил голос, как будто пытался доказать со всей силы, что он говорит правду. — Да, ты обычный человек, да, ты не можешь вырвать дверь из машины или кататься по катку с грацией кошки, но я знаю, что ты костьми ляжешь, но поможешь мне, если я попрошу.

Громкий удар в районе сердца, от чего в груди становится жарко.

— Откуда ты знаешь, Чонгук? — ухмыляется, даже не пытаясь вырваться.

— Чувствую, — быстро отвечает и выдыхает. — Я знаю, потому что я чувствую, а моя интуиция меня никогда не обманывает.

Чт...?

Чувствует? Он чувствует?

Да как он может чувствовать? Как он вообще может быть настолько уверен, что Хани именно тот человек, который может ему помочь? Почему он вообще такой дружелюбный с ней? Почему именно с ней?

Ты не о том думаешь.

Да. Да... не о том, но...

Он в тебе не сомневается, так и ты в нем не сомневайся.

Она и не думала сомневаться, просто...

— Эй, у тебя повысилось давление, — внезапно говорит Чонгук и отпускает руку. — Я... напугал тебя?

— Нет. Нет-нет, я... и, вообще, не слушай моё сердцебиение, — хмурится и стряхивает пепел, который поглотил практически половину сигареты.

— Прости. Очень громко, — он виновато улыбается, но не забирает своих слов назад.

— Я не боюсь. Мне не страшно, Чонгук, я... я переживаю за тебя, что ты ступаешь не на ту дорожку.

Частично, она говорит правду, но частично, она не договаривает.

— Не переживай, Хани, — он улыбается и вновь расслабляется на сиденьи. — Я – вампир, помнишь? Со мной ничего не случится, и... пойми, я не могу просто так всё оставить. Не могу.

— Я понимаю, — кивает и делает последнюю затяжку перед тем, как выкинуть бычок. — Я всю свою жизнь была в неведении и всё еще без понятия, что случилось с моими родителями. Я была бы невообразимо рада, если бы узнала... любой ценой. Так что..., — сглатывает, пальчиками бродит по рулю и поворачивает взгляд на Чонгука. — Я знаю, как тебе тяжело, знаю, что тебя не остановить, поэтому... я готова тебе помочь, каким бы сумасшедшим твой план ни был.

Выражение на лице у Чонгука меняется широкой улыбкой, что источает одну лишь радость и счастье, в очередной раз заставляя сердце Хани пропустить удар. Он всегда такой милый и... невинный, когда улыбается, несмотря на острые клыки, которые сразу же цепляют внимание.

— Хани... спасибо тебе большое, — он облегченно вздыхает.

— Я еще ничего не сделала...

— Ты согласилась, — он поднимает указательный палец. — Для меня это много значит. Ты согласилась несмотря на то, что нужно делать ужасные вещи.

— Ну... посмотрим, — ухмыляется и скрещивает руки на груди. — Так, м-м-м... с чего ты хочешь начать?

Чонгук садится ровно, выравнивая ноги и потягиваясь. Он задумчиво смотрит в лобовое стекло, закусывает щеку и прищуривается. Затем, его взгляд перемещается на его же дом, прямо на то окно, где уже должен спать его сын.

— С того, что отправлю Минхо к бабушке с дедушкой на время каникул, — отвечает, не источая ничего, кроме грусти. — Два месяца, как раз, чтобы я со всем разобрался. Там его никто не достанет.

Хани не знает, насколько сильно поразила её новость о том, что в ближайшие 60 дней она может и не увидеться с младшим Чоном, но то, что ей стало не по себе – факт.

— Но ведь... бабушка с дедушкой обычные люди, да?

Она может лучше его защитить, намного лучше!

— Конечно, я отправлю охрану, — ухмыляется Чонгук. — Три дюжины самых сильных и проворных вампиров, плюс десять оборотней, которые будут дежурить каждый день, пока я не закончу расследование. Я не позволю, чтобы с его головы хотя бы волосок упал. Я убью любого, кто к нему приблизиться, — сжимая челюсть, говорит так, словно он уже знает потенциальный список покойников.

Хани давно не видела Чонгука злым, она вообще не уверена, что сейчас сможет хоть как-то смириться с его гневом. Он не пугает её, нет, скорее... он источает настолько сильную энергию, его эмоции настолько поглощающее, что она не может не ухватиться за свой кулон.

Нужно... нужно успокоиться. То, что Чонгук может и хочет защитить своего сына – это очевидно. Он ведь отец, он ведь вампир, он ведь очень любит свою семью.

— Ну, это я помню, да...

— Так, то был другой случай, — хмурится и цыкает.

— Ага.

— Хани...

— Ладно-ладно, — слишком уж часто он зовет её по имени. — Прости. Я просто пытаюсь не сильно расстраиваться. Два месяца! Два!

Чонгук хихикает, дергает бровями и с любопытством смотрит на Хани.

— Ты настолько к нему привязалась? — с нескрываемой гордостью спрашивает, прекрасно зная, какой его сын замечательный.

— Попробуй не привяжись, — фыркает и кидает взгляд на старшего Чона. — Да я с ним больше времени провожу, чем ты! Конечно, мне будет грустно. С кем мне теперь сплетничать о тебе? Кого мне забирать со школы? Кому проигрывать в шахматах? Да, блин, нет, я не подписывалась на это...

Опять смех. Опять мелодичный смех, который заполняет салон машины доверху. Хани никуда не может сбежать от него, ей остается только слушать и наслаждаться, слабо улыбаясь. Но позже, Чонгук вздыхает, пытаясь не насыщаться грустью.

— Так будет лучше. Для Минхо.

— Я понимаю, да, но...

— Если хочешь, то я могу продолжить тебе платить, — говорит Чонгук, спохватившись, как будто Хани волнует только лишь финансовая часть их встреч.

— Дело не в деньгах! Дело в Минхо! Два месяца... На что я вообще соглашаюсь?!

— Хани, я тоже не в восторге. Я не буду видеть своего родного сына два месяца, но... как я и сказал. Так будет лучше, — вздыхает и в какой раз пытается расслабиться, практически закрывая глаза. — У меня будут развязаны руки, я не буду себя сдерживать. Дом будет пустым, и я смогу спокойно прийти и зашить любые раны...

— Стоп-стоп-стоп! Какие еще, бляха, раны?!

Чонгук улыбается, небрежно жмет плечами и смотрит на немного испуганную Хани.

— Наша первая остановка будет в нелегальных, уличных боях без правил.