Глава 1
Глухой стук копыт о рыхлую землю, плавное покачивание, тени от встречающихся на пути деревьев и домов, сменяющие лучи солнца, что только начинают набирать силу, - все это Зоэ-Моник Гобей чувствовала каждой клеточкой тела, расположившись с подогнутыми ногами на двух сидениях фиакра*. Невзирая на приличия, она положила под голову руки и смежила веки, пребывая в дреме, укрытая тонким одеяльцем, сшитым ее матерью в дороге, которой не было конца. Путешествие, продолжительностью в семь суток, вымотало, казалось, что даже при короткой остановке на отдых, требовавшейся преимущественно Моник и ее матери, качка не ослабляла своей хватки в сознании, а тело ощущалось невесомым, совершая любые движения по инерции.
Фиакр резко тряхнуло; чемодан на полке, над сидениями напротив, подпрыгнул и ударился об потолок, заставив Элайн Мелтон-Гобей прекратить напевать под нос веселый мотивчик заевшей французской песни, услышанной случайно, когда они проезжали мимо очередного кабаре. Зоэ-Моник, названная так в честь трагически погибшей тёти и давно стертой из истории мироздания бабушки, открыла глаза, и поморщилась, ощущая, как тянет мышцы во всем теле.
Семья Гобей отправилась в длительное путешествие из родной Венгрии во Францию, испытывая страх и воодушевление. Война, обрушившаяся на весь мир не пощадила ничего, подмяла каждого, кто встретился на пути, оставляя после себя разбитые колеи и ямы, полные слез, крови и трупов, вымершие города и села. Элайн, будучи известной на родине, как кровавая ведьма, не раз принимала участие в защите территории, что сильно сказалось на ее ментальном здоровье, как и Эгон Гобей, не знавший покоя в это темное время.
Их дитя впервые пролепетало слово "мама", когда Элайн стирала чужую кровь со своего лица; сделала первый шаг, в то время как ее отец тенью скользил меж вражеских снарядов. Тётушки Джиневра и Мишель старались, как могли, но страх за племянницу и ее супруга доводил обеих до истеричного состояния, которое Зоэ-Моник непременно чувствовала, становясь капризной и неуправляемой. В конечном счёте, чета приняла твёрдое решение вернуться на родину мужа, где со дня на день должно быть принято мирное соглашение.
Шестнадцать лет кануло с намерения покинуть Венгрию, и только сейчас бог смилостивился, открывая пред ними пути. У Зоэ-Моник никогда не было своего дома, она не знала, что такое осесть в определенном месте, и пустить корни. Будучи вырванной из Венгрии в младенчестве, большую часть своей жизни она провела в дороге или придорожных отелях, но горя в отсутствии этого знания девочка на плечах не несла, ведь рядом с ней всегда оставались родители. Когда за окном бушевала буря или пули свистели над головой, Эгон Гобей, стараясь перекричать звуки способные напугать дочь, рассказывал чарующие истории о своем клане Такка, о том, что пришлось пережить им с Элайн, казалось в прошлой жизни. Реальные сказки девочка слушала с упоением, а становясь старше, ее гибкий ум и живое воображение не только не позволили приключениям потерять очарование, но и стали почвой для безудержного желания изучить подробнее доверенные ей откровения отца и матери.
Не описать в какой восторг Моник привела новость об истинной цели их путешествия во Францию. Помнится, Элайн тогда заварила особенно густой и крепкий чай; едва сдерживая волнение, ведьма подошла к дочери, поставив горячий напиток, который, едва не расплескавшись, облизнул край кружки, на низкий столик перед девочкой, взяла ту за руку, и с минуту вглядывалась в ее серо-зеленые глаза. Эгон, подпирая дверной проем, молча взирал на любимую жену и дочь, позволяя Элайн выдохнуть и начать свою речь. Сколько же вопросов тогда высыпалось на головы родителям, но приятно их поразило то, что в словах дочери не было сопротивления, свойственного столь нежному возрасту.
И вот теперь, сменив уже четвертый экипаж, семья Гобей могла узреть невдалеке свою цель, - маленькую коммуну, находящуюся на юго-западе Бретани, на территории которой кельты обретали тайные знания, а святой Ронан и иные, целованные богом, организовывали ритуалы обхода здешних холмов*.
- Прости, дорогая, кажется, мы уже подъезжаем. Удалось отдохнуть хоть немного?
Элайн участливо посмотрела на дочь, тепло улыбнувшись, даже ее уставшие глаза обрамили мелкие морщинки. Зоэ-Моник неопределенно кивнула, спустила ноги на пол, поправив юбку, и придвинулась ближе к окну, отодвигая шторку, чтобы самой убедиться в верности слов матушки. Неужели и правда, их утомительное путешествие подошло к концу? В самом ли деле получится отыскать отчий дом отца, накрепко переплестись корнями с крупицами собственной истории, и обрести, наконец, вторую половину своей личности?
Стук копыт стал отчетливым и звонким, когда фиакр пересек границу некогда бывшего городка, нареченного таковым Анной Бретонской, прибывшей сюда на паломничество, в 1505 году. Этот факт несколько раз Моник упомянула про себя, вспоминая все то, что успела узнать о коммуне во время путешествия из уст отца, а так же благодаря библиотекам, находящимся вблизи отелей, где семья устраивала короткие передышки. Большинство детей в столь юном возрасте начинают испытывать скуку при одном лишь упоминании истории, не желая тратить и секунды отведенного для игр времени, но Зоэ-Моник их чувств не разделяла.
С малых лет она поглощала любую, хоть сколь-нибудь интересную для нее информацию, но особенное место в сердце девочки заняли те немногие знания касающиеся рода Гобей. В возрасте десяти лет девочка объявила о своем намерении связать жизнь с историей и археологией, чего бы ей это не стоило, даже боязнь Эгона, что интерес дочери перерастет в одержимость, не стала преградой. К шестнадцати годам, по завершению домашнего обучения и сдачи экзаменов в одной из школ по пути во Францию, этот замысел по-прежнему оставался с ней.
Деревянный указатель приветливо направлял путников к историческому центру деревни, именуемой Локронан; при виде старательно выведенных краской букв Моник испытала такую сильную смесь восторга и смятения, что с трудом могла усидеть на месте, дожидаясь момента, когда станет возможным покинуть салон и размять ноги. Элайн Гобей-Мелтон скрыла улыбку, закусив нижнюю губу, глядя на свою дочь, в глазах которой блестели плохо скрываемые искорки восхищения. В такие моменты, как сейчас сердце матери обливалось любовью и трепетом к Зоэ-Моник, осознавая, что, несмотря на свой возраст, девочка по-прежнему оставалась ребенком.
Достаточно большая площадь в центре Локронана окружена старинными зданиями из серого гранита, стоит встать прямо посередине у каменного колодца, как можно увидеть две границы деревеньки, по левую и правую руку. Ряды суровых домиков с шиферными крышами, сплошь покрытые мхом и зеленью, провожали путников заинтересованными взглядами до пункта назначения. Пойдешь направо и непременно наткнешься на поврежденную временем часовню с фонтаном, а отправишься налево - очутишься в оживленном квартале ткачей, где на холмах стоит мэрия, а так же дом знаменитого Шарля Данилу, политика и поэта.
Не было необходимости в зазывалах у кафе, блинных, ремесленных лавок, галереи, и баров, ведь в Локронане все друг друга знали, жизнь текла здесь размеренно, без лишнего шума и переполоха, казалось, война не коснулась коммуны вовсе. Люди медленно плыли по своим делам, не спеша на работу и за покупками, словно опьяненные нектаром пчелы. Улица Сен-Морис, куда свернула семья Гобей, быстро вывела их из города, направляя к дальним холмам. Моник проводила недоуменным взглядом последние домики, повернув голову к матери.
- Разве мы не останемся здесь? Даже на минутку?
Элайн поправила несуществующие складки на подоле платья; новую и такую непривычную в своем удобстве одежду они купили, уже находясь во Франции, чтобы не слишком выделяться среди местных. Примитивные платья и узкие юбки до колен, свободные от корсетов блузы и пиджаки с ремешками на талии, - что может быть проще и элегантнее.
- Семья, у которой мы выкупили ферму, ждет нас, дорогая. Они хотят поскорее покинуть Локронан из-за долгов, а мы, если честно, остро нуждаемся в горячей ванне и твердой опоре под ногами, но у нас будет время, чтобы вернуться в центр и рассмотреть каждый камень этого чудесного места. Теперь у нас будет много времени, Моник.
Улыбнувшись в ответ на слова матери, Зоэ-Моник вновь выглянула в окно, наслаждаясь безграничными просторами полей, густо усаженных льном, коноплей, лавандой, подсолнухами и кукурузой. Раньше такая свобода пугала, предлагая лишь неизвестность, но теперь обещала совсем иную жизнь.
Проехав по ощущениям, еще минут пятнадцать, Элайн с дочерью увидели, что поля стали разбавляться редкими домиками, разной степени запустения; Моник в душе надеялась, что их дом будет иметь хотя бы четыре стены и целую крышу, совершенно не хотелось начинать строительство новой жизни на чужих останках.
Наконец фиакр, ведомый Эгоном Гобеем, свернул на проселочную дорогу и, замедлив ход, поехал вдоль плотных рядов кукурузных стеблей, еще прячущих свои сочные яркие плоды. Стебли и листья были такими большими и высокими, что казалось, подойди ближе и в ненастный день они укроют тебя от всех бед своими легкими объятиями; кисти нитей рыльца свисали мочалками, будто усы и бороды стариков, приглашая жуков найти временный приют, прячась от солнца.
Калитка высокого деревянного забора оказалась распахнутой настежь, приглашая уставших с дороги гостей в любое время найти здесь пристанище. Фиакр без труда заехал на территорию дома, остановившись рядом с искусственно созданным водоемом, наполовину огражденным низкой каменной оградой, видимо для удобства скота. Пара черных кудрявых свиней стоящих в грязной воде сонно подняли морды, обратив их в сторону прибывших, и издали ленивые едва слышные похрюкивания. Видимо заслышав волнение скота, или завидев из окон прибытие фиакра, пока еще хозяева фермы вышли поприветствовать семейство Гобей.
Эгон спрыгнул с облучка, открывая дверь перед женой и дочерью, которые умело замаскировали улыбками усталость и желания застонать от удовольствия, разминая закостенелые спины и ноги. В то время как родители обменивались любезностями с престарелой четой, подписывали документы и решали последние вопросы по передаче имущества, Моник прошла вдоль водоема поближе к дому, чтобы как следует рассмотреть его.
Внешнее покрытие двухэтажного здания навеяло воспоминания о миндальной пасте; вкус этого лакомства из прошлой жизни казался утраченным, однако глядя на возвышающиеся коричневые стены, во рту появился явный привкус давно забытого. Первый этаж служил амбаром для скота, судя по низким квадратным окнам со ставнями, и маленькой дверью, в проеме которой, преградив путь остальным особям, лежала еще одна свинья. Окна второго этажа разительно отличались: арочные пестрые рамы крепко удерживали разноцветные стекла, состоящие из крохотных квадратиков, и были похожи на витражи, с той разницей, что единого рисунка не подразумевали. Крыши, будто плюшевые, покрытые шерстью все тех же парнокопытных созданий обросли мхом, придавая дому игрушечный вид, а печная труба, с въевшейся сажей и грязью, напоминала торжествующе поднятый хвост хряка.
К стенам дома прислонены поилки и кормушки для животных, садовые инструменты, рядом в вязкой грязи, тщательно вымешанной копытцами, лежала на боку грустная лейка без носика, поливочные шланги, подковы, проволока, а пройдя через весь просторный двор, нашелся скромный полупустой сарай с соломой и холщовыми мешками без подписей.
У этого сарая родители и нашли Моник, которая до боли сжимала подол юбки, настороженно вглядываясь в темноту помещения у порога, не решаясь пройти дальше. Эгон и Элайн осторожно подошли ближе, и с обеих сторон нежно приобняли дочь за плечи, отчего девушка вздрогнула, но выражение ее лица мгновенно переменилось с обеспокоенного на приветливое.
- Все в порядке, детка?
Ведьма погладила дочь по руке, наклонившись так, чтобы можно было заглянуть той в глаза, но морок спал, будто вовсе привиделся Элайн; перед ней стояла ее счастливая и всегда спокойная дочь, положив голову на плечо матери.
- Конечно в порядке. Просто осматривала окрестности, я ведь теперь могу называть это место нашим домом, правда?
- О, конечно, дорогая, больше никаких переездов. Мы будем счастливы на этой ферме. Откроем в городе мясную лавку, и станем продавать свинину так дешево, насколько возможно. Это поможет людям жить лучше в послевоенное время.
- Стейки-и-и! Только представь Моник, мы сможем есть свежие стейки с кровью каждый день!
Отец щелкнул по носу дочь, когда они с Элайн одновременно выкрикнули «фууу», и рассмеялись так громко, что непривычные к подобного рода шуму свиньи взвизгнули в ответ. Однако, несмотря на веселость, Эгон внимательно изучал реакцию дочери, переводя взгляд туда, где Моник с минуту назад застыла в страхе. Он ничего не чувствовал, никакой энергии, в тенях было пусто, и это настораживало. Собственный дар мужчины проявился еще в младенчестве, но то, что он умел делать с тенями теперь всецело заслуга его родителей и самого Эгона Винце, урожденного Гобея; вернуть фамилию оказалось таким же естественным, как дышать, что он и сделал сразу по освобождению от власти Де Кольберов. Вампир был благодарен Иштвану за все, даже за новую фамилию, с которой пришлось существовать ни одно столетие, но кровь не вода, а священное молоко, которое не подменишь ничем.
Моник никогда не выражала способностей к магии отца, но и магия по линии матери едва затронула девушку, позволяя той заглядывать в недалекое будущее с помощью ритуалов на крови. В прошлом году Зоэ-Моник исполнилось шестнадцать, и как не пытались родители помочь обрести силу, дар оставался нем и глух. Однако беспокойство вызывало не это, из опыта Элайн они знали – должно пройти время и определенное событие обязательно подтолкнет магию к проявлению, а то, что подобного рода «застывания» Моник происходят не в первый раз. Как бы Эгон не желал верить увещеваниям дочери о нормальности своего состояния, объяснениям задумчивостью, сомневался, ведь свой клан в котором вампир был рожден, он знал лучше кого бы то ни было. Никого из Такка давно не осталось, но клан жив в его крови, и крови Моник, в этом мужчина убеждался каждый раз глядя на дочь, ведь она как две капли воды похожа на свою бабушку, мать Эгона – Моник Гобей.
- Пап, а этот дом похож на тот, что построил дедушка Жереми, в котором появился на свет ты?
- Нет, малышка, тоесть да, но все же не совсем.
Моник не сводила с отца серо-зеленых глаз светящихся любопытством, ожидая продолжения, но Эгон перевел взгляд на Элайн и откашлялся, неловко проведя ладонью по короткостриженым волосам на макушке. Сейчас, когда вампир находится на своей родине, которую боялся уже никогда не увидеть, воспоминания комом придавливали сердце, отдаваясь болью в легких, даже спустя столько лет.
- Пойдемте, посмотрим дом. Прошлое остается с нами, вернуться к нему успеем всегда, но будущее ждать не будет.
Эгон Гобей был благодарен супруге за сказанное, она, как всегда, облачила в слова то, что чувствовал мужчина, но не мог выразить. По-прежнему обнимая дочь за плечи, Элайн медленно развернула девушку к дому. Вампир следовал за ними, осматриваясь по сторонам, составляя в голове список дел, которые необходимо будет сделать, чтобы пребывание в доме стало идеальным началом.
Пристрой к дому прятал под своей крышей маленькую прихожую с вешалкой, ящиком для обуви и настенной полкой, там же находилась винтовая лестница на второй жилой этаж. Просторный зал, он же столовая с кухонным гарнитуром в углу комнаты сочетал в себе сельский минимализм и излишества былой роскоши. Некогда зажиточная пожилая чета оставила Гобеям всю мебель, посуду и даже свиноферму, вскормленную с любовью, только бы рассчитаться с накопленными долгами и уехать к дальней родне растить внуков. Элайн, стоя посреди шикарной комнаты, в которой тяжело дышалось из-за количества пыли, а так же запаха навоза, идущего с первого этажа, представляла, как все изменится, когда она в полной мере почувствует себя владелицей дома, и после никогда не сможет покинуть его.
Слева по коридору, рядом с залом, оказалась ванная комната, и уютная хозяйская спальня с широкой деревянной кроватью, шкафом и двумя прикроватными тумбами, на одной из которых остался от прежних владельцев даже будильник, заведенный на шесть утра. Ведьма перевела время на час раньше, и, поставив будильник на место, получила от супруга долгий нежный поцелуй в шею.
- Здесь еще одна спальня, мам! Пап!
Выкрикнула с противоположного конца коридора Зоэ-Моник, открыв последнюю неизведанную дверь. Детская явно давно не использовалась, ее забывали убирать и проветривать, из-за чего ступив на порог комнаты, девушка закашлялась, прикрывая ладонью рот, но все равно прошла к окну и настежь распахнула ставни, поддавшиеся с большим трудом и скрипом.
Темно-зеленые обои с повторяющимся орнаментом в виде летящих птиц сочетались с такого же цвета покрывалом, застилавшим одиночную узкую кровать. У дальней стены располагался шкаф, а на деревянном столе у окна стояла лампа с покосившимся абажуром.
- Прекрасная комната, не находишь, детка?
С воодушевлением спросила Элайн, глядя как дочь отворяет неприметную дверь у шкафа.
- Зоэ смотри, у тебя и собственная ванная комната теперь имеется! Все, что нужно молодой леди!
Моник на миг прикрыла глаза, но сразу же сделала вид, что все нормально, когда матушка поцеловала ее в висок, крепко обняв за талию. Девушка знала, что Элайн называет ее этим именем только тогда, когда хочет, чтобы Моник вынырнула из задумчивости, скорлупы, если будет угодно и сконцентрировалась на важных для нее самой вещах, но матушка не понимала одного, - эта самая скорлупа ее спасение и необходимость, а не подростковый бунт.
- Папа ушел за вещами, скоро вернется. Предлагаю поступить так, пока я решаю что-то с ужином, а Эгон разбирается со свиньями и двором, ты займешься уборкой этажа. Обещаю помочь тебе, как только управлюсь, договорились?
- Конечно, мам. Только намекни, где можно найти ведро и тряпку.
- А это дорогая моя, твое задание номер один!
***
После изнурительной уборки, Элайн оставила дочь в своей новой комнате разбирать вещи, коих оказалось немного, ведь путешествовать налегке благоприятнее во всех смыслах. Если вы не обременены долгами, и располагаете достаточной суммой средств, то все необходимое можно купить по месту прибытия. Так решили и Гобеи, оставив практически все вещи на родине, однако Моник ни под каким предлогом не согласилась, буквально вымолив у родителей разрешение, взять с собой гитару, доставшуюся ей от бабушки.
Пусть ни одну из бабушек в живых девушка не застала, но с Моник Гобей она ощущала особенную связь, и прочной нитью между ними стала музыка. Как рассказывал Эгон, женщина была наделена талантом к музицированию и пению; бабушка Моник не только с лёгкостью порхала пальцами по струнам, но и при довольно низком голосе могла влюбить в себя любого, кто задерживался на миг послушать ее пение. По обыкновению, при вдохновляющей мысли об этом, Зоэ-Моник ощутила укол совести, ей и самой казалось, что она несправедлива; бесспорно, Манон и Зоэ Мелтон не были обделены ее любовью, в молитвах непременно звучали их имена, но девушка ничего не могла поделать, кроме как оставаться с собой честной.
Старая гитара сама по себе не была чем-то особенным, потёртый корпус из красного дерева, самый обыкновенный гриф и струны; уникальной ее делали заключенные в материал воспоминания, тепло тела и рук Моник Гобей, прижимавшей долгие годы инструмент к себе в моменты грусти и радостей. Гитару девушка достала из куска ткани - самодельного чехла, последней, позволив себе на мгновение залюбоваться, как перекатываются лучи заходящего солнца на верхней деке и обечайке, а после присев на край кровати, мимолетным движением подушечек пальцев пустила легкую рябь волн по струнам, с готовностью отозвавшимся на ласку.
Знакомое тепло прокатилось от запястий к коленям, поднимая тонкие волоски на коже, будто каждый раз дух любимой бабушки проскальзывал из голосника между струн и направлял руки Моник. В дороге музыка дарила утешение, спасала от уныния и бессонных ночей, нотами прокладывая путь прочь для не нужных мыслей, но теперь семья купила ферму, сможет ли Моник уделять столько же времени музыке, сколько раньше? Может быть, в колледже Локронана будет что-то вроде кружка по интересам? А что, если нет? Горячая волна страха резко окатила с ног до головы, Моник вцепилась в гитару, словно в спасательный трос, дыхание затерялось в лёгких, забыв о выходе.
Раньше ей не приходилось на протяжении нескольких лет ходить в школу с одними и теми же людьми, водить дружбу, испытывать интерес к мальчикам, а что если Моник так и останется одна, несмотря на все усилия? Что если вместо приветливой встречи ее ждет вовсе не дружеский прием? Приезжих не любят нигде, но дадут ли местные шанс проявить себя, прежде чем изгонят из своего общества насовсем? Что если она вновь подведёт своих идеальных родителей и испортит беззаботное начало новой жизни?
Ворох мыслей оборвался, когда девушка почувствовала острую боль в левой руке, схожую с тем, когда режешься о край бумаги. Шикнув, и машинально приложив пульсирующие влажные пальцы ко рту, едва не выронила гитару, но вовремя спохватилась, опустив инструмент на кровать, вытерла тряпкой-чехлом собственную кровь со струн. Поймав свое отражение в узком зеркале платяного шкафа, Моник отметила, каким измотанным был ее вид: выкрашенные в карамельный цвет волосы до груди растрепались, размазанная тушь у глаз подчеркивает глубину залегших мешков, искусанная от волнения нижняя губа. Ей всегда говорили, что она похожа на отца, хотя сам он непременно добавлял: «видели бы вы мою матушку», но Моник сравнить было не с чем, и, глядя на себя в зеркало, она улыбалась несмотря ни на что так, словно улыбка эта предназначалась настоящей обладательнице внешности, которую девушка одолжила.
Неопрятная черная водолазка без рукавов, и преступно мятая бежевая юбка, затянутая на поясе тонким ремешком - настроения не прибавляли, однако любые страхи и неприятности меркли при мыслях о ночи. Медленно выдохнув, убирая ото рта начавшие затягиваться на пальцах раны, девушка закрыла глаза в попытке успокоиться.
На протяжении всех шестнадцати лет ночь являлась самым главным монстром для Моник. С наступлением темноты, когда родители крепко спали в своих кроватях, их дочь проваливалась с ужасающее место, полное извивающихся липких щупалец, чужеродного смеха, заставляющего кожу покрываться мурашками, существ, охотящихся на любого, кто посягнет на их территорию, желающих поглотить гостя со всем его естеством. Девушка была бы счастлива никогда не видеть и не слышать кошмаров, являющихся каждую ночь, она никогда не претендовала на их собственность, но почему-то внутренний компас неизменно вел ее туда, не спросив никого.
Несмотря на то, что день подходил к концу, в комнате все еще было жарко и душно; щедро подаренное солнцем тепло проникло в каждую щель, раскалив молекулы воздуха до предела. Выйдя из спальни, тело Моник обуяло невидимое облако запахов, заставив лоб мгновенно покрыться испариной. Элайн Мелтон-Гобей крутилась на крошечной кухне, успевая нарезать помидоры на разделочной доске, и одновременно присматривать за варящимися артишоками в кастрюле. Заметив дочь, женщина улыбнулась, вытирая мокрые руки полотенцем, казалось, ничто не может выбить идеальную мать Моник из равновесия.
- Уже устроилась?
Моник кивнула, подходя ближе, отражая, будто зеркало, улыбку матушки. Ведя носом, девушка пыталась понять, что же такое будет ожидать их на ужин. Проследив за взглядом дочери, Элайн ответила на немой вопрос:
- Прежние хозяева оставили много припасов и консервов, но нам все равно нужно будет съездить в центр за покупками. Благодаря твоему отцу, который каждый день понемногу обучал меня его родной кухне, у нас на столе будут салат с артишоками, жареная свинина, слоеный пирог со сливами и, конечно же, сыр с соседних ферм. Не могла бы ты спуститься во двор и принести свежей зелени? Латук и немного эндивия*, пожалуйста. Недалеко от сарая есть небольшой огород, всего пара грядок, но думаю, мы сможем расширить его со временем.
Зоэ-Моник осторожно подошла ближе к сараю, в тени которого по прибытию ей почудилось нечто странное, словно кошмары, мучившие ее в ночи, выбрались наружу. Тени вторили движению щупалец из сновидения, тянули к девушке свои ослизлые конечности, пока их помыслы не остановило появление родителей. Выдернув кукурузный салат из влажной земли, Моник аккуратно стряхнула с корней налипшую землю, и замерла, уставившись в темноту проверить, не повторится ли увиденное ранее. Ничего не происходило, лишь едва слышимый гул легкой поступью проходил в сознание девушки. Моник наклонилась за новым листом зелени, уповая на усталость, как боль, порожденная усилением шума, переходящего в ультразвук, опоясала виски платком, отчего девушка выронила собранный урожай, схватившись за голову.
Тени задрожали, краем глаза Моник заметила, что темное полупрозрачное покрывало начало отделяться от стены, сползая вниз, принявшись по земле подбираться ближе. Девушка сделала шаг назад, не в силах отвести взгляда от ползущего бесформенного силуэта, когда в этот самый момент из сарая вышел Эгон Гобей, заставив дочь вскрикнуть от испуга. Состояние Моник напугало мужчину не меньше, он мгновенно принялся осматривать все вокруг дочери, но не находил ничего выходящего из ряда вон, кроме брошенных на землю смятых листьев латука.
- Что случилось, детка?
Эгон подбежал к девушке, положив свои теплые мозолистые ладони поверх ее, заставив Моник поднять голову. В ее облике тоже не было ничего странного, только расширенные от ужаса зрачки.
- Ты...напугал меня. Голова разболелась, но теперь все в порядке. Думаю, от переутомления.
Произнося эту ложь, Моник действительно почувствовала себя лучше, шум исчез так же внезапно, как и появился, а тень оставалась на стене, где и положено быть. Отец с сомнением рассматривал дочь, поджав губы, но когда девушка улыбнулась, будто бы извиняясь, отпустил ее из объятий.
- Что ты делал в сарае? Нашел что-нибудь интересное?
Мужчина просиял, вдруг о чем-то вспомнив, беспокойство вмиг улетучилось с лица Эгона; он показал дочери знак подождать, метнувшись в сарай, а через секунду выкатил старенький велосипед с корзинкой спереди. Темно-зеленая краска облупилась, а местами вздулась от влаги, напоминая наросший мох, но в целом, транспорт казался пригодным для езды.
- Стоит отмыть его и перекрасить, очистить от ржавчины и он еще послужит. Ты могла бы добираться на нем в школу, ездить на ночевки к подругам, или на свидания с мальчиками, но насчет последнего я...
- Па-ап!
Моник несмело дотронулась до пыльной ручки велосипеда, будто знакомилась с норовистым конем, кончиками пальцев прошлась по повернутому на бок сидению, затаив дыхание. Точно такие же чувства вызывали у Эгона лошади, которых ему пришлось оставить в Венгрии, и по которым он безумно скучал каждую минуту жизни вдали.
- Как думаешь, мама одобрит, если мы купим хотя бы парочку лошадей?
Задумчиво протянул мужчина, продолжая смотреть за движениями рук дочери. Моник прижала к себе велосипед за обе ручки, улыбаясь отцу, в ее глазах отражался закат с капелькой света от уличных фонарей. Мир вокруг менялся так стремительно, что изучить его, и тем более успеть привыкнуть ко всему, было занятием непростым, потому Эгон Гобей предпочитал держаться за старые устои и привычки до последнего, пока не станет необходимостью отказаться от них.
Вампир до межклановой войны, совместно с Де Кольберами не особо задумывался о продолжительности своей жизни, никогда не искал вечности, и был даже рад, что в следствии собственного выбора лишился ее, подарив половину души наречённой, разделив с Элайн отведенное ему время.
- Я думаю, она будет в восторге!
Ответ дочери заставил Эгона вынырнуть из мыслей, и усмехнуться, ведь другого ответа он и не ждал.
- Давай вернем твоего жеребчика в сарай, завтра я займусь им, обещаю. А потом вернемся в дом, пора и нам отдохнуть.
Моник забыла обо всем, чувствуя тепло руки отца на своем плече, когда они шли к дому, это казалось привычным и успокаивало нервы, как и ощущение колючего подбородка Эгона, прижимающегося ко лбу. Вампир пошутил про покраску велосипеда в ненавистный для Зоэ-Моник розовый, отчего девушка прыснула, поднимаясь по ступеням, однако обеспокоенный вид Элайн немного умерил веселость.
- Да, да, я понимаю, Джи. Как только мы устроимся здесь, я бы хотела, чтобы ты переехала к нам, только если сама захочешь.
Женщина стояла в углу кухни, поднеся к уху трубку стационарного телефона с кудрявым проводом; при виде дочери и мужа покачала головой, как бы говоря не обращать на нее внимания, и показала рукой на маленький деревянный стол, накрытый к их возвращению. Под каждой тарелкой располагалась кружевная салфетка, посередине стола в глубокой миске дымились кусочки свинины, сочась прозрачным соком, рядом тонко нарезанный сыр источал свой особенный молочный аромат с кислинкой, и салат с артишоками, едва взбрызнутый маслом заманчиво блестел в свете пузатой керосиновой лампы, с трудом уместившейся с краю.
До этого момента Моник и не предполагала насколько проголодалась, но трапеза не могла начаться без Элайн, которая неторопливо продолжая разговор, зажав трубку плечом, вытащила из духовки румяный пирог, оставив тот остывать на столешнице. Попрощавшись с тётушкой, ведьма, задумчиво закусив нижнюю губу, присела за общий стол, приглашая семью отужинать впервые в новом доме.
По обыкновению руки Элайн и Эгона сплелись в замок, они ждали, протянув ладони к дочери. Столь же верующей, как родители, Моник не была, ее крестили в младенчестве, но не навязывали то, во что стоило верить девочке, оставляя выбор, однако молитва перед каждым приемом пищи была традицией нерушимой. Закрыв глаза, каждый про себя твердил слова благодарности Дево Марие и ее сыну, просил посылать лишь посильные испытания.
- Как Джиневра?
Спросил Эгон, передавая блюдо с салатом дочери, не сводя взора с супруги. Элайн пожала плечами, отказавшись взмахом руки от предложенного дочерью куска мяса.
- Как всегда, в последние несколько лет. После смерти Мишель она сама не своя, беспокоится по любому поводу, и я ее понимаю. Болезнь Мишель так внезапно подкосила всех нас. В такое тяжёлое время любой станет мнительным и богобоязненным. Простите, я не спросила вашего мнения, предложив тете переехать к нам...
- Мы будем рады!
Одновременно воскликнули Эгон и Моник с набитым ртом, чем позабавили Элайн, скрывшую смешок салфеткой.
- А когда мы сможем начать поиски родственников здесь, во Франции?
Осторожно спросила Зоэ-Моник, понимая, что ступает на скользкую тропу с крутым обвалом. С каждым годом заговаривать об этом становилось труднее, но разве не ради этого изначально они переехали сюда? Девушка понимала, что со стороны выглядит, как одержимая прошлым, но кто мы есть без него? Как мы можем быть уверены, что знаем себя, когда не имеем полного представления о каждой клетке, наполняющей тело? Мы есть пазл, каждый кусочек которого создан предком, вложен с честью и любовью в наше естество, мы – гобелен судьбы своего рода, чьи вышитые стежки отражаются в нашей внешности и сути.
К тому же, помимо простого любопытства у Моник имелась и другая значимая цель - узнав больше о семье отца, она стала бы ближе к разгадке кошмаров. Почему тени не принимают ее, как Эгона? За что обозлились на невинное дитя? И отчего темнота так отчаянно пытается поглотить сознание Зоэ-Моник? Девушка не знала, откуда и с каких пор в ней такая уверенность, но была убеждена, ответы найдутся там, в утраченном прошлом.
- Зоэ, детка, не стоит сейчас переживать об этом. Всему свое время.
Элайн Мелтон-Гобей утёрла губы салфеткой, едва пригубив салат, и встав, тихо произнесла:
- Схожу за вином, в кладовой видела хорошую бутылку Бордо.
- Согласен с мамой, милая. Еще столько предстоит сделать, но мы займёмся и этим, обещаю. Я когда-нибудь подводил тебя?
Дождавшись, когда супруга скроется за поворотом, спросил Эгон, накалывая на вилку очередной кусок свинины.
- Нет, папа. Но это так важно для меня, для нас...
Осевшим голосом все же попыталась надавить девушка, но услышав, как звякнула вилка, положенная на тарелку мужчиной, умолкла, начав жевать нижнюю губу, чтобы придержать желающие выскользнуть сквозь зубы слова. Элайн вернулась, поставив бутылку ближе к мужу, вновь принимаясь безучастно гонять еду по тарелке. Эгон без лишних слов понял, чего хочет Элайн, ловкими движениями откупорив потертую пробку, и налив по четверти бокала каждому.
- Завтра было бы полезно съездить в центр, заодно узнать про помещение для будущего магазина. Чем быстрее мы сможем его открыть, тем лучше.
- Знаешь, я подумал, что ты могла бы делать заговоры на свиной крови. Это приносило бы дополнительный доход, и оказывало помощь нуждающимся. Понимаю, это не совсем то, чем ты хотела бы заниматься, но...
Элайн выслушала предложение супруга, медленно пережёвывая слегка успевшие завянуть листья латука, и не дав Эгону договорить, подняла бокал.
- Это превосходная идея, дорогой! Да, это не продавать чай и истории, но и мы больше не в Венгрии. Тебе было важно приехать сюда, и я постараюсь найти положительные моменты в каждом дне, как бы трудно не было. Кто знает, может когда-нибудь, и здесь откроем такое кафе. Мы заодно, так ведь?
Вампир чокнулся бокалом с супругой, тепло улыбаясь, и так же легко соприкоснулся с фужером дочери. Звон стекла вместо слов скрепил благополучно озвученные планы на будущее. Прежняя Элайн не согласилась бы на меньшее, никогда не отказалась бы от того, что любит, но может быть каждый прожитый день, наполненный испытаниями, накладывает свой невидимый взору оттиск, заставляя вопреки желанию - меняться. А может это и есть удел взрослых, расставлять приоритеты, сейчас Элайн больше любила мужа и дочь, чем книги и истории, чего еще можно желать.
Подумав об этом с данной точки зрения, Моник взглянула на мать иными глазами. Женщина смеялась над шутками супруга, держа почти пустой бокал в руке, ее карие глаза не утратили блеска после всего пережитого, хоть взгляд и сделался более жестким, собранным, чем когда-либо. Все дети думают, что знают родителей как облупленных до определенного момента – собственного взросления, которое происходит будто по щелчку пальца. Минуту назад ты играл с куклами и солдатиками, отправлял в бой малочисленную верную армию или наряжал в бесконечные наряды фарфоровые тела, а через миг замыливающие реальность линзы разбиваются, и ты все видишь так ясно, как никогда прежде.
Один Эгон казалось, оставался прежним, но так ли оно было на самом деле? Зоэ-Моник не знала, насколько сильно он переживал за дочь, боялся неудач, настигающих в самый неподходящий момент жизни, не видела девушка и как они с Элайн не спали долгими ночами, пока вампир пребывал в лихорадочном бреду, пытаясь отрастить новые кости и мышцы, как сжигали протезы в большом костре, предаваясь воспоминаниям. О былом, превращенном в сказку для дочери, напоминал лишь крохотный порез у глаза, который Эгон предпочел оставить, чтобы никогда не забывать, кем он был и к чему не стал бы возвращаться ни за что на свете.
- Кстати, об этом. Детка, завтра начинается твой первый учебный день в лицее. Я уже позвонила и обо всем договорилась. Предстоит наверстать многое и отучиться еще пару лет, прежде чем ты сможешь поступить в университет, но поверь, оно того стоит. Во Франции все устроено немного иначе, чем мы привыкли, но думаю, в этом есть и свои плюсы.
- Как?? Уже завтра?!
Девушка поморщилась, услышав в своем тоне несвойственные ей истеричные нотки, но едва могла совладать с эмоциями. Она-то надеялась, что еще будет немного времени привыкнуть к новому окружению, к одной только мысли об обучении со сверстниками, а получается, что минуты до начала конца когда-то просочились сквозь пальцы, оставив горечь на языке, будто соленая морская вода.
- Меня заверили, что это самый достойный лицей в данном округе. В нем будут и другие полукровки, что поспособствует твоей комфортной и быстрой адаптации. Конечно, добираться до него придется минут пятнадцать, он находится чуть дальше Локронана, в Плогоннеке, но мы придумаем что-нибудь. В любом случае, мы с папой будем рядом, всегда, и вместе мы разберемся со всеми неприятностями!
Преувеличено оптимистично проворковала Элайн Мелтон-Гобей, стараясь не выдать волнения, но чрезмерно быстрая речь, будто приклеенная к лицу улыбка, и то, как женщина ногтем пыталась проделать дыру в скатерти, не укрылось от остальных. «Поспособствует твоей комфортной и быстрой адаптации», - пронеслось в голове у Эгона, он знал, что дочь тоже заметила фразу, пролетевшую из уст Элайн, не свойственную ей, и чертыхнулся про себя, желая показать глазами, как перестаралась супруга.
Зоэ-Моник почувствовала дурноту и головокружение, так быстро закружились в хаотичном танце мысли, пугающие до боли в животе. Завтра. Уже завтра.
- Но мне хотя бы будет позволено по-прежнему заниматься музыкой?
Сглотнув, осмелилась поднять глаза девушка, поглаживая левой ладонью правое плечо.
- Конечно, милая. В таких заведениях обычно имеются целые клубы по интересам...
Заметив, как побледнело лицо дочери, Эгон поспешил добавить.
- Или ты можешь просто заниматься дома, необязательно вступать в клуб, если тебе этого не хочется, Моник. Ах да, мы очень кстати нашли старый велосипед в сарае, я займусь им завтра с утра, и к возвращению Зоэ-Моник он будет как новенький. Приятная неспешная прогулка перед лицеем пойдет на пользу.
С последними словами мужчина обратился к Элайн, которая воодушевленно воскликнула, желая поддержать дочь, неуверенно улыбнувшуюся в ответ матери.
- Будь сильной, Зоэ, ты со всем справишься, я знаю!
Ведьма коснулась лица Зоэ-Моник, заправив той карамельную прядь с отросшими во время поездки черными корнями, за ухо. Девушка смотрела в темные глаза матери и не понимала, откуда в ней такая уверенность. Может быть, произнося это, Элайн видела на месте дочери совсем другую Зоэ, принимая столь желаемое за действительное, адресуя слова призраку, находящемуся всегда рядом, потому, что сама девушка не ощущала в себе и толику этой силы.
***
Долгий день наконец подошел к концу. Моник вызвалась помочь убрать со стола, и когда матушка направилась в спальни постелить свежее белье, залпом осушила свой бокал, для верности сделав несколько глотков прямо из бутылки, чтобы позволить сознанию слегка уплыть, и сыграть с ночью в колесо фортуны. Иногда это срабатывало, иногда нет, но попробовать стоило.
Какое-то время Зоэ-Моник не могла сомкнуть глаз, лежа в кровати, пытаясь сфокусироваться на одной точке поверх шкафа, жалея, что не может сейчас разбавить звенящую тишину звуками гитары, а потому медленно закрыла глаза, негромко напевая без слов одну из любимых песен, собственного сочинения.
Наёмный, или взятый на прокат, четырёхместный городской экипаж на конной тяге, использовавшийся в странах Западной Европы как такси до изобретения автомобиля.
Имеется в виду фестиваль Тромени. Это своеобразный «крестный ход», проходящий по длинному маршруту, включающему в себя двенадцать особых точек. Сохранился и по сей день.
Эндивий (или Цикорий салатный) — вид травянистых растений из рода Цикорий семейства Астровые.