19.
В Брашове холодало, Драгош чувствовал, как рука Даны теряла тепло. Недавно они официально стали близкими людьми: заключили брак. Там и сняли простенькую квартирку в спальном районе города. Тринадцатого октября, этим славным вечером после ужина в ресторане, пара семенила домой. По небу рассыпались блестящие звезды, открылась, улыбаясь, полная луна.
— ..а бабушка сетовала, почему это я твою фамилию взять хочу. Мол, Бачу, наша фамилия, хороша, а «муженек твой — дурачина венгерская», — говорила Дана, держась с мужем за руки. — Взять твою фамилию далось тяжело, милый. Упаси Господи от тягот семейных!
— Я говорил ей, что мадьяр только на пятьдесят процентов.
— Да хоть на десять, Драгош! Она упертая, что ужас! Всю плешь мне проела со свадьбой. Я хорошо отношусь ко всем нациям, к твоей — в том числе. Война эта.. Она дело королей, а не людей. Жаль, что мои родичи так настроены против венгров.
— Хочешь, убежим?
— В Венгрию?
— Необязательно. В любую точку мира! Я поеду за тобой хоть на край света.
— В Венгрии мне бы тоже пришлось туго с фамилией, да?
— О чем ты?
— Там женщины после свадьбы имен своих лишаются. Так и ходят с окончанием «ны»?
— А, ты об этом. Так необязательно давно уж. Но многие женщины и правда ходят с именами мужей.
— Тогда.. — Дана коротко задумалась. — Хочу туда, где круглый год лето и не видать нацизма.
— Тогда нужно копить, regina mea*.
— Да, — в ответ Дана любовно улыбнулась мужу.
Ступая между улиц, супруги предавались романтике, иногда останавливаясь, чтобы обняться или поцеловаться. Шли они медленно, растягивая вечер и беседы, заканчивать которые оба не желали никогда. Их любовь — глоток чистого воздуха среди грязных паров и смога. Она считала это драматичным: запретная любовь враждующих народов; он верил, что сказка, где Дана — прекрасная принцесса, так тяжело доставшаяся спустя годы.
Паре посчастливилось уличить первый снег. Хлопья летели с черного неба плавно и мягко, кружились между ветвей в романтичных танцах наступившей так рано зимы. Уличные фонари выхватывали частицы снега, как лунные камни они падали с неба, чтобы накрыть землю и обелить вершины гор вдалеке. Так земля уходила в долгий сон, натянув на кожу пушистый плед. Сыпался ворох снега на головы; Дана мечтательно улыбалась, пока муж держал над ее головой руку: так он закрывал открытую голову от возможной хвори.
Недалеко от дома по затылкам влюбленных прошлись удары: кто-то напал сзади. Тела грубо обчистили, — украли деньги, кольца и бижутерию, — и, не церемонясь, потащили за ноги в темноту между домами.
Очнулась Дана уже в темноте: густой, липнущей к глазам плотной ватой так, что не удавалось разглядеть даже слабых очертаний мира вокруг. Девушка окликнула мужа один раз, затем еще. В ответ прошлось бодрое эхо, будто потешалось над горем Даны, будто смеялось. Девушка ползком нашла стену, по которой, опираясь рукой, определила, что находилась в закрытом квадрате с одной железной дверью. Застучала, громко завопив о помощи.
Кричала долго, что охрип голос. Дана устало побрела в центр помещения, где запнулась и завалилась на что-то твердое и неприятное. На мешок, сначала думала она, но когда нащупала голову, то поняла, что тело. Дернулась назад, вскрикнула.
***
Брашов старый город, его первую крепость основали члены Тевтонского ордена еще в двенадцатом веке. Стефанополис, Кронштадт, Брашов — все те названия одного города, лежащего в самом сердце Румынии. Здесь в старом квартале остроконечные шпили готических зданий рвались высоко в небо, прорезали облака, как кончики стилетов. Рыжие крыши романских построек пестрели на фоне выпавшего снега, тяжело вздымались крепости средневековья, возвышаясь над человеком, как хтонические титаны античных мифов. Под самым небом на крышах чернели кресты: много, почти на каждом доме.
Брашов — город, похожий на кадр из времен средних веков. Рыжий, цвета ржавчины, яркий и древний. Рядом чах знаменитый Бран, выстроенный Тевтонским орденом, толтостенный и запутанный, замок-лабиринт. Окруженный Южными Карпатами, Брашов по-царски возлежал среди холмистых земель; город-корона, в котором количество немцев — трансильванских саксов — равнялось с числом румын. Брашов стал частью Румынии после первой мировой войны.
Прибыли Марко и Магдалина пятнадцатого числа ровно к обеду и сразу поселились в квартире близь Черной церкви — местной готической достопримечательности. Жилище вышло уютное: кухня объединялась с гостиной, по углам в горшках росли карликовые деревья, а над ними висли картины — репродукции да Винчи; перед телевизором стоял зеленый диван с желтыми подушками, два кресла цвета бука. Марко метко заприметил два стеллажа с книгами, пестрыми и толстыми. Окна закрывали бежевые однотонные шторы в пол. Хорошая, но простая квартира с двумя спальнями, обзор с которых выходил на Черную церковь.
Магдалина отправила Марко в магазин, где он закупился продуктами: овощи, пара яблок, два калача и килограмм куриного мяса. Готовить вызвалась Магдалина. Нарезая картофель, она напевала мотив незнакомой Марко песни. Сам он читал газету: его приезд был продиктован делом, и теперь каждая минута требовала изучения ситуации. Слухи и газеты всегда первое, что он брал в оборот; там же можно было найти важные детали.
— Левенте так и не рассказал, что случилось два года назад под Брашовом. Марко, хоть вы поведайте.
— В тридцати километрах от города есть замок. Бран, слышали?
— Разумеется! Что за глупый вопрос?
— В его окрестностях свили гнездо. Семейство мороев и с дюжину приколичей. Многие охотники пошли на дело, многие умерли. Больдо Фицрой лишился руки, когда самонадеянно пошел в гнездо один. Левенте, как обычно, гулял.
— В своем.. репертуаре, — цокнула она. — Ветреный.
— Бестолковый.
— И как Больдо выжил?
— Левенте подоспел, а там и я с парой других охотников. После того дела Левенте я не видел, думал, помер.
— Поэтому он говорит, что должен?
— Да.
— А гнездо в итоге?
— Зачистили. Любопытная. Что с обедом? Долго.
— Варю, не торопите! — Магдалина бросила в кастрюлю кубики картофеля. — Больдо показался мне таким.. обычным. Только рука напоминает, что он.. ну.. этот.
— Мы зовем себя охотниками. Это правильная формулировка.
— Слишком пафосно.
— Мы заслуживаем.
— И вы тоже?
Марко повел бровями, подняв глаза на Магдалину. Он сложил газету и откинулся на спинку кресла, ожидая очередную скучную беседу.
— Объективно — да.
— А субъективно?
— Субъективно мне плевать.
— Что вообще вызывает у вас хоть какие-то чувства? Для Левенте это деньги и секс, для меня, наверное, алкоголь.. Что же, Марко, вы не человек?
— Результат.
— Результат чего?
— Моих поисков. Пустое, — он отмахнулся и снова взял газету, — я не буду говорить об этом.
— Снова вы о своей этой фанатичной идее?
— Левенте.
— Что?
— Слышу в ваших словах голос Левенте. Не смейте звать мою жизненную цель фанатизмом, Магдалина. — Марко глянул исподлобья. — Это оскорбление.
— Извините. — Оба они замолчали. Звучал лишь отстук ножа, режущего кусок мяса. — Левенте говорит, что вы ищете Атлантиду. Мол, нет никакого Царя Стригоя.
— Пусть.
— Вы слишком твердолобый, Марко. Порой нужно остановиться и подумать, может, придет понимание мироздания. А вы идете, нет, даже бежите куда-то, закрыв глаза напрочь. Я хочу сказать, что вы слепы. Может, «бестолковый Левенте» не такой уж и бестолковый?
Марко безразлично перевернул газету и вновь пустился исследовать строчки.
— Ну, конечно! — Магдалина всплеснула руками. — Мы же дураки. Вы один понимаете всё и вся, а мы бормочем гнусный вздор. Марко, вы слишком.. даже не гордый, нет, скорее самоуверенный. Это патология, а не достоинство.
— Что вы ко мне пристали? Слишком говорливая.
— Меня раздражает ваша гордыня! Вы ходите как в золотой короне, грубите, с чужими мнениями не считаетесь. Вроде такая работенка у вас.. героическая, а вы как петух!
— Петух? — Марко снова посмотрел на Магдалину. Из-под края газеты на нее глядели злые черные глаза. Чуть раскосые кверху, тяжелые. — Вы платите за жилье, я вас стерегу. Остальные аспекты отношений между мужчиной и женщиной я пробовать не хочу.
Магдалина сконфуженно нахмурила брови и обернулась.
— Что это значит?
— Я не хочу, чтоб диктовали советы и вмешивались в мои дела.
— Я не вмешиваюсь.
— Имеете наглость рассуждать о моей жизни. Не идиот. Слушать такое не буду.
Магдалина гневливо, но с некоторой долей стыдливости вернулась готовить. Хотела парировать, но не нашлась, что сказать. Рубанула ножом по моркови, рассекла кожу на фаланге указательного пальца и прижалась губами к выступившему шарику крови.
— И что там? Нашли, кто в городе орудует? — спросила она, сунув руку под напор воды. Напряженную обстановку можно было нанизать на вилку или пощупать, настолько осязаемым был воздух вокруг. Магдалина хотела сгладить углы. — Это.. эти ваши стригои?
— Сомневаюсь. Изначально знал, что это не нечисть.
— И кто тогда?
— Люди.
— Бросьте, Марко! Люди не станут таким заниматься. Речь ведь о пропажах, да?
— Вы плохо читаете? Или пока читали думали о помаде?
— Вот и зачем вы так? — Магдалина недовольно зыркнула на Марко. — Чего ради пытаетесь задеть?
— Это люди, — заключил Марко и бросил газету на кофейный столик. Встал и прошел к окну, где скрестил руки и уставился вниз на улицу. — Очевидно.
— Очевидно, что вы ведете себя, как петух, — проворчала Магдалина. — Что я вообще за дурочка! Поехала невесть с кем невесть куда.
— Думаю обойти Брашов.
— Зачем кому-то воровать людей?
— Вопрос, — согласился Марко.
— Думаете, их убивают?
— А для чего иначе?
— Может, воры?
— Глупость какая. Вы что, действительно такая наивная?
— Пытаюсь размышлять!
— Достойно.
— Что, «женщины не могут думать»?
Марко улыбчиво хмыкнул вместо ответа. Он оглядел улицу и вернулся в кресло.
— Нужно идти.
— Куда вы?
— После обеда. Обойду Брашов.
— Слава Богу, что вы уйдете. Задержитесь как можно дольше!
Прошли минуты, пара села за стол. Суп вышел мясистый, с жиром. Марко любил такое. Магдалина, заметил он, ела, как птичка, — мало, без аппетита, часто запивая вкус овощей белым вином. Марко ел всегда молча, но тем днем отчего-то решил сказать:
— Думаю, что люди это. Стригои не убивают сериями. Так, точечно: то в одном районе, то в другом, но все убийства отличны друг от друга. Здесь кто-то другой.
— Что, вырко.. длаки эти?
— В Румынии живете, — нахмурился Марко, — а про свою историю не знаете. Унылая.
— Да никто в таком копаться не будет. Это сказки и легенды, смешно.
— Смешно, да. Особенно смешно, когда ожившая сказка вдруг нападет сзади.
— Вы что, так и будете теперь припоминать об этом?
— До тех пор, пока вы не перестанете открещиваться от существования потустороннего.
— Пф, — Магдалина осушила бокал залпом, — я уже не открещиваюсь. Но мне претит говорить об этом, как о чем-то обыденном. Какая мистика, какая ересь!
Марко равнодушно пожал плечами.
— Кажется, я совершила ошибку.. — со вздохом сказала она. — Нужно было остаться с Левенте! Мы пару дней вместе, а я уже считаю вас врагом!
— Понял, — кивнул Марко и встал из-за стола. — Пойду.
И вышел из квартиры, сняв с вешалки плащ.
_________
*Regina mea — рум. королева моя.