Глава 3. Торги.
Зал был погружён в полумрак. Свет здесь не служил для освещения; он создавал иллюзии: мерцающие люстры с кроваво-красными каплями, дымка, клубящаяся по полу, прячущая мрамор, на котором так легко скользить в последнем танце. В центре — сцена, где всё и происходило: аукционы, танцы, показательные выступления, весь этот театр ужаса и смерти.
Часть зрителей располагалась полукругом — в креслах из красного бархата, на ложах, затянутых чёрным шёлком. У каждого в руке — бокал, наполненный густой, тёмной жидкостью. Воздух был насыщен чем-то сладким, металлическим, обволакивающим. Запах вина, дорогих сигар и крови сливался в нечто наркотическое, отвратительное.
На балконах так же виднелись хищные силуэты с алыми глазами, наблюдающие за действом внизу, как театральная публика. Люди в ошейниках, сидящие у их ног, казалось, были готовы умереть за одно прикосновение своих хозяев.
За сценой — шёлковые занавеси. Там, как товар, уже стояли девушки, все, кто вот-вот выйдет на сцену, чтобы найти среди этих монстров своего, того, кто получит безграничную власть над их телами. Музыка была словно в ритме пульса: тяжёлая, глубокая, заставляющая тело двигаться, даже когда душа сопротивлялась. Над всем этим витало ощущение древнего, всепоглощающего ужаса, будто эти стены помнили больше, чем сами вампиры.
Лия слышала, как в зале смеются. Мужские, женские голоса. Они ждали представления, их нетерпение то и дело выливалось в громогласные крики, призывающие к началу. Она осмотрелась внимательнее, чтобы разглядеть тех, кто был ближе к сцене: их было много. Кто-то был в строгом фраке, кто-то — в роскошной мантии, с глазами, сверкающими, как осколки рубина.
Некоторые вампиры играли в карты, кто-то бросал кости на стол, кто-то курил, кто-то кормил своего раба клубникой, запивая кровью из бокала.
«Они не люди. Они не просто считают себя выше нас. Они живут вне морали. Для них мы — просто мясо, игрушка, вкус, мгновение».
Гул стих. Музыка сменилась, приобретя те же восточные мотивы, что Лия уже слышала ранее.
— Начинаем! — прошептала та женщина, их надзирательница, появляясь из тени. — Улыбайтесь. Танцуйте. И без фокусов!
Девушки вышли. Всё внутри Лии хотело бежать. Орать. Или спрятаться. Ноги двигались сами, её тело, казалось, предало её, заставляя танцевать.
Кэсси вышла первой, прямо в центр сцены. Лия смотрела на неё. Её движения были соблазнительными, уверенными. Она светилась, словно это всё для неё — триумф, долгожданный момент.
И к ней подошли. Высокий, холодный вампир с серебристыми глазами и белыми волосами. Он не улыбался. Он просто смотрел на Кэсси, как будто выбирал вино на дегустации. Он протянул ей руку, и Кэсси подошла поближе, её взгляд был полон фанатичного ожидания.
Голос в зале громко произнёс: «Продано!» — и толпа зааплодировала. Вампир притянул Кэсси к себе и, не говоря ей ни слова, укусил её за запястье.
Она вскрикнула. Но не сопротивлялась.
Некоторые вампиры засмеялись. Другие наблюдали, как за спектаклем.
Но вампир просто продолжил. Он схватил её так, словно она была тряпичной куклой. Он вывернул её руку и бросил на пол, прямо в ноги разъярённой толпе.
После этого он разорвал её красивое платье. И прямо здесь, на полу... она кричала. Больше от боли, чем от страха. А потом — всё стихло. Потому что он сломал ей шею.
Просто — щёлк. И всё.
Кэсси, такая сильная, грациозная, никогда не молчавшая, не стеснявшаяся, улыбающаяся всем — даже тем, кто наводил ужас. Она успокаивала остальных девушек, когда их готовили, целовала в лоб, говорила, что всё будет хорошо. Она знала больше других об этом мире, говорила: «Они только играют в монстров. Главное — понравиться. Не бойся, тебя не убьют. Их интересует вечность, кровь, а не смерть». Она была красива. Она была дерзка. Она была идеальным лотом. И она погибла первой.
«Я не дышала. Я не могла. Она же была идеальной. Она хотела быть здесь. Она верила, что станет одной из них. Если она умерла так... что тогда ждёт остальных? Меня?»
Лия начала ещё сильнее дрожать. Полупрозрачный занавес всё ещё скрывал девушек от внимания других, но она знала — скоро её очередь.
«Меня тошнило. В груди сжималось. Где-то внутри уже начиналась паника. Это конец. Мы не выживем. Никто».
И вдруг... Голос. Мягкий. Глубокий. Внутри головы. Как будто мысли — но не её.
«Лия».
Ровный. Мужской. Она вздрогнула.
«Смотри на меня».
Лия подняла глаза.
Он стоял в тени. На втором этаже, у каменного балкона. Высокий. Весь в чёрном, как из другой эпохи. Тёмные пряди волос падали на лицо, свет от свечей выхватывал его скулы, губы, мрачные глаза. Он был красив... как смерть. Невозможно прекрасен — и от этого становилось страшнее.
«Не бойся. Я вытащу тебя. Делай, как скажу».
Он пристально смотрел на Лию. В его взгляде было... что-то древнее. Сильное. Хищное. Он смотрел словно прямо в душу.
«Не выдавай другим, что слышишь меня. Просто делай всё, как скажу — и останешься жива».
«Он. Это он говорит. Каин. Я знала его имя. Я не могла объяснить, откуда — но знала».
Он не был как остальные. Он был... нечто другое. Нечто большее.
Тем временем вокруг нарастала атмосфера хаоса, бессмысленного, беспощадного насилия и криков. Лия не заметила как, но Алия уже стояла в центре сцены.
Один из вампиров — в маске с золотыми зубами, провёл пальцем по её ключице. Он сказал: «У неё кровь ведьмы. Это опасно. Но возбуждает, правда?»
Алия только испуганно попятилась назад. И в этот момент он ударил её. Открытой ладонью. С хрустом. Так, что она упала на колени. Конечно же никто не остановил его. Она подняла голову — и улыбнулась. Не дрогнув. Лия надеялась, что она справится. Она всё ещё хотела в неё верить.
А потом вампир вытащил нож и схватил Алию за волосы.
«Мне хотелось успокоить её, сказать, что скоро это закончится и... что всё будет хорошо».
Но ничего не было хорошо. Он резал её медленно. По животу. По внутренней стороне бедра. Чтобы дольше кричала.
А потом... Они начали смеяться. Они начали аплодировать. Кто-то поднимал бокал. Кто-то ставил ставки. Они ставили ставки на её крики. Сколько минут она продержится. Будет ли молить о пощаде. Кто первый доведёт её до обморока.
«Я уже не слышала звуков — всё стало ватным. Словно я провалилась под воду. Я смотрела, как умирает ещё один человек. Ещё одна молодая красивая девушка».
И в какой-то момент Лия поняла: она не дышит. Её тело не может вдохнуть. Пульс колотится в ушах, как сирена. Она стоит и ждёт. Она следующая.
«Ты ещё дышишь».
Голос снова прозвучал в её мыслях.
Лия чувствовала, как рвётся внутри что-то важное. Что-то, что держало её в сознании.
«Та девушка была сильной, непокорной. И она умерла, как животное. Я ничего не знаю. Я дрожу. И всё же... Если даже погибать, то только не здесь, не на полу с отрезанными пальцами и вывороченными кишками, как Алия».
«Я не дам тебе умереть».
И Лия почему-то поверила. Ей очень хотелось поверить. Хотя бы на один миг. Она понимала: может быть, он лжёт. Может быть, он — самое страшное из всех чудовищ здесь. Но она уже не могла выбирать безысходность. Она хотела выбрать надежду, пусть и призрачную, и поэтому доверилась.
«Мне стало всё равно, кто он. Если это и конец — пусть он будет в его руках».
Кровь на полу уже начала темнеть. Пахло железом, потом, вином и чем-то сладковатым, разлагающимся. Лия стояла как истукан, не отрывая взгляда от пола.
— Следующая! — прозвучало из громкоговорителя. Голос был сладким, как сироп, и отвратительным в своей весёлости.
Лия смиренно вышла в центр.
Каин.
Он подошёл без слов, без пафоса. Не с лестницы. Не из центра. Он просто... появился. Как тень, плотная, тяжёлая. Мужчина в чёрном, с лицом, которое забыть невозможно.
Шёпот прошёл по залу, как ветер сквозь высокую траву.
— Каин? Он здесь?
— Он что, встал?
— Неужели наконец-то — выбрал?
И тогда поднялся Ариман.
Он восседал на троне, в центре зала, как паук в своей паутине. Златокожий, обнажённый по пояс, с глазами, будто вырезанными из рубинов. Улыбка его была широкой, оголяющей огромные клыки.
— Каин! — произнёс он, и голос его разнёсся эхом по колоннам. — Вот уж кого я не ожидал увидеть в этой сцене... в роли участника.
Каин остановился прямо перед Лией. Он не прикасался к ней. Даже не смотрел. Он просто стоял.
— Я забираю её, — спокойно произнёс он.
Пауза. Все замерли в ожидании продолжения сцены.
Ариман рассмеялся. Долго. Протяжно. Слишком громко. Как будто это была самая лучшая шутка, что он слышал за век.
— Ты... хочешь ЕЁ? — он ткнул в сторону Лии, как в мёртвую мышь. — Ты хочешь ЭТУ?
Каин не ответил. Не чувствовал необходимости повторять сказанное. Взгляд Аримана стал внимательнее. И острее. Он присел на край трона, будто ястреб. Пальцы его вытянулись, как когти. Он сделал театральный жест, указывая на Лию.
— Я дарю её тебе. Да, именно так — в дар. Что за честь — слышать, что сам Каин захотел что-то с этих торгов. Сотни лет — и вот, ты ожил. Какой праздник, не правда ли?
Он встал со своего трона и, сделав несколько шагов, остановился совсем рядом с Каином и почти прошептал.
— Но взамен... мне нужно шоу. Ты хочешь увести её просто так? Без зрелища? Без вкуса? Ты хочешь забрать её — целую?
Ариман повернулся к залу.
— Скажите мне, мои чудовища, разве можно вот так просто отдать это ничтожное создание без представления?
— Нет! — закричали гости. — Шоу! Шоу!
Ариман снова повернулся к Каину, уже шёпотом, в лицо:
— Сделай с ней, что хочешь. Здесь. Сейчас. А мы посмотрим. Уж очень хочется услышать её крики. Не обижай нас отказом.
Он отошёл. И теперь все смотрели на Каина.
Даже Лия. Она подняла взгляд, и впервые — в её глазах были не только страх и безысходность. В них был вопрос.
«Ты действительно другой? Или ты такой же, как они?»
Толпа взревела, словно единый, многоголосый зверь. Тени скользили по стенам, как хищники, отражаясь в кроваво-красных отблесках люстр. Ариман не скрывал ликования, его улыбка была широкой, неестественной. Лия стояла в звенящей тишине, поглощённая безмолвным напряжением. В её душе не было привычного страха – она перегорела, опустела, как выжженная земля. Её сердце не чувствовало ничего, лишь ледяную отрешённость. Тело стало частью спектакля, где она – лишь манекен, полая оболочка, готовая играть любую роль. А Каин... Каин стоял перед ней. Его присутствие было как ледяной ветер, холодный и нечеловеческий, но при этом... ощутимо реальный.
Он подошёл ближе и коснулся её лица. Лия почувствовала его пальцы на своей коже, и это ощущение было болезненно чётким, но лишь на мгновение. Потому что в её голове, словно прямо в сознание, прозвучал голос — глубокий, тёмный, обволакивающий, принадлежащий Каину:
«Лия... Ты слышишь меня? Доверяй. Тебе не будет больно. Я сделаю так, что ты почти ничего не почувствуешь. Я всё отключу. Но они не должны узнать об этом. Кричи, поняла? Кричи!»
И в тот же миг, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем, тело Лии начало неметь. Неметь не от страха или холода, а от чужой, властной воли, что мягко, но неумолимо отсекала нервные окончания от мозга. Ощущения начали тускнеть, растворяться в туманном потоке, оставляя лишь звенящую пустоту. Она не понимала, как это происходило, но её разум, как и предсказывал Каин, покорился. Она была лишена своей собственной физической боли, лишена ужаса, но по-прежнему оставалась в плену чужой, страшной реальности, которую видела, но не чувствовала.
Каин резко потянул её за волосы, поставил на колени, и Лия ощутила, как её голова отбросилась назад, почти театрально, как в ужасающей постановке. Она вскрикнула — резкий, отчаянный, пустой крик, понимая, что это должно было быть невыносимо больно. Зал взревел в ответ, предвкушая свою жертву.
«Ты — умница. Всё хорошо. Терпи. Ещё немного».
Он продолжал. Разорвал ткань на её теле с демонстративной, расчётливой жестокостью, с какой ломают старую, ненужную вещь, перед тем как избавиться от неё навсегда. Каждая нить, каждый шов разрывался с хрустом, и зал взрывался в эйфории на каждый звук, на каждую новую обнажённую линию тела. Они жаждали этого зрелища.
Его движения были резкими. Жёсткими. Уверенными. Пальцы на её шее. Грубые прикосновения. Но в его глазах не было злости, не было похоти. Там была только тёмная усталость, боль и даже... необъяснимая вина.
«Ты молодец... Смотри на меня. Всё это скоро закончится»
Его слова были как успокоение, но в них сквозила тень чего-то большего, чего-то невыразимого, что Лия не могла понять. Эти слова были якорем, который не отпускал её, который не давал ей сгореть в этом аду.
«Сейчас закрой глаза и не думай о том, что происходит».
Он вошёл в неё — резко, жёстко, без колебаний. Зал взвыл в ликовании, но Лия не слышала его рёва. Она слышала только его голос в своей голове, единственную реальность, которая теперь осталась.
«Мы скоро уйдём. Всё почти закончилось».
Да, её тело было подчинено, она видела его грубые движения, его жесткие толчки. Но её разум был свободен, её разум плавал в его голосе, который не давал ей вырваться, который обвивал её мысли и чувства. Она больше не боялась. Боль ушла, страх ушёл. Оставалась только тишина. Тишина, в которой она ощущала его присутствие, как если бы он был частью её самой.
«Молодец. Ты справилась. Всё хорошо. Ты — не сломалась. Я сейчас уведу тебя».
«Я не знаю, как описать то, что чувствую. Тело дрожит... кажется, словно оно и не моё больше. Не сейчас. Не здесь. Оно было инструментом, картиной, полотном, по которому писали болью — но я не чувствовала краски. Не чувствовала... пока он говорил. Его голос такой... властный, но нежный. Он не приказывал. Он просил. Он обнимал голосом. И я — послушалась...»
А теперь... когда всё кончено... теперь приходит боль. Она нахлынула внезапно, словно ледяной прилив, тяжёлая, вгрызающаяся в мышцы, в кости, в каждую живую клетку. Сначала — где-то внизу живота, потом — в бёдрах, в груди, в шее. Каждый нерв горел, каждую клеточку выкручивало. В горле першило, теперь по-настоящему хотелось закричать, но с её губ не срывалось ни звука. Руки дрожали. Зал размывался. Глаза не фокусировались. Она чувствовала, как её рвёт изнутри, но даже этого не могла выразить.
Словно сквозь туман Каин поднимает её на руки. Лия обмякла. Просто дышала ему в плечо. Она была на грани потери сознания.
— Прости, — сказал Каин, его голос был почти не слышен, — иначе бы не вышло. Потерпи. Мы почти дома.
«Дома? Что за дом? Где этот дом? Кто ты, Каин? И почему твой голос продолжает звучать в моей голове, как спасительный маяк?»
Он идёт быстро, твёрдо, сдержанно. Толпа расступается, как перед богом. Или перед чудовищем.
И где-то сбоку... Ариман.
Он сидит, откинувшись, на своём троне из черепов. И его глаза — горят кровавым, неистовым огнём. Он не хлопает. Он не смеётся. Он не шевелится. Он наблюдает. И в этих глазах... не было ни ликования, ни презрения. Было что-то другое. Глубокое, хищное, неразгаданное удовлетворение, смешанное с вопросом. Только чуть заметно склоняет голову, и угол его губ дёргается в полуулыбке. Не радость. Не презрение. Что-то иное. Что-то, чего Лия не может разгадать — но точно знает: это не конец. В этом взгляде читалось немое, но властное: «Я знаю твою игру, Каин. И ты сам попал в мою ловушку. Неужели ты наконец почувствовал это?»
Каин не смотрел на него. Он шёл через зал. Сквозь ворота. Сквозь ночь.
Холод бьёт в лицо. Свежий воздух как пощёчина. Лия захрипела — кашель, судорожный вдох. Тело отзывается болью. Она всё чувствует теперь.
— А-а... — простонала она, пытаясь пошевелиться. — Мне... Очень...больно...
— Я знаю, — сказал Каин, едва шевеля губами. — Потерпи ещё немного.
Лия терпела. В последнее время ей многое пришлось стерпеть. Но она чувствовала, что этот порог перейден. Больше никогда ничего подобного терпеть ей не придётся. Она больше не позволит такому случиться в её жизни. Она больше не будет жертвой. И с этой мыслью внутри неё вспыхнул холодный, беспощадный огонь: она отомстит.