Карфаген

У входа в King's Regency Medical Centre в ряд стоят элитные автомобили, у которых размеренно разгуливают телохранители альф клана Азари. Сами первородные, собравшись у Майбаха Ареса, нервно поглядывают на дорогу в ожидании главы клана.

— Надеюсь, ты ничего лишнего ему не сказал, — стряхивает пепел с сигареты на тротуар Киран.

— Я не самоубийца. Больше, — хмыкает Арес. — Я сразу объявил, что он в порядке, а потом уже добавил про аварию.

— А мне ты позвонить не удосужился! Я узнал про аварию из новостей, все обсуждают, что в Темзу сорвался люксовый спорткар, — раздраженно ерошит волосы Раптор.

— Я, вообще-то, тоже пострадавший, мой мальчик чуть не погиб, но слышу только наезды, — фыркает Арес.

— Он же только замерз немного, зачем драму разыгрывать? — усмехается Киран.

— Он — герой, он без раздумий нырнул в реку, и если бы его не было с омегой, то весь мир бы доживал свои последние минуты, — обижается Арес.

Киран не успевает его успокоить, как темноту впереди рассекают фары Buggati La Voiture Noire, и все напряженно ждут появление Каана Азари. Каан припарковывает машину наискосок и, не заглушив мотор, торопливо выходит из нее.

— С ним все хорошо, — первым перехватывает его Арес, но альфа, оттолкнув его, быстрыми шагами идет ко входу в больницу.

Каан не помнит, как он сюда доехал. Все его воспоминания обрываются на звонке от Ареса и словах «авария, и он в больнице». Дальше одно непрерывное движение, хлопки дверей, размазанная в боковых зеркалах дорога. Сердце, наличие которого он отрицал большую часть своего существования, бьется так громко, что заглушает для него весь остальной шум. Каан должен увидеть его. Должен убедиться, что Юнги жив. И только после этого весь мир вокруг и сам альфа снова будут дышать. Друзья не отстают, Киран что-то говорит, Раптор пытается его остановить, но Каан не реагирует. Он останавливается у стойки и режущим воздух голосом произносит имя своего супруга. Администратор, сидящая за стойкой, моргает, испуганно кивает, пробегает глазами по монитору, но Каан не ждет. Он уже двигается дальше сам, потому что ждать — не вариант. Потому что еще мгновенье, и он потеряет контроль над собой, обнажит всей больнице то, чего не должно быть в его ДНК. Каан боится, а страх — это не то, что должно быть присуще существу его уровня. Что, если Каан больше не увидит Юнги? Что, если никогда не сможет прижать его к себе или услышать его хрипловатый мурлычущий голос? Зачем тогда Каану вообще быть? Зачем тогда быть всему миру, если по нему не будет ходить омега, принадлежать которому — весь смысл Каана? Только то, что сам Каан все еще жив и боли он не чувствовал — успокаивает его, ведь будь с Юнги все плохо, он бы тоже умер. И в этот момент альфа осознает, что то, что раньше он считал проклятием, оказывается его счастьем. Так и должно быть, Юнги должен носить жизнь Каана, ведь без него альфа все равно жить не захочет.

Из-за угла следующего коридора выходит молодой врач и, кивнув альфе, просит идти за ним. Проводив его к палате, он сам остается с первородными, а Каан, толкнув дверь, проходит внутрь. В освещенной мягким светом комнате на койке посередине сидит Юнги. Омега бледный, с уставшим, опустошенным выражением лица. Он не ранен, но выглядит так, словно жизнь вытекла из него. Руки лежат на коленях, плечи осунулись, взгляд расфокусирован. Он медленно поднимает голову, когда Каан входит, словно не верит в то, что видит. Каан сразу бросается к нему, всем своим естеством тянется к своему сокровищу и, прижав его к груди, долго не отпускает. Холодные щупальца страха вокруг горла разжимаются, и с каждым следующим битом сердца омеги в Каана возвращается, казалось, утерянная навсегда жизнь.

— Мое сердце, мой драгоценный мальчик, как же ты напугал меня, — целует его руки альфа, боится, что если снова обнимет, то кости переломает. — Что у тебя болит? Почему я не почувствовал произошедшее?

— Потому что я не ранен, — слабо улыбается Юнги, обхватывает его пальцы своими.

— Отныне я сам буду тебя возить, — отходит от койки альфа и снимает пиджак. — Никуда тебя одного больше не пущу!

— Чонгук, перестань, — слабо просит его омега.

— Я закажу тебе новый автомобиль, какой только захочешь, но он будет стоять во дворе, — не слушает его перевозбужденный от радости, что он в порядке, мужчина. — Ты будешь вытирать с него пыль, пить в нем свой утренний кофе, но за руль я тебя пока не пущу!

— Чонгук...

— Что, любовь моя? — замирает у окна Каан.

— Я и так не привык к заботе, а твоя реакция меня еще больше пугает, — серьезно отвечает Юнги и оборачивается к вошедшему в палату врачу. Омега, на вид которому не больше тридцати, заметив Каана, теряется и на пару секунд словно даже забывает о своем пациенте. Юнги не нравится, как этот симпатичный блондин таращится на его альфу, и он демонстративно прокашливается.

— Вы его супруг? — опускает глаза на кольцо на пальце Юнги врач, и тот, кивнув, замечает, как он разочарован в его ответе.

— У вас все хорошо, — наконец-то переходит к делу врач, представившийся Кристофом. — Сотрясения, травм нет. Более того, ваш малыш тоже в полной безопасности.

В палате наступает давящая тишина, которую ни один из присутствующих прервать не торопится.

— Не понял, — глубокая морщина прорезает лоб Каана, а Юнги продолжает думать, что ему послышалось.

— Вы ведь знаете, что ждете ребенка? — смотрит на омегу Кристоф.

— Ты возомнил себя бессмертным? — подлетев к врачу, вжимает его в стену Каан. Юнги, который теперь уже шокирован реакцией своего мужа, в страхе смотрит на вздувшиеся на его шее вены и понимает, что если не вмешается, то врач серьезно пострадает. Он бросается к нему и, повиснув на его руке, просит альфу отпустить врача.

— Я видел результаты анализов, — еле шевелит губами побледневший Кристоф. — Я вам их принесу.

— Сделайте заново! — разжимает пальцы альфа и, сделав шаг назад, со злостью смотрит на него. Врач сразу же выбегает из палаты, а Юнги, который удивлен новости не меньше, чем Каан, опускается на кровать и вонзается пальцами в свои колени.

— Это ошибка, — шумно сглатывает парень. — Они все выяснят и поймут ее. Я не могу быть беременным, Чонгук, ведь я тебе не изменял, — поднимает на него глаза и ловит в ответ только недоумение.

— Я бесплодный, Юнги, — прислонившись к стене, говорит Каан. — Я не понимаю, что происходит, но очень надеюсь, что они ответят.

— Я тоже ничего не понимаю, — тихо говорит омега. Как он может быть беременным, если никаких признаков не было, не говоря уже о том, что его любимый по сути мертв и не способен завести потомство. Да, если верить видениям и их прошлому в Карфаген, у них когда-то был малыш, но это было много сотен лет назад. Никто из них тогда еще не умирал и точно не восставал из мертвых.

Каан так и стоит у стены, зарывается пальцами в волосы, с силой оттягивает их назад, будто бы боль упорядочит хаотично скачущие мысли, а потом тянется за пиджаком и резко покидает палату. Юнги, шокированный его поступком, так и остается сидеть на койке.

Каан отталкивает преградившего его путь Ареса и быстрыми шагами направляется к выходу. Он выходит на улицу, подставляет лицо под моросящий дождь, расстегивает рубашку на пару пуговиц и опускается на бордюр рядом с бугатти. Если Юнги и правда беременный, то ребенок точно его, он в этом не сомневается, ведь омега, которого он назвал своим сердцем, не стал бы лгать ему о таком. Лгать — вообще не в характере Юнги, тем более с момента, как они приняли друг друга. Он бы точно сказал ему, что мечтает о семье или что чувств нет. Он никогда не смущался выпаливать все в лицо даже то, что может причинить собеседнику боль или разозлит его. И это одна из причин, почему Каан так сильно его любит. Произошедшее, скорее всего, недоразумение, и Каан, прикурив, понимает, что в глубине души не хочет, чтобы это подтвердили. Он вроде бы не впустил в себя мысль о ребенке, сорвался на враче, и вообще повел себя не очень хорошо, но сейчас, когда гнев начал спадать, альфа думает о малыше. У них с Юнги был бы чудесный малыш. А какой бы у него был характер, учитывая, что он дитя двух самых упрямых и сильных существ в мире. Каан никогда не думал о потомстве, он сразу принял, что ему оно не положено, и особо не страдал по этому поводу. Да, он пытался найти способ продолжить род первородных, но, как говорит и Арес, только потому, что хотел армию сильнейших. То, что он чувствует сейчас — совсем другое, нечто, пробуждающее в нем нежность и безусловную любовь к тому, с кем он еще и не знаком. Если все же позволить себе помечтать, представить, что это правда, и у них будет ребенок, то Каан отстроил бы вокруг него толстые стены, подарил бы этот мир и взрывался от счастья каждый раз, держа его за руку или слыша из его уст «отец». Каан улыбается своим мыслям, делает еще одну затяжку и, выпустив дым, мрачнеет. Он ведь на пороге войны, у него слишком много врагов, а ребенок — это самое драгоценное и святое, что у них с Юнги может быть, и его самое слабое место. Что, если Каан его не защитит? Что, если он не справится? Не станет ему достойным отцом и, главное, защитой? Каан никогда не боялся за себя, и только Юнги своим появлением в его жизни познакомил его с этим чувством. Теперь оно в нем удвоилось.

Дождь уже барабанит по крышам автомобилей, собирается в лужицы под ногами, но сильно промокший альфа внутрь не торопится. Ему надо успокоиться, подавить свой страх, ведь если Юнги заметит его, то он тоже будет бояться. Что он за альфа такой, если вселит в своего омегу сомнения? Внезапно шум вокруг утихает, а падающие вниз капли зависают в воздухе, как жемчужинки, не достигают земли. Каан поднимает глаза и смотрит на стоящую в нескольких шагах от него и окутанную черным туманом Сантину.

— Подойди, — голос альфы единственное, что прерывает царящую вокруг тишину. Сантина проплывает мимо замерших статуями телохранителей и, подойдя к сыну, оставляет между ними четыре шага.

— У него уже заметен живот? — осторожно спрашивает женщина.

— Так ты знала, — утирает влагу с лица мужчина.

— Этот ребенок — твоя кровь и плоть, и он особенный, Чонгук. Он появится на свет раньше времени, — говорит Сантина.

— Значит, у меня есть ребенок? — растерянно спрашивает альфы. — Он правда беременный? — бегает взглядом по ее лицу. — Но как?

— Пару недель назад небо над Лондоном загорелось красным, и я поняла, что в мир пожаловало существо, которое носит в себе частичку тебя, — слабо улыбается Сантина. — Вы с этим омегой и правило, и исключение.

— Это невероятно, это... — не договорив, прикрывает лицо ладонями мужчина. — Я должен его защитить. Я должен защитить их обоих. Если бы я знал, что у меня может быть ребенок, я бы не подвергал Юнги риску, я бы...

— Не говори так, — перебивает его Сантина и предусмотрительно делает шаг назад. — Ты способен защитить свою семью, и ты будешь за нее бороться. Сейчас ты нужен ему, а ты позволяешь страху заселять в тебя сомнения. Вернись к нему, только будь начеку, — собирается уходить женщина. — Имей в виду, та авария не была несчастным случаем.

— О чем ты? — мрачнеет альфа.

— Мы поговорим, но сейчас ты нужен ему.

Туман рассеивается вместе с Сантиной, дождь вновь барабанит по крышам, а улицу наполняет шум автомобилей и голоса людей.

Юнги обидно, не такой реакции он ожидал от мужа, но, несмотря на свои чувства, он заканчивает застегивать рубашку и утирает предательские слезы, которые никто не должен видеть.

— Врач приходил, нравится тебе это или нет, но я беременный, — заметив вернувшегося альфу, натягивает на ноги ботинки парень, даже не смотрит на него. — Думаешь, я не могу вырастить ребенка один?

— Думаешь, ты когда-то будешь один? — опускается на корточки перед койкой Каан и завязывает его шнурки. — Я знаю, что ты у меня сильный и независимый омега, который может позаботиться как о себе, так и о малыше, но не дождешься, — улыбается ему альфа. — Вам обоим придется терпеть присутствие мужа и отца.

— Так ты веришь мне? Ты понимаешь, что это твой ребенок? — кусает губы Юнги.

Он смотрит на него так, что внутри Каана все сжимается. В его взгляде ожидание, надежда, но Каан так же замечает прячущуюся в тени этих эмоций обиду. И именно она задевает его сильнее всего. Юнги в нем сомневается. Он боится, что Каан может не поверить. Он ждет ответ, нервно мнет пальцами покрывало, и, кажется, в этом затянувшемся молчании он уже видит конец.

— Мой. Конечно, он мой, — выдыхает альфа, прекращает пытку парня. Он опускает взгляд на его живот, возвращает к лицу, на котором после услышанного разгладились все морщинки, и зарывается лицом в его плечо.

— Чего тогда ты вылетел из палаты? И радости я особой не видел! — обиженно бурчит Юнги.

— Мне нужен был воздух, я же впервые буду отцом, — обхватив ладонями его лицо, нежно касается губами его лба альфа. Юнги приходится часто-часто моргать, ведь папой он будет во второй раз.

— Я тоже боюсь, — внимательно смотрит на него омега. — Да я в такой панике, что меня трясет. Но в то же время я четко знаю, что сделаю все, чтобы нашему малышу ничего не угрожало.

— Не сомневаюсь, — мягко говорит альфа, протягивает руку и, приложив ладонь к животу парня, прикрывает веки. — Невероятно, когда я его касаюсь, я не чувствую боли.

— А так тебе больно, что ли? — не понимает Юнги.

— Да, то есть, я не знал, как бывает по-другому, и, оказывается, да, — убирает руку мужчина, прислушивается к себе и снова тянется к животу. — Он будто бы выключает во мне все плохое.

— Чонгук, ты все это время жил с болью и даже не знал, что бывает по-другому? — Юнги опять хочется плакать, и как хорошо, что теперь это можно валить на гормоны.

— Не важно, — помогает ему спуститься с койки Каан.

— Я приклею твою руку к моему животу, чтобы тебе никогда не было больно, — обнимает его омега, и Каана так сильно трогают его слова, что он снова боится переломать его кости своими объятиями.

— Ты мое сокровище, Юнги. Мое сокровище носит мое сокровище, — нежнее прижимает его к себе альфа. — Никому ни слова про малыша, — отстранившись, внимательно смотрит на него. — Пока мы можем, мы будем это скрывать. Только мои братья будут знать, потому что для защиты мне понадобится и их помощь, а еще я не хочу потом слышать лекцию от Кирана о недоверии. А пока я удвою охрану тебе и дворцу, ведь в нем отныне живет наш малыш, — объявляет альфа. — Или я вообще перевезу тебя в свой пентхаус в Mayfair. Точно! Во дворце слишком много людей, в том числе визитеров, я оставлю с тобой только доверенных людей, и будем жить в квартире. Съездишь на днях, посмотришь его, как хочешь обустроишь.

— Пока он живет только во мне, не разводи панику, — вздыхает Юнги. — Вот тебе и не предохраняйся — точно не залетишь, — кривит рот омега и первым выходит из палаты.

Каан сажает Юнги в свой автомобиль, а сам, заметив вышедших из больницы Ареса и Джулиана, идет к ним.

— Я не поблагодарил тебя за спасение моего супруга, — протягивает Джулиану руку альфа, а растерявшийся парень не сразу ее пожимает.

— Я просто делал свою работу, — смущенно отвечает Джулиан, а Арес не скрывает, как он горд за него.

— Если бы не ты, он бы сильно пострадал, — о том, что даже погиб бы, Каан и думать себе не разрешает. — Я твой должник, хочу, чтобы ты знал об этом, и что бы тебе ни понадобилось, можешь обращаться, — хлопает его по плечу альфа и идет к автомобилю.

— Ты сорвал джекпот, теперь можешь у него что хочешь попросить, — смотрит вслед другу Арес. — Но не смей, я для чего вообще существую? Что надо — я сам для тебя сделаю.

— Меня умиляет твоя ревность, — ухмыляется Джулиан.

— Ты меня напугал, очень сильно, и это уже который раз, — вздыхает Арес. — Ты все время забываешь, что я старше земли, и пусть внешне я выгляжу как двадцатилетняя супермодель, завязывай рисковать жизнью, иначе я помру от сердечного приступа.

— Тридцатилетняя, — щурится Джулиан.

— Никакого уважения от молодежи, — притянув его к себе, обнимает Арес. — А если без шуток, ты и мой герой. Ты лучший солдат клана Азари, и мне повезло, что ты со мной.

— Ты поступил бы так же, — задумывается Джулиан. — Я неожиданно для себя испугался за парня. Он так сильно боялся умереть, я никогда не забуду его тот взгляд на мосту.

— У него на это целых три причины, и я тоже рад, что он выжил, — усмехается Арес. — Вечером отвезу тебя в лучший ресторан Лондона! Поешь вкусное мясо, интересные закуски. Хватит тебе питаться сэндвичами и картошкой.

— Вся Англия так питается, а я люблю сэндвичи! — возмущается Джулиан.

— Самоубийцы так питаются, а этот храм заслуживает отменные деликатесы и вкусную кровь, — идет к дороге Арес.

***

Юнги, откинувшись на сиденье, наблюдает за городом, а Каан крутит руль и параллельно целует его руку. Юнги, который всегда был уверен в своих силах, теперь из-за новости о ребенке в них сомневается. Пусть он по-прежнему прекрасно владеет оружием, и в случае чего может сам себя защитить, новая жизнь, которую он носит в себе, повышает уровень его ответственности и заставляет его постоянно быть начеку. Рядом с Кааном этих переживаний нет, и именно с ним Юнги чувствует себя в полной безопасности и разрешает себе расслабиться.

— Мне так жаль, что из-за того, что ты выбрал меня, ты не можешь жить нормальную человеческую жизнь, — останавливается на светофоре альфа. — Люди ведь закатывают вечеринки в честь беременности, проводят праздники. Я такое видел, когда родилась наследница престола. Теперь в мир придет его властелин, а он будет именно им, потому что мой сын или дочь — заслуживают все, и тебе придется об этом молчать. Я бы сделал эту новость событием государственной важности, закатил бы пир, на котором ты бы блистал, и мне стыдно, что из-за страха я лишаю тебя этого.

— Ты не перестаешь меня поражать, — громко смеется Юнги. — Ты все время забываешь, на ком ты женился. Я сирота, который стал служить ордену с подростковых лет и посвятил всю свою жизнь борьбе. Какой пир? Какие праздники? Я их на вкус не знаю и уж точно о них не мечтаю.

— Это меня задевает, — с грустью говорит мужчина. — Я не был человеком, но для вас все это важно, и мне не по себе, что у тебя ничего такого не было.

— Я не чувствую себя обделенным, — льнет к нему Юнги. — Главное, чтобы ты был со мной, и тогда каждый мой день будет, как праздник.

— Мой адский котенок, — целует его в макушку мужчина.

— Останови здесь! — внезапно просит Юнги, и Каан с непониманием смотрит на него. — Хочу матчу черничную. Тео ее покупал здесь, — указывает ему на выкрашенные в зеленый стены кофейни омега.

— Мы в центре города, народу много, тут небезопасно, — не сбрасывает скорость мужчина.

— Я же с Левиафаном, чего мне бояться? — ворчит Юнги. — И вообще, желание беременных — закон. Это не я хочу матчу, а твой ребенок. Скажи ему в лицо, что не купишь ее.

— Как скажете, — усмехается Каан, бросив взгляд на живот парня, и паркуется у тротуара.

Юнги первым выскакивает из автомобиля и, не слушая ругающегося и еле поспевающего за ним альфу, заходит в кофейню. Каан оплачивает напиток, Юнги забирает стакан, но прямо у входа его чуть не сносит с ног толпа вошедших внутрь подростков. Каан сразу же наступает на первого пацана, и Юнги приходится встать между ними.

— Он тебя толкнул, — опасно блестят глаза альфы.

— Остынь, это просто подростки, а ты готов убить ребенка, — подхватив его под локоть, ведет наружу омега.

— Любого, кто к тебе прикоснется, — безапелляционно говорит уже у бугатти альфа, и Юнги не сомневается, что он абсолютно серьезен.

— Скажу сейчас, и больше мы к этому разговору не вернемся, — поставив напиток на крышу машины, пристально смотрит на мужа Юнги. — Во-первых, я легко могу уложить троих разом, мне защитник не нужен. Во-вторых, я хочу рядом с собой любимого человека, который заботится обо мне, а не зверя, который видит во мне носителя своего ребенка. Все ясно?

— Я защищаю не только его, но и тебя, — недовольно говорит мужчина.

— Мне заново все повторить?

— Как скажете, — открывает для него дверцу Каан, и Юнги уже понимает, что путь в несколько месяцев будет совсем нелегким.

Прибыв во дворец, Ги первым делом ищет Тео, который его в больнице не навестил, и, узнав, что омега покинул Харон, срывается в тронный зал к первородным.

— Серьезно? Ты прогнал единственного человека, который тебя любил? — Ги не долетает до Раптора, потому что Каан хватает его поперек и прижимает к себе. — В чем он виноват? Что он сделал такого, что твое раздутое эго принять не смогло?

— Отпусти его, как он мне навредит? Поцарапает? — ставит стакан на стойку Раптор.

— Я мысленно уже вытащил кинжал, который ты таскаешь за поясом, и воткнул тебе в глотку, — шипит Ги. — Почему ты это сделал? Он же любит тебя. Как ты мог выставить напуганного, разбитого омегу? Что ты вообще за зверь такой?

— Не лезь в мои дела, и поверь, твой дружок вовсе не такой ангелочек, которым ты себе его представляешь, — кривит губы Раптор.

— Я убью его, клянусь, я его прирежу! — машет кулаками Ги, и Кирану приходится отвернуться, чтобы не обидеть омегу своим смехом.

— Поздравляю с ребенком, — усмехается Раптор. — Если у него будет твой характер, то сочувствую его отцу. Он с одним еле справляется.

— Так ты уже сказал им? — моментально расслабляется в руках мужа Ги.

— Конечно, они мой щит, а теперь еще и твой, — улыбается ему Каан.

— Пока он не вернет Тео, нам лучше не сталкиваться, — сбрасывает с тебя руки альфы Ги и хмурится, заметив вошедшую в зал Элиссу.

— Рада, что ты не пострадал, — идет к нему женщина, на лице которой явное беспокойство. — Я не успела приехать в больницу, тебя сразу же выписали, но хорошо, что ты в порядке.

— Спасибо, — цедит сквозь зубы Ги и поглядывает на мужа, пытаясь понять, знает ли она о ребенке. Каан, прочитав его мысли по лицу, отрицательно качает головой. Ги выдыхает.

— Выпьем за твое здоровье, — Элисса сама разливает в бокалы вино. — Надеюсь, раз все в сборе, сегодня мы сможем поужинать все вместе как семья, — протягивает первый бокал сыну, Ги все больше хмурится.

— Не обещаю, у меня много дел сегодня. В другой раз, — берет бокал Каан, а Ги, сославшись на лекарства, от своего отказывается.

— И так всегда, как только очередь доходит до времяпровождения со мной, у тебя дела, — не скрывает свое разочарование Элисса. — Я специально распорядилась, позвала музыкантов, заказала партию золотой крови без примесей, чтобы отпраздновать здоровье твоего омеги, а ты снова оставляешь меня на потом.

— Я постараюсь успеть и ценю твои усилия, — мягко говорит ей альфа. — Пойдем, провожу тебя в спальню, тебе нужно отдохнуть, — берет за руку мужа Каан, и пара идет к дверям.

— Я рад, что ты не сказал ей про ребенка, и пусть она твоя мать, мне она не нравится, — на лестнице оборачивается к нему Гидеон.

— Я не сказал только потому, что она не держит язык за зубами, но не потому, что она может тебе навредить, — очередь Каана хмуриться. — Я не настаиваю, что она должна тебе нравится, но и ты имей ввиду, что от Элиссы чаще много слов, но она безобидная.

— Мне не нравится, что она вечно недовольная и давит на тебя, — ворчит Ги. — Ты ей «я занят», она — «давай поедим». И это не в первый раз. Что у нее за одержимость принимать пищу с тобой?

— Не вижу ничего плохого в том, что она хочет проводить со мной больше времени. Поэтому, кстати, я думаю, она и холодна к тебе, ведь все мое свободное время принадлежит тебе, — целует его в лоб мужчина.

— Откуда берет начало ваша связь? Ты толком мне не рассказывал, а я все не могу понять, почему ты так безоговорочно ей доверяешь и даже зовешь ее матерью, хотя твоя мать держит паб у Темзы, — резко останавливается Юнги и в ожидании ответа смотрит на мужа.

— Она мне не мать, — сразу мрачнеет Каан. — Элисса вытащила меня из ада, все эти века или была со мной, или держала связь. Она никогда меня не бросала и сама чуть не погибла, когда спасала мне жизнь. Так кто мне мать? Та, кто меня создала, или та, кто остался со мной?

— Сантина тоже всегда была с тобой, но из-за того, что ты ослеплен обидой и злостью, держалась на расстоянии. Я не хочу вмешиваться в ваши с ней отношения, но она вызывает у меня больше доверия, чем Элисса, — вздыхает Юнги.

— Вот и не вмешивайся, потому что она не твоя мать, и я сам решу, кому мне доверять, — старается не показывать ему свое раздражение мужчина, но выходит плохо.

— Ты прав, она мне не мать, но ее забота обо мне сродни с той, которую оказывала бы мать своему ребенку, — слабо улыбается Юнги, вспомнив про оранжевое одеяльце.

Омега проходит в комнату и, бросившись к Маммону, на время забывает о муже, который терпеливо ждет, пока друзья поприветствуют друг друга.

— Надо найти лучшего врача для тебя, а еще надо бы комнатку в квартире и во дворце для малыша сделать, — прислоняется к подоконнику альфа.

— Я могу наблюдаться в любой больнице, а для комнатки еще рано, не думаю, что этот вампиреныш первое время сможет спать один, — зевает Ги. — Черт, думаешь, он будет вампиренышем? — настороженно спрашивает омега.

— Не думаю, — усмехается Каан. — Я ведь не вампир. То есть, я первородный, но я выбрал эту роль, чтобы маскировать свою силу на земле.

— Не понял.

— Все первородные клана Азари — высшие силы, о которых человечеству неизвестно, но вампиры существуют много веков, и определенная часть людей знает о них и уживается с ними. Поэтому мы и выбрали роли первородных, чтобы наши способности и силы не вызывали вопросов, — объясняет Каан.

— Это умно, — кивает ему Ги. — Так, кто у нас родится тогда? Человек? Левиафан? Или, может, демон какой?

Маммон, услышав последнее, одобрительно мяукает.

— Мне лично без разницы, кто бы ни родился — он частичка нас, и я уже его люблю, — тянет омегу на себя Каан.

— Я тоже, — утыкается носом в его грудь Гидеон. — Только, если все же пойдешь на семейный ужин, то придумай за меня отмазку, я терпеть ту, кто мне не нравится, ради приличия не буду.

— Да, мой господин.

— Будто бы вчера меня привезли в Харон, и я все мечтал вырвать твое сердце, — усмехается своим мыслям Юнги. — Я даже не помню, когда и в какой момент я в тебя влюбился. Ощущение, что я любил тебя всю жизнь, просто не знал об этом.

— А я помню, когда я в тебя влюбился, хотя и до того момента меня к тебе сильно влекло, — задумывается альфа. — Это было в день, когда ты в красном сел на мой трон и пустил в меня три пули. После этого я уже не сомневался, что пропал.

— Надо бы повторить, — смеется Юнги. — Не стрелять в тебя, — уточняет сразу же омега. — А выбрать себе красный наряд. А пока до ухода найди мне адрес Тео, хочу его навестить.

— Юнги, пожалуйста...

— Хочешь, чтобы я сам искал и сбежал на встречу с ним? — отстраняется омега.

— Найду и лично тебя отвезу, — смиряется Каан.

— Малыш сказал, ты хороший папочка, — вновь обнимает его Ги.

— И напрасно ты на Раптора наехал, он тебе подарок в честь ребенка доставил, — отпустив его, идет к тумбе Каан и, взяв с нее бархатный футляр, протягивает его омеге.

— Что это? — берет футляр Ги и, подняв крышку, с восторгом смотрит на саблю с изогнутым лезвием.

— Это персидский шамшир — сабля, известная своей смертоносной точностью. Раптор нашел для тебя настоящий шамшир, то есть, твоя сабля создана в XVII–XVIII веках, — рассказывает Каан.

— Это щедро с его стороны, — не может оторвать восторженного взгляда с лезвия омега. — Вот ей я его и прирежу, если он не помирится с Тео.

— Ты неисправим, — качает головой альфа. — Киран подарил тебе старинный револьвер Colt Walker, хочу, чтобы ты знал, что это был самый мощный револьвер XIX века, созданный для военных. Я имел неосторожность сказать при них, что ты требуешь оружие, так что прости, что подарки состоят из него. Подарок от Ареса я даже знать не хочу, но я не остановлю тебя, если ты захочешь прирезать его, — смеется и взглядом указывает на стоящее на полу у стены и завернутое в бархатную ткань нечто.

— Я должен это увидеть, — Юнги идет к стене и, сорвав ткань, пару секунд удивленно смотрит на картину. Перед омегой безупречный, величественный, пугающе живой портрет, в который художник явно вложил всю свою гениальность. На картине изображен восседающий на троне из гранатов Арес, и все бы ничего, но альфа полностью обнажен, и только гранат в руке скрывает его достоинство.

— Сукин сын, — выругавшись, пытается накрыть полотно Каан, а Юнги, заливаясь смехом, тянется за упавшим на пол конвертом и вслух читает послание от Ареса.

— Мой подарок супругу его темного высочества. Прости, что, как и эти невежды, не подарил тебе оружие, но я решил благословить твой взор истинной красотой. Если будешь часто смотреть на портрет, то есть шанс, что у вас родится такой же красавчик, как и я. Портрет рисовал сам Караваджо, поэтому не думай, что мой подарок дешевле железа, которое тебе скупили неотесанные мужланы, — Юнги давится от смеха, утирает слезы и продолжает. — Он был очарован моей красотой, а я не отказал. Это произведение искусства, которое должно было висеть в Лувре или Уффици, но мир никогда его не видел. Я не хотел отвлекать человечество от их посредственного искусства, но время пришло, и ты становишься его обладателем. Люблю, целую. Не твой Арес.

— Чертов нарцисс, — уже смеется в голос Юнги, а Каан еле сдерживается, чтобы не поджечь полотно.

— Я убью его, — цедит сквозь зубы Каан. — Он ошибается, если думает, что я спущу ему с рук эту порнографию.

— Прекрати, это же Караваджо, — журит его Юнги. — Я бы хотел такой же портрет от тебя.

— Я всю жизнь воевал, а не художникам позировал, как некоторые, — раздраженно говорит альфа.

— А где твой подарок? — подбоченившись, смотрит на него Юнги. — Я тут, вообще-то, твоего ребенка ношу, а подарки мне твои друзья дарят.

— Все мое имущество и так твое, — говорит застигнутый врасплох альфа. — А его у меня много, даже острова есть, можешь свое государство построить. Я не знаю, что тебе подарить, хотя и думаю об этом.

— Теперь ты понимаешь меня, потому что я тоже не знаю, что дарить тому, у кого все есть, — улыбается Юнги.

— Мне ничего, кроме вас, не надо, — гладит его по щеке мужчина.

— А вот разведемся, я все у тебя заберу, будешь на улице жить, — щурится парень.

— Не разведемся мы, — мрачнеет Каан. — Забери все хоть сейчас, но и меня тоже возьми, потому что я хочу быть только твоим, иначе зачем мне быть.

— Отмазался, — зарывается лицом в его грудь омега.

— Кстати, приглашу тебя на днях на свидание, только ты и я, отпразднуем вдвоем наше счастье.

Проводив Каана, Юнги решает навестить Харвера, заодно устроить ему взбучку за то, что тот так и не подошел к нему на свадьбе и не поздравил. Лучше постоянно чем-то заниматься, быть среди других и не позволять мыслям о ребенке терзать его душу. Юнги очень рад малышу, и пусть он его не планировал, осознание, что он носит в себе плод их с Чонгуком любви, делает его счастливым. А еще до дрожи пугает, ведь он не уберег их первого ребенка, где гарантия, что он сможет уберечь этого? Юнги, который был убежден, что цель его жизни — битва за человечество, никогда не думал о семье. Он видел, как его собственная семья пожертвовала жизнью ради других, и не хотел повторять их путь. Зачем любить, рожать ребенка, строить дом, если будучи воином, все это можно потерять в считанные секунды? Сейчас уже назад дороги нет, ведь Юнги любит и любим, и в нем растет новая жизнь, ради которой он без сомнений готов отдать свою. Он все тот же воин, искусно взращенный Белтейн и неблагосклонной к нему судьбой, но воевать он отныне будет только за свою семью. И он готов. Юнги переодевается в удобную одежду, забирает с кухни конфеты и уже собирается в сторону библиотеки, как видит идущего к нему Харвера.

— Я рад, что ты не пострадал, — Харвер звучит искренне. — Хотел тебя навестить, но ждал, когда Каан покинет дворец.

— Ты что, моего мужа правда боишься? — передает ему конфеты омега.

— Нет, я его уважаю, — бурчит старик. — У меня есть для тебя новости.

— Отлично, выкладывай.

— Пройдем ко мне, — беспокойно оглядывается по сторонам альфа, и Юнги двигается в сторону библиотеки.

— Считай, это мой свадебный подарок, — несмело начинает старец и проверяет, точно ли он запер за ними дверь. — А еще я принял, что погибну, и не хочу, чтобы моя смерть была зря.

— Ничего не понятно, — хмурится Юнги, — но говори уже.

— Нельзя забыть свое прошлое, — осторожно начинает мужчина. — То есть, можно, потеря памяти у людей медицински объяснима, но такое существо, как Каан Азари, не может потерять память, прожить столько веков и ничего не вспоминать, если его в этом состоянии не поддерживать искусственно. Также он не может терять контроль над своими действиями и уж тем более эмоциями, особенно гневом, если на него не влиять извне.

— Я тоже задумывался об этом, — честно говорит Юнги.

— Тебе нужно выяснить, как именно ему не дают вспомнить, и почему он за какие-то считанные минуты меняется, — говорит Харвер. — Я достаточно живу с ним и знаю про его перепады настроения, уверен, и ты это заметил.

— Так и есть, я даже диагнозы ему ставил, — кивает Ги. — Более того, я тоже начал подозревать, что его кто-то или что-то контролирует, но о потере памяти я не думал. Нам с ним кажется, что он забыл из-за чувства вины или как травму, которую его мозг блокирует.

— Как думаешь, будет ли существо, которое носит свои раны и проживает чудовищную боль каждый день, блокировать свое прошлое или бояться травм? — выгибает бровь Харвер. — Он же мазохист, который только и делает, что наказывает себя.

— Но как мне это выяснить? За кем следить? Что это вообще может быть? — чешет голову Юнги. — Я же Каана чаще только по ночам вижу.

— Помог, чем мог, остальное за тобой, — понуро говорит Харвер.

— Вы правда помогли, потому что я сам начал кое-что подозревать, и теперь буду более внимательным, — заверяет его Юнги.

***

Небольшая, но стильная квартира в историческом здании в Covent Garden залита дневным светом. Серый диван с мягкими подушками заставлен пакетами с лого известных брендов. На стеклянном кофейном столике стоят фруктовые корзины, коробки с шоколадом и бутылки шампанского. Букеты цветов везде: на полу, на подоконниках, на столе, даже в ванной. Из-за запаха цитрусовых и цветов дышать невозможно, и Тео, настежь распахнув окна, возвращается к орудующему на кухне Джулиану.

— Тебе не стоило, правда, ты и так мне квартиру одолжил, — Тео смущенно стоит у островка, пока Джулиан освобождает продукты из пакетов.

— Я же сказал, это квартира мамы, она ее раньше сдавала, а сейчас она и так пустует, — заверяет его Джулиан. — Живи, сколько понадобится, и ни о чем не думай.

Джулиан забрал Тео из Харона на утро после свадьбы, сказав, что лично отвезет его в новое место. Как и ожидалось, омеге ехать было некуда, и учитывая переданную ему Раптором через Джулиана банковскую карту, он планировал снять себе на первое время номер в гостинице. Тео покоробило и в то же время дало надежду, что альфа сам его прогнал, но при этом учел, что у него ничего нет, и позаботился о том, чтобы ему передали деньги. Только Джулиан отказался везти его в гостиницу и предложил пожить в квартире. Тео долго спорил с парнем, но в итоге согласился. Искать квартиру в Лондоне — дело не из легких, и неизвестно, сколько бы Тео пришлось жить в гостиницах, поэтому пока он поживет у Джулиана и уже неторопливо будет искать постоянное жилье. Джулиан знает, что если Раптор узнает о квартире, то может плохо отреагировать, но что бы он ни думал об омеге, парень не сомневается, что Тео ни в чем не виноват. Или Джулиан ослеплен его ангельской внешностью, или же Раптор ослеплен гневом.

— Он скажет, ты тоже попал под мое влияние, и тебе достанется, — вновь делится с ним беспокойством Тео.

— Он ошибается, это не так, — тихо говорит парень. — Да, он разозлится, что я пошел против его приказа и что все еще общаюсь с его омегой, но я не оставлю тебя.

В дверь стучат, Тео, который все еще надеется увидеть за ней того, кого не переставая ждет, распахивает ее, и, впустив внутрь Юнги, сразу обнимает его.

— Это я должен был навестить тебя! — не отпускает друга Тео. Юнги, который категорически отказался участвовать на ужине в Хароне, все же уговорил мужа вместо этого отвести его к Тео. Каан благодаря Аресу быстро нашел новый адрес омеги и сам лично привез Юнги.

— Я принес бутылку вина, хотя меня ты и не звал, — обойдя все еще обнимающихся на пороге омег, проходит в квартиру Чимин и удивленно смотрит на обилие подарков. — Видимо, я мог и не стараться.

— Прекрати, я бы позвал тебя, если бы знал, как связаться, — обнимает и его Тео.

— Откуда все это? — из-за резкого запаха цветов и фруктов, бьющего в нос, Юнги начинает мутить.

— Понятия не имею, — понуро говорит Тео. — Я просто выходил пару раз в кофейню за покупками, надо же уют создать, и вот следом все это приходило.

— Вот это я понимаю — сводить с ума одним своим видом, — смеется Чимин.

— Мне это все не надо, но я не могу оставлять подарки в холле, соседи жалуются, так что Джулиан помог все перетащить, — сделав место, садится на диван Тео, а друзьям предлагает свободные кресла.

— И зачем тебе вообще Раптор, если ты ходячее смертельное оружие, — не понимает Чимин. — Ты кого угодно можешь заполучить!

— Мне нужен только он, а к сталкерам я привык, — бурчит Тео. — Я никогда специально не пользовался своей внешностью, я просто сажусь выпить кофе, а они подсаживаются, выслеживают меня, осыпают подарками, и я все это ненавижу, ведь получается, что Раптор прав. Как я могу ему доказать, что специально никем не пользуюсь, если я тут всего два дня, а места в квартире уже нет? Я даже не распаковывал ничего, мне неинтересно, ведь я знаю, что подарки не от него.

— Как же порой эти альфы бесят! — восклицает Юнги и просит Джулиана еще дальше отодвинуть шторы, чтобы воздуха в комнате было больше. — Мой сам меня привез, а внизу армию оставил, чтобы забрали. Будто бы я слабак какой-то.

— Так это за тобой? А то меня обыскать пытались, я им нож в чулках показал, — смеется Чимин.

— Помогло?

— Нет, пришлось сказать, что я жених Амона.

— Ужасно, что из-за этих альф-самодуров, которые и слушать не хотят, я не могу и в Харон прийти, — понуро говорит Тео. — Никогда не думал, что так привяжусь к Харону, но ощущение, что меня из дома выгнали.

— Нормально все будет, он жить без тебя не может, и он еще прощение просить будет, обещаю, — заверяет его Чимин. — Хотя ты всегда можешь перейти на мою сторону, начни мутить с омегами, не пожалеешь, — подмигивает.

— Не начинай, — закатывает глаза Тео.

— Ты не расскажешь нам, что именно произошло? — осторожно спрашивает его Юнги.

— Нет, он первый, кто должен это узнать.

— Кстати, неприятно это говорить, но мне нужна твоя помощь, — понизив тон голоса, обращается к Чимину Юнги. — Признаю, что у тебя необычное, но при этом потрясающее чувство стиля. Так вот, помоги мне выбрать наряд, после которого Каан станет смертным. Главное, чтобы одежда была бордового или красного цвета.

— Ни слова больше, — загорается Чимин и достает телефон. — Скину тебе все варианты, которые сам бы надел, ты выберешь, и быстро доставят. Это мое ателье.

— Хочешь на мне деньги сделать? — смеется Юнги. — Я не против, скинь все, что тебе понравится. Даже врачи в больнице на него вешались, и пусть Каан не реагирует, я не хочу, чтобы он привык ко мне в пижаме.

— При тебе же клеились? — негодует Тео.

— Да, притом даже узнав, что мы женаты. Клянусь, если бы меня там не было, он бы ему свой номер всучил, — понуро говорит Юнги. — И дело не только во враче, так постоянно происходит, и как бы ни было стыдно признавать, я начинаю чувствовать неуверенность.

— Эй, прекрати, — хмурится Чимин. — Во-первых, твоему альфе на всех плевать, он даже нас с этим магнитом для альф, — кивает на Тео, — не замечает, у других тем более нет шансов. Во-вторых, я скажу, а ты сразу забудешь, но твоя внешность настолько прекрасна, что даже измазанный в грязи, ты будешь блистать. Пусть твой альфа радуется, что ты вообще выбрал его, а мог бы быть моим.

— Я не забуду, — улыбается ему Юнги.

— Ладно, за тебя, — отпивает вина Чимин и протягивает бокал Джулиану.

— Я на службе, — отказывается альфа и передает Юнги стакан с водой, которую он попросил.

— Наши жопки охраняешь? — подмигивает Джулиану Чимин. — Все новости пестрят о суперкаре, слетевшем с моста, это чудо, что ты выжил, — обращается к Юнги.

— Это правда было чудо, и вы мне не поверите, но вода сама не дала мне разбиться, — восторженно рассказывает омега.

— Ты любимчик богов, — улыбается ему Тео.

— Или Дьявола, — прикусывает губу Юнги, и все оборачиваются к выпалившему «он мой» Джулиану.

— У Ареса шизофрения, я пошутил, — моментально смущается Джулиан.

— Что Раптор вообще делает? — спрашивает его Чимин. — Не собирается просить прощения? Давай нам сплетен из Харона, я там эти дни тоже не появлялся.

— Не знаю, я его не видел особо после свадьбы, — честно говорит Джулиан. — Арес говорит, что он в Хароне не ночует.

— А где он пропадает? — подскакивает на ноги Тео. — Где он спит? С кем, точнее.

— Прекрати, он, конечно, не подарок, но не думаю, что у вас все настолько плохо, — хмурится Юнги.

— А почему нет? — смотрит на него Тео. — Я всегда знал, что он пользуется популярностью, небось, только и ждали, когда меня выставит! Ги, выясни это, клянусь, я ему лицо исцарапаю, если он даже смотрит на кого-то. Тебя, значит, флирт от врача смутил, а мой даже домой не возвращается, и я должен быть спокоен?

— Ты драться не умеешь, — давит хохот Чимин.

— Научите!

— Не думаю, что он изменяет, — пожимает плечами Юнги. — Каан говорит, он страдает.

— Сам все сделал и страдает? — подбоченившись, смотрит на него Тео. — Нет, он точно завел себе кого-то, а меня в наказание держит на расстоянии. Он убежден, что я пользуюсь альфами, кручу ими как хочу, и решил мне тем же ответить. Только он ошибается, если считает, что я прощу измену! Что угодно, но не ее.

— Без сомнений, измену прощать нельзя, — кивает Юнги. — Меня даже от мысли о ней выворачивает.

— Джулиан, выясни все, твой же шеф, — пристально смотрит на альфу Чимин.

— Я не буду стучать на Раптора, — пятится к кухне парень.

— Ваша альфья солидарность тут не катит, — поддерживает омегу Гидеон. — Узнай все и доложи!

— Он, видимо, может только быть твоим хвостом, — кривит губы Чимин.

— Я, вообще-то, все слышу, — обижается Джулиан.

— Джулиан, — идет к нему Тео и мягко берет его за руку, — пожалуйста, узнай, ведь если все так, то я идиот, который все еще лелеет надежду. Зачем мне ждать его, если он не собирается вернуться?

— Я узнаю, — вздыхает Джулиан, не в силах устоять перед чарами Тео. — Но не сомневаюсь, что он не изменяет, он любит тебя. Уверен, он просто в своем любимом сигарном клубе торчит, горе кровью заливает. Он всегда, когда расстроен, там бывает.

— Я должен попасть туда, — загораются глаза омеги. — Мы многое наговорили друг другу, но, может, он уже остыл и выслушает меня.

— Туда можно попасть только по приглашению, — виновато говорит парень.

— Я могу открыть любые двери, но ты достанешь мне его через своего бойфренда, — подмигивает ему Тео, и Джулиан обреченно тянется к карману за телефоном.

Чимин допивает вино, наблюдает за Тео, который вопреки расставанию с мужем, находит в себе силы улыбаться и шутить с друзьями, и переводит взгляд на Юнги. У Чимина никогда не было близких друзей, и даже Марси, которого он знает столько лет, так и не смог стать для него кем-то большим, чем тот, с кем можно просто развеяться. Не потому, что Марси плохой, а потому, что Чимин всю свою жизнь блокирует любые попытки сближения с другими. Чимин объясняет себе это тем, что у него нет времени на друзей, миссия — важнее всего, и вообще все людское ему чуждо. В глубине души он знает, что основная причина в том, что он считает себя недостойным дружбы. Кому нужен друг, сплошь и поперек состоящий из душевных ран, застрявший в своем прошлом, а главное, не простивший даже себя. Поэтому Чимин и поклонник случайных коротких связей, ведь как только лучи солнца рассеют темноту, они разойдутся. А за ночь поговорить по душам не успеешь. Хотя с ними поговорить хочется. Он не понимает, как и почему, но чувствует, что Тео, и даже этот омега, который солдат его же ордена, — его поняли бы. Он находит частичку себя в каждом из них, но как жаль, что все еще не может открыться.

— Ты чего завис? — заставляет его вынырнуть из мыслей голос Гидеона.

— Ничего, задумался, — бурчит Чимин, смотрит ему в лицо, будто хочет что-то сказать, но передумывает. У них своих проблем хватает, зачем им слушать про то, что его враг признался ему в любви, а Чимин перед этим еще и порезал на куски его брата.

***

Лондон готовится ко сну, Сантина монотонно вытирает стойку, слушает шумящую за окном Темзу. Пламя многочисленных свечей, расставленных по пабу, отбрасывает причудливые тени на стены, показывает ей сцены из далекого прошлого. Давным-давно, выбирая себе пристанище в городе сына, Сантина первым делом пришла к реке, чтобы хотя бы так быть близкой к тому, кого она создала, а вода воспитала. Закончив со стойкой, она собирается за метлой, чтобы с утра было поменьше работы, но передумывает. Вместо этого она прислушивается к внезапной тишине, словно накрывшей Лондон куполом, и идет к двери. Сантина открывает дверь и, выйдя на порог, замирает на тротуаре. Через дорогу, прямо у Темзы, под разлетающимся вокруг пеплом стоит он, и один его вид разрывает сердце матери в клочья. Его черные, исколотые рога покрыты свежей кровью. Кожа бледная, местами разорванная, глубокие раны на теле зияют, обнажая содранную плоть и торчащие переломанные кости. Из сквозной дыры в боку густыми сгустками вниз, к бедру, стекает черная кровь. Его лицо почти неузнаваемо. Каан никогда не щадил себя, не залечивал свои раны, и в последний раз она видела его без них только в Карфагене, но сейчас все его раны свежие, большую часть из них она не узнает.

Глубокий порез рассекает щеку монстра, доходит до скулы. Один глаз словно вдавлен глубоко в череп, и вместо привычного ей вопреки ранам зверя, она видит того, кто источает только боль. Она пахнет, забивается в глотку, пытает и мать, и ребенка, которого ранило само мироздание. Она знает, что он все такой же храбрый, сильный, готовый давать отпор и воевать за свое, но сейчас она всего этого не видит. Сейчас перед Сантиной просто ее дитя, боль которого она хотела бы забрать себе. С каждой порезанной полоской кожи, с каждым кровавым пятном на его одежде и спазматическим вдохом в ней поднималась ненависть к себе. Что она за мать, если защитить свое дитя не способна? Она столько живет среди людей, многому от них научилась, но, видимо, никогда не поймет и не научится тому, как матери справляются с болью своих детей. Как они живут, если боль принадлежит Каану, а рана расползается и на ней?

— Зайди, умоляю тебя, не стой там, — делает к нему шаг женщина.

Кровь капает с его пальцев, шипя, разбивается о землю, оставляет в воздухе еле уловимый, но ужасный запах раскаленной плоти и смерти.

— Я помогу, зайди, — боясь его реакции, хрипло, почти неслышно повторяет женщина.

Он не отвечает, но делает шаг, заставляет тиски, сжавшие ее сердце, разжаться. Сломанные кости скрипят при каждом движении, за ним остается кровавый след, ручейками стекающий по дороге, но он идет, он двигается к ней, и Сантина придерживает для него дверь.

— Садись, — кивает на стул в углу женщина, и вопреки страху, ведь его реакция всегда непредсказуема, подходит ближе. Каан опускается на стул, болезненно морщится, когда кинжал упирается в спинку, и поднимает на нее свои помутневшие глаза.

— Я не понимаю, почему они не проходят, — дрогнувшим голосом говорит альфа. — Я не могу пойти к нему в таком виде, но они не проходят, — смотрит на свои переломанные пальцы и покрытые колотыми ранами ладони.

— Почему? — слишком истошно вырывается из нее. — Кто это сделал? Как тебя могли так ранить?

— Я отказался выполнить приказ, — каждое слово дается ему с трудом, но он при этом пытается усмехнуться. — Юнги сказал, что я могу взбунтоваться, вот я и попробовал, в итоге чуть не умер. Ничего не вышло, я все равно приказ выполнил и теперь не могу залечить свои раны. Он был прав, они меня просто используют, и я теперь сомневаюсь, что не они же стоят за случившимся в Карфаген.

«Нет, только не это», прикусывает губу в отчаянии Сантина. Он совершил непоправимую ошибку, убедил своего врага в его правоте, и расплата не заставит себя долго ждать. Если бы наказанием были только эти раны, Сантина бы радовалась, но это всего лишь предупреждение. Если Каан сложит паззл окончательно, поймет, что те, кому он служит, еще и имеют отношение к убийству Юнги, то он объявит войну, которую сейчас проиграет.

— Чонгук, — протянув руку, накрывает ладонью рану на его боку женщина. — Тебе нельзя было этого делать.

— Не попробовав, не узнал бы, — сплевывает на пол сгусток крови альфа и чуть не заваливается на бок. — Почему они не заживают?

— Их нанесли силы, равные тебе, но заживут, — пытается успокоить его женщина. — Боюсь, твое наказание — это не только твои раны.

— О чем ты? Ты знаешь их? — спрашивает альфа. — Я их даже не видел, я просто чувствовал, как кромсают мою плоть. Я ведь никогда не нарушал приказ, всегда делал все, что мне говорили. Это был первый раз, и они так жестоко со мной обошлись.

— Я их не знаю, но их силу вижу. Что ты чувствуешь, кроме боли?

— Голод, — поднимает на нее глаза мужчина. — Я чувствую сильный голод.

— Он ведь другой? — треснуто улыбается Сантина, и альфа кивает. — Боюсь, это часть твоего наказания.

— Мне очень больно, — кашляет из-за забившейся в глотку крови Каан. — Что мне сделать, чтобы прошло?

— Ты и старые раны не залечиваешь, а теперь еще и новые, поэтому тебе тяжелее восстанавливаться, сынок, — тянется за салфетками на стойке женщина.

— Я пришел не за твоей заботой, — не скрывает, как его злят ее слова, Каан. Ей не понять, что в день, когда у него не будет ничего болеть, он потеряет единственную связь с прошлым, которое так и не разгадал. Даже касаясь живота Юнги и, впервые за только веков почувствовав облегчение, он испугался, что больше боли не почувствует, и отнял руку. Если другие награждают себя за достижение цели тем, что снимают тяжесть с груди, то награда Каана будет избавление от боли, а сейчас он этого не заслужил.

— Ты сказала в больнице, что авария была не несчастным случаем, объяснись, — продолжает альфа.

— Часть твоей плоти сгорела, позволь мне срезать ее, — игнорирует его вопрос Сантина, а Каан хватает ее за запястье и резко тянет на себя.

— Если я перестану чувствовать боль — я смирюсь, — шипит он ей в лицо. — Юнги будет прав, я прощу их за его смерть. Я должен чувствовать ее постоянно, это моя ноша, не трогай мои старые раны.

— Нельзя всю свою жизнь прожить в боли, Чонгук, — качает головой женщина, опускает глаза на глубокие раны на его бедрах.

— Не жалей меня, скажи правду, кто на него напал, — сильнее сжимает ее запястье Каан.

— Белтейн и те, кто им помогает, — тихо говорит женщина. — Они не могут убить тебя, Чонгук, но могут убить Юнги и вашего ребенка.

— Но почему? — шумно сглатывает Каан и отпускает ее руку. — Что им Юнги сделал? Я знаю, почему вы воюем, я ведь призван истребить человечество, но мой омега ни в чем не виноват! Почему тогда те, кому я служу, не защищают меня? Или я уже и своим не нужен?

— Ты ведь не служишь, ты не подчиняешься, и сегодня ты им это доказал.

— Значит, сам со всем справлюсь, — поднимается на ноги альфа и, отшатнувшись, приваливается к стене. — Я просто не был готов, не ожидал, но в следующий раз я отвечу.

— Не стоит, — отступает Сантина. — Они сильнее тебя.

— И что мне делать? Дать Белтейн вновь покуситься на жизнь моего омеги и позволять силе, создавшей меня, рвать мою плоть? — кривит рот Каан.

— Ты должен расстаться с Юнги.

Сантина озвучивает слова, которых даже себе вслух произносить не смела, подписывает себе приговор и готовится принять наказание. Но Каан удивляет. Нет ярости, разорванной в клочья плоти или попыток ее наказать. Он просто смотрит на нее, словно не верит услышанному, а потом тяжело опускается обратно на стул.

— Что за чушь ты сказала? — выпаливает чудовище, и половина свечей в пабе разом гаснет.

— Или вы расстанетесь, или ты потеряешь их, — превозмогая себя, повторяет Сантина. — Ему сейчас грозит опасность не только от твоих врагов, Чонгук, — делает паузу женщина. — Она грозит и от тебя. Если ты потеряешь контроль над собой, ты сам ему навредишь.

— Не говори глупости, — цедит сквозь зубы альфа. — Я никогда не причиню вреда Юнги. Я сильнейший воин, которого знало человечество, — вопреки боли и ранам выпрямляется мужчина. — Не родилась тварь, способная лишить меня семьи.

— Сейчас их больше, и они сильнее, прислушайся к моим словам, — умоляет Сантина. — Ты уверен в своих силах, но все твари, населяющие землю, слабы перед голодом. Ты не исключение, только твой голод — разрушительный. Не иди у них на поводу, отдались от Юнги, потом, если у нас получится, ты его вернешь. Иногда настоящая жертва ради любви — это не смерть за него. Это жить без него, зная, что так будет лучше для него. Я опробовала значение этих слов своими костями.

— Он все, что у меня есть, а с частью себя не расстаются, — твердо говорит Каан. — Я умру, защищая их, и скорее убью себя, чем позволю хоть волосу упасть с его головы, но я его не оттолкну. Намджун, Хосок, Сокджин со мной. Вместе мы сильнее, а если твой гнусный язык еще раз выдаст нечто подобное, я сам его тебе вырву.

— И я буду с тобой. До последнего, — обещает Сантина.

— Кто они? Как мне их найти? — повторяет альфа. — Кто стоит за Белтейн? Откуда у них эта мощь?

— Я не знаю, — лжет Сантина, ведь уверена, что стоит им столкнуться лицом к лицу — Чонгук погибнет. А если враг узнает, что она ему о нем рассказала, то ждать его визита и не будет. — Они сами тебя найдут. А пока иди к реке, твой дом и с ранами поможет.

— Надеюсь, ты мне не лжешь о нем, иначе я не разрешу тебе быть, — ладонью прикрывает рану на боку Каан и направляется к двери.

Каан не чувствует ночной холод, поднимается на мост, превозмогая боль, прошивающую все его тело, а Сантина остается следить за ним на берегу. Он перебирается через перила, недолго думая, разжимает пальцы и делает шаг в темную глубину. Вода моментально поглощает его, а на месте, где он исчез, расходятся алые круги крови, которые уже через секунду течением уносит прочь.

Каан возвращается в Харон под утро, но прежде, чем пойти к себе, принимает душ в комнате для гостей. Когда он проходит в свою спальню, Юнги, прижав к себе подушку, сладко спит, в ногах омеги светятся как рубины глаза свернувшегося в комочек Маммона. Каан взбирается на кровать и осторожно, чтобы не разбудить омегу, кладет голову на его живот. Стоит прижаться щекой к его животу, и старая боль отступает.

— Спасибо, мое сердце, уже ничего не болит, — шепчет Каан, аккуратно целуя живот. — Она ошибается, ты будешь спать на моей груди, держать меня за руку и называть меня «отцом». Я взамен стану землей, что прочно держит твои шаги, и стеной, что укроет тебя от любых гроз. Я никому не позволю причинить тебе вреда и никогда тебя не оставлю. Обещаю.

— Ты чего не спишь? — сонно бормочет Юнги, и стоит альфе прилечь рядом, взбирается на него и продолжает спать уже на нем.

Каан не замечает, как тоже проваливается в сон, но быстро просыпается из-за того, что кожу лица что-то неприятно стягивает. Ощущение, что вся его одежда влажная, рубашка липнет к груди. Он подносит ладонь к лицу и в шоке смотрит на покрывшую ее кровь. Это потолок его спальни, место, где он живет со своим любимым, и сейчас, на пропитанных кровью простынях рядом с ним должен лежать именно Юнги. Страх парализует конечности альфы, но вопреки ему он оборачивается, останавливает свой полет в бездну неизвестности, разбившись о ее дно вдребезги. Юнги лежит рядом, его глаза открыты, стеклянный взгляд уставлен на потолок, а его горло разодрано.

— Нет, нет, нет, — выдыхает Каан и, бросившись к омеге, пытается нащупать пульс. Крови слишком много, она хлюпает под ним, заставляет скользить колени нагнувшегося над парнем мужчины, но самое страшное — она на нем. Руки Каана в его крови, грудь залита ей же, а лицо и трогать не надо, потому что он знает, что оно измазано в ней, он чувствует ее вкус на языке.

— Нет, я не мог, — прижимает к груди бездыханное тело мужчина и, покачиваясь на месте, истошно кричит. Его голос доходит до него эхом, словно прорывается сквозь толщу воды. Каан задыхается от отчаяния и ненависти к себе, пытается разодрать когтями собственное горло, как-то прекратить боль, которую он не испытывал, нося на себе столько ран, и, услышав звук разбившегося стекла, открывает глаза. Он резко присаживается на кровати, сперва смотрит на разбитую Маммоном вазу, потом на мирно спящего рядом Юнги, и выдыхает. Каан, кажется, только что увидел свой самый страшный кошмар. Он проверяет ладони, утирает лицо, снова ложится, аккуратно обнимает омегу и слушает его дыханье, доказывая себе, что он точно жив.

Альфа понемногу успокаивается, старается не думать о сне и понимает, что вместо дыханья омеги теперь вслушивается в носящуюся по его венам и призывающую его кровь. Он знает ее неповторимый вкус, чувствует на языке тягучую сладость и глохнет от шепота в его голове, повторяющего, что он снова может ее вкусить. Скорее всего, это последствия сна, который казался реальностью, ведь Каан всегда умел контролировать свою жажду, более того, он обещал Юнги больше его не пить. Но сейчас мрак желания застилает глаза, клыки прорываются сквозь десна, а в голове пульсируют биты чужого сердца. Юнги прижимается щекой к его груди, а руки вокруг него уже не обнимают, а удерживают. Хищный, жгучий, ненасытный голод стирает для Каана реальность, что омега рядом с ним — не еда, а его сокровище, и он, поняв, что не справляется с соблазном, подскакивает на ноги. Юнги что-то бурчит во сне, альфа пятится к двери и, не оглядываясь, бежит на улицу. Как он вообще посмел возжелать крови того, кого он должен защищать и кого любит больше себя? Он ведь готов был уничтожить весь мир ради одной ее капли, а сам, ослепленный желанием, чуть не напал на любимого. Он не останавливается, продолжает бежать теперь уже по лесу и задыхается одновременно от жажды и ненависти к себе. Только холодная, как льдина, луна, нависшая над Лондоном, является свидетелем метания по лесу зверя.

Жажда не уходит. Она скребется изнутри, пытается вырваться, убеждает его вернуться туда, в спальню, сомкнуть клыки на тонкой шее и испить омегу до дна. Спустя десять минут Каан уже стоит на середине шоссе, ему мигают, сигналят, но бесполезно. Он слышит визг тормозов, чувствует следом удар, который его и с места не сдвигает, и, подойдя к дверце водителя, вырывает ее. Каан ни о чем не думает, не теряет время, сразу же впивается в горло несчастного мужчины, который не успевает и пискнуть, и, сделав пару глотков, отшатывается назад. Мужчина, парализованный ужасом, так и остается в машине, а Каан скрывается к лесу. Он думал, что кровь погасит в нем жажду, вытащит его из кошмара, в котором он иссушает Юнги, но чувствует только пустоту и отвращение. Он вытирает рот рукавом, опускается на кочку и поднимает глаза к небу. Сантина не права, он не бросит Юнги. Пусть пока Каан не совсем понимает, как он справится с этой пугающей жаждой, но он это сделает. Он пойдет на все, лишь бы не потерять своего омегу.

***

Киран заезжает к себе, чтобы принять душ после тяжелого дня, а потом, остановившись в гардеробной, забывает, зачем он здесь. Он так и стоит в обернутом вокруг бедер полотенце и, уставившись на стеклянный шкаф, думает о Чимине. Омега так и не объявился, а Киран, который сперва был занят аварией Гидеона, а потом уехал в штаб, больше к нему не заезжал. Так и не выбрав одежду, альфа возвращается в спальню и, взяв с тумбы телефон, набирает Чимина. Омега, к огромному удивлению мужчины, отвечает после первого гудка.

— Не вешай трубку, пожалуйста, — выпаливает Киран, прижимая телефон к уху. — Я знаю, что напугал тебя напором, но я очень хочу с тобой поговорить. Я очень хочу тебя увидеть, Принцесса.

— Ты должен понять, что я вообще не хочу говорить о произошедшем, — тихо говорит Чимин.

— Я понимаю тебя, — заверяет его Киран. — Клянусь, я уважаю твой выбор, я не буду давить, просто позволь мне снова увидеть тебя, потому что я схожу с ума.

Несколько секунд тишины длятся для альфы вечность.

— Буду дома к восьми, — наконец-то говорит Чимин. — Можешь принести ужин.

— Я приеду, — не скрывает радости в голосе мужчина.

У Чимина полтора часа до приезда Кирана, и он потратит их на то, чтобы морально подготовиться. Он солгал ему, учитывая, что он уже дома, но Чимину это время необходимо. Он не собирается менять свой ответ, и пусть внутри парня все вопит о взаимности чувств альфы, он их задушит. Все равно у них нет будущего, учитывая их прошлое, а главное, он никогда не забудет слова Риксби о том, что Киран его никогда не выберет. Чимин не сомневается, что так и будет, ведь альфа, узнав правду, вряд ли встанет на его сторону. Такое бывает только в сказках, а жизнь Чимина — это кельтская сказка, в конце которой все умрут. В дверь стучат, и омега, выругавшись, что Киран приехал за час, открывает дверь. На пороге стоит Амон.

— А кого ты ожидал, моя принцесса? — усмехается альфа и, не дождавшись приглашения, проходит внутрь.

— Тебя, конечно, — закрыв за ним дверь, оборачивается Чимин. Только его сейчас не хватало, учитывая, что скоро приедет Киран. Чимин подходит к окну и, заметив стоящий прямо перед домом автомобиль альфы, выдыхает. Киран не поднимется, если увидит машину Амона.

— Налить вина или, может, крови? Мне тут партию чистой доставили, — проходит за стойку омега.

— Не откажусь от второго, — Амон опускается в кресло и, широко расставив ноги, наблюдает за парнем. Чимин с бокалами в руках подходит к нему и, протянув один ему, сам садится на его колени.

— Ты не приехал вчера, — водит носом по его виску мужчина.

— Занят был и сегодня я тоже занят, — дует губы омега и отпивает из бокала.

— Чем ты все время так занят? — выгибает бровь мужчина.

— Ты же знаешь, мне на месте не сидится, — обводит пальцами его скулы омега. — То благотворительность, то с учениками вожусь, еще и в ателье кое-какие проблемы, даже на шоппинг выбраться не могу, — вздыхает.

— Это ты красишь одежду, а не она тебя, — гладит ладонями его бедра альфа. — И вообще, без нее ты мне нравишься больше всего.

— Кто-то сегодня в хорошем настроении, — мурлычет Чимин, а сам все ко звукам с улицы прислушивается, пытается понять, подъехал ли Киран.

— Просто восхищаюсь тем, как ты все успеваешь, — поцелуи становятся напористее, и Чимин прощается с идеей, что сможет выставить его по-быстрому. — Ты идеальный пример того самого омеги, который король в обществе, шеф на кухне, и шлюха в постели.

— Насчет второго я бы поспорил, на кухне я никакой, — улыбается Чимин и сам расстегивает его рубашку. Чем быстрее они закончат, тем больше шансов, что Амон уйдет. Он почти не ночует здесь, ему не нравится квартира омеги, которую он считает слишком простоватой и неудобной для своего королевского величества.

— Так это не все твои таланты, — ловит его руку Амон и заставляет смотреть на себя. — Ты при всем этом еще и успеваешь служить врагу и убивать своих.

Чимин моментально деревенеет в его руках, чувствует, как все нутро скручивает из-за леденящего ужаса, но взгляда с него увести не может. Амон знает, Чимин видит в его глазах, и это не просто сомнения, это абсолютная убежденность в своей правоте.

— Да, да, я все знаю, — скалится альфа, и не успевает омега слезть с него, как резко толкает его на пол. Чимин не теряется, бросается к кофейному столику, но альфа бьет его ногой в бок, и подавившийся воздухом омега смотрит на то, как тот срывает прикрепленный под столом пистолет.

— Ну что, тварь, начни уже говорить, — еще один удар ногой, в этот раз по ребрам. Чимин пытается отползти, лихорадочно думает, чем себя защитить, но Амон хватает его за ноги и, вернув к дивану, бьет в этот раз кулаком в лицо. Кровь забрызгивает потертый пол гостиной, Чимин приподнимается, но с колен встать так и не может. Удары у Амона сильные, каждый подчеркивает то, что этот альфа недаром зовется генералом и посвятил почти всю жизнь военному делу. Чимин уверен, без оружия ему с ним не справиться, а дойти до кухни или до спальни его мучитель не позволит. Он снова вслушивается в голоса с улицы, теперь уже мысленно молит Кирана не разворачиваться, прийти и если не спасти его от казни, то хотя бы остановить боль.

— Я не понимаю, о чем ты, — падает на бок омега, принимает защитную позу в надежде, что мужчина нагнется, и тот, повалив его, бросится за оружием.

— Я видел твой тайник в контейнере, видел тебя с Кираном, — ходит вокруг него Амон. — Вы все это время держали меня за идиота, но посмотрим, кто будет смеяться последним.

Черт, этот ублюдок следил за ним, а значит, видел доказательства, и слезами и мольбами его не переубедить. Чимин бросает взгляд на трость в углу, которую использует для закрытия окон, и, решив, что она будет отлично смотреться в груди Амона, ползет в ее сторону. Амон снова бьет его ногой по ребрам, заставляет харкать кровью, но Чимин, опираясь о локти, продолжает ползти в сторону цели. В конце концов, он убил того, кто ломал его болью, и пусть сейчас он безоружен, он сможет хотя бы ранить его и спастись бегством.

— Я поволоку тебя в Харон, но сперва ты все расскажешь мне, а не Раптору, а я лично доложу все Каану, — нагибается, чтобы снова ударить его в лицо альфа, но Чимин бьет первым. Мужчина, который не ожидал, что в нем есть силы для удара, отшатывается, а Чимин, схватив со столика вазу, швыряет ее в окно. Кто-то же на улице должен заметить вылетевшую вазу, и Чимин надеется, что в квартиру поднимутся.

— Ну же, рассказывай! — оттянув его голову назад за волосы, шипит Амон.

— Я никого не убивал и не предавал, — плюется кровью Чимин. — Пожалуйста, отпусти меня. Мы же вместе, мы хотели пожениться, я люблю тебя, почему ты так жесток ко мне, — пытается оттянуть время омега.

— Любишь? Ты пользовался мной, — кривит губы Амон. — Но я не в обиде, я тоже пользовался тобой, мне нравилось, что мою шлюху хотел этот ублюдок Телмеес. Ты не переживай, теперь ты всем достанешься, потому я лично тебя на куски порублю...

Амон не успевает занести кулак для очередного удара, как дверь слетает с петель, и влетевший в комнату Киран пригвождает мужчину к стене.

— Ты что творишь? — рычит ему в лицо Киран, и ступни Амона отрываются от пола.

— Он предатель! Он убийца вампиров! — указывает на лежащего на полу в луже крови омегу Амон и пытается оттолкнуть мужчину. Киран его не отпускает, прикладывает затылком о стену пару раз, и только потом разжимает пальцы, чтобы броситься к Чимину.

— Как ты? Встать можешь? — помогает ему присесть альфа и, обернувшись к трущему горло генералу, прожигает его яростным взглядом. — Я твои кости в порошок сотру, а голову отдам собакам, только сперва приведу его чувства, — аккуратно усаживает постанывающего от боли Чимина на диван.

— Ты понятия не имеешь, что творишь, — ухмыляется Амон, — и как только узнаешь правду, сам его в эти доски втопчешь. Твоя шлюха, да, я знаю, что ты с ним спишь, убивала наших вампиров.

— Не ищи оправданий, ты ответишь за то, что сделал с ним, — все поглядывает в сторону холодильника Киран, чтобы достать льда, но боится оставлять омегу с первородным.

— Я следил за ним, у него тайник в Вест Хэме, и там есть все, что докажет его вину, ты еще у меня прощения попросишь, — не умолкает Амон.

— Очень больно? — игнорирует его Киран и обращается к омеге. — Я принесу тебе кровь.

Он все же идет на кухню, но при этом продолжает следить за Амоном. Пока Чимин пьет кровь, Киран прикладывает к его щеке пакет со льдом, а второй рукой задирает его футболку и проверяет наличие ран.

— Мне страшно, — не дает ему убрать руку Чимин. — Пожалуйста, не верь ему.

— Ничего не бойся, — мягко говорит ему альфа и замечает отброшенный Амоном пистолет.

— Вот именно, зачем ему пушка, раз он такой безобидный, — триумфально улыбается Амон, проследив за его взглядом. — Пойдем, я покажу тебе его тайник.

— Для самообороны, — всхлипывает Чимин.

— Возвращайся в Харон, — говорит альфе Киран. — Я приеду, когда буду убежден, что он в порядке, и клянусь, на рассвете прислуга будет смывать твои мозги со стен.

— Говорю тебе, он вампиров убивает! — кричит Амон. — Если ты не поедешь со мной к контейнеру, то я позвоню Каану.

— Этот плачущий мальчик, которого ты избил чуть ли ни до смерти? — багровеет Киран, а за окном с треском падает дерево.

— Я свое слово сказал: или ты едешь со мной, или мы вызываем Каана, — скрещивает руки на груди Амон. — Что тебе терять, если ты так убежден, что эта шлюха невинна?

— Мы с тобой закончим все сейчас! — резко отпустив Чимина, выпрямляется Киран, и омега видит, как вытягиваются его когти, слышит, как трескается его позвоночник, и, скуля, отползает в сторону. Амон, как бы ни старался, тоже не может скрыть промелькнувший в глаза страх, но разминает плечи.

— Он с ума сошел, пожалуйста, сделай, что он хочет, — слезно умоляет Кирана Чимин, который точно не выдержит, если снова увидит то существо, которое уже видел у кафетерия. Тем более, Чимин ничем не рискует. С утра контейнер уже перевезли в другой район, поэтому Киран там ничего не найдет. Чимин меняет местоположение своего «офиса» каждую неделю, и это впервые, когда оказалось, что не зря.

— Или мне легче оторвать ему голову, — даже голос Кирана меняется, напоминает треск сухих веток в лесу, Амон весь подбирается.

— Если ты нападешь на меня, ты нарушишь кодекс и будешь отчитываться перед Кааном, — выпаливает Амон, четко осознавая, что один на один этот бой не выиграет. — Как ты объяснишь ему, что пошел против своего из-за вражеской шлюхи?

— Киран, пожалуйста, делай, что он говорит, — просит Чимин, — мне и так страшно.

— Хорошо, покажи так называемый тайник, докажи, что ты ревнивый ублюдок, который чуть не убил омегу из-за своего эго, — выдыхает Киран, тень за его спиной исчезает, а вместо когтей омега снова видит его пальцы. — Чимин поедет со мной.

Омега, который рассчитывал, что за это время сможет покинуть не просто квартиру, но и город, моментально сдувается.

— Я ранен, я подожду тебя тут, — предлагает парень.

— Ни за что! — встревает Амон. — Он или с нами, или я с места не двинусь. Эта мразь сбежит при первой же возможности.

— Я поеду, — обреченно выдает смирившийся Чимин. Видимо, побег придется отложить.

— Ты точно сможешь передвигаться? — спрашивает у него Киран, и тот кивает.

Амон первым покидает квартиру, а Киран, не дав Чимину двинуться, поднимает его на руки и, передав ему пакет со льдом, идет на выход. Он аккуратно усаживает парня на сиденье и всю дорогу старается объезжать ямы, чтобы не причинять омеге лишнюю боль.

— Мне жаль, что я не приехал пораньше, — виновато говорит Киран. — Я еле сдерживаюсь, чтобы не четвертовать его.

— Все нормально, главное, ты приехал, ты меня спас, — кладет ладонь на его бедро Чимин. — Я вообще не понял, что произошло. Я встретил его, налил крови, а он резко начал меня избивать и говорить про убийства. Я думаю, он просто узнал про нас и разозлился.

— Если даже речь об измене, то пришел бы ко мне, а не тебя бы бил, ублюдок, — цедит сквозь зубы Киран. — Я хочу, чтобы ты понимал, что мы едем за ним не потому, что я тебе не верю.

— Я знаю, что вы должны отчитываться, и не хочу, чтобы у него был любой козырь против тебя, поэтому все нормально, — улыбается ему разбитыми губами Чимин.

— Не важно, что он вбил себе в голову, я не думаю, что он покажет что-то, что оправдает его действия.

Амон заезжает в промзону первым, бентли Кирана следует за ним. Генерал не сразу останавливается, делает пару кругов вокруг контейнеров и только потом глушит мотор. Киран выходит из машины, просит Чимина оставаться внутри.

— Его нет! — бросается к пассажиркой дверце бентли Амон, но Киран преграждает ему путь, не дает добраться до омеги.

— Чертов контейнер стоял здесь, — указывает на пустошь мужчина. — Он замел следы! Где контейнер? — кричит Амон, и Кирану приходится оттолкнуть его от автомобиля.

— Ты испытываешь не только мое терпение, но и тратишь мое время! — рычит Киран. — Или ты сейчас же уберешься, или я не посмотрю на то, как напуган омега, и эта земля превратится в поле битвы.

— Я узнаю, куда он его дел, я найду контейнер и доказательства, и тогда ты будешь умолять меня замолвить за тебя словечко перед кланом, — сплевывает ему под ноги Амон и идет к постройке у ворот, надеясь найти там администратора и выяснить, куда перевезли контейнер.

— Я правда не понимаю, о чем он, — опустив стекло, глазами, полными слез, смотрит на Кирана Чимин.

— Я тебе верю, — ободряюще улыбается ему альфа. — Не переживай ни о чем, я разберусь с припадком Амона, и тебе ничего угрожать не будет.

Видимо, администратор ничего толкового Амону не сказал, потому что он возвращается с такими же налитыми кровью глазами и, пройдя мимо бентли, идет к своему автомобилю.

— Отвези меня домой, — стоит Кирану сесть рядом, просит его Чимин, и тот молча кивает.

В пути они почти не разговаривают, Чимин лихорадочно думает о следующих шагах, планирует сразу же связаться с Риксби и приступить к плану исчезновения. Сейчас он все еще придерживается легенды, что он не при чем, но он уверен, что Амон это просто так не оставит, а следовательно, ему нужно срочно покинуть страну, сменить имя и больше никогда здесь не появляться. Жаль, что он толком не помог ордену, и вдвойне жаль, что больше он Кирана не увидит. Хотя, возможно, это даже к лучшему. Чимин не сможет поднять на него на руку, он это понял, еще когда на альфу напали по его наводке, а следовательно, находясь рядом с ним и не принимая своих чувств, он не просто делает больно им обоим, он еще и доказывает Риксби, насколько он бесполезен для ордена. Пусть кланом Азари занимается другой солдат, как изначально и предполагалось, ведь основная цель Чимина в Белтейн — зачистка города от вампиров. Он сам напросился на новое задание, когда его план стать ближе к своему врагу начал реализовываться через генерала Амона. В любом случае, Чимин задание провалил, и сейчас ему нужно думать только о том, чтобы выжить. Чимин привык быть один и начинать все с нуля, ему придется снова встать на этот путь, и как жаль, что в этот раз, помимо своего израненного сердца, он оставит в Лондоне и только приобретенную дружбу. План омеги замести следы не реализуется, потому что, войдя в квартиру, Киран начинает убирать осколки и объявляет, что сегодня останется здесь.

— Мне правда уже лучше, я лягу спать, а с утра вызову ремонтника починить окно, — пытается переубедить его Чимин, который утирает с пола свою кровь.

— Я не оставлю тебя, ты иди спать, а я посижу здесь, — кивает на диван мужчина. — Это не обсуждается.

Чимин боится, что если будет настаивать, Киран что-то заподозрит, поэтому, кивнув, убирает ведро и тряпки. Когда он возвращается в гостиную, Киран сам кутает его в плед и, поцеловав в макушку, предлагает ему выпить еще немного крови для заживления ран.

— Я заказал доставку, в этот раз попробуешь свежей, только она может быстро помочь с ранами, — не может от стыда смотреть на его разбитое лицо мужчина. Киран понимает, что он не мог заранее предугадать действия Амона, но все равно злится на себя, что не успел вовремя приехать и помочь парню.

— Не стоило, — бурчит Чимин, которому приходится насильно оттаскивать себя от того, к кому хочется льнуть. — Уже почти ничего не болит, а к утру останутся только синяки, — говорит омега и сразу же подбирается, услышав стук в дверь.

Через минуту в комнату проходит красивый омега лет тридцати и, кивнув открывшему ему дверь Кирану, сразу идет к Чимину и опускается на диван рядом с ним. Омега сам собирает свои длинные волосы в хвост и, улыбаясь Чимину, открывает для него горло. Киран прав, горячая кровь обладает удивительным действием, и Чимин не может сопротивляться своей сущности, когда добыча сама так открыто предлагает ему себя. Он двигается ближе, любуется тонкой кожей, под которой бьется венка, и чувствует, как в нем из самых глубин поднимается жажда. Чимин нагибается, обхватывает одной рукой омегу за затылок и, притянув к себе, вонзается клыками в его шею. Сладкая и горячая кровь стекает по его горлу, разносится жаром по всему телу, Чимин наслаждается не только ее умопомрачительным вкусом, но и тем, как она уносит боль, затягивает его раны. Киран все это время сидит в кресле, наблюдает за возбуждающей его картиной и сильнее сжимает пальцами подлокотники. Киран не голоден, и пусть запах крови щекочет его ноздри, он жаждет не ее, а красноголовую фурию, впившуюся в горло человека. Его личная одержимость смогла затмить для него даже кровь. Чимин, поняв, что достаточно, а навредить человеку он не хочет, отстраняется, поцелуем благодарит омегу и просит Кирана принести ему бинты. Пока альфа провожает свой подарок, Чимин, откинувшись на спинку дивана, смакует на языке вкус чужой крови. Его раны практически исчезли, но с каждым следующим человеком, которого он попробовал за свою долгую жизнь, в этой невыносимо сладкой зависимости исчезал и он сам. И эта мысль никогда не давала омеге сполна насладиться своей новой ролью.

— Я знаю, мои слова и действия разнятся, ведь я обещал не давить, и сам при этом не ухожу, — возвращается в гостиную Киран. — Но я беспокоюсь за тебя и хочу, чтобы ты чувствовал себя в безопасности.

— Это так необычно, — бесцветно говорит Чимин. — Обо мне никогда не заботились так, и я боюсь, что могу привыкнуть. Спасибо. Надеюсь, он будет в порядке.

— Он один из моих фаворитов, кровь, как у него, редкость, но ты не беспокойся о нем, — заверяет омегу Киран. — Я щедро оплачиваю его услуги и всегда забочусь о моих любимчиках.

— Ты само благородство, — слабо улыбается Чимин. — А ты когда-нибудь обращал человека в вампира против его воли? — внимательно смотрит на него.

— Обращение — это дар, а я вовсе не щедрый, — задумывается Киран.

— Дар? — кривит губы Чимин. — Я бы сказал, что это проклятие, поэтому и спросил про обращенных против их воли.

— Ты один из редких вампиров, который так плохо отзывается о вечной жизни, молодости и красоте, — хмурится Киран и, подойдя к дивану, садится рядом. — Я не помню, что делал такое, но не исключаю. Большую часть своего существования на земле я провел в битвах, а там всякое случалось, — потирает подбородок альфа. Чимину кажется, что он роется в воспоминаниях, пытается вспомнить, и омега ему завидует, ведь несмотря на все его усилия, он забыть так и не сумел.

Чимин двигается ближе к нему, кладет голову на его плечо, и пока Киран поглаживает его волосы, снова видит выбитую под веками картину. С самого детства Чимин был особенным. Он был сыном вождя и принадлежал роду великих воинов. О красоте омеги говорили во всех ближайших поселениях, люди перешептывались, что он слишком прекрасный, словно его создали боги. Но в его взгляде не было мягкости, он не был хрупким созданием и уже тем более тем, чью судьбу должны были решать чужие слова. С ранних лет Чимин держал в руках меч, учился сражаться, а к моменту совершеннолетия он уже не нуждался в учителях. Он был гордостью своего племени, и ему пророчили место отца.

Армия Проклятого напала на их поселение на закате, пришла неожиданно, и это уже после Чимин узнал, что Первородные присоединяли к себе земли, и настала очередь их дома. Боя почти не было, потому что натренированная и оснащенная лучшим оружием армия вампиров за полчаса вырезала половину поселения и добивала оставшихся в живых. Чимин слышал, как рушатся их дома, как мечи вгрызаются в плоть, как кричат люди, а их крики навсегда гаснут в багряном закате. Отец Чимина — будучи вождем, не опускал меч и бился из последних сил, при этом строго-настрого запретив ему вмешиваться и наказав ему бежать, чтобы продолжить их род. Чимин отца не послушался и, прихватив любимый меч, тоже ринулся в бой. Он знал, что погибнет в тот день, но не боялся, ведь в землю, которую они орошали и одобряли с семьей, он ляжет с ней же. Именно убежденность в том, что ему нечего терять, ведь с судьбой он смирился, и заставила Чимина добраться до главного, до того, на кого его племя даже смотреть боялось. Чимин решил, что подарком в загробный мир заберет и его голову, и ринулся к оседающему на вороном коне посланнику ада. Альфа был облачен в кафтан из черной кожи, на плечах которого блестели железные вставки. Длинные косы мужчины ниспадали на плечи, а его лицо скрывала черная повязка. Но все внимание Чимина было на его глазах. Их невозможно было не заметить. Это были глаза самой бездны. Оборона прорвалась легко, потом уже обдумывая случившееся, Чимин понял, что это не он прорвался к нему, а его пригласили. Он даже смог занести свой меч, но альфа двигался быстрее, чем он мог даже осознать. Одно мгновение — и Чимин уже летел вниз головой, но земли он не коснулся, потому что почувствовал охватившие вокруг пояса руки. Альфа, словно он ничего не весит, поднял его и усадил на своего коня лицом к себе. Чимин сразу заметил в его глазах не злость, а интерес, которого испугался не меньше. Мужчина, как завороженный, наблюдал за его глазами и потянулся снять его шлем, но Чимин дернулся назад и заметил, как чужие губы дрогнули в медленной, самоуверенной ухмылке.

— Я успею увидеть твое лицо, потому что ты пойдешь со мной. Будешь моим трофеем, хоть что-то необычайно интересное и смелое я заберу отсюда для себя. А тебе подарю вечную молодость и красоту, — жажда в его глазах вспыхнула с новой силой, и Чимин уже был уверен, что хочет он не крови. Он хотел его.

— Я лучше умру, чем стану едой или твоей игрушкой, ублюдок, — выдохнул Чимин сквозь стиснутые зубы.

Он думал, что это возмутит мужчину, но тот только опасно усмехнулся.

— Какая дерзость.

— Вы стервятники, которые забирают нашу кровь и жизни, быть одним из вас — это проклятие, а не дар.

Чимин, заговаривал ему зубы, а сам за это время достал припрятанный в сапогах ножик — подарок отца, и не успел мужчина моргнуть, как вонзил его ему в горло. Омега и тогда знал, что это не убьет чудовище, но не воспользоваться моментом не смог. Триумф длился не долго, потому что он почувствовал удар в грудь и, опустив глаза, увидел рукоятку торчащего из нее короткого меча. Чимин был все еще в сознании, когда мужчина, забрав зажатый меж его пальцев ножик, вырезал на его груди слово «Проклятый» и сказал слова, которые парень так никогда и не забыл:

— Твоя ненависть к нам настолько велика, что я дам тебе опробовать ее на вкус. Я сделаю тебя одним из нас, и ты сгоришь в ненависти к себе.

Чимин не успел хоть как-то ему возразить, как острые клыки пронзили кожу, и он сразу погрузился в темноту, из которой уже очнулся в могиле, в которую его наспех уложили.

— Я люблю тебя, ничего не изменилось, — переплетает пальцы с его Киран. Чимин, который все еще в воспоминаниях, резко отдирает руку. Киран ловит испуг в его глазах, сам отодвигается, не понимая, чем именно он так его напугал, но Чимин быстро проглатывает страх и снова льнет к нему.

— Я ведь могу любить тебя и без взаимности, я не требую ее, — старается успокоить его Киран. — Хотя не отрицаю, я попробую ее получить.

— Великий Киран Телмеес будет завоевывать омегу, — усмехается Чимин.

— Знаю, что завоевывать земли и влияние куда легче, но я постараюсь выиграть этот бой.

— Ты никогда не жалел о том, что ты не можешь быть человеком?

— Нет, но мой ответ нельзя воспринимать как объективный, ведь я не знаю, каково это — быть человеком, — честно говорит Киран.

— А я часто думаю о тех временах, — кусает губы омега. — Правда, с годами я перестал жаждать человеческой жизни, ведь я теперь бессмертный, вечно молодой и красивый, но я скучаю по всем, кого пережил, и боюсь одиночества.

— Пока я хожу по этой земле, ты не будешь одиноким, — обнимает его мужчина. — Это я могу тебе пообещать. Как и то, что я буду о тебе заботиться и приходить, стоит тебе только позвать.

— Ну да, будем жить вместе, заведем семью, детей, собаку, — кривит рот Чимин. — Я всегда хотел собаку.

— Собаку и свое имя я могу дать тебе прямо сейчас, вот с детьми не получится, это потому что мир не готов к другим таким же красивым существам, как и ты, — усмехается Киран.

— Главное, чтобы рост был, как у тебя, — тоже смеется Чимин и моментально грустнеет. Это все даже звучит соблазнительно, наполняет нутро теплом, и омеге искренне жаль, что они невозможны. Вряд ли на таком тяжелом прошлом можно построить будущее, пусть даже все крупицы заботы в этой жизни Чимин получил именно от того, кто его и убил.

— Все сложно, Киран, и раз ты сказал, что не будешь давить, то не дави. Пожалуйста, — выпрямляется омега, решив больше не предаваться ложным надеждам.

— Это из-за него? Из-за кого-то другого? Ответь на этот вопрос, и больше я об этой теме говорить не буду, — настаивает мужчина. — Я хочу знать, с кем я борюсь, и если твое сердце занято, то я пойму.

— Нет, — честно говорит Чимин. — Оно не занято, у меня его просто нет.

***

Хосок, который всегда приезжает на полигон одним из первых, появляется только к обеду и выглядит так, будто не спал сутки. Так и есть, потому что ночи Хосок проводит в сигарном клубе, где даже дым, который он выпускает, складывается в силуэт Тэхена. Хосок нарочно дал Джулиану банковскую карту, не хотел, чтобы Тэхен остался на улице, и уж тем более сразу кинулся искать спонсора, но омега снял с нее мизерную сумму. Хосок понятия не имеет, где он ночует, на что живет, и еле сдерживается, чтобы не начать поиски, тем самым доказав себе, что ему не все равно. Это ведь не игра, не истерика обиженного мальчика, он правда не готов слушать его очередную ложь, но он все равно беспокоится. После учений он требует своего помощника найти Джулиана, а сам, подойдя к столу, наливает себе кофе.

— Вы хотели меня видеть, — обеспокоенно спрашивает остановившийся за ним Джулиан.

— Хотел, — поворачивается к нему альфа. — Где он? Где ты оставил моего омегу?

— В квартире, — прячет взгляд парень.

— Он крупную сумму не снимал, тут хорошую квартиру без уплаты за год вряд ли сдадут, как он ее оплатил? — подносит стакан к губам Раптор. — Отвечай, уверен, что ты все еще держишь с ним связь, и твой виноватый вид красноречивее всех слов.

— Простите, я дал ему ключи от квартиры мамы, я виноват, но ему некуда было идти...

— Хорошо, — перебивает его Раптор. — Ты все правильно сделал.

— Правда? — выпаливает с облегчением парень, который ожидал как минимум выговор, как максимум — сдать форму.

— Да, не на улице же ему жить, — усмехается Раптор.

— Он спрашивает о вас, — осмелев, говорит Джулиан. — Хотите что-то узнать о нем? Я был у него днем.

— Нет, — отрезает Раптор. — Когда надоест лгать или деньги закончатся — сам придет. Сейчас у меня нет желания его видеть.

— Ему не нужна помощь, у него вся квартира и так в подарках, он только моргнет — ему все дадут, я сам бы отдал...

— Что ты сказал? — мрачнеет Раптор, и лампочка над их головой начинает мигать.

— Лишнее, — отшатывается Джулиан, которого явно понесло.

— Вернись к солдатам.

Как предсказуемо, не прошло и недели, а Тео уже окружен ухажерами. И где Хосок ошибался? Каждое слово Тео доказывает, что он лгун. Каждое его действие — что он манипулятор. Хосок все равно ведется. Даже сейчас, на пике гнева, ведь его омега должен был подумать о своем поведении, как минимум жалеть о содеянном, как максимум — страдать так же, как страдает Хосок, он ищет ему оправдания. И он все равно по нему скучает. Он сгорает от желания увидеть его, хотя бы издалека разглядеть его силуэт, залечить душевные раны его низким голосом. Хосок скидывает Джулиану сообщение и, получив адрес, забирает со скамьи пиджак и садится за руль. То, что он не может с ним разговаривать, не значит, что он не может увидеть его. Всю дорогу до квартиры Авы он убеждает себя, что едет туда просто посмотреть, подходить не будет, скандалить — тем более. Смысла и нет, ведь в Хосоке все еще кипит обида на его ложь, и он не знает, что должно произойти, чтобы этот шар предательства, раздувшийся в нем, лопнул. Сейчас он просто идет на поводу изнывающего по любимому сердца и даже оправдать его уже не может. Оно не сотрудничает с разумом, и то, что Хосок делает ему поблажки, не значит, что он будет прислушиваться только к нему. Хосок не ночует в Хароне, потому что дворец без Тео пустой. Он ни разу не заходил в их спальню, ведь пахнет она им. Он мучает себя и, кажется, только себя. Может, его сердце, увидев, насколько омеге наплевать на то, у какого альфы он на содержании, тоже смирится.

Хосок паркуется в тени соседнего здания, наблюдает за трехэтажным многоквартирным домом, пытается понять, какие из окон принадлежат Тео. Учитывая, что на дворе ночь, вряд ли омега выйдет на улицу, но оказалось, что даже стоять так близко к нему, уже облегчает страдания альфы. Просидев в машине около часа, Хосок уже собирается уезжать, как замечает мини-фургон с логотипом цветочной компании, подъехавший к дому, в котором живет омега. Хосок сразу же выходит из машины и, быстрыми шагами подойдя к выгружающему из фургона огромный букет красных роз мужчине, спрашивает, для кого цветы.

— Не твое дело, — ворчит мужчина и, поставив корзину на тротуар, закрывает дверцы. Хосок просто нагибается, срывает визитку с букета, и второй рукой вжав бросившегося к нему мужчину за горло к фургону, читает:

«Я буду в том же кафе каждый день в надежде, что ты выпьешь со мной кофе. Кевин».

— Он любит матчу, Кевин, — цедит сквозь зубы Хосок и, повернувшись к мужчине, приближает к нему лицо.

— Передай этому Кевину, что если он еще раз пришлет моему омеге цветы, я посажу его на кол, — размеренно выговаривает испуганному доставщику альфа. — Все понятно?

Мужчина часто-часто кивает. Раптор сам поднимает с тротуара корзину и, швырнув ее обратно в фургон, идет к Ламборгини.

***

Лаборатория Ареса похожа на безупречно организованное рабочее место мясника: огражденные полиэтиленовыми пакетами ряды металлических столов с разложенными на них ножами и скальпелями, приглушенный свет, пробирки с алыми и темно-синими жидкостями, запах стерильности, смешанный с запахом крови. Арес пока не получил от Каана новое рабочее место там, где хотел, но свой временный «офис» уже обустроил под свой вкус.

Гулкие колонны старого здания слегка вибрируют из-за доносящихся из динамиков звуков оперы «Евгений Онегин», и это первое, что удивляет приехавшего к альфе Джулиана, ведь опера — это не то, что обычно слушает Арес. Он проходит внутрь и чуть не бьется о выбегающего из лаборатории паренька лет двадцати. Парень, в чьих глазах одновременно стоит и шок, и восторг, зажимает горло ладонью и, извинившись, исчезает за дверью.

— Охренеть... — выдыхает Джулиан, глядя вслед беглецу, и ищет глазами Ареса.

В центре комнаты, в раскладном кресле, словно на троне, сидит Арес. На его губах еще поблескивает свежая кровь, язык лениво скользит по нижней губе, собирая ее остатки.

— Ты чего парня укусил? — Джулиан останавливается напротив альфы и обводит взглядом разбросанные документы, перепачканные каплями крови.

— Мне ведь нужно питаться, не ревнуй, — Арес облизывает свой палец, будто пробуя на вкус дорогой алкоголь. — Ты же мне свою кровь не даешь.

— Тебе я кровь только при смерти дам, — хмыкает Джулиан, и взгляд скользит к колонкам. — Что за опера? С каких пор ты слушаешь классику?

— Киран меня заразил, он столько мне хвалил Онегина Чайковского, что я решил послушать, — взмахивает руками Арес, словно дирижирует. — И знаешь, в этом что-то есть. Мне нравится. Эта музыка будто бы касается чего-то запрятанного глубоко внутри меня, того, что я давно считал мертвым. Никогда не думал, что музыка способна вот так вот воздействовать на меня. Надо чаще к этому снобу прислушиваться, иногда его рекомендации дельные. Кстати, ты маме подарок купил? — поднимается на ноги первородный.

— Блять, завтра у нее день рождения! — хлопает себя по лбу Джулиан. Арес вздыхает и осуждающе качает головой.

— Поэтому я и не завожу детей, ты им свое здоровье, все имущество, а главное, драгоценное время, а они даже твой день рождения не помнят! — обойдя парня, альфа открывает шкафчик и достает из него черную коробку с золотым логотипом.

— Что это? — хмурится Джулиан.

— Часы. Те, которые она хотела, — вручает ему коробочку первородный. — Подаришь от себя, я что-нибудь другое ей куплю.

— Она сразу поймет, что это не я, — возвращает ему коробку Джулиан. — Это слишком дорого, я обычно дарю ей нечто символичное.

— Ну, нарисуй ей открытку и приложи к часам, — хмыкает Арес.

— Не настолько символичное, — смеется Джулиан. — Я парфюм подарю, ее любимый. Ты же не будешь у нее? Мне неудобно...

— Нет. Я отправлю цветы и подарок, — тянет его на себя мужчина.

— Обожаю тебя, — шепчет ему в губы Джулиан. — Никогда не думал, что ты настолько внимательный.

— Ты всегда меня недооцениваешь, — Арес подхватывает его за талию и, усадив на стол, глубоко целует.

— Нет, правда, я вижу, что творится у Раптора и его омеги, и у нас такого не будет, — не дает ему продолжить поцелуй парень. — Ты всегда повторял, что прошлое не дает место будущему, и я теперь знаю, насколько ты прав. Мы не будем в нем копаться, мы будем строить будущее.

— Рад это слышать, — улыбается Арес и, заметив движение со стороны двери, напрягается.

Джулиан прослеживает за его взглядом и, увидев гостей, сразу спрыгивает со стола. У дверей стоит Киран, чей ледяной взгляд не сулит ничего хорошего, а за ним еще двое солдат.

— Могли бы постучаться, — лениво улыбается Арес, а потом тянется за пиджаком и с ленивой ухмылкой натягивает его на себя, будто бы вся ситуация забавляет его. Но Джулиан уже достаточно с ним, чтобы не верить его актерской игре. Он видит, как альфа напряжен, и тень сомнения скользит в его взгляде. Арес идет к Кирану, Джулиан, не долго думая, бросается за ними. Стоит им всем оказаться на улице, как паника в Джулиане превращается в липкий страх, расползающийся по позвоночнику. Весь двор лаборатории заставлен бронированными автомобилями, у которых стоят вооруженные солдаты. Ощущение, что они прибыли сюда не за одним первородным, а за армией. Каан, Раптор и Асмодей, до этого переговаривающиеся у одного из джипов, переводят взгляды на них.

— Арес, сядь в машину. Мы поговорим, — обращается к альфе Киран.

— О чем? — не двигается с места Арес.

— О том, что ты предал клан, — отвечает за друга Раптор. — Ты обвиняешься в том, что сливал наши тайны Ордену Белтейн.

Арес пару секунд, недоумевая, смотрит на него, а потом громко смеется.

— Вы крови перепили? — поворачивается к друзьям первородный. — Какое, нахуй, предательство?

— Лучше тебе добровольно пойти с нами, не усложняй все, — делает к нему шаг Каан.

— И тебя прихватили, — скалится Арес, в глазах которого открыто читается обида. — Решили, что сами со мной не справятся?

— Арес, пожалуйста, — с нотками угрозы в голосе говорит Каан.

— Пожалуйста? Ты явился на мою территорию, обвиняешь меня в предательстве, пугаешь моего парня и говоришь пожалуйста? — напирает на него альфа, и хотя все вокруг напрягаются, Каан и бровью не ведет. — Так вот, пожалуйста, извинитесь, возьмите друг друга за ручки и валите все в Харон, — цедит сквозь зубы мужчина.

— Он был со мной! — Джулиан, наконец-то осознав, что именно здесь происходит, срывается вперед. — Он никого не предавал! Он ваш друг.

— Джулиан, все хорошо, — смотрит на него Арес и успокаивающе сжимает его плечо. — Просто мои друзья, которых я считал братьями, — делает акцент на последнем слове первородный, — берега попутали.

Арес видел немало предательств за свою жизнь, но от них такого не ожидал. Все они были частью его жизни веками. С ними он сражался. С ними пил кровь врагов. Арес ни на секунду не допускал мысли, что когда-то они придут за ним. Что те, кто впервые дал ему почувствовать значение слова «семья», обвинят его в предательстве. Он смотрит на Киранa и видит на его лице лице злость, но не ненависть. Раптор вообще на него не смотрит. А Каан, чья воля всегда была непоколебима и кто славится своим жестким отношением к предателям, напряжен, но его глаза все выдают. В глазах мужчины разочарование, и Ареса оно бьет сильнее факта, что он, возможно, потеряет не только место в клане.

Джулиан, в отличие от Ареса, свою судьбу не принимает, он толкает подошедшего к альфе солдата, бросается на второго, сбивает его с ног, но парня валят на землю и, вдавив лицом в нее, пытаются усмирить. Именно в этот момент Дьявол в Аресе поднимает голову. Земля под ногами мужчин начинает дрожать, воздух вмиг становится ледяным, а здания вокруг покрывает тонкая корка льда. Когти начинают прорывать кожу на пальцах мужчины, его лицо чернеет, и он, обернувшись к Каану, рычит не своим голосом:

— Отпустите его!

Его слова звучат не как просьба или даже приказ, а больше похожи на обещание смерти. Солдаты перепугано смотрят друг на друга, и Каан им кивает. Джулиан сразу подскакивает на ноги, бросается к Аресу и видит, что альфа все так же невозмутим.

— Не буянь, я ведь сказал, что все хорошо, — нежно касается пальцами его щеки Арес.

— Нет, не хорошо, — качает головой Джулиан, лихорадочно бегает глазами по красивому лицу. — Они ошибаются, называют тебя предателем, а в клане такое не прощают. Защищайся, Арес! Почему ты не защищаешься? — срывается голос готового потянуться за оружием парня. Джулиан знает, что у него нет шансов, более того, своим поведением он подрывает доверие тех, кого уважает и кому служит, но все это не важно. Джулиану плевать на любые последствия, ведь если сейчас он не примет сторону своего альфы, он себе этого никогда не простит.

— У них нет доказательств, и я улажу это недоразумение, — улыбается ему Арес.

— Доказательства — твои переписки с нашими врагами, — спокойно говорит Раптор.

Это звучит настолько нелепо, что Арес даже не сразу осознает смысл сказанного ему.

— Переписки? Какие переписки? — растерянно смотрит на друзей альфа.

Какого черта они все здесь, если все, что у них есть — это чья-то фальшивка, ведь Арес ни с кем не переписывался. И тогда он понимает, что раз они пришли с этим, значит, они не сомневаются. Его слово против слова, очевидно, что его врага, и они выбирают слушать последнего. Арес смотрит на них, долго ничего не говорит, но каждый читает его мысли по глазам.

— И ты, Брут? — делает Арес шаг к Каану, и тот сразу переводит взгляд на стену позади мужчины. — Ты же знаешь, что будь я чем-то недоволен, я сказал бы тебе это в лицо! — голос альфы приобретает жесткие нотки.

— Ты сам сядешь в машину? Или мы устроим бойню? — приложив все усилия, спокойно спрашивает Каан.

— Вы думали, я буду сопротивляться? Думали, что я подниму против вас оружие? По себе судите? — обводит взглядом всех присутствующих Арес. — А ты? Ты же из логова только разрушать выбираешься! — снова смотрит на Каана. — Или ты сам выразил инициативу? Оставил свои дела и лично прибыл за предателем?

— Зачем ты сделал это? — все-таки срывается Каан, удивляет привыкших к тому, что он всегда хладнокровен, альф. — Мы же семья, — схватив его за воротник, вжимает в джип альфа. — Ты это повторял, ты дал нам название! Так поступают в семье, Сокджин? Ответь мне! — с силой встряхивает. — Мы с тобой из века в век, из битвы в битву, все мои потери — твои потери, все твои падения — мои падения. Зачем ты сделал это? Ради чего?

— Я выбрал бы смерть, но никогда бы не выбрал предать тебя, и пусть название дал я, ты научил меня вере в семью, в любовь, в то, что долг — не всегда превыше всего, — разбито улыбается Арес. — Разве я мог? Я тот, кто доставал тебя из могилы, я рыл эту чертову землю своими руками. Мы все ее рыли. Скажи, как бы я смог тебя предать? И как вы могли во мне усомниться?

— Я бы сказал, что ты разбил мне сердце, — разжимает пальцы Каан.

— Но у тебя его, конечно же, нет, — кривит губы Арес.

— Подумай еще, — отходит от него Каан.

— Парня не трогайте, иначе я докажу, что не зря вы прибыли вместе, — тянется к дверце Арес.

— Нет! Не надо, не забирайте его! — Джулиан снова срывается к альфе, но Асмодей хватает его за запястье. — Он же ваш друг! — не веря, смотрит на окруживших их мужчин парень.

— Ты им не веришь, — тянет его к груди Арес. — И это самое главное. Пусть клан думает, что я их предал. Пусть мои друзья, которых я считал братьями, верят в это. Ты не веришь, а значит, все хорошо.

Он бросает последний взгляд на Каана, и тому кажется, что в нем что-то ломается. Хочется сказать, что он не хочет этого. Что он не верит даже перепискам и сделает все, чтобы доказать его невиновность, но нельзя. Сейчас Каан Азари — глава клана, который отдает приказы. И ничего, что его последний приказ отсек часть его недавно родившейся души, и он никогда не простит себе этого.

***

Каан, который не нашел в себе силы сопроводить Ареса в Харон, уехал сразу в офис, чтобы, будучи погребенным делами, не думать о том, что предал друга. Альфа все время смотрел на часы в надежде, что запланированное им свидание с Юнги заглушит терзающие его мысли, и в условленное время отправился к отелю The Dorchester, где все уже должно быть готово встречать самого важного гостя. Каан за этот день выпил столько крови, сколько не пил за неделю, но голод в нем это не уняло. И хотя он, будучи неуверенным в себе, во время перерыва не заехал в Харон, он надеется, что этот вечер будет тестом, который он пройдет. Для страховки он сам попросил Кирана привезти Юнги, чтобы не быть с ним в тесном салоне автомобиля и не искушать себя. Каан планирует, что он поговорит с омегой, расскажет ему все, что с ним происходит, и вместе они решат, как дальше быть. Более того, Каан рассчитывает, что он доберется до тех, кто наслал на него проклятие голодом, и вынудит их его снять. А пока он стоит на крыше отеля с руками в карманах брюк и предвкушает встречу с самым дорогим для него человеком. Рядом с ним накрыт столик для двоих, на котором также стоят тонкие свечи в стеклянных цилиндрах, и ваза с красными пионами, аромат которых смешивается с прохладным воздухом ночи. Вечерний Лондон растекается сотнями огней, как расплавленное золото, отраженное в стеклах высоток. Несмотря на гул автомобилей внизу, сейчас в Каане полное умиротворение, и он искренне наслаждается редкими минутами покоя. Ветер доносит до альфы с собой запах крови, но ей не заглушить тот единственный.

Каан вешает пиджак на спинку стула и, оставшись в черных брюках и белой рубашке, в нетерпении смотрит в сторону лифта. Плевать, что у него война, что всему клану грозит смертельная опасность, а лучший друг прямо сейчас заперт за железными решетками — все это Каан решит завтра, сегодня ему нужна его отдушина, его человек, тот, кто одним своим присутствием вселяет в него надежду на будущее. Ради этого человека может подождать весь мир. Ради него же Каан победит и свою жажду. Наконец-то двери расходятся, и альфа видит идущее к нему воплощение самой красоты. Омега идет плавно, уверенно, не робеет под пристальным взглядом темных глаз, который сметает все сомнения и доказывает, что Юнги выглядит превосходно. Каан знал, что будет захлебываться от его красоты, но не думал, что в ней утонет. Юнги одет в цвет, который альфа всю свою жизнь называл ненавистным, и, встретив именно этого парня, стал от него зависимым. Темно-красная блузка будто бы сливается с кожей омеги, повторяет изгибы его тела, обнажает изящные ключицы, нежную линию плеч. Она застегивается только с середины груди, не оставляет места для фантазии, и хотя Каан знает каждый миллиметр этого тела наизусть, ему это не мешает бороться с соблазном и не заменить ужин постелью. Гладкие черные волосы Юнги ниспадают на плечи, которые хочется коснуться губами, и контраст между ними и его белоснежной кожей непозволительно прекрасен. А Каан ведь еще увидит его с животом, и он не сомневается, что если его любовь можно удвоить, то так оно и случится. Юнги, в котором растет плод их любви — сила, тонко переплетаемая с нежностью, и единственный, кто может дать жизнь его продолжению. Он — воплощение всего, что Каан когда-либо хотел, его эликсир счастья, собранный из ночи, крови и греха. Как альфа вообще мог думать, что будет пить его кровь?

Юнги останавливается в трех шагах, робко улыбается, но Каан все никак не может сбросить наваждение и продолжает им любоваться.

— Земля вызывает Чонгука, — прикусывает губу парень.

— Ты прекрасен, — наконец-то возвращает себе дар речи мужчина и тянется за бутылкой с водой в ведерке. — Лично буду обслуживать мое сокровище.

— Так и быть, поухаживай за мной, — становится ближе Юнги, и пока Каан наполняет его стакан, утыкается носом в его плечо.

— Мне всегда мало твоего запаха, — томно шепчет омега, чувствуя, как напрягается мужчина. — Но предупреждаю, пока не поедим — никакого секса. Я голоден, как волк, — словно читает его мысли.

— Я возьму под контроль свой голод, и пока твой не будет удовлетворен, я к тебе не прикоснусь, — усмехается Каан и протягивает ему стакан.

Юнги не успевает за ним потянуться, как слышит прорезавший воздух свист, а следом звон разбившегося о пол стекла. Дальше все происходит молниеносно, Каан рывком тянет омегу на себя, крепко прижимает, и в этот же момент пуля пробивает его скулу и выходит насквозь, оставляя кровавый след.

Юнги чувствует, как горячая кровь забрызгивает его лицо, капли попадают на губы, на шею, оставляют липкие следы на его блузке, и следом за пущенной пулей уже раздается пулеметная очередь. Каан вжимает его в себя, окутывает собой, как щитом, который не пробить, и вместе с ним падает на пол.

— Не двигайся. Только не двигайся, — просит альфа и, достав из кармана брюк телефон, подносит к уху.

— В соседнем здании снайпер, второй стрелок с пулеметом.

Юнги и не пытается подняться, он так и лежит, вжатый в пол мужчиной, и чувствует, как пули одна за другой вонзаются в его тело, как дрожит его грудь от ударов. Каан продолжает укрывать его собой, и пока омега буквально купается в его крови, ищет глазами укрытие. Каан не знает, сколько он еще выстоит под градом пуль, но добраться до лифта или хотя бы до барной стойки, за которой можно спрятаться, слишком рискованно. Обратиться и найти стреляющих тоже не вариант, ведь он понимает, что стоит ему двинутся, то одна из пуль может задеть омегу. Все, что сейчас важно — защитить его, остальное Каан решит потом, если оно наступит. Пули разрывают его мышцы, застревают в годами отращенной броне, но Каан не выпускает парня.

— Нет, нет, пожалуйста, встань, — слезы брызгают из глаз Юнги. — Встань, сделай что-нибудь, тебе же больно, — голос парня срывается, он трется лицом о его плечо, чтобы стереть забивающуюся в глаза кровь, ради капли которой он был готов воевать. Каан истекает кровью из-за него. Из-за него же он не встает, не защищается, не борется со своими врагами. Юнги не хотел, но он стал его слабым местом, прорехой в броне, и лучше бы эти пули принимал он сам, чем осознавать, что он губит того, кого любит. И плевать, что это выбор Каана, что он сам взял на себя эту боль, каждую пулю, что готов на все, лишь бы Юнги не навредили — омеге от этого не легче. Юнги чувствует, как его дыхание сбивается, как мужчина на нем содрогается от боли, но хуже всего это звук. Тихий, глухой звук новых пуль, входящих в тело, которое он должен был прикрыть собой. Юнги не получил ни одну пулю, но каждая, что пронзила Каана, пронзает и его сердце.

— Только держись, умоляю тебя, Чонгук, — хрипит Юнги, чувствуя, как руки мужчины цепляются за него, сжимая его так, будто бы только этот захват мог удержать его в живых.

— Все будет хорошо, — шепчет альфа, кровь стекает с его лица, шеи, капает на Юнги, путается в его волосах, скользит по коже.

— Ты не умрешь, да? Ты не можешь умереть...

— Все будет хорошо, — голос мужчины хриплый, рваный, тихий, омега понимает, что даже говорить ему больно.

— Не смей умирать, ты понял!

Каан уже не отвечает, но его дыхание замедляется. Юнги судорожно комкает пальцами изодранную ткань его рубашки и повторяет себе, что Каан бессмертный. Его невозможно убить пулями, но он, вопреки мнению всех, не бездушный монстр. Он чувствует боль, и Юнги больше не в состоянии этого выносить, ревет уже в голос. Когда он умолкает, чтобы сделать глоток воздуха, то помимо звуков стрельбы слышит звон, словно что-то разбивается о пол. Юнги приподнимает голову и понимает, откуда этот звук. К ним спиной стоит Арес, закрывает их собой, а леденеющие в полете пули, не долетая до него, разбиваются о крышу. Наконец-то стрельба прекращается, и Арес, подбежав к ним, опускается на колени рядом. Кто-то еще врывается на крышу, Юнги видит мелькающие вокруг тени, а потом узнает голоса.

— Раптор обезвредил стрелков, — кричит Киран и, подойдя к ним, в шоке смотрит на Ареса: — Какого черта ты тут делаешь? Почему ты не в подземелье?

— Вашу работу, — коротко отвечает Арес и пытается поднять Каана. Юнги, который так и лежит, прижатый к полу своим альфой, ловит в глазах Ареса испуг и заливается слезами по новой.

— Все плохо, да? — всхлипывает омега. — Он не двигается уже пару минут, он будто не дышит.

Арес пытается разжать руки альфы, охватившие парня, но и сдвинуть их не может.

— Чонгук, отпусти его, — просит Арес. — Позволь мне помочь тебе.

Чонгук омегу не отдает. Он вцепился в него мертвой хваткой, и хотя Юнги, схватив его за плечи, пытается сам выбраться, альфу невозможно сдвинуть.

— Чонгук, умоляю, — пытается разжать его пальцы Юнги. — Все хорошо, больше не стреляют, ты можешь меня отпустить.

Чонгук не слушает, напротив, крепче прижимает парня к себе, и Кирану приходится с силой отодрать от омеги его руки. Арес сразу оттаскивает Юнги в сторону и передает его подбежавшему Раптору, а сам возвращается к другу.

— Нужна кровь, срочно, — кричит толпящимся на крыше вооруженным парням Киран, и двое из них бегут к лифту.

— Пусть мою выпьет, — срывается было вперед Юнги, но Раптор, обхватив его за поясницу, вжимает в себя.

— Не мешай, тебя он не укусит, и мы теряем время.

— Как ты выбрался? Как ты вообще узнал? Твои же напали? — смотрит на пытающегося перевернуть друга Ареса Киран.

— Да, конечно, я лично организовал покушение на того, кого клялся защищать, — с отвращением говорит Арес. — Мне Маммон рассказал, а ему Сантина.

— Возвращайся в подземелье, не заставляй нас сейчас заниматься тобой, а не им, — раздраженно говорит Киран, и Арес отступает.

Юнги не может отвести взгляда от Каана, вся спина которого изрешечена пулями и напоминает боевую карту. Киран помогает Аресу, и вместе они поворачивают его на спину, пытаются привести в чувства, но стеклянный взгляд Каана так и замер на дрожащем в руках Раптора Юнги.

— Он поправится? — у омеги ноги подкашиваются, ощущение, что тяжесть всего мира лежит на его плечах. Если в глазах Каана мир погаснет, то и Юнги эту крышу на своих двух не покинет. Без вариантов, никакие причины, доводы, даже новая жизнь, растущая в его животе — ничто не будет иметь значение, если он потеряет любовь всей своей жизни. Ничто.

— Поправится, но он сильно ранен, видимо, стреляли теми самыми пулями, — пытается успокоить его Раптор, который собственными руками порвал двух ублюдков, стреляющих в его друга, но не насытился. Он готов истребить всех, но позже, сперва надо, чтобы Каан встал на ноги.

Каан так и лежит на спине в луже собственной крови, пока Киран пытается заставить его сделать спасительный глоток, и продолжает смотреть на Юнги. Только его взгляд и держит омегу сейчас цельным, ведь если зрачки на него реагируют, значит, в альфе теплится жизнь.

— Он же точно не умрет? — вонзается ногтями в удерживающие его руки Юнги.

— Нет, — крепче прижимает его к себе Раптор, чтобы парень не осел на пол.

— Тогда почему она здесь? — всхлипывает Юнги, и Раптор, проследив за его взглядом, видит стоящую на краю крыши Сантину.

Ее кожа отливает бронзой в свете вспышек молний, а на голове любимый женщиной тюрбан, в котором больше власти, чем во всех коронах мира. Круглые золотые серьги покачиваются у щек, звеня глухо, как погребальные колокола, слышные пока только ей одной. Пугающий взгляд черных глаз устремлен на Каана, и пусть в нем отражается все, что когда-либо умирало, сегодня не время жатвы. Сантина пришла на зов крови, но осталась, чтобы найти ответы на вопросы, и сейчас ни один из них ее не радует. Нападать на Юнги рядом с Левиафаном — операция, обреченная на провал, ведь вражеские силы прекрасно осведомлены, что Каан парня в обиду не даст. Нападать на Юнги без Левиафана — тоже провальный план, ведь случившееся на мосту доказало, что омегу нелегко убить, пока в нем живет существо. И при всем при этом, нападение было именно на Юнги, ведь одна пуля, попавшая в парня, вызвала бы кровотечение, а остальную работу за них сделал бы сам Каан. Они хотели разбудить в Каане голод, но он уберег парня от ран. Вечная Смерть, которая стояла у истоков становления мира, всегда знала, что ее сын силен. Но сейчас в нее закрадываются сомнения, ведь если Он знал, что план сработает, то так бы и случилось. Если бы Каан увидел кровь Юнги, он бы задохнулся в своей жажде. Сильнейшее существо во вселенной тоже не может справиться с таким примитивным чувством, как голод, и его этому не научить. Они все менялись, совершенствовались, набирались опыта и старались избежать прошлых ошибок. Доказательством этому является ребенок, который еще не открыл глаза, но уже показал врагу, что вооружен. Сегодня и враг доказал, что он куда изворотливее, ведь проверни он такое в Карфагене, и Сантина бы никогда не сдвинулась с могилы, в которую положила свое дитя. Они убили Юнги, Каан это вряд ли легко переживет, но что было бы с ним, если бы он знал, что сам убил своего беременного омегу? Сантина, которая видела падение богов, гниение вселенных, безмолвную пустоту между мирами, чувствует, как дрожит ее нутро из-за этой мысли. Они хотят разбудить в нем тьму и сделать его палачом своей семьи.

— Я не за ним, ведь пусть я Смерть, я еще и мать, — делает шаг к Юнги женщина, и хотя расстояние между ними достаточно большое, омега слышит каждое слово, которое доносит до него ветер. — Я встану между ним и всеми, кто захочет поднять на него меч. Я встану даже между ним и тобой, Юнги, и пусть его ненависть ко мне удвоится. Видимо, это мой удел, слоняться по миру по следам моего дитя, которое никогда не позволит прижать его к себе. Я согласна на это. И ты, Юнги, должен сделать выбор, если хочешь уберечь свое дитя от зла, — смотрит на Каана, и Юнги кажется, что слово «зло» она озвучила про своего сына.

Юнги только собирается возмутиться, сорваться на той, кто посмела сказать ему такие слова, но на месте, где миг назад стояла Смерть, остается только пустота, пугающая, как и истина, которую он не хотел бы слышать.

Юнги просит Раптора отпустить его, обещает, что не будет мешать, и, подойдя к мужу, опускается на пол в паре шагов от него. Каан моргает, Юнги прикладывает руку к своему сердцу, вкладывает во взгляд всю свою любовь без остатка, и альфа ее принимает. В этом и заключается весь смысл «мы», ведь когда только «я» и «ты», раны одного не заставляют кровоточить нутро другого.

— Без тебя я просто заблудшая тень, без меня ты и искать не будешь, — прячет за вымученной улыбкой свое отчаяние омега. — Даже она не может разлучить нас. Не может ведь?