часть 2
не сказать, что я хотела завести домашних животных, да и в принципе не сказать, что готова была за ними ухаживать, в особенности когда мне их вручали прямо в руки. но я не могла сказать, что животные не милые существа и мне совершенно не хочется с одним из них связываться. так и произошло с котёнком ра, милым рыжим пухляшом, от которого достаточно приятно пахло.
— в общем, это ра, — андрей почесал нос и внёс остатки вещей котёнка. — не будет метить по углам, царапать обои и орать ночами. он спокойный, добрый и мохнатый. а ещё любит целоваться.
— а ты специально поговорил сначала с глебом, чтобы я точно не отказалась приютить твоего карманного льва? — шёрстка у котёнка лоснилась, было видно, что за ним ухаживали, и я даже провела по его спинке руками.
— вообще, я просто попросил его купить корма, чтобы мы потом пересеклись, но мне в голову пришла замечательная идея, — ра тёрся о ноги своего хозяина, что собирался и брал рюкзак. — так что не бойся, это не он за тебя всё решил. большое спасибо, что согласилась помочь, я буду примерно через две недели здесь. а то, сама понимаешь, любовь не ждёт.
любовью андрей называл своё творчество — слышала, что он ехал на какой-то фестиваль в сибири, потому просто проводила его, в конце обняв и пообещав правильно ухаживать за котёнком, и он ушёл. в тихой квартире я осталась не одна, а с достаточно ласковым существом, которое захотело попить и поесть, и пока ра полдничал, я разбиралась, как засыпать наполнитель в кошачий туалет. как хорошо, что у меня нет аллергии! андрей, наверное, волосы бы вырывал, не знал, кому животинку отдать, ведь влад — тот ещё долбоёб, объективно говоря, а таня достаточно ветреная девушка, и как только кто-то рядом ей перестанет нравиться, так она его выкинет за порог.
— ну что ж, товарищ, — рыжик самозабвенно копался в наполнителе и смотрел на меня настолько доверчиво, что я восприняла его как ребёнка — хорошего такого, который никогда не устроит пакостей, — у нас есть пара дней, чтобы привыкнуть друг к другу.
когда я готовила ужин, в дверь позвонили — пришёл глеб, с порога меня обнявший и вручивший небольшой букет роз. проговорив «на концерте подогнали, решил, что они тебе больше идут, чем мне», ушёл в ванную умываться, и я улыбнулась — как же это всё привычно почему-то: и его ласка, будто бы он просто проходил мимо моего дома и решил заглянуть, и внимание к котёнку ра, который аж завалился на бок, когда начали чесать его пухлые щёчки. всё было настолько хорошо, что я не верила, что однажды всё может скатиться в какой-то грёбаный пиздец, из которого я не смогу выбраться самостоятельно.
— в общем, — сказал глеб за простым ужином, открывая банку пива, — я теперь буду жить с тобой, раз уж мы, как соулмейты, нашлись. предлагаю приносить деньги в нашу маленькую семью, а ты просто будешь держать домашний быт и заниматься делами по душе. но я часто бываю в турах, потому очень хочу, чтобы когда-нибудь в тур и ты со мной поехала.
— только когда мы отдадим котёнка обратно андрею, — ра мяукнул, будто понял, что говорили о нём, и я подняла его на руки, протягивая кусочек невяжущей хурмы. к нашему удивлению, он съел всё, что я ему дала, и попросил ещё, но тут делиться уже не пожелала я. — ты видел, да?! он ест хурму!
— много только не давай, — глеб подошёл к вытяжке, включил её и закурил. — а то мало ли, кроме корма, ему ничего нельзя, а ты такими сладостями балуешь.
когда я ещё жила с родителями, у нас была кошка. мы с ней росли вместе: бок о бок спали, жалели друг друга, много играли и познавали новое именно с ней. она умерла от рака в тот день, когда я окончила школу с золотой медалью — и после этого моя жизнь будто бы перевернулась с ног на голову. да, я поступила тогда в университет, оплачивала его, набивая татуировки и порой работая по разным ресторанам, но обучение, которое я так любила в школе, не давалась легко. я хотела стать инженером по лучшим советам своих родителей: папа на тот момент работал на заводе уже практически третий десяток лет, а мама на императорском фарфоровом заводе, но у меня не срослось ни с какими машинами, техникой и всем остальным. когда же меня прикрыли в тюрьме, то деканат решил поставить меня в список на отчисление, и, если честно, я рада этому решению. родители умерли до того, как я освободилась, — мама от астмы, а папа получил смертельную травму на производстве, и я с горечью понимала, что не оправдала родительских ожиданий, стала разочарованием без работы, соулмейта и с судимостью, которая татуировкой отпечаталась на всех моих личных делах.
считается, что если ты тату-мастер, то тебе нельзя обучаться в университете, а то подобьёшь других студентов на неправильные действия, вследствие которых они не будут знать, кто у них соулмейт. мне, честно говоря, плевать, найдёт кто соулмейта или нет — собственную метку, полученную с рождения, надо помнить, а не сваливать всё на бедных тату-мастеров, — но то, что нам запрещали учиться, это просто против правил. почему, например, я не могла обучаться дистанционно? таким способом я точно никого не совращу. но правительство готово было к чёрту убивать молодые таланты, которые заслуживают места в рядах мультипликаторов и художников, говоря, что это опустившиеся люди. страна пеклась за то, чтобы стать первой в ежегодно обновляемом списке «топ стран, в которых наибольшее количество пар — соулмейты», но не пеклась о собственных гражданах.
— да, действительно, баловать столь пушистую попку нельзя, — котёнок, конечно, уже свернулся на моих коленях, и я удовлетворённо вздохнула — большего мне и не надо. — кстати, как концерт прошёл?
— да как обычно: гитаристы пьяные, барабанщица нормальная, а я курил на сцене и сказал о том, что у меня теперь есть соулмейт, — моё лицо вытянулось, и глеб усмехнулся. — немного с ребятами кирнули, да. зато теперь повышенный актив на моём канале в телеграме, попросили фотографии соулмейта.
— если будешь фотографировать, то не фотографируй меня за работой или же в майке, хорошо?
— договорились.
глеб отошёл к холодильнику, а потом вынул бутылку вина, которую я запрятала — перестала часто пить, да и терять над собой контроль не хочется совершенно, но его пригласительный жест выглядел так, будто он обидится, если я не выпью бокал. когда я была ещё подростком, я не пила в больших компаниях похожих на меня детей, которые после одной рюмки водки падали на землю и хохотали, мне довелось изучить алкогольный этикет с родителями, которые давали мне только хорошие напитки, чтобы быстрее сформировался вкус к прекрасному. с обретением новых друзей мой вкус к дорогому вину, заграничному коньяку и премиальным вермутам стал угасать, и мы пили всё подряд: и ящик ананасного гаража, который пить невозможно без закуски, и умудрялись выпить на четверых, а то и пятерых, десять бутылок водки, после которой всех нещадно чистило. после тюрьмы я стала отказываться много пить — организм после места заключения совсем не тот, да и если бы был случай получше, например, день рождения, я бы обязательно бутылочку открыла. сейчас я наблюдала за тем, как викторов наливал мне в бокал вино, а потом понюхал жидкость из бутылки и хлебнул с горла — видимо, когда он был подростком, то именно так и распивал бесконечный алкоголь, купленный при помощи ребят постарше на ворованные деньги матери. я даже усмехнулась своему воображению, а потом отпила вина — нежный, слегка сладкий вкус прокатился по языку и стёк в глотку, и осталось только удивиться, что напиток абсолютно не раскрылся. видимо, российское вино не для меня.
— не понравилось? — уточнил глеб, и я кивнула. — ну выпей хотя бы бокал. может, распробуешь.
я не была таким уж сомелье, но если меня унесло с половины бокала, то для меня это вино ни о чём. в принципе, как и все вина, что когда-либо покупали друзья: я не могла пить их намёки на что-то ягодное и полуигристое, а потом мучилась с изжогой и угрызениями совести, говоря, что допью вино, но неизменно выливала целые бутылки в унитаз. если глеб меня не остановит, то это вино ждёт та же самая участь.
— надо немного с котёнком поиграть, — сказала я, когда викторов нёс меня до комнаты. — ты же поиграешь, да? я просто чувствую себя очень уставшей, а на завтра на десять утра у меня клиент записан...
— не бойся, поиграю.
некоторое время, перед тем как заснуть, я лежала с закрытыми глазами, сжимая руку глеба, который перебирал мои пальцы и копался в телефоне. я приоткрыла глаза: экрана освещал его нахмуренное лицо с волевым подбородком и карими глазами, в которых стоял лёд. я часто потом видела такое выражение его лица, на концертах он будто отстранялся от всего мирского, только алкоголь мог разбудить в нём человека, но я боялась его в таком состоянии, потому что он мог порой огрызаться, если имел плохое настроение, а порой шутил со своими друзьями и говорил, какая я хорошая. да, я хорошая, пока показываю ему очередной эскиз татуировки и боюсь каждого шороха в парадной, я хорошая, пока он меня трахает. но есть ли в сексе и рисунках на теле счастье?
счастье — это когда вы рады возвращению возлюбленного, испытываете при нём лишь любовь, тепло и заботу, а не чувствуете себя вещью, которой можно воспользоваться, которую можно потом будет просто выкинуть. всех выкидывают на обочину судьбы, всех убивают проезжающие мимо автомобили, всех хоронят в канаве. я думала, раз прошла тюрьму, где с моего тела пытались срезать кожу, где меня насиловали, где мои ногти ломали, а волосы вырывали, то мне ничего не страшно. на самом деле, страх всегда со мной, он под кожей, как чернила, что я мешаю, как органы, бьющиеся о жировые прослойки.
совсем скоро страх у меня начнётся ассоциироваться с глебом викторовым, потому что именно он использовал заточку, которую делал для защиты, чтобы напасть на меня и разбить, как фарфоровую вазу. мама проработала на императорском заводе двадцать лет и свалилась с астмой, вскоре задохнувшись во сне и умерев от этого, — я знала, что значит бить фарфор, бить её труд, потому что она сама просила. не хотела видеть нарисованных ангелов, кобальтовых сеток и ненастоящих цветов, которые не пахли розами, а вызывали отвращение. вот и били всей семьёй дорогостоящий фарфор, который ей доставался за бесценок, и для нас он ничего не значил. я — фарфор, а глеб — моя семья, которая пытается меня уничтожить.
я слышала сквозь сон, как глеб играл с громко урчащим котёнком, как он его укачивал, а потом свалился рядом. пахло пивом, кошачьим кормом и потом, пахло лаской и розами, и мужчина обнял меня, прижимаясь и выдыхая в лоб. стало тепло, тепло до одури, как летом на бабушкиной даче, и я ощутила лёгкий поцелуй в макушку. раз поцелуй, два поцелуй — будто хотел, чтобы я проснулась, открыла глаза и ласково на него посмотрела, будто первая любовь, увядающая в памяти. я не хотела раскрывать глаза из принципа — пусть целует дальше, пусть обнимает крепче, пусть делает всё, чтобы я обратила на него внимание. пусть сделает так, чтобы я захотела подняться ради него, приготовить завтрак и жить с ним, как с законным мужем.
я жаждала замужества.
жаль, что глеб не особо видел во мне жену.
— марин, ну я же вижу, что ты не спишь, — голос хриплый, вскружил голову так, что стало приятно и легко, и вместе с тем я хотела, чтобы он продолжал меня держать в объятиях и смеяться. у него ведь такой прекрасный смех — низкий, с лёгкой хрипотцой, а когда улыбается, от глаз бегут лучики, и я представила это, улыбаясь уже не сквозь сон. — я вижу, что ты не спишь. ну давай, открывай глаза.
— ну зачем? — пробормотала я, слегка потягиваясь. — я же так сладко спала, да и ты меня так обнимал...
— перед сном хочу с тобой немного поговорить, а там и заснём вместе, — шепнул он в самое ухо, прикасаясь губами к шее и вынуждая россыпь мурашек пройтись по ней.
— сколько времени?
— час ночи, время детское.
— ну и о чём ты хочешь поговорить?
— о ком. о тебе.
я предпочитала не говорить о себе, чтобы никто не знал, кто я такая, просто знали для галочки — да вот, странная девушка из квартиры на лиговском проспекте, которая слышит порой, как что-то объявляют на московском вокзале, которая часто сидит дома и заказывает доставку всего на дом, если преодолевает собственный страх. чем меньше говоришь о себе в незнакомой компании, тем проще потом спрятаться от полиции, которая где-то краем уха от кого-то слышала, что я татуировщица, которая блещет порой странными идеями — например, обзавестись визитками. ни один подпольный татуировщик, который не хочет быть пойманным, не станет хоть как-то себя рекламировать.
в годы, когда я не родилась и в стране была полнейшая разруха, существовали бабушки, которые могли лечить людей заговорами: к ним добирались из мегаполисов, приезжали в глухую деревню, месили грязь, смотрели на разнообразное домашнее хозяйство, а потом видели и самих старушек. дряхлые, старые, они не вызывали жалости, ведь в них таилась странная сила, которая никому не была ведома, и действительно после их слов, после их заговоров люди выздоравливали, поднимались на ноги. о таких бабушках и таких случаях никто не кричал на каждом углу, информацию о них передавали из уст в уста, чтобы не было пересудов и советов провериться у психиатров. нас тоже можно было передавать из рук в руки, ведь всегда, во все года ремесло татуировщиков было востребовано среди разных людей. кто-то говорил, что изменил какой-то женщине из политики телесными чернилами линию жизни, она то ли в астрологию верила, то ли просто была ебанутой, и радовалась, как не в себя.
правда, того татуировщика всё равно это не спасло от тюрьмы, потому что спалился на покупке красок с рук.
— расскажи немного о себе, всё же я не настолько хорошо тебя знаю, а ты мой соулмейт, — глеб прошёлся пальцами по моей челюсти, а потом зарылся носом в волосы, и я ощутила дикое желание, не связанное никак с тем, что хочу его поцеловать — я хотела его в сексуальном плане, но сдерживалась. в моей жизни нормального и здорового влечения не было никогда, потому душа изнывала, хотела обнажиться, а с улицы в этот момент послышался гудок машины, будто бы отрезвляя, будто бы желая привести меня в чувства. — например, скажи, ты тут родилась и выросла?
— да, я сама из пушкина, это в пушкинском районе, — проговорила я. сердце горячо забилось, когда глеб слегка перекатился, разворачиваясь лицом к потолку, и я ощутила трепетное желание прилечь к нему на плечо, чтобы он потом меня обнял.
— это типа там расположен царскосельский лицей, который оканчивал пушкин?
— ага. а ещё там есть красивые парки, да и сам городок такой... прекрасный, — я всё же выполнила собственное желание, а потом услышала мурчание в ногах — это ра подпрыгнул и стал устраиваться спать. — если хочешь, как-нибудь съездим, дойдём до витебского вокзала, а там до станции.
— на электричке? — я почувствовала дрожь от викторова. — фу нахуй. я лучше уж такси оплачу, чем мы будем чучухаться пару часов.
— ладно, как хочешь, — я ощутила руки у себя на лопатках. — глеб...
— м? — но я не смогла спросить то, что хотела.
— что ещё интересно узнать?
— ну... музыку какую слушаешь? может, вкусы совпадают, хотя вряд ли, ты похожа больше на возвышенную деву, которая по выходным под чай с тремя ложками сахара слушает моцарта, чем на ту, которая где-то в гараже под бутылочку пива будет орать цоя или хоя.
— хоя не обижай, мы с отцом часто его исполняли.
— понял, молчу.
некоторое время мы лежали, слушая кошачье мурлыканье, а потом и ра затих — видимо, заснул, и я пожалела, что телефон остался на тумбочке, ведь хотелось написать андрею, что с котёнком всё хорошо, что он накормлен, доволен и спит. подавила в себе это желание, лишь бы не расцеплять объятия, погладила глеба по волосам и улыбнулась, пускай он в свете, льющемся с улицы, этого не видел.
— а про тюрьму расскажешь?
запретная тема.
я даже друзьям не рассказывала, что там происходило, даже врачам не доверилась и держала всю тьму, что там была, внутри, надеясь, что она не выплеснется наружу слезами и разными словами. я хотела быть перед глебом, как и перед другими, человеком, который, да, оступился, но который не повторит своих ошибок, который встанет на путь истинный в глазах полиции, но никогда больше не попадётся. надо держаться, не плакать, сдерживаться изо всех сил, потому что если кто-то увидит, что я плачу, то начнутся потоки жалости, мне чуждой и ненужной, потому что жалость равна моей личной слабости и попытке обратить на себя внимание.
я не просто так колотила из себя личность, которая не реагирует ни на критику, ни на выкрики со стороны. всего лишь одно заведение — тюрьма, — заставила меня в один момент просто морально сдохнуть, а выход на свободу заставил просто осознать, что надо начинать заново.
заново становиться личностью.
заново учиться общаться без крика, ора и мата.
заново научиться любить и заново научиться доверять.
я — тварь дрожащая, всё как по достоевскому.
— извини, но нет, пока не готова, — сказала я. наваждение романтики пропало, как и желание тотчас же заняться сексом, потому я даже будто бы с разочарованием отлипла от плеча глеба и повернулась к нему спиной. — у меня завтра человек на забив придёт. если будешь здесь, пожалуйста, спрячься, клиенты все нервные и не хотят видеть, что кто-то ещё есть, кроме него и татуировщика.
— договорились.
на том я и заснула — немного разочарованная, будто бы ужаленная упоминанием тюрьмы и с желанием, чтобы завтрашний клиент не так сильно наседал с какими-либо вопросами, потому что они любят поболтать, а потом говорят, что мастер был слишком... странным. сколько раз уже сталкивалась с этим.
с утра я проснулась, а постель была пустой, ещё тёплой, значит, глеб недавно встал. и вот я даже услышала, что он что-то делал на кухне, даже чуткий кошачий слух уловил лишние движения. ра встал вместе со мной, только я сразу устремилась к соулмейту, а кот потянулся и только после этого вальяжно пошёл, задрав хвост. викторов насыпал кошачий корм, куря в открытую форточку, я заметила кипятящийся чайник и подошла к холодильнику, решив приготовить для нас обоих завтрак.
— доброе утро. разбудил? — спросил глеб.
— нет, сама встала, — сказала я.
— мне сегодня надо будет уехать, вечером приду, — он выкинул в окно сигарету, поставил миску на пол и потянулся, немного оголяя живот. — так что не беспокойся, не помешаю твоему клиенту.
— снова репетиция? — вынула яйца, бекон, поняв, что завтра придётся варить кашу, потому что яйца заканчивались, а деньги если и будут сегодня, то не настолько много, потому что впереди ещё пять сеансов и за каждый сеанс клиент будет платить отдельно.
— да. хотим ещё попробовать прогнать новую программу, а потом в тур. на полгода, — глеб гладил мурлыкающего котёнка, который самоотверженно чавкал и вызывал умиление у нас обоих.
— понятно.
— не хочешь со мной в тур? — неожиданный вопрос, и он выбил меня из колеи настолько, что одно из яиц упало на пол и разбилось. я чудом не опустила руки — все остальные яйца оказались в миске, и я принялась тряпкой вытирать всё с пола.
— только если оплатишь билеты и проживание.
— не составит труда.
я подняла взгляд на глеба, который говорил с такой уверенностью, что я даже поверила, а потом улыбнулась — ну поеду и поеду, может, даже не буду находиться во время концерта в зале, чтобы слушать, а просто буду терять время в гримёрке. может, мне придумают какой-нибудь вид деятельности, а может, тихонечко буду его парням из команды бить татуировки. чувствовала, знала, что среди них нет девушек, почему-то стало приятно, что меня пригласили в тур, пускай мы знали друг друга всего пару дней.
— почему ты меня пригласил? — спросила я всё же за завтраком.
— потому что ты мой соулмейт, да и я бы хотел тебя познакомить с командой. ребята знакомили меня со своими соулмейтами, а я был как белая ворона. зато теперь у меня есть ты.
и эти слова настолько мёдом легли на душу, что я до конца трапезы улыбалась и не понимала, почему же в моей жизни всё резко стало налаживаться с появлением глеба. он будто таблетка от всех несчастий, от всех болезней, решение всех ненавидимых школьниками математических задач, любовь всех девушек в возрасте от пятнадцати лет — он же рокер, поющий о неразделённой любви, насколько я поняла, а пятнадцатилетним всё это знакомо лучше всех. конечно, те, кто старше, тоже поймут его творчество, но мы привыкли скрывать за улыбкой все чувства, готовые выплеснуться в совершенно ненужный момент.
— я рада, что у меня есть ты.
глеб собрался за рекордное время, прополоскал рот, провёл рукой по шевелюре, а потом обернулся в дверях на меня. выдохнул. наклонился. положил руки на плечи, и я ощутила, как поплыла, как понадеялась, что сейчас что-то будет, и он не стал забирать надежду, решил наполнить меня любовью и нежностью. прикоснулся к губам очень осторожно, трепетно, прижал к себе нежно и мягко, и на краткое мгновение произошёл коллапс, ведь я задохнулась, вцепилась в мужские плечи и захотела, чтобы он продолжал целовать, никуда не уходил и просто остался со мной.
к сожалению, ему надо было работать.
— какая ты голодная до поцелуев, — глеб немного потеребил меня за бока, а потом приподнял, вновь целуя. — ну ничего, вернусь домой — можешь хоть всю вечность меня касаться.
хорошее слово — «вечность». жаль, что люди любят разбрасываться этим словом, не зная его значения, потому что у многих вечность кончается через день, у кого-то — через год, а кто-то вечность проносит до самой смерти. я не знала, каким человеком был глеб, но очень сильно надеялась, что наша вечность закончится хотя бы через несколько лет, а не завтра. я не хотела его терять.
я хотела, чтобы он просто был рядом.
— здравствуйте, марина, — клиент, который представился как иван, выглядел весьма худым и каким-то потасканным жизнью, но я всё равно пропустила его в квартиру. он захотел бить рукав, что ж, забью ему всё, что он только пожелает. — у вас разуваться или же...
— не разувайтесь, дам бахилы.
никто не парился насчёт антисанитарии, когда дело касалось татуировок, думали, что это естественный отбор, если кто-то всё-таки умрёт от заражения крови. я не встречала ещё ни одного человека, который спрашивал по поводу грязи в «студии», и пускай я была из тех редких людей, кто часто проводил влажную уборку, всегда всё дезинфицировал, у меня никогда не спрашивали, везде ли чисто. да, чисто. все иголки стерильные. все чернила качественные, друзьям бью, никто ещё не умер.
иван расположился на кушетке, я включила свет, задёрнув тяжёлые гардины, пускай это стоило сделать ещё до его прихода, а потом подсоединила к магнитофону телефон, сразу врубая the neighbourhood. я сделала всё, что только требовалось, лишь бы доставить клиенту минимум боли, натянула маску с перчатками и взялась за машинку.
— марина, скажите, это не больно?
— не должно быть, — сказала я, перенося рисунок с бумаги на кожу. нам предстояло заполнить четверть руки чернилами, и я подготовилась к долгой и монотонной работе. — не пили ничего алкогольного накануне или сегодня? не принимали обезбол? — мужчина покачал головой. — отлично, даже крови может не быть, так что рекомендую расслабиться и просто представить, что в одно место монотонно кусает комар.
— а если я захочу этого комара прихлопнуть?
— тогда вышвырну из квартиры, — и мило улыбнулась. — у нас никто не занимается починками машинок, а если удар будет на голову, то мой парень с вами разберётся.
— понял.
уже под конец второй песни мы с иваном вместе подпевали джесси розерфорду, и я даже улыбалась через маску, потому что редкий клиент начнёт подпевать и в принципе расслабляться. как оказалось, у нас был схож музыкальный вкус, а самому молодому человеку не было больно. забив половину от намеченного плана, я предложила сделать кофе-брейк и стянула перчатки, выкидывая их в мусорку — потом новые надену, потому что иван кивнул, и я остановила музыку, потягиваясь. все будто бы выпавшие позвонки вновь собрались вместе, и пока кипятился чайник, я разминала поясницу, а молодой человек сидел на табуретке, согнувшись, и будто бы приходил в себя после двух часов сеанса.
— как вы на меня вышли? — спросила я, наконец-то разлив кофе и предложив сливки, но собеседник от них отказался. — просто всегда интересно, какие мастера меня рекомендуют.
— да я от влада кособуцкого, мы вместе работаем, я ему с текстами помогаю, он мне говорит, где можно шаву вкусную найти или же тату-мастера, — я прыснула со смеху. — никогда на тату не ходил, думал, будет стрёмно, да и наслышан, что все мастера зачуханные, а вы девушка в самом расцвете сил.
— да уж, спасибо, — воцарилось молчание, прерываемое тиканьем часов и мяуканьем потерявшего меня ра. — ну что ж, как увидите влада, передайте ему привет.
— без проблем. и песню вам посвятим.
— если кто узнает, что я татуировщик, из ненужных людей — жопу на лицо натяну.
— понял.
ра оказался потискан, а потом, вымыв руки, мы пошли снова за работу. прошло ещё два часа, после этого иван заплатил мне за сеанс и сказал, что прибудет завтра, на что я дала добро. приятный мужчина, в общем-то, я понадеялась, что он уйдёт только тогда, мы закончим рукав полностью, потому что два-три раза за татуировкой ко мне, кроме друзей, никто не возвращается. возможно, друзья просто не хотят обидеть меня, потому и приходят, а все остальные чувствуют мой слабый уровень. ну что ж, подработаем косяки, научимся новым техникам, разрисуемся — всё получится, я в это верила.
— привет, — раздалось со стороны двери, и я выглянула из комнаты, которую протирала после клиента. — уборку наводишь?
— ага, — я бросила тряпку в ведро, стянула маску с носа и подскочила к глебу, целуя его. — буду рада помощи, кстати.
— для начала бы пожрать чего, — глеб почесал голову, а потом зевнул — видимо, вымотался, да и голос немного охрип.
— в ящике есть доширак, в чайнике вода, можешь заварить.
— моя ты хозяюшка, — хмыкнул мужчина и прошёл на кухню, но ничего не сказал по поводу двух кружек, испачканных в кофе. видимо, понимал, что я тут не с любовником чаи гоняла, а просто угощала клиента, который за четыре часа не издал ни писка, когда машинка загоняла ему под кожу чернила.
— она самая, — и улыбнулась.