Sonnenblume

В коридоре у основной лестницы был подъём на низкий и маленький чердак. Взобраться туда Гоуст бы не смог. Когда лестница была героически преодолена во второй раз, лейтенант пришёл к Кёнигу на кухню. На плите уже стояла сковорода и кастрюля, на столе лежали овощи и непонятные Гоусту приправы. — А ты времени зря не теряешь. — Он сел за стол, мысленно проклиная солдат, ранивших его. — Сэм занята, — Кёниг жмёт плечами, размешивая что-то в кастрюле.
— Да и без дела сидеть уже невмоготу. — Как думаешь, Грейвса тоже убрали? — Мысль вырвалась раньше, чем он успел её обдумать. — Тени уничтожили нас, зачем избавляться от удобных и послушных пешек? — Послушные, но совсем не пешки. Они ведут свою игру и действуют только в своих интересах. — Вы думаете, они могли бы нам помочь? — Кёниг поворачивается к нему, отрываясь от готовки. Он был готов принять помощь от кого угодно, но не от перебежчиков, а Shadow company хорошо прославилась этим качеством. Действовать только в своих интересах и любыми способами — вот их пожизненный девиз.
— Я не знаю, Кёниг, — Гоуст смотрит ему в глаза. Он знал, что Кёниг не пойдет за предателями, даже если они действительно живы и будут готовы достать их отсюда. А ещё он знал, что Кёниг пойдет за ним даже в Ад. — Нельзя исключать, что они смогут нам помочь. Вопрос лишь в том, живы ли Тени. — Sie haben Ihre Familie getötet, Sir. — Ich weiß, König. [Вы убили свою семью, сэр. — Я знаю, Кёниг.]
Повисла долгая, напряжённая пауза. Они буравили друг друга взглядом, не зная, что говорить. — Нам нечего им предложить в качестве оплаты. — Австриец поворачивается к плите. — Мы теперь никто. Ни чинов, ни имён. Официально скорее всего мертвы, и Лассвел уже написала складный отчёт о нашей славной смерти. Или бесславной. И Грейвс нам ничем не поможет. Разве что скорой и быстрой смертью. — Мы не можем оставаться здесь. — Гоуст складывает руки на груди, смотря в окно. Солнце медленно садилось. — Нам нужно разобраться с этим дерьмом. — Вдвоём против целой армии? Против людей, в чьих руках вся мощь и любая информация? — Кёниг выдавливает из себя что-то похожее на смешок. Отчасти он понимал и поддерживал Гоуста. И не из такого дерьма выбирались. Разобраться можно с любой проблемой, и их не должна стать исключением. Им нужны наводки, данные, оружие, живая сила. Всего этого, скорее всего, больше не было. ОТГ-141 уничтожено, все связи потеряны, а друзья убиты. Кёниг в этом не сомневался. Их большую и крепкую паутину наконец смели и сожгли в камине. Приказ «уничтожить» был выполнен идеально. — Значит мы разберёмся со всем сами. — Прозвучало не так уверенно, как ему хотелось. — А теперь налей мне чай. Сэм вернулась вечером, едва волоча ноги. Работа на ферме выматывала, а делать всё в одиночку было ещё тяжелее. — Будете ужинать? — Кёниг вышел к ней в коридор. — Вы приготовили ужин? — Она снимает шляпу и проходит в дом. — Да. Я подумал, вам будет тяжело после долгого дня. Они вышли в гостиную, где сидел Гоуст. Он склонился над столом, рассматривая разобранные часы. Сидеть без дела и вправду было тяжело, поэтому он нашёл себе занятие: разобрал сломанные часы и искал поломку.
— Тогда накрывайте на стол. — Сэм заглядывает Гоусту через плечо, рассматривая мелкие детали и разложенные на столе шестерёнки и всевозможные колёсики. — Я пойду приведу себя в порядок. Она поднялась наверх. Кёниг снова зашумел на кухне в поисках тарелок и столовых приборов. — Ужин был чудесный, спасибо. — Ich helfe Ihnen gerne weiter. [Я рад помочь.] — Уже довольно поздно. Я пойду к себе. Зовите, если что-то понадобится. Вам тоже стоит отдохнуть. Не нужно перетруждаться. Девушка отправилась наверх, оставляя солдат наедине. — Сделать вам чай, сэр? — Кёниг сидел на полу около журнального столика, на котором Гоуст разобрал часы. Механизм старый, детали начинают изнашиваться, но своё время они ещё отходят. — Можешь обращаться ко мне не так официально. — Гоуст кивает, сосредоточенно выкручивая и снимая стрелки с циферблата. Эти часы видали виды. Хороший ремонт и чистка давно были необходимы. — Вам не нравится? — Кёниг ставит чайник на плиту и достаёт чашки. — Ты выше меня по званию, Кёниг. В этом нет смысла. — Я постараюсь, сэр. Гоуст поднимает на него глаза.
— Простите, — Он отворачивается к чайнику. — Мне нужно привыкнуть. — Вы когда-нибудь хотели уйти? — Кёниг снова сидел у журнального столика, держа в руках кружку с горячим чаем. — Откуда? — Гоуст протирает стрелки влажной салфеткой.
— Со службы. — Нет. — Он прикручивает стрелки обратно к циферблату. — Почему? — Потому же, почему и ты, Кёниг. Я не знаю другой жизни, кроме этой. Я не смогу жить на ферме или работать в офисе 5/2. Всё моё существование держится на одной лишь службе. — И вас никогда не посещала мысль, что можно жить по-другому? — Прекрати. — Гоуст откладывает часы и смотрит на Кёнига. — Ты прекрасно знаешь ответы на все свои вопросы. — Я больше не могу думать, сэр. — Он кладёт голову на стол, закрывая глаза. — Zu viele schlechte Gedanken. Ich brauche eine Ablenkung. [Слишком много плохих мыслей. Мне нужно отвлечься.]

— Гоуст ничего не ответил. Он знал от чего бежал Кёниг. Потому что сам от этого прятался. Он знал — если он перестанет работать, перестанет думать, воспоминания его раздавят. Мертвецы будут мерещиться в каждом углу, в каждом отражении, он будет снова и снова пересчитывать их в голове, коря себя за неосторожность. Он их подвёл. Всех подвёл.
Прокололся в самом простом задании — заботиться о других. Хотелось верить, что Кёнигу на это было всё равно. Он недолго знал этих людей, почти совсем не общался, лишь выполнял приказы. Ему должно быть абсолютно до лампочки. Но почему-то это оказалось не так. И Гоуст не знал, почему.
— Найди себе занятие. — Гоуст снова возвращается к часам, заталкивая мысли в дальний угол своего сознания. — А лучше ложись спать. — А вы? — Закончу и тоже лягу.
— Я подожду вас. — Кёниг кладёт голову на сложенные на столе руки. — Ложись. — Гоуст кивает на диван, сверля Кёнига взглядом. Выглядел он уставшим, совершенно раздавленным. Кёниг всё же повинуется, не желая спорить. Он бросает подушку позади Гоуста и втискивается в промежуток между ним и спинкой дивана. Даже разобранный он был маленьким, они вдвоём с трудом на нём помещались. Кёниг ткнулся лбом в чужую поясницу, закрывая глаза.
Гул в голове поутих, давая место чему-то другому. Хватило его ненадолго. Гоуст и сам устал, глаза с трудом удавалось держать открытыми. Он прикрутил заднюю крышку и завёл часы. Они с тихим тиканьем пошли.
Гоуст вешает их на прежнее место, отмечая, что завтра нужно будет выставить правильное время. Выключает свет, возвращается к дивану, ударяясь и без того больной ногой об угол столика, чуть не падая с ругательствами на диван. Гоуст берёт свою подушку и ложится рядом с Кёнигом, балансируя на краю дивана.
Он закрывает глаза, наконец найдя положение, в котором ничего не болело. Оставалось лишь уснуть и молиться, чтобы мёртвые не приходили во снах. Из приятной дрёмы вывела тяжесть в груди.
Дышать становилось трудно, будто на нём лежало что-то тяжёлое. Гоуст открыл глаза, приподнимаясь, едва разбирая силуэты в темноте. Тяжестью на груди оказалась рука Кёнига.
Он снова лежал совсем рядом, уткнувшись носом Гоусту в плечо, тихо сопя. Дурные мысли тут же улетучились, оставляя привычную усталость. Гоуст облегчённо выдохнул, возвращая голову на подушку. Это просто Кёниг и его странная привычка обнимать людей во сне. Он сдвигает чужую руку ближе к животу, вдыхая полной грудью, снова закрывая глаза. Утро началось с крика петухов во дворе и шуршания на кухне. На диване Гоуст лежал уже один — Кёниг сидел с Сэм на кухне, старательно нарезая яблоки. Сэм стояла рядом с миской в руках, что-то активно размешивая венчиком.
— Доброе утро. — Девушка ставит миску на стол, нагибается к шкафчику и достаёт форму для выпечки. — Завтрак придётся подождать. Гоуст на это только молча кивает, садясь за стол. — Налить вам чай, сэр?
Снова кивок. Он всё ещё приходил в себя. Сон был не глубоким, беспокойным и совсем не расслабляющим. Гоуст не любил, когда к нему приходили мертвецы.
— Вы плохо выглядите. — Сэм ставит форму в духовку. — Плохо спал. Я починил твои часы. Не думал, что они так громко ходят. — Да, я уже перевела их. Спасибо. Сама бы я их только выкинула.

Кёниг ставит перед ним кружку. От чая становится немного легче. Напиток, дарящий жизнь, не иначе. Сэм ушла во двор сразу после завтрака. На ферме всегда есть чем заняться, особенно если ты живёшь один. Теперь по дому слонялся уже Кёниг, всматриваясь в каждое окно, мимо которого проходил. Когда первый этаж был досконально изучен, он поднялся наверх, оставляя

Гоуста в гордом одиночестве. От этого становилось дурно. Внутри что-то неприятно шевелилось, натягивая уставшие нервы. Джонни, наверное, сказал бы сейчас что-нибудь глупое, в своей манере. Ударил бы по плечу, издевательским тоном читая нотацию.

Потом бы позвал Гаса и Прайса и всю дружную компанию потащил бы в какой-нибудь бар, травя по дороге идиотские стереотипные анекдоты, над которыми они каждый раз смеются. Но Джонни больше не было. Не было и Гаса. И Прайса не было. Они больше никогда не сходят в бар. И Гоуст больше не услышит от МакТавиша сто и один анекдот про британцев. Ничего не было. Даже могил, на которые можно было бы сходить и поплакаться серым холодным надгробным камнями. Был только Гоуст и сжирающее его одиночество, смешанное с отчаянием. И Кёниг.

— Сэр. — Кёниг возникает рядом, держа что-то в руках. — Я нашёл старое радио.
Он ставит его на стол и садится на диван. — На чердаке? — Гоуст придвигает прибор ближе. Внутри что-то сыпалось, старый пластиковый корпус тихо и неприятно трещал.

— Да. Там много всякого хлама. Его можно привести в чувства?
— Если в этом доме появится что-то больше отвёртки, то я попробую.
— Он ставит радио обратно на стол. — Зачем оно тебе? — Мы могли бы попробовать выйти на местную частоту. — С этого куска пластики и медной проволоки?
— Гоуст усмехается, поворачиваясь к Кёнигу. — Даже если и сможем, то ничего важного не узнаем. Да и незачем. Нам нужно выбраться отсюда, а не начать войну. Людей, желающих нас убить, и так критично много. Да и диапазона скорее всего не хватит. — И какой у нас план? — Я не знаю. — Гоуст устало вздыхает, откидываясь на спинку.
— Давай отложим этот вопрос? Нам нужно прийти в себя. Слишком много смертей в один раз. Сэм вернулась домой вечером, когда солнце почти скрылось за горизонтом, с целой корзиной яиц и яблок. Кёниг с Сэм весь вечер крутились на кухне. Аромат стоял, как в самом дорогом ресторане. Специи, овощи, мясо, домашний хлеб — всё смешивалось в воздухе, возвращая в мечту о счастливой спокойной жизни. Ужин был сказочным. В другой жизни Гоуст бы ежедневно ходил в ресторан, где работал бы Кёниг.

Сэм без умолку рассказывала о курах, о том, сколько она собирает яиц за сезон, сколько получает на продажах этих яиц. После ужина она ушла к себе, оставляя вечерний быт на гостей. Паяльник Гоусту нашли и даже любезно выделили ещё несколько найденных в коробках в кладовой инструментов. Радио оказалось очень старым, но вполне жизнеспособным, хотя работы было много. Он снова занял весь журнальный столик деталями и инструментами. Света от люстры едва хватало, паять было тяжело. Кёниг как и вчера сидел у стола, наблюдая за чужой работой.
— Чёртов свет. — Гоуст откладывает паяльник и потирает глаза. Он устал и уже хотел спать. — Я могу поискать для вас лампу. —
Кёниг смотрит на него из-под маски, распластавшись на свободном углу столика.
— В кладовке наверняка найдется что-нибудь.
— Не нужно. Сэм уже наверняка спит, разбудишь. — Гоуст аккуратно прикладывает детали в стороне и выключает паяльник.— Нам тоже пора. Я сейчас отключусь. -

Кёниг согласно кивает и поднимается, задевая коленями столик. Гоуст кладёт подушки у подлокотника и поправляет старательно сложенную Кёнигом башенку обмундирования. Вещи будто из другой жизни, из другого мира. Иногда ему не верилось, что он солдат. Что он носит всё это на себе ежедневно, что он убивает. Он не хотел становиться тем, кем стал. Гоуст наконец расслабляется, когда голова касается подушки. Хотелось спать, мысли текли медленно и неохотно. Кёниг осторожно прилёг рядом, в первый раз не поворачиваясь к нему спиной. Он рассматривал Гоуста, с трудом различая его в темноте. Гоуст ещё минуту смотрит на него в ответ, а потом закрывает глаза. Усталость берёт верх, и он засыпает. Сон был ужасным. Воспоминания крутились в голове, не давая себя забывать. И все обрывки его памяти как назло оказались приятными: поход в бар, бездумный вечер на базе, игра в карты. Джонни, Гас, Прайс. Их лица казались такими реальными. Они смеялись, пили пиво, говорили о сущей ерунде. Никакого оружия, никакой смерти. Может всё это было кошмарным сном?

...

Он сейчас проснётся на базе, встретит МакТавиша в коридоре, услышит заезжанные анекдоты про английский завтрак и ещё целую кучу, по большей части пустой и бесполезной, информации.
А потом им дадут новое задание где-нибудь на краю мира.

И никакой фермы, кур и подсолнухов. Утром от приятных грёз не осталось и следа: на душе было паршиво, сердце как-то неровно билось, а раны ныли больше обычного. Воспоминания неприятными вспышками напоминали, что все мертвы. Чувство вины и беспомощности накрывало с новой силой, давило.
Плохие мысли неостановимым потоком текли в голове, не оставляя шанса на спасение.
Вставать не хотелось. Сил совсем не было.

Ему больше нечего делать, как бы он не старался убедить себя в обратном. Мёртвым не поможешь, а живые, скорее всего, хотят его убить. Нет связи с миром, нет техники, боезапаса, товарищей. Безвыходная ситуация. Безвыходнее, чем обычно...