Панцерист Серёга

Экипаж — это моя вторая семья, и каждый из нас играет свою роль в этой непростой игре, которая называется война. Мы — команда, и, несмотря на все наши различия, вместе мы способны на многое.

Прапорщик Петров — наш командир. С первого взгляда он кажется угрюмым и ворчливым, но я знаю, что за этой суровой маской скрывается человек с огромным опытом. Петров недавно восстановился на службе, и я вижу, как он старается справиться с грузом своих переживаний. Он может ругать меня за каждую шутку о том, как мы «уже завтракали с врагами», но я знаю, что в глубине души он ценит мой оптимизм. Благодаря его дисциплине мы остаемся в строю, даже когда ситуация выходит из-под контроля. Его командирский голос заставляет меня чувствовать уверенность, и я знаю, что он всегда будет рядом, даже когда все вокруг рушится.

Сержант Тухватулин — наш молчаливый водитель. татарин с умом, который работает, как хорошо отлаженный механизм. Он никогда не говорит лишнего, но стоит ему взглянуть на дорогу, как я понимаю, что он в полной готовности. Его руки, крепкие и уверенные, держат баранку, а взгляд проницателен. Тухватулин не разуверяется, он просто делает свою работу — и делает её отлично. Я иногда шучу, что он мог бы стать великим мудрецом, если бы только научился говорить больше, но на самом деле его молчание говорит громче любых слов. Это человек, на которого можно положиться в любой ситуации.

А я? Я — тот, кто пытается внести немного света в нашу жизнь. Да, я старший сержант, наводчик, но в первую очередь я — оптимист с безбашенным характером. Я верю, что смех может спасти нас, даже когда вокруг свистят пули. Я видел много, и в Киеве, и здесь, в Херсоне, но это не сломило меня. Я шучу, смеюсь и стараюсь поддерживать боевой дух команды. Иногда я вижу, как Петров пытается скрыть улыбку, когда я рассказываю очередную шутку, и это придаёт мне сил.

Мы — команда, и несмотря на все трудности, мы держимся друг за друга. Каждый из нас знает, что в бою мы можем рассчитывать друг на друга. В этом мире, полном хаоса, наша связь — это то, что помогает нам выжить. Мы — экипаж «Панциря», и вместе мы справимся с любыми вызовами.

Знаете, когда я залезаю в свой отсек боевого модуля, меня каждый раз переполняет чувство гордости за эту махину. Наш «Панцирь» — настоящий зверь на базе КамАЗа, и я, как наводчик, чувствую его мощь, словно продолжение собственного тела. Броня толщиной в палец — это вам не шутки, хотя я-то как раз люблю пошутить даже в самые напряжённые моменты.

Самое крутое в нашей машине — это её "зубы". Представьте себе: над кабиной возвышается боевой модуль с четырьмя автоматическими пушками, готовыми в любой момент выплюнуть град снарядов по воздушным целям. А ракеты! Они у нас компактно уложены в специальных контейнерах, ждут своего часа. Когда враг появляется в зоне поражения — мы готовы ответить и пушками, и ракетами.

Особая гордость — наш радар. Эта умная штука крутится как заведённая, просматривая небо на много километров вокруг. Я его называю нашим "третий глаз" — он видит то, что человеческому глазу недоступно. Стоит какой-нибудь вражеской птичке появиться в небе — мы уже знаем о ней всё: высоту, скорость, направление.

В боевом отделении тесновато, но уютно. Мы с Петровым, нашим командиром, сидим плечом к плечу. Он ворчит, конечно, когда я начинаю травить анекдоты во время дежурства, но я-то вижу, как у него уголки губ дёргаются — сдерживает улыбку, старый служака. А впереди, в кабине КамАЗа, наш Тухватулин. Он как настоящий джигит — молчит, но своё дело знает. Может так машину развернуть, что мы даже кофе не расплескаем, хотя по идее должны кувыркаться как в стиральной машине.

Каждый раз, когда я сажусь на боевой пост, понимаю — вот оно, моё место. Пока мои пальцы лежат на органах управления, пока радар вращается над головой, пока Петров командует, а Тухватулин ведёт машину — мы непобедимы. Наш «Панцирь» — это не просто боевая машина, это наш дом, наша крепость и наше оружие. И пусть кто-нибудь попробует к нам сунуться — мало не покажется!

В этой железной коробке мы все как одно целое: я со своими шутками и меткой наводкой, Петров с его командирской строгостью и отеческой заботой, Тухватулин с его виртуозным вождением. Каждый винтик в этой системе важен, каждый знает своё дело. И знаете что? Я бы не променял свой экипаж и свою машину ни на что другое.

Мы заняли позицию в полукилометре от Антоновского моста, замаскировавшись среди деревьев. Отсюда открывается отличный обзор на переправу — стратегический объект, который нам приказано защищать любой ценой. Жара стоит адская, термометр в кабине зашкаливает за тридцать пять. Пот течёт ручьём, но боевой пост не покинешь — приказ есть приказ.

"Эй, товарищ прапорщик, может, искупнёмся? Днепр вон какой красивый!", — кричу я Петрову, который проверяет систему охлаждения.

"Миронов, харе уже лыбу гнать," — ворчит командир, вытирая пот с лысины. Но я-то вижу, как он прячет улыбку.

Тухватулин в это время молча проверяет двигатель, лишь изредка кивая в ответ на мои подколки. Знаю, что он всё понимает, просто у него такой способ общения — молчаливое одобрение.

Начинаем проверку систем. Я привычно запускаю тестирование радара — круговое вращение, проверка всех секторов. "Система в норме," — докладываю командиру. Петров хмуро кивает, сверяясь с планшетом.

"Товарищ прапорщик, разрешите доложить — небо чистое, как моя совесть!" — рапортую я.

"Твоя совесть, Миронов, грязнее, чем гусеницы танка после марш-броска. Лучше проверь боекомплект," — фыркает Петров.

Проверяю ракеты в пусковых установках. Двенадцать штук, все на месте, системы наведения работают. Пушки тоже в полном порядке — можем встретить любого незваного гостя горячим свинцовым дождём.

"Тухватулин, движок как?" — интересуюсь у нашего водителя.

В ответ большой палец вверх — значит, всё отлично. Наш татарин-молчун своё дело знает.

"Ну что, мужики, теперь ждём? Может, в картишки?" — предлагаю я, устраиваясь поудобнее в своём кресле.

"Миронов!" — рявкает Петров. — "Следи за небом, умник! Американские спутники не дремлют."

"Есть следить за небом!" — отвечаю я, прикладывая руку к голове. — "Кстати, товарищ прапорщик, а правда, что американские спутники могут разглядеть даже вашу лысину?"

Петров швыряет в меня пустой бутылкой из-под воды, но я успеваю увернуться. Тухватулин беззвучно трясётся от смеха в своей кабине.

Так и сидим, каждый на своём посту. Я у прицела, Петров над картами, Тухватулин в кабине. Ждём. Знаем, что рано или поздно прилетит — враг не дремлет. Но пока тишина, только жара плавит асфальт да вдалеке слышны редкие взрывы. Обычный день на войне...

Мост растянулся над Днепром как огромная серая лента. Красивый вид, если забыть, что сейчас это одна из самых горячих точек фронта. Но ничего, мы справимся. Главное — держаться вместе и не терять боевого духа. А с этим у нас, вроде, пока всё в порядке.

"Воздух чист, товарищ капитан," — в который раз докладываю по рации. Уже двенадцатый доклад за смену, если считать с начала дежурства. Ночь выдалась на удивление спокойной, только где-то вдалеке изредка погромыхивает артиллерия.

Петров рядом со мной расслабился, насколько это возможно в нашей ситуации — скинул берцы, давая отдых натруженным ногам, и с явным удовольствием курит, выпуская дым в открытый люк. Его потрёпанная пачка сигарет лежит на пульте управления, и я знаю — это его способ бороться с напряжением.

Листаю ленту в телеграме, новости с других участков фронта мелькают перед глазами. Глаза уже устали от экрана, но это помогает не заснуть. Каждые несколько минут поднимаю взгляд на радар — зелёное свечение экрана успокаивает, показывая всё то же чистое небо.

"Слышь, Петров," — говорю я, не отрывая глаз от телефона, — "говорят, в соседнем секторе вчера три беспилотника сбили."

"Угу," — отвечает он, стряхивая пепел в импровизированную пепельницу из консервной банки. — "Лучше за радаром следи внимательнее, умник."

Тухватулин в кабине, похоже, тоже задремал. Но я знаю, стоит что-то случиться, он мгновенно будет готов сорваться с места.

"Товарищ капитан, пост один-семь, режим наблюдения продолжаем, изменений нет," — снова отправляю доклад, мельком глянув на часы. Половина третьего ночи.

В такие моменты время тянется особенно медленно. Но я знаю — именно в этой рутине и кроется опасность. Стоит расслабиться, потерять бдительность — и враг может застать врасплох. Поэтому, несмотря на кажущееся спокойствие, мы все начеку. Даже если со стороны кажется, что просто сидим: я с телефоном, Петров с сигаретой, а Тухватулин в дрёме.

Ещё один взгляд на радар. Всё чисто. Пока чисто...

Петров наконец сдался усталости — дремлет, привалившись к стенке боевого отделения, похрапывая так тихо, что едва слышно. Договорились с ним — в три часа разбужу, чтобы сменить меня. Честно говоря, сам не прочь вздремнуть, но пока держусь.

"Малыш, ты чего не спишь?" — печатаю сообщение Кате. Телефон воткнут в розетку, зарядка еле тянет — техника тоже устаёт на войне.

"Волнуюсь за тебя. Как ты там?" — прилетает ответ почти мгновенно.

"Да нормально всё. Сижу, звёзды считаю. Красиво тут ночью, если забыть, где находишься," — отвечаю, поглядывая на радар.

"Когда вернёшься?"

"Скоро, зая. Вот только всех вражеских дронов собью — и сразу к тебе," — пытаюсь шутить, хотя знаю, что ей сейчас не до смеха.

Краем глаза замечаю, как Петров во сне дёрнулся и что-то пробормотал. Наверное, снова снится что-то тревожное — у всех нас теперь такие сны.

"Товарищ капитан, пост один-семь, обстановка без изменений," — отправляю очередной доклад, прерывая переписку.

"Береги себя," — пишет Катя.

"Обязательно. Ты же знаешь — у меня лучшая защита. Петров храпит так, что все вражеские дроны разлетаются," — отшучиваюсь.

В кабине всё так же тихо — Тухватулин, кажется, действительно спит, хотя с этим молчуном никогда не угадаешь. Может, просто сидит с закрытыми глазами и думает о чём-то своём.

Печатаю Кате сообщение, пытаясь отвлечься от монотонного гудения оборудования.

Ночь тянется медленно. До подъёма Петрова ещё полтора часа. Небо всё такое же чистое, только звёзды подмигивают, словно пытаются поддержать. Где-то там, под этими же звёздами, дома меня ждут. Ждут и верят, что вернусь.

Бросаю взгляд на спящего командира — его автомат прислонён рядом, рука даже во сне лежит на прикладе. Война никого не отпускает даже в минуты отдыха.

"Спокойной ночи, малыш. Мне пора — служба," — отправляю последнее сообщение. Нужно сосредоточиться на радаре. Ночь — любимое время для незваных гостей.

" подъём!" — тормошу Петрова, услышав в рации сигнал тревоги. Он мгновенно просыпается, матерясь сквозь зубы.

"Внимание всем постам, готовность один!" — хрипит рация.

"Есть, твою мать, шесть целей!" — докладываю, вглядываясь в экран радара. — "Тип — ракеты HIMARS, дистанция 24 километра, идут прямо на мост!"

Петров мгновенно преображается — сонливость как рукой сняло. "Тухватулин, заводи!" — командует он, натягивая берцы.

Двигатель рявкает, оживая. Тухватулин, словно и не спал, уже готов к манёвру.

"Пост один-семь, докладываю: шесть воздушных целей, идентифицированы как HIMARS, азимут 175, высота 800!" — чеканю в рацию, руки уже на пульте управления.

"Принял! Работайте!" — отвечает капитан.

"Миронов, не тупи! Захват цели!" — Петров уже в своей стихии, собран и точен.

Пальцы бегают по клавишам, системы наведения оживают. "Есть захват! Четыре цели на сопровождении!"

"Огонь по готовности!" — командует Петров.

Пусковые установки разворачиваются с характерным гудением. Первая ракета уходит в ночное небо, за ней вторая, третья... Грохот пуска бьёт по ушам даже через шлемофон.

"Три цели поражены!" — докладываю, не отрываясь от экрана. — "Четвёртая уходит от перехвата!"

"Работай, Серёга, работай!" — Петров впервые за ночь называет меня по имени.

Ещё две ракеты уходят в небо. На радаре вспыхивают отметки поражения целей.

"Товарищ капитан, пост один-семь: пять целей уничтожены, одна ушла от перехвата!" — выдыхаю в рацию.

"Принято! Держать позицию, ждать повторного захода!" — командует капитан.

Тухватулин уже развернул машину для лучшего сектора обстрела. Петров вытирает пот со лба, хотя в кабине прохладно.

"Неплохо сработали," — говорит он. — "Но расслабляться рано. Эти твари обычно парами ходят."

Сердце всё ещё колотится как бешеное. Достаю сигарету, руки чуть подрагивают от адреналина. В такие моменты понимаешь — вот она, война. Без пафоса и картинок из кино. Просто работа, от которой зависят жизни других.

"Миронов, к радару!" — командует Петров. — "Покурить ещё успеешь."

Возвращаюсь к экрану. Ночь только началась, и она обещает быть долгой. Где-то там, в темноте, враг уже готовит следующий удар. Но мы готовы. Мы всегда готовы.

"Внимание! Цели на радаре!" — вскрикиваю я, заметив новые отметки. — "Десять ракет, та же дистанция!"

"Работай!" — рявкает Петров, вжимаясь в кресло.

Разворачиваю пусковые. Сейчас или никогда. Выпускаю оставшиеся ракеты веером — почти весь боекомплект уходит в ночное небо. Яркие вспышки разрывают темноту.

"Есть! Есть! Есть!" — считаю попадания. — "Шесть целей уничтожены!"

Мгновенно перехожу на пушки. Автоматы раскаляются от интенсивной стрельбы, гильзы сыплются градом. Трассеры прочерчивают замысловатые узоры в ночном небе.

"Седьмая пошла! Восьмая! Девятая!" — кричу, не отрываясь от прицела. Последнюю накрываю почти у самой земли длинной очередью.

"Все цели уничтожены!" — докладываю, вытирая пот. — "Товарищ капитан, пост один-семь: весь залп перехвачен!"

"Миронов, чертяка, молодец!" — Петров хлопает меня по плечу. — "Но ракет больше нет, только пушки остались."

"Прорвёмся, товарищ прапорщик," — отвечаю, проверяя остаток боекомплекта по пушкам. — "Главное — мост цел."

Тухватулин снова меняет позицию — он действует без команд, просто чувствует, когда это нужно.

Небо опять затихает, только где-то вдалеке грохочет артиллерия. Но мы знаем — это ещё не конец ночи. И теперь у нас только пушки. Но мы справимся. Мы всегда справляемся.

"Пост один-семь, смена позиции, прибыла замена," — хрипит рация. На часах 4:30 утра.

К нам подъезжает второй "Панцирь". Расчёт уже в полной готовности — видно, парни рвутся в бой. Быстро провожу инструктаж сменщику по рации:

"Бьют пакетами, от восьми до десяти ракет. Работают с двух позиций, азимут 175-180. Мост — основная цель."

"Принял," — слышу в эфир.

Петров передаёт карту целей своему коллеге: "Последний час было тихо, но это ненадолго. Держите ухо востро."

Тухватулин заводит двигатель. Пора на базу — пополнять боекомплект. Ракеты все ушли, по пушкам осталось меньше половины.

"Давайте, мужики, удачи," — прощаюсь со сменщиками. — "Мост береги!"

Трогаемся в путь. Петров наконец-то расслабляется, закуривает. "Неплохо отработали, Серёга."

Тухватулин ведёт машину уверенно, объезжая воронки на дороге. Позади остаётся мост, который мы защищали всю ночь. Впереди — база, перезарядка и, возможно, новый бой. Обычная работа. Наша работа.

"Кстати," — говорю я, доставая телефон, — "а ведь я так и не дописал сообщение девушке..."

"Успеешь ещё," — усмехается Петров. — "Главное — живой."

"Вот ведь зараза этот HIMARS," — говорю, глядя в телефон. — "Знаете, товарищ прапорщик, под Киевом такой жести не было совсем. Я там ещё на старом расчёте работал."

"Да? Расскажи," — интересуется Петров, выпуская дым в приоткрытый люк.

"Там всё проще было. Точка-У — она как слон в посудной лавке. За километр видно, куда летит. Успевали и подготовиться, и отработать нормально," — вспоминаю я. — "А с Байрактарами вообще весело было. Помню, в апреле одного завалили — кружил, высматривал что-то, а потом как полыхнул! Красиво горел, зараза."

"Штурмовики их тоже часто лезли. Су-25-е на бреющем пытались проскочить," — продолжаю рассказывать. — "Там хоть видишь цель, понимаешь, куда бить. А эти американские... как градом сыпят, только успевай крутиться."

Тухватулин за рулём молча слушает — он, как и Петров, пришёл позже, уже к херсонским боям.

"Сейчас сложнее стало," — соглашается Петров. — "Натовское оружие — это тебе не шутки."

"Точно," — киваю я. — "Но ничего, справляемся же. Правда, боекомплект улетает только так. Раньше за неделю столько не расходовали, сколько за одну ночь сейчас."

Вернувшись на базу, мы быстро перезарядили "Панцирь" — новые ракеты, полный боекомплект пушек. Тухватулин сам проверил всю технику, готовя её к следующему выезду.

Петров отправил меня отдыхать. "Выспись, Серёга. Завтра опять ночная смена."

Я рухнул на койку и мгновенно провалился в сон. Целый день проспал, как убитый. Выспался наконец-то. Кажется, впервые за последние недели.

Ближе к вечеру собрались в столовой. Поели горячего, обсудили последние новости с фронта. Судя по всему, "ночники" отработали неплохо — мост стоит, а значит, наша работа не прошла даром.

Когда стемнело, я вместе с Петровым и Тухватулиным отправился на позицию. Другой расчёт сдавал смену, докладывая обстановку.

"Всё тихо было, товарищ прапорщик. Ни одной цели за ночь."

"Понял, принимаем," — кивает Петров. — "Держите связь, если что."

Мы быстро заняли свои места. Тухватулин проверил приборы, я — системы наведения. Всё в порядке, готовы к работе.

"Ну что, Серый, поспал хоть?" — Петров усмехается, закуривая. — "Отдохнувший — значит, злой. Врагам нашим несладко будет сегодня."

Я улыбаюсь в ответ. Да, отдохнул. И теперь — в бой. Пусть только попробуют сунуться к нашему мосту.

Ночь только начинается, но мы готовы встретить её во всеоружии. Главное — не дать им пройти. Ни за что.

" беспилотники!" — указываю на экран радара, где появились характерные отметки. "Три штуки, типа фурия ."

"Вижу," — Петров мгновенно подбирается. "Разведку ведут, сволочи. Значит, скоро долбить будут, нас ищут"

Тухватулин беззвучно разворачивает машину, занимая более выгодную позицию. Его движения точны и выверены — ни одного лишнего маневра.

"Работаем по дронам?" — спрашиваю, держа палец на гашетке.

"Погоди," — Петров щурится в прицел. "Пусть подойдут ближе. Не будем раскрывать позицию раньше времени."

Беспилотники кружат как стервятники, выискивая цели. Я слежу за их перемещениями, отмечая траекторию полёта. Они явно что-то высматривают, готовят удар.

"Сейчас!" — командует Петров.

Короткая очередь из автоматической пушки — и первый дрон рассыпается в воздухе огненными осколками. Второй пытается уйти, но поздно — ещё одна очередь настигает его.

"Третий уходит на форсаже!" — докладываю, разворачивая установку.

"Не упусти гада!" — Петров впивается взглядом в экран.

Последняя очередь догоняет беглеца. Три вспышки в ночном небе — три меньше проблем.

"Чисто сработано," — хвалит Петров. "Но это только начало. Готовьтесь, парни, ночка будет жаркой."

И точно — рация оживает: "Всем постам! Фиксируем пуски! HIMARS, восемь ракет!"

"Вот и началось," — Петров хищно улыбается. "Миронов, к бою!"

"Есть к бою!" — отвечаю, разворачивая пусковые установки. Пальцы привычно ложатся на пульт управления. Система ПВО уже просчитывает траекторию ракет противника.

"Дистанция 24 километра, высота 800!" — докладываю, не отрывая взгляд от экрана. "Расчётная точка перехвата определена!"

"Огонь по готовности!" — командует Петров.

Ночное небо озаряется вспышками наших ракет. Первый залп, второй... Тухватулин умело маневрирует между позициями, давая нам лучший угол для стрельбы.

"Четыре цели поражены!" — докладываю, не отрываясь от прицела. "Ещё две приближаются!"

"Работай пушками!" — Петров уже в своей стихии, командует чётко и уверенно.

Автоматические пушки рычат, выплёвывая снаряд за снарядом. Трассеры прочерчивают в темноте огненные дорожки.

"Есть попадание! Шестая разрушена!" — кричу, продолжая стрельбу.

"Последние две отклонились от курса!" — докладывает Петров в рацию. "Упали вне зоны цели!"

Когда всё стихает, Тухватулин молча протягивает нам флягу с водой. Пьём по очереди, переводя дух.

"Шесть из восьми — неплохой результат," — оценивает Петров. "Но это только первый заход. Будут ещё."

Я киваю, проверяя остаток боекомплекта. "Ракет ещё достаточно, по пушкам тоже норма."

"Товарищ прапорщик," — улыбаюсь, вытирая пот, "а помните, как вы говорили, что от моих шуток все враги разбегутся? Похоже, работает!"

Петров хмыкает, но ничего не отвечает. Только закуривает очередную сигарету, всматриваясь в темноту за мостом. Ночь действительно только начинается, и она обещает быть долгой.

А мы готовы. Мы всегда готовы. Потому что этот мост — наш. И мы его не отдадим. Ни за что не отдадим.

"Внимание! Снова пуски!" — внезапно взрывается рация. "Залп HIMARS, прямо по вашим координатам!"

"Тухватулин, заводи!" — кричит Петров, но двигатель только надрывно кашляет. Неужели застряли?!

"Цели на радаре! Шесть ракет, дистанция 15 километров!" — мои пальцы летают по пульту управления. "Идут прямо на нас!"

"Работай, Серёга!" — Петров уже у пусковой установки.

Первые две наши ракеты уходят в ночное небо. Вспышки — есть попадания. Но остальные продолжают лететь, неумолимо сокращая дистанцию.

"Пушками!" — командует Петров, но я уже и так жму на гашетку. Трассеры разрезают тьму, пытаясь достать приближающиеся ракеты.

Ещё одна вспышка — третья сбита. Четвёртая взрывается от очереди из пушки. Но две последние... слишком близко.

"Не успеваем..." — выдыхаю я, продолжая стрелять.

Тухватулин всё ещё пытается тронуться. Петров что-то кричит в рацию.

Последнее, что я вижу — яркую вспышку и улыбающееся лицо Кати на фотографии, прикреплённой к приборной панели.

Потом наступает тишина.

В последние секунды я думал только об одном — мы сделали всё, что могли. Мост всё ещё стоит. Мы не подвели. Свою задачу выполнили...

А утром на базе зачитали рапорт: "Экипаж ЗРК 'Панцирь' в составе прапорщика Петрова, старшего сержанта Миронова и сержанта Тухватулина погиб при выполнении боевого задания..."

Нас наградили посмертно. Но разве это важно? Важно то, что мы выполнили свой долг до конца. Мы защищали то, что нам было приказано защищать. И мы это сделали.

А наш "Панцирь"... что ж, он разделил судьбу своего экипажа. Как и должно быть. Мы были одним целым — машина и люди. До самого конца.

Такова война. Она не выбирает, кому жить, а кому умирать. Она просто делает своё дело. И мы делали своё. До конца. До последнего вздоха.

Прощай, Катя. Прощайте, ребята. Простите, что не вернулся...