Сквозь реальность

Свет мягко пробивался сквозь шторы, разливаясь по комнате тёплым утренним сиянием. Пейтон открыл глаза резко — словно вынырнул из глубокой воды. Грудь судорожно вздымалась, сердце стучало, будто он бежал во сне. Лоб покрыт испариной, и первое, что он услышал — было её дыхание. Тихое. Спокойное. Ровное.

Он медленно повернул голову и замер.

Рядом с ним лежала она. Ева. Другая. Та, из совсем другой жизни. Та, чьё лицо было расслабленным, а губы — чуть приоткрытыми во сне. Длинные русые волосы рассыпались по подушке, щекотно касаясь его руки.

Мир замер.

Он не двигался. Просто смотрел. Впитывал это утро кожей, дыханием, каждой клеткой. Её ладонь чуть сжалась на его груди. Он услышал её едва уловимое сонное бормотание — и вдруг почувствовал, как больно сжалось сердце.

Потому что всплыли обрывки. Крик. Слёзы. Выталкивающее «уходи» и захлопнувшаяся дверь. Её глаза, полные ненависти и боли. Он с трудом сглотнул. Словно две жизни пытались ужиться в одном теле. Одна — как сон. Другая — как рана.

«Нет...» — пронеслось в голове. — «Нет. Я не хочу туда. Я не хочу обратно.»

Он прижался к ней чуть ближе, осторожно, будто боялся разбудить. Провёл пальцами по её волосам. Она не проснулась. Улыбнулась во сне.

Он закрыл глаза.

Здесь — хорошо. Здесь — я её не ранил. Здесь — я другой. Я не хочу терять это...

Но внутри уже раздавался слабый стук паники. Тот стук, который шепчет, что этот момент не вечен. Что реальность может снова вывернуться. Что боль снова может ворваться в эту тихую комнату.

Пейтон крепче прижал её к себе.

— Пожалуйста, — прошептал он. — Пусть это будет настоящим.

Кухня наполнилась ароматом кофе и чего-то подгоревшего. Ева стояла у плиты, щурясь от дыма, и с досадой вертела сковороду в руках.

— Я же просила тебя следить за блинчиками, Пейтон! — воскликнула она, бросив на него укоризненный взгляд через плечо.

— Я следил, честно. Просто... отвлёкся, — он подошёл к ней со спины, обнял за талию и уткнулся носом в её шею. — Ты слишком хорошо пахнешь, как я мог не отвлечься?

Она хмыкнула, пытаясь подавить улыбку.

— Это запах подгоревшего теста.

— Нет, это запах утра с тобой.

Ева покачала головой, но не отстранилась. Он поцеловал её в шею, потом в щёку, потом — наискосок в уголок губ. Она наконец обернулась, глядя на него снизу вверх — глаза сияли, на губах играла та самая мягкая, настоящая улыбка.

— Ты странный сегодня. Слишком... нежный.

— А если я скажу, что просто осознал, что ты — лучшая, что случалось со мной?

— То я решу, что ты что-то натворил, — поддела она его, но сердце её бешено забилось.

Пейтон не ответил. Он просто смотрел на неё. Как будто видел впервые. Пальцы прошлись по её волосам, сдвигая прядь с лица. Он провёл большим пальцем по её скуле, по подбородку, словно не верил, что она настоящая. Затем он наклонился и поцеловал её.

Не спеша.

Глубоко.

С теплотой, которая могла бы растопить лёд любой из их прежних жизней.

— Я тебя люблю, — прошептал он, не отстраняясь. — И мне страшно, как сильно.

Ева вздрогнула. Она почувствовала, как это признание расползается по ней волнами тепла. Как будто внутри распускался цветок, который боялся даже быть названным.

— А мне страшно, что тоже, — выдохнула она.

Он улыбнулся, и вдруг, с каким-то мальчишеским озорством, подхватил её на руки и закружил по кухне.

— Пейтон! — смеялась она, вцепляясь в его шею. — С ума сошёл?

— Абсолютно, — ответил он. — Но только по тебе.

Он знал — это всё может исчезнуть. Он знал — другая реальность дышит ему в спину. Но он также знал: это не просто влюблённость. Это любовь. И он будет цепляться за неё изо всех сил.

Солнце грело плечи, ветер путался в волосах, а город казался сказочным — словно кто-то нарисовал его специально для них двоих. Пейтон и Ева шли по набережной, держась за руки, болтая ни о чём и смеясь, как дети.

— Я до сих пор не верю, что ты согласилась на мороженое перед завтраком, — усмехнулся он, глядя, как она аккуратно облизывает тающий рожок.

— А я до сих пор не верю, что ты заказал розовое мороженое с блёстками, — парировала она, показывая ему язык. — Как девочка.

— Это был эксперимент, — сказал он гордо. — Я поддерживаю внутреннего ребёнка.

— Внутреннюю принцессу, — уточнила она и прыснула со смеху.

Он не обиделся. Напротив — только ещё больше улыбнулся, наблюдая, как у неё нос заляпался кремом.

— Иди сюда, — прошептал он и нежно стёр пятнышко со щеки пальцем, а потом коснулся её губ губами, украдкой, на секунду.

Они подошли к лавке со сладкой ватой. Очередь была длинной, и они стояли, обнявшись, лениво переговариваясь. Ева уткнулась ему в плечо, и Пейтон скользнул пальцами по её спине, не замечая, как время мчится мимо. Было такое ощущение, что весь мир остановился.

Когда им, наконец, вручили огромный пушистый шар сладкой ваты, они ели её вдвоём — поочерёдно, с усмешками, с глупыми спорами, кто съест больше.

— Ты не мог заказать свою? — спросила она с притворным возмущением.

— Но у тебя вкуснее.

— Ты всегда так говоришь.

— Потому что это правда.

Они сели на ступеньки у фонтана. Мимо проходили люди, дети, уличные музыканты играли вдалеке, и всё вокруг было шумным и ярким, но внутри них царило своё особое, убаюкивающее спокойствие. Тёплая рука в руке. Солнечные блики в волосах. Взгляды, полные нежности.

Пейтон смотрел на неё и думал: если это сон, я не хочу просыпаться. Никогда.

— Ева?

— Мм?

— А если бы у нас была ещё одна жизнь... ты бы всё равно выбрала меня?

Она посмотрела на него. Сначала серьёзно. Потом улыбнулась и положила голову ему на плечо.

— Даже если бы их было сто. Всё равно — ты.

Ночь окутала город мягким бархатным мраком, а в комнате царила тишина, нарушаемая только ровным дыханием Евы. Она спала, свернувшись калачиком под тонким пледом, её рука легла на его грудь во сне, будто искала опору даже там, где не осознавала.

Пейтон не спал. Он лежал на боку, смотрел на неё, как на самую драгоценную вещь, что у него когда-либо была. Его пальцы едва касались её волос, нежно перебирая их, как будто боялся, что одно резкое движение разрушит всё.

Он тронул её щеку. Та мягко дрогнула под его ладонью, и он улыбнулся сквозь невыносимую нежность.

— Прости, — прошептал он в пустоту, в ночь, в её сон. — За то, что когда-то я тебя сломал. За то, что был тем, кого ты так боялась.

Он наклонился ближе, прижался губами к её виску. Она не проснулась, только вздохнула глубже, как будто его слова проникли в её сон и отозвались где-то в сердце.

— Я люблю тебя, Ева, — сказал он чуть громче, шепотом, почти срываясь на вдох. — Ты, наверное, никогда не поверишь, насколько. Я постараюсь всё исправить. Если ты только позволишь... если ты просто останешься рядом...

Он замолчал, сжал её пальцы в своей ладони и прикрыл глаза. Рядом с ней было тихо. Спокойно. Он не знал, где он проснётся завтра — в какой реальности, с какой памятью. Но сейчас... сейчас он был с ней.

И только одно имело значение.