10.
Ёнджун редко шатался просто так по улице. Обычно он или торчал в зале, или зависал где-то с менеджером, гоняя списки боёв. Но в этот вечер он шёл домой пешком — руки в карманах, капюшон наброшен на лоб, шрамы на скулах стягивает прохладный ветер.
Он уже сворачивал за старый магазин, когда его взгляд зацепился за знакомую походку. Знакомую спину. Знакомую манеру дёргать плечом и вертеть головой так, будто человек всё время слышит бойцовский гонг где-то за спиной.
Ёнджун замедлил шаг, глядя на это издалека.
Бомгю.
Но не тот, что на ринге с кулаками, забинтованными до крови. Не тот, что хрипит «заткнись» с разбитой губой.
Этот Бомгю выглядел… ну, смешно.
Он шёл в огромном пухлом пальто, явно чужом или просто на три размера больше. Из-под капюшона торчала мягкая шапка с глупыми ушками — какими-то котиками или медведями, Ёнджун не понял сразу. На руках — вязаные перчатки с обкусанными нитками.
Бомгю что-то показывал друзьям на телефоне, подпрыгивая от смеха. Иногда толкал плечом кого-то из пацанов рядом, потом снова прятал нос в шарф.
И он казался ещё меньше. Маленький, почти хрупкий.
Ёнджун прищурился — ему почему-то хотелось раздавить в кулаке это глупое ощущение, что его дохляк умеет быть таким… ребёнком.
— Смотри-ка, Чхве Бомгю, — хмыкнул Ёнджун себе под нос. — Днём ты мне нос ломаешь, а ночью хвостиком прыгаешь в шапке с ушами.
Он даже не заметил, что остановился и стоит прямо посреди тротуара, наблюдая, как Бомгю отрывается от друзей и чуть отбегает к витрине — прислоняется лбом к стеклу, смеётся так звонко, что Ёнджуну на секунду стало почти… тепло.
Пацаны позвали Бомгю обратно. Тот махнул рукой — и когда обернулся, Ёнджун успел спрятаться в тень здания. Он стоял, прислонившись к стене, чувствуя, как дёргается уголок рта.
«Малыш. Совсем ребёнок. А кулаки такие острые. Что ж ты будешь делать, Чхве Ёнджун», — подумал он, чуть фыркнув.
Он остался там, в полумраке, пока шумный голос Бомгю не растворился где-то за углом. Потом только выдохнул сквозь зубы:
— Мини-ручки. Мини-уши. Чёрт тебя побери, дохляк.
Он тронул нос кончиком пальца — всё ещё помнил тот хруст.
И почему-то хотел, чтобы этот дохляк завтра снова врезал ему, но так, чтобы внутри горело не меньше, чем сейчас.