Проданная Тьме [18+] «Связанные тёмными узами» Мафия

Вечер шёл, тревоги таялись,
Лепестки ложились в тишине,
Тёплый свет свечами расправился,
Оживляя мечты на окне.

Шёпот грёз скользил неторопливо,
Пальцы тронули душу слегка,
И в дыхании мягком, игривом
Расцвела долгожданная мгла.

Где дрожит ожиданий тайна,
Где сердца затихают в плену,
Там в ночи — безмятежной, бескрайней —
Два огня переплелись в одну.
_________________________________

День без Кахрамана казался бесконечно пустым.

Я стояла в середине гостиной, машинально теребя рукав мягкого свитера и глядя в окно, где лениво ползли облака. Тишина в доме звенела в ушах, отдавала гулом в груди, будто кто-то выключил звук самой жизни, оставив меня наедине с собой. Мне хотелось чем-то заполнить это молчание, отвлечься от тяжёлого комка в груди, который оставил его уход.

Первым делом я набрала Джанан. Её голос, обычно весёлый и щебечущий, сегодня звучал чуть устало, но тепло.

— Прости, Хаят, — сказала она с легкой виноватостью. — У меня занятия... Преподаватель перенёс лекцию на сегодня, я никак не смогу вырваться.

Я улыбнулась, даже зная, что она не видит моей улыбки.

— Ничего страшного, учёба важнее, — ответила я и, попрощавшись, уронила телефон на диван.

Секунд через тридцать я уже листала контакты, находя Айлин.
Айлин, мой тёплый, солнечный человек. Она всегда знала, как развеять мои тревоги. Я нажала на звонок, приложила телефон к уху, слушая короткие гудки, и почти почувствовала, как в груди затеплилась крошечная надежда.

Айлин ответила быстро, но её голос был слегка охрипшим.

— Хаят... Привет, родная. — Она тихо прокашлялась. — Я бы с радостью к тебе примчалась, но я подцепила какую-то простуду... Температуры нет, но слабость такая, что еле двигаюсь.

— О, Айлин... — я прикусила губу. — Тебе надо отдыхать! Никаких гостей. Береги себя.

Мы ещё немного поговорили, я пожелала ей скорейшего выздоровления, настаивая, чтобы она пила тёплый чай с лимоном и мёдом, и, наконец, повесила трубку.

И снова — тишина.

Я обняла себя за плечи, слегка раскачиваясь на месте. Что теперь? Чем заняться? Как заполнить это неприятное чувство ненужности, которое подступало к горлу?

И тут мысль пришла сама собой — яркая, простая, добрая.
Айлин... Она ведь когда-то, за чашкой кофе, между делом, обмолвилась, как сильно любит фисташки. Я тогда смеялась, как она живописала свои любимые десерты — фисташковое мороженое, фисташковый торт, пончики с начинкой. У неё буквально горели глаза.

Маленькая улыбка расползлась по моему лицу.

Почему бы не сделать ей сюрприз? Если Айлин не может прийти ко мне — я могу принести ей частичку заботы сама.

Воодушевившись, я схватила телефон, уселась на диван, поджав под себя ноги, и начала искать в интернете лучшие кондитерские в городе. Сердце немного ускорило ритм — как будто я снова чувствовала связь с жизнью.

Я листала меню, приглядывалась к фотографиям — выбирая только самое лучшее, самое красивое. Никакой спешки. Только тщательно, с душой. В одном месте нашла идеальный фисташковый торт — с мягким кремом, украшенный дроблёными орешками и нежными зелёными завитками. В другом — фисташковые кексы, с аппетитной золотистой корочкой и влажной, сочной начинкой внутри. И, наконец, — пончики. Маленькие, глянцевые, с фисташковой глазурью, присыпанные кусочками орешков.

Я представляла, как Айлин откроет коробку, увидит всё это великолепие и улыбнётся.

— Так и сделаем, — прошептала я, оформляя заказ.

Указала адрес, примечание "аккуратная упаковка" и особую просьбу — добавить маленькую открытку с тёплыми пожеланиями. Всё должно быть идеально.

Когда заказ был оформлен, я откинулась на спинку дивана, закрыв глаза.
Тепло расползалось по груди. Неважно, что я одна. Неважно, что сердце всё ещё щемит от отсутствия Кахрамана. Я могла подарить радость другому человеку — и это, в каком-то смысле, делало меня самой собой.

Я встала, потянулась, подошла к окну. За стеклом жизнь шла своим чередом — машины спешили, прохожие кутались в куртки от прохладного ветра, кто-то смеялся, кто-то торопился, неся в руках пакеты.

И я улыбнулась — по-настоящему.

Мир всё ещё был полон маленьких добрых моментов. Даже если сейчас он казался чуть более пустым без него.

Я отошла от окна, чувствуя, как внутри меня плещется лёгкое, почти игривое настроение.
Дом всё ещё был пуст и беззвучен, но сейчас это почему-то не давило так сильно. Мне захотелось пошалить — просто потому что могла.

Я босиком перебежала через гостиную, легко подпрыгивая на ковре, словно ребёнок. Распустила волосы, потрепала их руками, сделала глупую прическу — смешной высокий хвост сбоку, как в каком-то подростковом фильме. Засмеялась в голос, глядя на своё отражение в зеркале в коридоре.

— О, великий модный гуру, — театрально поклонилась я себе, — кто мог бы устоять перед такой красотой?

Я строила себе рожицы в зеркало, дурачилась, корчила гримасы, хохотала над собственными кривыми ужимками. Даже схватила подушку с дивана, изобразив, что это мой партнёр на воображаемом балу, сделала два притопа, три прихлопа, покружилась, напевая что-то несуразное.

Смех вырывался сам собой — громкий, чистый, почти беззаботный.

Но, как это часто бывает, радость была хрупкой, как мыльный пузырь.

В какой-то момент я остановилась. Просто замерла посреди комнаты, прижав подушку к груди.
Пустота вокруг вдруг стала слишком заметной.
И одиночество накрыло меня, словно тяжёлым покрывалом.

Я подумала о матери.

О той женщине, чьи глаза я так плохо помнила, но которые в редких воспоминаниях всегда смотрели на меня с такой невероятной нежностью. Внутри что-то болезненно сжалось. Я представляла, как было бы сейчас — может быть, мы сидели бы вместе на кухне, пили чай, я бы рассказывала ей о Кахрамане, о своих мечтах, о том, как иногда мне бывает страшно и одиноко.

Я вдруг очень ясно осознала, как её не хватает. Как порой хочется просто быть маленькой девочкой, прижаться к маминым коленям, услышать: "Всё будет хорошо, Хаят. Всё наладится."

Я шумно втянула воздух, прогоняя предательский комок в горле.

Достаточно. Нельзя раскисать.

Я села на диван, обняла колени руками, уткнулась подбородком в колени и дала мыслям течь.

Вспомнилась учёба.
Как легко, почти мечтая, я шла по этому пути.
Хирургия. Моё заветное желание. Моя цель, к которой я шла с упрямством и верой, несмотря на усталость, бессонные ночи, тяжёлые экзамены.

Оставался всего один год. Один короткий год — и я бы закончила обучение, получила право стоять в операционной, спасать жизни, делать то, к чему, казалось, сама судьба вела меня.

Один. Год.

Я вздохнула, нахмурившись.

Но потом, словно тяжёлым камнем, на плечи легло другое воспоминание — о Кахрамане.
О его категоричном, жёстком "нет".

Я слышала его твёрдое слово до сих пор:
"Нет."
Простое нет. За ослушание от которого я могу тысячу раз пожалеть.

Я тогда сжала кулаки, спорила с ним, пыталась объяснить, насколько это важно для меня.
Что это моя мечта, что я работала для этого, что я не могу просто выбросить годы стараний.

Но Кахраман был непреклонен, как скала.
Стена.
Жёсткий, молчаливый, непрошибаемый.

И сейчас, лёжа на диване, я почувствовала, как внутри закипает маленькая буря.

— Упрямый диктатор, — пробормотала я себе под нос, зарываясь лицом в подушку. — Всё решает за меня. Всё знает лучше. Конечно, как же без этого...

Я шмыгнула носом, даже не заметив, как на губах появилась упрямая улыбка.
Сердце рвалось напополам между обидой и теплотой.

Да, он был невыносимым.
Да, он иногда принимал решения так, будто мне оставалась роль молчаливого исполнителя.
Да, он не хотел отпускать меня туда, где я могла бы быть хоть на грамм в опасности.

Но я знала — глубоко в душе — за всей этой жёсткостью стояла любовь. Его собственная, мужская любовь. Страшная, всепоглощающая. Пугающая его самого.

Он боялся меня потерять.

И это было настолько трогательно, что хотелось одновременно швырнуть в него подушкой и прижаться к его груди.

Я села, откинула волосы назад и рассмеялась сквозь тёплый ком в горле.

— Всё равно я найду способ, — пообещала я себе шёпотом. — Найду. Хоть стану лучшей в мире домохозяйкой-хирургом... или хирургом-любящей женой. Но я добьюсь своего.

И с этой крошечной, упрямой надеждой внутри, я поднялась с дивана, чувствуя, как жизнь вновь медленно, но верно начинает заполнять пустоту.

Я стояла у окна, глядя на тонкие, чуть дрожащие занавески, которые мягко колыхались от сквозняка, и не могла удержаться от лёгкой, самой глупой улыбки на губах.
Таких улыбок не придумать специально.
Они сами появляются — откуда-то из глубины сердца, как будто кто-то незаметно зажигает там крошечный фонарик.

Я чуть покачалась на носочках, обнимая себя за плечи.
И вдруг в голову ударила мысль, такая яркая, что я почти рассмеялась вслух:

"Два месяца назад я ненавидела его."

Я ненавидела Кахрамана.
Не переносила его голоса, его тяжёлого взгляда, его грубых, резких слов.
Каждый раз, когда он появлялся рядом, казалось, что воздух сжимается вокруг меня, становясь густым, как сироп. Тогда я боялась его... по-настоящему. Боялась не потому, что он причинял мне боль — нет, скорее из-за того, какую власть он имел над моими чувствами. Надо мной самой.

Я вспомнила те первые дни.
Как сердце сжималось, когда я слышала его шаги.
Как хотелось забиться в угол, спрятаться, исчезнуть, стать невидимой.
Как я мечтала, чтобы он просто исчез из моей жизни, чтобы не видеть его холодных, почти недобрых глаз.
Как ярость и страх боролись внутри меня, раздирая душу на части.

И вот теперь...

Теперь стоило мне только подумать о нём — и что-то трепетало внутри, разливаясь по венам тёплым золотом.
Стоило представить его лицо, его голос — даже его ворчание! — как губы сами собой расползались в глупую, счастливую улыбку.

"Как же всё странно в этой жизни..." — подумала я, смеясь про себя.

Я снова села на диван, поджав под себя ноги, уткнулась подбородком в колени и задумалась.

Что это со мной?
Когда это произошло?
В какой момент страх сменился теплом?
В какой момент ненависть растаяла, как лёд под весенним солнцем, оставив после себя только... привязанность?

Или, может быть, не только привязанность?

Я чувствовала, как что-то внутри осторожно называет вещи своими именами, шепчет на ухо тихо, почти застенчиво:
"Ты влюбилась."

Я прикрыла глаза и выдохнула, словно боялась сказать это вслух, чтобы не спугнуть.
Но это была правда.
Я влюбилась в Кахрамана.
В его угрюмость.
В его непроходимое упрямство.
В его тяжёлую, иногда пугающую заботу.
В его редкие, такие драгоценные моменты нежности, которые он прятал, будто боялся, что мир сочтёт его слабым.

Я любила даже то, как он сердится.
Как стискивает зубы, морщит лоб, бурчит что-то себе под нос.
Как защищает меня — даже тогда, когда я сама этого не прошу.

Я открыла глаза и медленно провела рукой по подлокотнику дивана, словно гладя невидимую поверхность времени, в которой отпечатались наши с ним моменты.

И тут же сердце сжалось от странной, щемящей тревоги.
А он?
Что чувствует он?

Любит ли он меня так же, как я его?
Или его любовь — если она вообще есть — это совсем не то, что чувствую я?

Я знала, что Кахраман не из тех, кто легко говорит о чувствах.
Слова "я люблю тебя" не слетят с его губ просто так, как мимолётный шёпот.
Он молчит. Он действует. Он защищает. Он злится, когда я в опасности. Он мрачнеет, когда я плачу.
Но слова?..
Слов почти нет.

"Может, для него любовь — это просто обладание?" — пронеслось в голове.
"Может, он боится потерять меня, но не любит по-настоящему?"

Эта мысль кольнула так сильно, что я резко распрямилась, словно меня ударило током.
Нет.
Я знала его лучше.
Чувствовала под кожей, под сердцем, в каждой клеточке своего тела.

Кахраман любил.
Просто его любовь была другой. Не лёгкой, не воздушной, как в романах.
А тяжёлой, неудобной, пугающей своей глубиной и силой.
Любовь-Крепость. Любовь-Щит. Любовь, которая говорит не словами, а действиями.

Я закрыла лицо руками, пряча улыбку, которая теперь была не глупой, а тёплой и настоящей.

— Я тоже тебя люблю, мой упрямый Кахраман, — прошептала я в пустую комнату, зная, что он этого не слышит... но чувствует.

И в этот момент я была абсолютно уверена: между нами была связь. Настоящая. Глубокая. И неизбежная, как дыхание.

Я сидела, обхватив колени руками, и смотрела на медленно ползущую по полу солнечную полоску.
Комната была тихой, наполненной только моими невысказанными мыслями, которые, казалось, слышались в воздухе громче, чем любые звуки.

И тогда ко мне, словно крадущаяся тень, подступила ещё одна мысль.
Не просто лёгкая или случайная — нет.
Та, которую долго отгоняешь, боишься даже признать себе, а потом вдруг... она становится слишком громкой, чтобы её игнорировать.

"Каково было бы... стать его полностью?"

Я замерла, даже дышать перестала.
Сама мысль об этом обожгла меня изнутри, словно кто-то подлил масла в огонь, уже теплевший в моём сердце.

Не просто его женой на бумагах, не просто девушкой, к которой он относится с особым вниманием.
А его по-настоящему.
Разделить с ним всё — без остатка.
Разделить и страхи, и радости, и каждую ночь, и каждый рассвет.

Моё сердце застучало быстрее. Я чувствовала, как щеки вспыхнули жаром, даже если никого рядом не было.

Стать его женщиной.
Провести с ним ту первую ночь, которую мы оба так долго откладывали.
Не потому что он не хотел — я знала это.
А потому что он боялся меня спугнуть. Ждал, пока я сама буду готова.
Потому что Кахраман, каким бы угрюмым и резким он ни казался, всегда в первую очередь думал обо мне.

Я опустила голову на колени, обняв себя крепче, и закрыла глаза.

"А я готова?" — спросила я себя.

Страх жил где-то глубоко внутри.
Страх перед тем, что всё изменится.
Страх перед неизвестным.
Но вместе с ним, плечом к плечу, стояло другое чувство — тихое, но настойчивое.
Желание.

Желание быть с ним не только душой, но и телом.
Желание подарить ему себя — не из долга, не из страха, не потому что "положено", а потому что я его люблю.

Я долго сидела так, борясь сама с собой.
Слушала, как стучит сердце, как где-то далеко тикали часы, отсчитывая секунды.
И чем дольше я думала, тем отчётливее понимала:

"Я хочу этого."

Не потому что должна.
Не потому что он ждёт.
А потому что я хочу.

Я медленно распрямилась, чувствуя, как где-то внутри меня прорастает решимость — тихая, как первый росток сквозь землю, но неизбежная.

Я хочу, чтобы этот вечер был особенным.
Не случайным, не наспех выдуманным.
А тёплым, красивым, только нашим.

Мои мысли сразу начали метаться, выстраивая планы.

"Я украшу комнату. Да, что-то простое, но уютное... свечи, может быть, лепестки цветов..."

Я даже закрыла глаза, представляя, как тусклый свет мягко заливает комнату, как пахнет сладким воском, как играет тихая, ненавязчивая музыка на фоне.

"И я приготовлю ужин сама."

Идея показалась мне безумной — я не была выдающимся поваром, особенно рядом с профессиональными поварами Кахрамана, но это ведь не о еде. Это о чувствах. О том, чтобы показать ему, как сильно я его люблю. Как сильно я хочу быть для него той самой.

Я даже захихикала от волнения, прикрыв рот рукой.
Словно планировала великое тайное приключение.

И, конечно, я сама наряжусь.
Не просто надену что-то обычное.
Я выберу что-то красивое, нежное, в чём я сама почувствую себя особенной.
Для него.
Для нас.

"А вдруг он не поймёт?" — вдруг кольнула мысль.

"А вдруг я всё испорчу?"

Я прикусила губу, чувствуя, как дрожь страха снова скользит по коже. Но почти тут же встряхнула головой.

Нет.
Не испорчу.
Я не должна бояться.

Кахраман всегда был терпелив со мной. Он видел мои страхи, мои слабости, мои попытки убежать... и всё равно оставался рядом.
Теперь моя очередь сделать шаг навстречу.

Я встала с дивана, чувствуя, как в груди разливается волнение, смешанное с радостным, трепетным предвкушением.
Как будто я стояла на пороге новой жизни.

Всё будет хорошо.
Я верила в это всем своим сердцем.

И когда он вернётся домой — он увидит, что я наконец готова. Что я выбираю его. Не по принуждению, не по долгу. А по любви.

Я поднялась с дивана, чувствуя в груди лёгкое, щекочущее волнение. Сердце стучало так быстро, что казалось — ещё немного, и оно выскочит наружу.

"Так, с чего начать?" — я крутила головой по сторонам, словно искала подсказку.
Комната, такая обычная и привычная, теперь казалась мне пустым холстом, который я собиралась раскрасить самым красивым вечером в своей жизни.

Я схватила телефон со стола, едва не уронив его от нетерпения, и быстро открыла инстаграм.
Пальцы сами собой набрали в поиске знакомое название: Romantiks.
Я уже пару раз заглядывала на их страницу — восхищалась красивыми фотографиями романтических ужинов, комнат, усыпанных лепестками роз, мягким светом свечей...
Но тогда это казалось таким далеким, почти чужим. Не для меня.

А теперь я была готова.
Готова устроить этот волшебный вечер.

Я листала фотографии, кусая губу от волнения и восторга: огромные охапки роз, дорожки из лепестков, тонкие белые свечи, искристые гирлянды...
"Так, спокойно, Хаят, не всё сразу..." — я рассмеялась себе под нос.

Я выбрала россыпь свежих лепестков алых роз — целых три пакета, чтобы ими можно было осыпать всю комнату.
Добавила к заказу десяток тонких, изящных белых свечей.
Аромамасла — ваниль и жасмин.
Мой палец завис над выбором духов. Феромоновые духи.
Я нахмурилась, чуть закусив губу.

"Может, это глупо?.. Может, это перебор?" — я колебалась.

Но потом вспомнила, как Кахраман иногда невольно втягивал носом воздух, когда я проходила мимо, как его взгляд темнел, становился тяжелее.
И, покраснев, кивнула сама себе.

"Ладно. Только капельку..."

Добавив духи в корзину, я нажала на кнопку заказа.
И в ту же секунду, как только оплата прошла, меня накрыло волной такой радости, что я не выдержала — закружилась посреди комнаты, смеясь, как ребёнок.

Мне хотелось прыгать, смеяться, петь!
Я обняла сама себя, прижимая руки к груди.

"Это будет самый лучший вечер!"

Не теряя ни секунды, я бросилась в кухню.

Ведь вечер — это не только свечи и лепестки. Это ещё и его любимая еда.

Я распахнула дверцы холодильника с таким азартом, будто собиралась приготовить ужин для самого султана.

"Так, что он любит больше всего?"

Пальцы пробежались по полкам.
Мясо — обязательно. Он всегда любил что-то сытное, ароматное, чтобы пахло домом и заботой.
Я вспомнила, как однажды, почти украдкой, он рассказал, что обожает фаршированные баклажаны — те самые, что напоминают ему детство.
И ещё — рис с кедровыми орешками и изюмом.

Я прикусила губу, стараясь вспомнить всё до мелочей.

"И десерт... Он любит пахлаву. Но, может, я попробую сделать что-то своё? Что-то, в чём будет моя душа?"

Я быстро накинула список в голове и принялась работать.
Мясо — замариновать. Баклажаны — запечь. Орехи — обжарить.
Каждое движение было наполнено таким азартом, такой нежностью, что я сама удивлялась себе.

Я пела под нос какую-то глупую мелодию, размахивала ложкой, периодически пританцовывая у плиты, едва не поскальзываясь на гладком полу.
Пару раз даже пришлось останавливаться и смеяться над собой — настолько я была счастлива.

"Всё должно быть идеально." — твердило мне сердце.

Не просто красиво.
Не просто вкусно.
А с любовью.
Чтобы он почувствовал это каждой клеточкой.

Пахло жареными орешками, пряным мясом и надеждой.
Я поднимала крышки кастрюль, вдыхала ароматы, и в каждом из них мне чудилась нежность, которой я хотела окружить Кахрамана.

Он заслуживает этого.
Он заслуживает быть любимым.
И я хотела быть той, кто даст ему это — без страха, без оглядки.

С каждым шагом, с каждой мелочью я словно приближалась к нему.
К нашему вечеру.
К нам.

Я была вся в делах, бегала между плитой и столом, проверяя мясо, помешивая рис, когда раздался звонок в дверь.
От неожиданности я подпрыгнула, чуть не опрокинув деревянную ложку на пол.
Мгновение я стояла на месте, широко раскрыв глаза, прежде чем до меня дошло: доставка!

"О, наконец-то!" — выдохнула я с восторгом.

Я почти побежала к двери, перепрыгивая через коврик в прихожей, на ходу поправляя растрёпанные волосы.
Дёрнула ручку, распахивая дверь, и передо мной оказался курьер — молодой парень в чёрной куртке, с широкой коробкой в руках.

— Для Хаят, — уточнил он, слегка улыбнувшись.

— Да-да, это мне! — я радостно закивала, принимая коробку, которая пахла смесью свежих цветов и лёгкой сладости.

Попрощавшись, я захлопнула дверь и встала прямо там, в коридоре, держа в руках своё сокровище.

"Ох, и тяжёлая... И красивая..."

Не теряя времени, я потащила коробку в спальню.
Она была такая большая, что мне пришлось тащить её обеими руками, боком протискиваясь в дверной проём.

Поставив коробку на кровать, я, не выдержав, сразу распаковала её, дрожащими от волнения пальцами разрывая скотч.

И вот они — свежие лепестки, словно нежное облако, заполнили комнату тонким ароматом роз.
Свечи — стройные, изящные, каждая упакована отдельно.
Маленькие баночки с аромамаслом — жасмин и ваниль, их тонкий запах уже витал в воздухе, лаская нос.

Я присела на кровать, не зная, с чего начать.
Сердце стучало громко и быстро, точно колокольчик в сильный ветер.

"Ладно, вперёд!" — сказала я себе вслух, вставая.

Перво-наперво я взяла пригоршню лепестков — они были прохладными, бархатистыми на ощупь — и, почти затаив дыхание, начала выкладывать сердце прямо посреди кровати.

Я двигалась медленно, стараясь, чтобы контур получился ровным, идеальным.
Каждый лепесток я укладывала с любовью, будто рисовала что-то сокровенное.
В центре сердца я оставила небольшое пустое место — место для нас.

"Он увидит это первым делом, когда войдёт..." — думала я, и лицо моё само собой расплылось в счастливой улыбке.

Закончив с сердцем, я принялась осыпать пол.

От двери к кровати я выложила дорожку — густую, усыпанную лепестками так щедро, что они казались настоящей тропой в сказку.
Я шла по ней босиком, время от времени отступая назад, чтобы полюбоваться работой со стороны.
Лепестки лёгкими шорохами рассыпались под ногами, и я чувствовала себя героиней какого-то старинного романса.

Но я не остановилась на этом.

Я осыпала лепестками пол вокруг кровати, забросила несколько пригоршней на тумбочки по обе стороны, даже на кресло в углу и подоконник.
Лёгкий аромат цветов постепенно наполнял комнату, делая воздух мягким, сладким, почти густым.

Затем я перешла к свечам.

Аккуратно, с огромной осторожностью я начала расставлять их вдоль дорожки из лепестков — по обе стороны.
Одна за одной, словно маленькие маячки.
Некоторые я поставила на тумбочки рядом с кроватью, а ещё часть — на пол, в разных местах комнаты, чтобы свет был мягким, рассеянным, словно тёплый плед.

Свечи были разной высоты: маленькие, тонкие, высокие — я специально чередовала их, чтобы добавить уюта и живости.

Я ещё не зажигала их.
Хотела оставить этот волшебный момент на потом — перед самым его возвращением.

"Пусть это будет последний штрих, венец всего."

Я отошла к двери, облокотившись о косяк, и долго смотрела на свою работу.
Комната преобразилась.
Всё вокруг дышало нежностью, ожиданием, теплом.

И в этом свете, среди лепестков и свечей, я почувствовала, как по-настоящему люблю его.
Без страха.
Без условий.

Люблю так, как только могла мечтать когда-то.

И сегодня...
Сегодня я скажу ему об этом.
Без слов — всем сердцем.

Я ещё раз обвела взглядом комнату, замирая на секунду от того, насколько всё стало красивым и... настоящим.
Но времени на восторги не было — мясо!

Словно вспыхнув, я кинулась обратно на кухню, босиком неслась по коридору, а лепестки под ногами чуть шуршали, словно аплодируя мне.
Когда я ворвалась в кухню, горячий аромат специй и запечённого мяса ударил мне в нос, согревая до самой глубины.

"Фух, не сгорело!" — мысленно выдохнула я, поспешно подбегая к духовке.

Я надела прихватки и осторожно достала тяжёлую форму.
Запах был такой, что у меня моментально засосало под ложечкой.
Мясо выглядело идеально — румяная корочка, сочный блеск — я гордилась собой.

Поставив форму на стол, я метнулась к кастрюле с рисом.
Он получился рассыпчатым, нежным — именно таким, каким Кахраман любил.
"Ни комочков, ни лишней воды! Как в лучших ресторанах," — я улыбнулась, помешивая рис деревянной ложкой.

Теперь — украшение.

Я аккуратно выложила мясо на большое красивое блюдо, расставила вокруг зелень, добавила несколько тонких ломтиков лимона и ярких помидорок черри — всё выглядело как картинка.
Каждую деталь я продумывала: хотела, чтобы он почувствовал, как сильно я старалась.

Рис я выложила в другую тарелку, сделав маленькую аккуратную горку и украсив её веточкой мяты.
Отдельно я поставила маленькие пиалы с соусом, который специально приготовила утром.

Пока я занималась едой, в духовке успели допечься булочки с сыром — я аккуратно вынула их, положила в красивую плетёную корзинку, застелив её льняной салфеткой.

И тут меня осенило.

"Нужно же оформить стол!"

Я вытащила из ящика красную скатерть, гладкую, плотную, с тонкой вышивкой по краю.
Разложила её на столе, аккуратно выравнивая складки, приглаживая руками каждую морщинку.
На фоне этой скатерти всё выглядело особенно уютно и тепло.

В центр стола я поставила маленькую вазочку с несколькими свежими розами — я специально купила их утром, предчувствуя, что они понадобятся.
По краям стола, словно невидимыми дорожками, я осыпала лепестки роз, бережно, будто каждую минуту могла всё испортить одним неловким движением.

Свечи...
Я снова взяла маленькие, тонкие свечи и расставила их вдоль края стола, несколько — по подоконнику, одну — рядом с вазочкой.

"Он удивится... Он точно удивится." — я шептала себе под нос, улыбаясь, даже не замечая, что сама начинаю тихонько напевать.

На каждую тарелку я положила серебристую салфетку, сложенную треугольником, сверху — столовые приборы, аккуратно перевязанные тонкой красной ленточкой.

Всё должно было быть идеально.
Не просто ужин.
Это был мой маленький, тёплый праздник для него.

Когда кухня наконец была готова, я отошла на шаг назад, осматривая результат.

Тёплый свет от свечей мягко подсвечивал красные лепестки.
Запах еды смешивался с тонким ароматом роз.
Скатерть, посуда, аккуратно расставленные блюда — всё смотрелось как сцена из фильма.

"Я сделала это..." — прошептала я, не веря, что всё получилось именно так, как я мечтала.

Но на этом сюрпризы не заканчивались.

У меня оставалась ещё одна важная часть — я должна была нарядиться для него.
Красиво. Особенно.

С лёгким смешком и дрожью в груди я бросилась в спальню, проскользнув мимо сердца из лепестков, ощущая, как волнение медленно перерастает в сладкую радость.

Сегодня я хотела быть для него самой красивой.
Сегодня я хотела стать той, которую он запомнит навсегда.

Я старалась двигаться аккуратно, словно шла по тонкому льду.
Каждый шаг был осторожным, чтобы ни один лепесток не сдвинулся с места, чтобы ни одна свечка не упала.
Я чувствовала себя так, будто в моих руках оказалось что-то хрупкое и бесконечно важное — моя мечта, которую я сама создала.

Добравшись до спальни, я на мгновение замерла, бросив взгляд на сердечко из лепестков на кровати, на мерцающие в полутьме свечки...
"Нужно успеть всё доделать, чтобы не запыхаться, чтобы выглядеть легко, невесомо, будто я родилась такой," — подумала я и быстрым движением сняла с себя домашнюю одежду.

Я шмыгнула в ванную, закрыв за собой дверь.
Тёплый пар обволок меня уже через несколько секунд — я включила душ, позволив горячим струям воды стекать по телу, смывая дневную усталость, волнение, остатки обычности.

Я тщательно намылилась ароматным гелем, пахнущим чем-то сладким и чуть пряным, словно предвкушение вечера уже витало в воздухе.
Потом, на всякий случай, взяла бритву — сегодня я хотела быть идеальной, безупречной до кончиков пальцев.
Аккуратно, не спеша, я провела лезвием по коже, стараясь не пропустить ни единого участка.
Я хотела чувствовать себя лёгкой, гладкой, без единой шероховатости.

Когда закончила, я долго стояла под душем, позволяя воде падать на голову, на плечи, на спину, смывая всё лишнее, оставляя только нежность.

Выключив воду, я обернулась пушистым полотенцем и встала перед зеркалом.
Кожа сияла лёгким румянцем от горячей воды.
Я осторожно вытерла волосы, стараясь не спутать их, и взялась за фен.

Сушила волосы медленно, аккуратно, пряди за прядью.
Лёгкая укладка — немного объёма у корней, немного волн на концах.
Я не хотела ничего сложного — только естественную красоту.

Когда всё было готово, я посмотрела на себя в зеркало.
Лицо было свежим, румяным после душа.
"Не буду краситься..." — решила я, улыбнувшись своему отражению.
Я хотела, чтобы он увидел меня настоящую, без слоёв косметики, без искусственных масок.
Такую, какой я была только для него.

Я подошла к кровати, где аккуратно лежал тот самый наряд, который я подготовила заранее.
Моё сердце замерло на секунду.

Тонкая розовая ткань, кружево, прозрачная лёгкость — всё выглядело так красиво, так вызывающе и в то же время нежно, что я сама на секунду засомневалась — смогу ли я выйти к нему в таком?

"Это для него. Только для него." — шепнула я себе.

Я осторожно натянула верх — тонкие бретельки ложились на плечи, кружево мягко обтягивало грудь и талию, подчёркивая каждый изгиб тела.
Юбка скользнула по бёдрам, обхватив их так плотно, что я на секунду почувствовала себя хрупкой статуэткой.
Ткань приятно холодила кожу, и от этого мне стало немного щекотно.

Я поправила наряд, выровняла бретельки, поддела подол.
Потом сделала пару шагов туда-сюда по комнате, чувствуя, как он движется вместе со мной, почти невесомо.

"Что-то ещё..."

Я вспомнила про духи.

На столике стоял маленький, аккуратный флакончик — феромоновые духи, заказанные вместе с лепестками и свечами.
Я взяла его в руки, взвесив, обдумывая.
"Может, не стоит... Вдруг это будет слишком?"
Но потом я рассмеялась себе под нос.
"Сегодня нет ничего слишком."

Я осторожно нажала на распылитель, пустив едва уловимое облачко аромата на шею, на запястья и за ушки.
Тонкий, притягательный запах моментально окутал меня, словно лёгкий, невидимый шёлковый шарф.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
"Готова." — шепнула я.

И вдруг улыбнулась — счастливо, широко, как маленькая девочка, предвкушающая чудо.
Ведь этим вечером я должна была стать для него всем — его уютом, его домом, его женщиной.

И мне оставалось только дождаться момента, когда дверь щёлкнет, и он войдёт.

Я сидела на краешке кровати, аккуратно, чтобы ни один лепесток вокруг меня не сдвинулся, не нарушил эту хрупкую, волшебную картину.
Пальцы нервно теребили край розовой юбочки, а внутри меня будто сидела целая стая птиц, бешено хлопающих крыльями.

Каждую минуту я вслушивалась в тишину дома, ловя малейший шорох, малейший звук.
Часы на стене тихо тикали, каждая секунда словно протягивалась в вечность.
Я то вставала и начинала прохаживаться по комнате, то снова садилась, не зная, куда деть руки.

"Что он подумает? Понравится ли ему? А вдруг я выгляжу глупо? А вдруг всё испорчу?"
Мысли скакали в голове, мешались, словно листики на ветру.

И вдруг — щелчок.
Входная дверь.

Я буквально подпрыгнула на месте от неожиданности.
Сердце застучало в груди так сильно, что, казалось, оно вот-вот вырвется наружу.
Я быстро бросила последний взгляд на кровать, на лепестки, на расставленные свечи — всё выглядело так, как я мечтала.

Не теряя ни секунды, я поправила на себе топик, пригладила волосы и босыми ногами скользнула по полу, осторожно обогнув дорожку из лепестков.

Шаг за шагом я приближалась к двери, чувствуя, как с каждым шагом во мне нарастает волнение, сладкое и страшное одновременно.

И вот я увидела его.

Кахраман стоял в прихожей, только что закрыв за собой дверь.
На нём была его чёрная рубашка, немного расстёгнутая на горле, и тёмные джинсы.
Он снял пальто, небрежно бросив его на вешалку, и на секунду замер, подняв взгляд на меня.

Его глаза встретились с моими.

Я увидела, как он на мгновение оцепенел.
Будто бы мир вокруг исчез.
Будто бы время остановилось.

В его взгляде было всё — удивление, восхищение... почти благоговение.

Я невольно затаила дыхание, глядя на него снизу вверх, ожидая... одобряющего слова, улыбки, может, даже какого-то движения к себе.

Но вместо этого...
Я заметила.

Что-то было не так.

Его глаза — те самые, в которых я раньше терялась — сегодня были другими.
В них была тяжесть. Мрачная, давящая, почти злая.
Тени под глазами, лёгкая сжатость губ, скованная поза плеч — всё в нём кричало: что-то случилось.

Он быстро отвёл взгляд, моргнув, словно прогоняя наваждение.

— Ты... — его голос прозвучал хрипло, натянуто. Он прокашлялся. — Ты выглядишь... прекрасно, Хаят.

Я сжала пальцы в кулачки за спиной, заставляя себя не показывать, как больно резанули меня его слова.
Не потому что он сказал что-то плохое — нет.
А потому что сказал слишком холодно. Слишком сдержанно.

"Что-то случилось."

Я сделала к нему шаг, потом ещё один, чувствуя, как моё сердце сжимается всё сильнее.

— Ты в порядке? — спросила я тихо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Но он не посмотрел на меня.
Он шагнул мимо, будто избегая моего взгляда.

— Всё нормально. — коротко бросил он, слишком быстро, слишком резко.

"Врёшь."

Я знала его уже достаточно хорошо, чтобы понять — Кахраман никогда не говорил "всё нормально", если ему действительно было нормально.
Он всегда был честен в своих эмоциях — не словами, но глазами, движениями, дыханием.

Я обернулась за ним, растерянная, не зная — подойти, остановить, обнять или оставить в покое.
А он, казалось, будто боролся сам с собой.
Его рука судорожно сжалась на спинке стула в прихожей, потом разжалась.

Я видела, как тяжело он дышит.
Как напряглись его плечи.

Я сделала ещё один робкий шаг, подняв руку, чтобы коснуться его.

— Кахраман... — позвала я чуть громче.

Он наконец обернулся.
Его взгляд пронзил меня насквозь — и в этом взгляде было столько боли, столько ярости, спрятанной глубоко внутри, что я невольно отступила на полшага.

Но тут же собралась.
Я заставила себя снова приблизиться к нему, преодолевая страх, неуверенность, волнение.

"Он мой. Что бы ни случилось, я рядом."

Я коснулась его руки — осторожно, почти невесомо.

— Ты точно в порядке? — повторила я, заглянув в его глаза.

Он вздохнул. Тяжело. Глубоко.

— Просто... трудный день, — пробормотал он.

И на этом его объяснение закончилось.

"Трудный день..."
Я понимала, что это только вершина айсберга. Что внутри него что-то бушует, что-то большое, чёрное и страшное.

Но я также знала, что не хочу давить на него.
Не сегодня.
Сегодня я хотела быть для него тем светом, к которому он сможет прийти, когда всё остальное рухнет.

Я улыбнулась. Тихо. Ласково.

И взяла его за руку, переплетая свои пальцы с его.

— Пойдём. — прошептала я.

Я поведу его туда, где всё было только для него. Где каждый лепесток, каждая свеча, каждый взгляд — были только его.

И он, может быть, хоть на мгновение забудет обо всём, что терзало его душу.

Я нежно сжала его ладонь в своей, чувствуя, как холодная, напряжённая энергия всё ещё витает вокруг него, словно невидимое облако.
Но я не отпускала.
Шаг за шагом, медленно, словно боясь спугнуть этот хрупкий момент, я вела его по коридору в сторону столовой.

Воздух был пропитан тонким ароматом роз и капелькой ванили — от свечей и лепестков, которые я рассыпала повсюду.
Лёгкий трепет прошёлся по моей коже, когда я краем глаза заметила, как он оглядывается по сторонам, хмуря брови сначала в непонимании... а потом — в лёгком, почти детском удивлении.

Когда мы вошли в столовую, он остановился.

На мгновение застыл на месте, как будто попал в другое измерение.

Комната была преображена до неузнаваемости:
Тёплый свет свечей играл на стенах мягкими бликами, отражаясь в бокалах, стоящих на столе.
Красная скатерть падала на пол тяжёлыми волнами, усыпанная лепестками алых роз.
По центру стола я аккуратно расставила блюда — его любимые, горячие, ароматные, пахнущие домом и заботой.
Повсюду, между тарелками и приборами, я разбросала ещё лепестков, дополняя картину теплом и нежностью.

На стульях — небольшие кружевные салфетки, специально подобранные в тон декора.
А в дальнем углу комнаты тихонько играла спокойная музыка — еле слышно, как лёгкий шёпот, наполняющий воздух романтическим настроением.

Я почувствовала, как его пальцы на мгновение сильнее сжали мою руку.
Он был потрясён.

— Это... — выдохнул он почти беззвучно, оглядывая всё вокруг.

Я улыбнулась, ощущая, как сердце наполняется тихой гордостью.

— Садись, — мягко сказала я, кивнув на стул.

Он послушно подошёл и сел, но всё ещё не отрывал взгляда от деталей, словно не веря, что это всё — для него.

Я быстро подошла к столу, взяла бутылку красного вина и аккуратно наливала его в бокал перед ним, наблюдая, как тёмно-рубиновая жидкость медленно струится, играя бликами в свете свечей.

Потом, не спеша, я положила ему на тарелку кусочек ароматного мяса, гарнир, аккуратно добавила пару ложек соуса — всё так, как он любил.

Я ощущала на себе его взгляд.
Тёплый, тяжёлый, пристальный.
Он не сводил глаз, наблюдая за каждым моим движением.

Когда я закончила, я хотела было отойти и сесть на стул рядом — специально приготовленный, с аккуратно положенной салфеткой и бокалом.

Но стоило мне сделать только один шаг в сторону, как вдруг он резко поднялся с места.

Я не успела опомниться — его рука схватила мою запястье.

Мягко, но твёрдо.

Я вздрогнула от неожиданности, вскинув на него взгляд, но в его глазах уже не было той прежней тяжести.
Там горело что-то другое — глубокое, тёплое, собственническое.

Он потянул меня к себе, и я, не сопротивляясь, позволила ему притянуть меня ближе.

— Ты будешь сидеть здесь, — хрипло произнёс он, усаживая меня прямо к себе на колени.

Его голос звучал низко, густо, с лёгкой хрипотцой, от которой по моей спине пробежали мурашки.

Я не успела ничего сказать — он аккуратно обнял меня за талию, словно боясь отпустить.
Его руки были тёплыми и надёжными, будто создавали вокруг меня невидимый кокон, защищающий от всего мира.

Я почувствовала, как его подбородок легко касается моего виска, как он глубоко втягивает в себя мой запах — смеси аромамасел, роз и тех самых феромоновых духов.

Всё внутри меня затрепетало.

Я осторожно положила ладонь ему на грудь, чувствуя под пальцами стук его сердца — сильный, уверенный, будто отбивающий ритм только для меня одной.

— Ты устроила это всё... для меня? — спросил он после долгой паузы, голосом, в котором слышались удивление и что-то большее... благодарность.

Я кивнула, не доверяя голосу, потому что боялась, что скажу что-то глупое или начну дрожать прямо сейчас.

Он ещё сильнее прижал меня к себе, и я почувствовала, как его губы легко, почти невесомо коснулись моей скулы.

— Спасибо, Хаят... — прошептал он. — Ты даже не представляешь, как мне это сейчас нужно...

Я тихо улыбнулась, чувствуя, как внутри меня распускается тёплый, нежный цветок счастья.

Сегодня... сегодня я была для него не просто женщиной.
Я была его домом.
Его покоем.
Его светом.

И пусть он пока не готов рассказать, что терзает его душу...
Я знала: я дождусь.
Я выслушаю.
Я согрею.

И пока мы сидели там, среди свечей, лепестков и ароматов счастья, весь мир за стенами дома перестал существовать.

Были только мы.

Он медленно взял в руки вилку, но не спешил есть.
На мгновение задержался, словно хотел запечатлеть этот момент, втянуть его в себя, запомнить до мельчайших деталей.
Я сидела у него на коленях, тихонько дыша, боясь спугнуть эту тонкую нить, что соединяла нас.

Наконец, он аккуратно подцепил на вилку небольшой кусочек мяса, пропитанный ароматным соусом.
Лёгким движением поднёс его к губам и медленно, будто нарочно растягивая удовольствие, откусил.
Его глаза прищурились от удовольствия, и я услышала короткий, довольный выдох.
Он не говорил ни слова, но всё его лицо выражало благодарность — искреннюю, настоящую.

Я улыбнулась, ощущая, как в груди распускается тихое, тёплое солнце.

Он снова взял вилку, но на этот раз поднёс её к моим губам.

— Ешь, — тихо сказал он, голосом таким низким и тёплым, что моё сердце трепетно ударилось о рёбра.

Я послушно открыла рот и позволила ему накормить меня.
Вкус еды смешался с вкусом момента — таким нежным, таким родным.
Я ощущала его прикосновения, его тепло, его дыхание у самой щеки.
И это опьяняло куда сильнее, чем самое дорогое вино.

Но внутри меня заиграла озорная искорка.

Я не хотела быть просто пассивной участницей этого вечера.
Я хотела сама дарить ему тепло.

Поэтому, прежде чем он успел снова наполнить вилку, я аккуратно перехватила её из его рук.
Наши пальцы на мгновение соприкоснулись, и я почувствовала, как внутри меня вспыхнула молния.

Он удивлённо поднял брови, но ничего не сказал.

Я игриво улыбнулась и, медленно, нарочито нежно, зачерпнула на вилку новый кусочек мяса.
Аккуратно, будто бы боясь его обжечь, я подвела вилку к его губам.

Он смотрел на меня пристально, почти не мигая, в его глазах плескалось что-то тёплое, глубокое... желание.
И ещё — на какую-то крошечную, мимолётную секунду — нежность.
Такая сильная, что у меня дрогнули пальцы.

Он открыл рот и позволил мне накормить его, не отводя взгляда ни на мгновение.
Его губы на мгновение зацепили мои пальцы, когда он забрал еду с вилки.
И это простое прикосновение отправило волну жара по моему телу.

Я тихо рассмеялась, пытаясь скрыть, как бешено забилось моё сердце, и снова наполнила вилку.
Теперь я кормила его маленькими кусочками, медленно, почти церемониально, ловя каждый оттенок эмоций на его лице.

Он позволял мне всё, молча, спокойно.

Его руки всё это время не были бездействующими.
Одна из них легко, едва заметно, скользнула вдоль моей талии, обняв меня крепче, словно боясь, что я исчезну.
А вторая — медленно, лениво — начала ласково поглаживать моё бедро.

Я почувствовала его тёплые пальцы через тонкую ткань кружевной юбки.
Пальцы двигались легко, с ленивой небрежностью, будто он даже не отдавал себе отчёта в своих действиях.

Я вздрогнула, когда он медленно провёл пальцами по внутренней стороне моего бедра.
Лёгкое прикосновение — едва заметное, но такое, что по всему моему телу побежали мурашки.

Я с трудом подавила тихий вздох.

Он почувствовал это.

Я видела, как уголок его губ дёрнулся в полуулыбке — такой едва уловимой, будто он наслаждался каждым моим откликом.
И его рука снова скользнула вверх по внутренней стороне бедра, медленно, лениво, заставляя мои мысли рассыпаться в пыль.

Я уронила взгляд, стараясь сосредоточиться на еде, но пальцы дрожали.

Каждый его жест, каждое прикосновение были как тонкий ток, пронизывающий меня насквозь.
Я ощущала его тепло, его силу, его желание, которое он даже не пытался скрыть.

И в этом интимном, почти священном моменте мы были только друг для друга.

Никаких слов.
Только прикосновения, взгляды, дыхание.

Я снова поднесла вилку к его губам, и он, не отрывая от меня взгляда, медленно открыл рот.
Я чувствовала, как сердце колотится в груди, в висках, в кончиках пальцев.

Он жевал медленно, не торопясь, будто смакуя не только вкус еды, но и саму близость, эту тихую нежность между нами.

И всё это время его рука продолжала ласково, почти неуловимо поглаживать моё бедро, напоминая мне о себе, о своей власти надо мной, о своём желании.

И я знала: этот вечер был только началом.
Впереди нас ждало гораздо больше...

Он ел молча, но неотрывно смотрел на меня, глазами полными чего-то тяжёлого, глубокого, настоящего.
С каждым мгновением его рука на моём бедре становилась всё смелее, движения всё менее сдержанными.
Я чувствовала, как его пальцы лениво скользят по моей коже, будто он изучал каждую её линию, запоминал, чертил свой невидимый узор.

И в какой-то момент он больше не смог оставаться в стороне.

Он аккуратно забрал вилку из моих пальцев, отложил её на край тарелки, а сам, не отрывая взгляда, медленно положил ладони мне на талию.
Его пальцы были тёплыми, сильными, и я почувствовала, как он чуть сильнее прижал меня к себе, заставив моё сердце сорваться с места.

Он больше не прятал свои намерения.

Его руки скользнули вверх, обрисовывая линии моего тела сквозь тонкую, почти невесомую ткань кружевного платья.
Каждое прикосновение было медленным, выверенным, как мазок художника, который творит своё лучшее произведение.

Я ощутила, как он прижался лбом к моей щеке, его горячее дыхание коснулось моей кожи.
Мои веки дрогнули сами собой, дыхание сбилось.

— Такая красивая, — прошептал он прямо в моё ухо, голосом хриплым, густым от желания.

Его слова растекались по моему телу сладким теплом, оставляя мурашки на коже.
Я тихонько вздохнула, ощущая, как его пальцы нежно гладят мою спину, талию, затем снова бедро, чуть смелее, чуть глубже.

— Моя, — добавил он, почти рыча, и я почувствовала, как дрожь прошла по всему моему телу.

Он не торопился.

Каждое его движение было медленным, намеренным, как будто он хотел растянуть это наслаждение до бесконечности.

И вдруг он потянулся к столу, взял бокал с красным вином.
Я наблюдала за ним, затаив дыхание, чувствуя, как каждая его мысль, каждый взгляд становится частью меня.

Он медленно сделал глоток, его губы чуть тронули край стекла.
Красное вино вспыхнуло на свету, будто кровь, будто жизнь.

Затем он поднёс бокал к моим губам.

— Пей, — прошептал он, и в его голосе звучала тихая команда, от которой у меня внутри всё сжалось в сладком предвкушении.

Я наклонилась, мои глаза ни на миг не отрывались от его лица.
Я чувствовала, как вино касается моих губ, как капли прохладной жидкости струятся в мой рот.

Пила медленно, чувствуя, как взгляд Кахрамана буквально сжигает меня.

Когда я опустила бокал, небольшая капля вина скатилась вниз по моему подбородку, тонкой, прозрачной дорожкой.
Я почти не успела это осознать, как он аккуратно убрал бокал в сторону, а затем, медленно, с едва заметной улыбкой, склонился к моему лицу.

Его губы нежно коснулись моей кожи, там, где пробежала капля вина.

Он не просто поцеловал меня.
Он медленно, с какой-то чувственной небрежностью, провёл языком по тонкому следу, словно слизывая каплю.

Я вздрогнула всем телом, едва удержав тихий стон.

Его язык был тёплым, движения — ленивыми, затягивающими.
И этот жест — такой интимный, такой властный — окончательно стер все барьеры между нами.

Я чувствовала, как его руки снова обвивают мою талию, прижимая меня крепче.
Он целовал мою кожу, затем лёгким движением поднялся к уголку моего рта, задержавшись там, дразня меня, заставляя желать большего.

— Ты даже не представляешь, что ты со мной делаешь, — прошептал он, его голос был почти звериным от напряжения.

Я закрыла глаза, вдыхая его запах, смешанный с ароматами вина, свечей и чего-то ещё, дикого, настоящего — его.

Его рука поднялась выше, скользнув по моей спине, а потом снова вниз — по изгибу талии, по бедру, снова по внутренней стороне, всё смелее и глубже, заставляя моё дыхание перехватывать.

Он не спешил.
Он наслаждался каждым мгновением, каждым моим трепетом.

А я растворялась в его прикосновениях, в его голосе, в этом невыносимом, медленном, сладком ожидании.

И знала: впереди будет только больше.

Я не успела и ахнуть, как его сильные руки обвили меня под коленями и за спиной, и Кахраман аккуратно, словно я была самой драгоценной вещью в его мире, поднял меня на руки.
Я автоматически обвила его за шею, уткнувшись лицом в его плечо, ощущая тепло его тела сквозь тонкую ткань рубашки.

Он нёс меня медленно, уверенно, каждый его шаг отдавался в моём сердце ритмичными ударами.
И всё это время он что-то шептал мне на ухо — тихо, едва различимо, голосом таким низким и бархатистым, что от каждого его слова у меня по коже шли мурашки.

— Такая красивая... моя...
— Даже не представляешь, как долго я этого хотел...
— Ты сводишь меня с ума, Хаят...

Я замирала от каждого его горячего дыхания на своей шее, от каждого тихого, почти интимного слова.
И даже если бы я захотела что-то ответить, я бы не смогла — язык немел, мысли путались, а всё тело словно горело изнутри от волнения и сладкого предвкушения.

Когда он толкнул ногой дверь спальни и переступил порог, я услышала, как его дыхание изменилось — оно стало чуть глубже, чуть тяжелее.

Я приподнялась и увидела его лицо.
Кахраман смотрел на комнату с едва заметной ухмылкой на губах и таким выражением в глазах, от которого у меня внутри всё запело.

Он был восхищён.

Он увидел дорожку из лепестков роз, сердце на кровати, расставленные свечи, и в его взгляде вспыхнула смесь гордости, желания и чего-то гораздо более тёплого... того, о чём я даже боялась мечтать.

Моё сердце бешено забилось.
Я горела вся — от кончиков пальцев до ушей — зная, что ему понравилось. Что он это увидел, почувствовал, оценил...

Медленно, будто смакуя каждую деталь, он подошёл к кровати.
Я ощущала, как его дыхание становилось горячее с каждым его шагом.

Остановившись у края, он осторожно, с невероятной нежностью опустил меня на середину кровати — прямо в самое сердце из роз.

Мои волосы раскинулись по подушке, лепестки роз прилипли к тонкой ткани моего костюма и к моей коже, а я смотрела на него снизу вверх, едва дыша.

Кахраман отступил на шаг назад.

Его глаза скользнули по моему телу с такой откровенной жадностью, что я невольно сжалась в животе от волнения.

И тогда он медленно потянулся к пуговицам своей рубашки.

Я смотрела, заворожённая, как он одну за другой расстёгивает их, открывая моему взгляду свой торс.

Сильный, выточенный из живого бронзового камня, с линиями рельефных мышц, покрытый татуировками — дикими, красивыми, такими же, как он сам.

Я поймала себя на том, что затаила дыхание.

Каждая его татуировка будто рассказывала свою историю — истории боли, силы, преданности, страсти.
Они были такими же частью его, как его взгляд, его голос, его руки...

Когда он окончательно снял рубашку и отбросил её в сторону, я не смогла удержаться — моя рука сама потянулась к нему, скользнула по его груди, ощутив горячую, упругую кожу под пальцами.

Кахраман сделал шаг вперёд.

Он навис надо мной, опираясь руками по обе стороны от моего тела, словно загоняя меня в золотую ловушку, из которой я и не мечтала вырваться.

И тогда он наклонился и накрыл мои губы поцелуем.

Поцелуй был горячим, властным, но в то же время полным такой невыносимой нежности, что у меня подкосились все силы.

Я обвила его шею руками, притягивая его к себе ближе, крепче, словно боялась потерять этот момент.

Наши губы двигались в танце, подчиняясь древнему ритму, понятному только нам двоим.
Я ощущала, как он прижимает меня к кровати, его вес был тяжёлым и надёжным, как якорь в бурю.

Его рука, одна из них, скользнула по моему боку, легко обрисовывая мои изгибы, затем поднялась выше, на шею, и снова вниз — на талию.

Я дрожала под ним, от каждой его ласки, от каждого прикосновения.
Моё тело отзывалось на него, как натянутая струна — одной только его близости было достаточно, чтобы свести меня с ума.

Кахраман прервал поцелуй, оторвался от моих губ, и, смотря прямо в мои глаза, прошептал:

— Ты моя... только моя...

Его голос был хриплым, сдавленным, и я верила каждому его слову всем своим существом.

Я закрыла глаза, ощущая, как волна нежности и страсти захлёстывает меня целиком.

В ту ночь всё вокруг исчезло.
Были только я, он и любовь, которая вспыхнула между нами ярче всех свечей в этой комнате...

____________________________________

Продолжение следует. Тем кому не нравится главы 18+ лучше не читать следующую главу.

Кстати у меня вышла новая история. Невеста крови 18+. Про итальянскую мафию, буду рада если вы прочитаете и оставите мне своё мнение и если понравится звёздочек. Ваша Семи 💕