Глава 3
Клетка с вопящей от ужаса птицей рухнула на пол и, гремя, покатилась к ногам доктора Стоуна. Тут же завозилась в своём углу встревоженная дикарка. Механик замер, выставив вперёд руки в нелепом защитном жесте – будто боясь, что Стоун ударит его... но тот даже не изменился в лице.
– Юноша!.. Это же выпь. Мы привезли её из-за купола. Второго экземпляра в Иммортал-сити нет! Вы осознаёте, что жизнь этого существа в разы дороже вашей собственной?!
Тот нервно закивал, не опуская рук. На лице бедняги читался едва ли не благоговейный ужас. Выпь билась о прутья и кричала жутким голосом, напуганная дикарка стала подвывать, постукивая рукой по защитному экрану своего бокса. Доктор наклонился, чтобы поднять клетку. Та была тяжёлой, неудобной, но Стоун всё же донёс её до своего рабочего стола и водрузил на безупречно отполированную поверхность. Стащил халат и набросил его сверху, прикрывая птицу от яркого света. Выпь затихла почти сразу – то ли полумрак успокоил её, то ли признала закупольная тварь защитника в этом человеке, но кричать перестала. Дикарка же, наоборот, страшно взвизгнув, принялась колотиться об экран. Сухонькие, будто детские, ручки мелькали в воздухе, бессильно тычась в упругий стеклопластик. Но она не сможет навредить себе. Доктор об этом позаботился.
– Вон, – коротко бросил он механику, и тот смылся в мгновение ока. Кажется, впопыхах даже забыл в кабинете что-то из своих инструментов – и, конечно же, не потрудился поставить на место открученную крышку криокамеры.
Пускай. Доктор Стоун может и позже подумать над тем, какого наказания заслуживает неуклюжий ремонтник, столкнувший с тумбы клетку с ценным представителем закупольной фауны. Нужно утихомирить подопытную. Дикарка – увы, не птица. Наброшенная на экран тряпка её не успокоит.
– Лана, – Стоун подошёл к вольеру. За тонкой перегородкой бесновалась маленькая женщина. С того дня как во время экспедиции радиобиологи раздобыли её в пустоши, она ни разу не приняла предложенную пищу и даже почти не пила. За три недели заточения от пленницы остались одни кости, обтянутые смуглой кожей, да пара огромных, едва ли не в пол-лица испуганных глаз. Всё, что видела дикарка в Бездне, вызывало у неё панику: люди, гудящая на разные лады аппаратура и даже этот плексигласовый куб, в который её заточили. Единственный, к кому она по какой-то неизъяснимой причине прониклась тенью доверия – заведующий радиобиологическим отделом доктор Герхард Стоун.
Мужчина приложил ладонь к гибкой поверхности экрана – и тут же по ту сторону легла дрожащая крошечная ладошка. Пленница, не переставая подвывать, с отчаянной мольбой смотрела на своего пленителя, перебирала тонкими пальцами, будто пытаясь взять его за руку, но не понимая, почему ей это не удаётся.
– Ты хочешь пить, Лана?
Дикарка неопределённо засопела.
– Или, может, попробуешь поесть?
Одичалым из Пустоши неведома человеческая речь. От зверей они отличаются разве что способностью к прямохождению. Жрут всё, что удаётся разгрызть; плодятся без меры; носят на шкуре и в кишечнике целые колонии паразитов; живут мало, но умирают чаще всего не от лучевой болезни, как ранее предполагали учёные, а от того, что стирают зубы о грубую пищу и больше не могут жевать. Издохнуть от голода среди буйных даров природы, какая ирония...
Живьём одичалых изловить до недавнего времени не удавалось. Экспедиции, возглавленной лично Стоуном, фантастически повезло найти спящую, но ещё способную дышать особь в цветке росянки. Герхард назвал её Ланой, хотя подопытных зверей в общем-то обычно никак не называют. Впрочем, и у выпи было имя – Гретта. И у других животных доктора: ужика он называл Сабрина, лисицу – Офелия, крупную, в две ладони длиной рогатую жужелицу – Юки. Наверное, он и сам не смог бы объяснить, почему считает забавным давать зверюшкам красивые женские имена. Но если в чём-то Герхард и был сентиментален, так в отношении к своей уникальной коллекции.
Конечно, дикарка не могла ответить, хочет ли она есть или пить. В её огромных чёрных глазах явственно читалось одно сумасшедшее желание: на волю! Прочь из пугающего незнакомого мира!.. Однако этого доктор ей не предлагал. Он протолкнул в отверстие внизу экрана две бутылки: одну с водой, другую с питательной смесью. Лана подхватила первую и присосалась к горлышку, жадно глотая. Зубы на месте, отметил про себя Стоун. Значит, должна прожить ещё долго. Хорошие, крепкие зубы. Если такие вонзятся в плоть человека – разорвут до самой кости... Чего лаборантам стоило отмыть и обстричь дикарку, страшно даже себе представить.
Ожил телефон внутренней связи:
– Сэр Стоун, вас просит профессор Линдберг.
– Уже иду, – Герхард оставил обе бутылочки с угощением на дне вольера, хоть и знал, что Лана выпьет воду, но к еде не притронется. Позже можно будет как обычно сделать ей инъекцию глюкозы – а теперь придётся поторопиться, начальство ждать не любит. Натягивая на ходу форменный белый халат научного сотрудника Бездны, Герхард Стоун покинул кабинет.
***
– Доктор Стоун, ведь Найджел Киттон – ваш кузен, я ничего не путаю?
Папаша определённо не из приятных людей. Великий учёный, талантливый управленец – но человек всё же неприятный. Сложно объяснить, что именно в нём отвращает. Суров не более, чем положено руководителю. Немолод, лыс, сутул – впрочем, личности, столь выдающейся, отнюдь не нужно быть красавцем, чтобы оставить своё имя в истории. Вероятно, всё дело в гадкой привычке Линдберга смотреть на собеседника, не мигая. Неподвижные, будто бы неживые глаза, полуприкрытые тяжёлыми шторами век без единой реснички, пугали практикантов до икоты. Стоун не первый год работал под руководством Папаши, но до сих пор ощущал постыдное желание отвести взгляд, столкнувшись со взглядом профессора.
– Всё верно. Но с чем связан ваш интерес к моему родственнику?
– Насколько хорошо вы его знаете? – Линдберг проигнорировал вопрос подчинённого.
– Насколько?.. – Герхард удивился. – Пожалуй, очень хорошо. Найджел осиротел в пять лет, и мои родители давали ему кров до самого совершеннолетия. Думаю, он считал меня кем-то вроде старшего брата. В детстве у него не было от меня тайн.
– Но вы оба уже не дети, – сухо заметил профессор.
– Это верно. В последнее время мы мало общались – работа не оставляет времени для чаепитий в семейном кругу. – Герхард позволил себе лёгкую иронию. – С тех пор, как Найджелу посчастливилось стать вашим ассистентом, кажется, он без вести пропал в генетической лаборатории.
Но Линдберг не только не улыбнулся, как требуют того приличия – он заметно напрягся и отчеканил, повысив тон:
– Как вы считаете, Киттон – ответственный человек?
– Вы шутите, профессор? – Герхард Стоун во второй раз не смог скрыть удивления. – Найджел – самый ответственный человек из всех, кого я знаю. Полагаю, именно это помогло ему сделать карьеру в столь молодом возрасте. Только мгновенная смерть способна остановить его в стремлении безупречно выполнить свои обязанности. Но я не понимаю, о чём...
– Найджел Киттон, мой ассистент, – перебил его Линдберг, – моё доверенное лицо, вчера покинул Бездну по моему поручению. Отчёт о результатах миссии он должен был предоставить мне ещё вчера, но на территории комплекса так и не появился. Сегодня – не вышел на работу. Мгновенная смерть, говорите?.. Или вы утверждаете, что мне стоило бы получше поискать его в лаборатории, где он якобы «пропал без вести»?
– Найджел – мой кузен, но не мой слуга. Я не обязан быть в курсе его перемещений, – Герхард нахмурился. Где-то на границе сознания и подсознания зародился неприятный зуд: малыш Найдж определённо не из тех, кто убегает гулять, не отпросившись. В детстве он был послушным ребёнком. А сейчас?.. Стоун поймал себя на мысли, что до странного мало знает о том человеке, которым стал его кузен, вступив в самостоятельную жизнь.
– В последний раз его видели выходящим из Цитадели. Киттон направлялся к ближайшей станции трамвая, чтобы вернуться в Бездну, но так и не добрался сюда. Что это может значить? Поймите меня правильно, Стоун: на данный момент вы единственный, к кому я могу обратиться.
– Обратитесь в справочную, – буркнул Герхард, нисколько не беспокоясь, что такой ответ может быть расценен как недостаточно уважительный. Разговор приобретал всё более личный характер, и субординацией Стоун, как человек более высокого сословия, вправе был пренебречь.
– Я уверен, что обратился к кому следует, – отрезал профессор и замолчал, о чём-то размышляя и не сводя немигающего взгляда с доктора Стоуна. – А вы с Киттоном похожи, хоть и не родные братья, – невпопад произнёс он.
– Похожи?! Нет!.. – доктор протестующе вскинул руки. – Разве что волосы?.. Мы оба светловолосы, но это единственное наше сходство. Киттоны – младшая ветвь дома Стоун. Найджел не унаследовал фамильных черт моей семьи, да и не мог: мы состоим в весьма дальнем родстве.
Ледяной принц – так родители шутя величали наследника дома Стоун, не по годам рассудительного и серьёзного, не умеющего ни смеяться, ни плакать. А сиротку-воспитанника, малыша Найджа, звали Искоркой. Он тёплый, этот Найджел. Он пережил потерю самых близких людей – отца и матери – в столь юном возрасте, когда даже само слово «смерть» знать ребёнку ещё рано. Но горе не сделало его ни озлобленным, ни чёрствым. Мальчишка с солнечной улыбкой, так искренне стремящийся всем угодить, всем понравиться... Наверное, он страдал от недостатка любви – потому и старался заслужить хотя бы благодарность. Тётка, дядька и кузен были добры к нему, но... Герхард, лишь став взрослым, сумел понять это: никто из семейства Стоун не любил Найджа по-настоящему. Как и положено истинным аристократам, они помогли осиротевшему отпрыску младшей ветви своего дома встать на ноги, но не более того.
Стоун не вспоминал об этом с тех самых пор, как четырнадцатилетний Найджел поступил в университет и переехал жить в студгородок... Но кузен всегда относился к Ледяному принцу Герхарду с благоговением. Вероятно, потому малыш Найдж так бредил Бездной, что там работал его неродной, но всё же старший брат. С маниакальным упорством он готовился к тестам на профориентацию, чтобы получить заветное распределение в легендарный научный комплекс – и когда Киттон получил его...
«Герхард, это... я даже мечтать не смел! Мы будем постоянно вместе!» – Стоун никогда не видел родственника столь же счастливым и гордым собой, как в тот день.
Мечтать он не смел, верно... Искорка из того сорта людей, которые не мечтают. Они ставят перед собой цель и работают, не щадя себя, до достижения результата. Впрочем, Герхард Стоун пошёл по стезе радиобиологии, а Киттона распределили на факультет генетики, так что пересекаться по работе им удавалось весьма нечасто. В неформальной обстановке – и того реже. Скучал ли Ледяной принц по кузену Искорке? Пожалуй, нет: закупольные птицы, звери и растения для Стоуна куда как важнее и занятнее, чем бедные родственники. Единственный вопрос занимал его все эти годы: почему в радиоактивной пустоши прекрасно чувствуют себя все формы жизни... кроме человека?.. А Найджел... Да что Найджел?! Просто парень, с которым Герхард когда-то обитал под одной крышей.
И вот он пропал. При весьма и весьма странных обстоятельствах.
– Профессор, но я действительно ума не приложу, чем могу быть вам полезен. Если Найджел не сумел выполнить ваше поручение, значит, что-то... или кто-то помешал ему. Причина должна быть достаточно серьёзной. Я уверен в этом.
– Вы не правы, Стоун. Вы мне очень помогли, – Линдбергпротянул руку для рукопожатия, знаменующего окончание разговора. И Герхардпоспешил обратно в лабораторию, к своим драгоценным зверям, на ходу пытаясьпонять, что за неприятный осадок оставила в его душе беседа с Папашей. ДокторГерхард Стоун ещё не знал, какие катастрофические последствия для него самого ивсего города повлечёт за собой его ответ на последний вопрос профессора.