Тенета любви

Он раздосадован, зол, разочарован. И всему виной он сам. Он и только он является виновником всего того, что сейчас происходит.

  В его взгляде плещется агония.

  Чонгук сильнее давит педаль газа, исподлобья смотря на дорогу. Черт возьми, как же дерьмово на душе.

  А чего он ожидал? От себя? От жизни? От окружающих? Чонгук родился уже помеченным клеймом убийцы, насильника, сына преступника. Жалеет ли он сейчас об этом? Безумно жалеет.

  Он резко поворачивает руль влево, уходит на обгон проезжающей машины. Пошли все к чертовой матери.

  Конечно, это было ожидаемо, что Сонён рано или поздно узнала бы о причине самоубийства Хосока. Пусть не так детально, но слухи среди мафии распространяются со скоростью света. И, пожалуй, хорошо, что она узнала об этом сейчас. Сейчас, а не потом, когда... Когда было бы больнее... А сейчас? Разве не больно?

— Гандон! — он кричит в открытое окно водителю, который по его мнению едет слишком медленно.

  Какого черта Сонён так стала будоражить сознание Чонгука? Почему ему не все равно на то, с кем она общается, что она пьет и где проводит время? Ответ никак не желает приходить в голову Чонгука. В студенческие времена они были практически никем друг для друга. Так, обыкновенные однокурсники, встречавшиеся иногда в столовой и во время лекции. Основной темой разговора для них были домашние задания и висящие на носу экзамены. Всё. Это был их максимум. А что произошло сейчас? Сейчас ему хочется выблевать внутренности, вскрыть вены, содрать кожу, лишь бы это ебаное угрызение ебаной совести перестало мучить. Присутствие самой Сонён напоминает о том, кто он есть, что он делал все это время и кем будет по итогу. Это предначертано, выжжено у него на лбу навеки, от этого никуда не деться, нигде не спрятаться. Он будет таким всегда: преступником, занимать низшую позицию в нормальном обществе, будучи коронованным в своем. От этого осознания хочется кричать. Нет. Как бы он не старался, он неисправим. Он родился и умрет с этим проклятием. Он ее не достоин. Точка.

  Чонгук разминает плечи, расслабляя пальцы, что сжимают руль. Нужно остудить жар в голове и, быть может, станет чуточку легче?..

— Ты в клубе? — Чонгук набирает наизусть выученный набор цифр.

— Я всегда там, — женский голос еле слышен за басами музыки.

  Вот и славно. Вот и хорошо. Раз он тот, кто он есть, то и жить он будет так, как должен.

  Рендж Ровер паркуется у привычного места. Оно как-то само собой стало «его». Никто не осмеливается занять привычное парковочное место сына Химеры.

  Охранники кивают головой, встречая его. Вежливо открывают перед ним двери.

  Вот его жизнь, и нечего ему выебываться.

  Чонгук оглядывается, глазами ища женщину, но неожиданно взгляд застывает на знакомой лысине.

  Игорь сидит в компании мужчин прямо в центре зала, а на его коленях удобно устроилась, попивая коктейль... Венлинг?

  Чонгука будто ударяют. Это явно его задевает. Он хмурит брови, желваки играют на его лице.

— А вот и вы, а вот и я, — он тянет слова, подходя к их столику. Глядит на мужчин, но не узнает их. По-видимому, люди Игоря. Чертов трус никуда не ходит без своей охраны.

— Что-то часто мы видеться стали, — Игорь выглядывает из-под плеча Венлинг, приобнимает ее. Так по-хозяйски.

— Хочу вас расстроить, господин Вишневский, но эта дамочка сегодня моя, — Чонгук взглядом указывает на Венлинг, которая начинает нервно ерзать. — Тебе неудобно, Венлинг? На чужом-то колене.

— Я не твоя собственность, — она еле слышно пищит, тушуясь. Игорь уже успел ее напоить.

— Слыхал, не твоя собственность, — Вишневский по слогам произносит иностранное слово, хохочет.

  У Чона начинают чесаться кулаки. Интересно, сколько времени уйдет на нотации отца, если он сейчас врежет этой свинье по рылу?

— Я ее уже забронировал, — его выпрямленная осанка и вздернутый подбородок говорят об уверенности. — Сегодня она моя.

— Намечается драка между самцами за самочку? — кто-то из компании Игоря мерзко улюлюкает.

— Слушай, ты, мальчишка, — Игорь беспардонно спихивает Венлинг с колен, грузно вставая, — мне кажется, что ты слишком много на себя берешь. Отец твой ведет себя скромнее.

— Назови меня мальчишкой еще раз, — Чонгук делает шаг навстречу, утыкается лбом о лоб Игоря. Можно учуять, как от Чона пахнет отчаянностью и презрением. Еще чуть-чуть, и его внутреннего демона не остановит никто.

— У тебя еще молоко на губах не высохло, а ты смеешь дерзить тому, с чьих рук скоро будешь жрать?!

  Удар. Непонятно, кто начинает первый. Мужчины тяжело валятся на пол, нанося удары хаотично, стараются задеть друг друга побольнее. Они привлекают внимание окружающих сразу. Кто-то кричит и зовет охрану. Она тут же подбегает к дерущимся, но вынуждена остановиться по приказу людей Вишневского.

— Подожди, друг, они точно не убьют друг друга, — один из них выставляет руку вперед, улыбаясь.

  Чонгук тяжело и хрипло дышит через рот. Нос, заполненный кровью, уже не выполняет свою функцию. Во рту ощущается противный металлический привкус. Чонгук старается напрячь тело, чтобы удары Игоря были менее болезненными. Чонгук ждет, терпимо выжидает, когда Игорь выдохнется и тогда нанесет удар. Игорь рычит, бьет Чонгука и попадает прямо в челюсть. Черт. Резкая темнота в глазах окутывает все зрение. Нужно проморгаться, чтобы прийти в себя. Чон не понимает, почему его тело так плохо подчиняется ему сейчас, увороты получаются слабые, он не может себя защитить. Нужно собрать все силы в кулак и закончить с этим.

  Он рвано делает короткий вдох. Вот сейчас.

— Сука! — Игорь ругается на родном языке, схватившись обеими руками за нос. Падает на спину, скулит.

  К нему тут же подскакивают его люди, приподнимают за плечи. Чонгук даже не смотрит на Игоря, он сверлит глазами охрану, что не остановила драку. Он непременно потребует их увольнения.

***

— Ты окончательно сдурел? Хочешь все испортить? — голос Чона-старшего опасно тихий. Он практически шепчет, но Чонгуку кажется, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут.

  Он сидит неподвижно, опустив глаза. Порванная нижняя губа немного саднит. Хочется снять грязную рубашку и смыть запекшуюся кровь с лица. Смыть злость и пот на спине, возникший от гнева. Чонгук незаметно касается правого бока. Шипит. Должно быть, там синяк, оставленный этим ублюдком.

— Смотри в глаза, когда с тобой говорит отец, — Чон-старший резко встает, отчего его кресло отъезжает в противоположную сторону.

— Да, отец.

  Чонгук поднимает уставшие глаза, убирая челку с лица. Отец зол. Нет... Он в ярости. Он взглядом пытается уничтожить, испепелить, разорвать на мелкие кусочки Чонгука, сидящего напротив. Ноздри Чона-старшего раздуваются от шумного дыхания. Чонгука это нервирует. Раздражает бездействие отца. Тот словно специально не предпринял никаких действий, изводя сына неизвестностью.

  Будто прочитав его мысли, Чон-старший обходит письменный стол, встает напротив и властным голосом произносит:

— Встал.

  И Чонгук встает. Он послушно выпрямляется, в его глазах читается смелость. Отчаянная смелость. Отцу это не нравится, он бегает глазами по лицу парня, будто пытается развидеть эту раздражающую мальчишескую уверенность. Несносный мальчишка!

  Отец бьет больно. Он всегда бил больно, никогда не промахивался. Пощечина заставляет Чонгука дернуть головой в сторону. Парень касается щеки, размазывая пальцами кровь.

— Никогда не снимаешь этот блядский перстень, — он кивает на руку отца, на безымянном пальцем которого сидело массивное кольцо с черным опалом.

— Ответь мне на простой вопрос, — мужчина шипит, словно змея, приближая свое лицо к лицу сына. — Какого хуя ты пошел драться с Вишневским?

— Потому что он много на себя берет, появившись среди нас совсем недавно.

— Тебе должно быть абсолютно насрать на то, как ведет себя этот поляк. Он приехал увеличить наши доходы...

— Он приехал, чтобы выебать нас всех в жопу! — Чонгук перебивает отца, выкрикивая.

— Молчать!

  Мужчины тяжело дышат, буравят друг друга взглядом. Воздух между ними жужжит, вибрирует, он осязаем. Коснись его, и тебя ударит электрическим разрядом.

  Отец делает шаг назад, кивая самому себе, как будто с чем-то соглашаясь. Он возвращается к столу, садится за него, сцепив руки в замок перед собой.

— Не ровен час — я умру... Или погибну, — Чон-старший смотрит в окно, на дерево, чьи ветки нагло лезли в кабинет мужчины. Листья уже начинали потихоньку желтеть, предвещая скорую осень. — Тебе нужно научиться контролировать свой дерьмовый характер. Вовремя засовывать его себе в жопу, пока в нее не засунули что-то другое, как ты подметил ранее.

  Чонгук непонимающе смотрит на отца. Царапина, оставленная перстнем, ссаднит, отвлекает от разговора.

— Ты будешь сопровождать Игоря до Польши, контролировать его путь, помогать ему, если потребуется твоя помощь, — слова отца приковывают парня к земле.

  Он стоит как вкопанный, не веря собственным ушам. По спине пробегает дрожь от бессилия. Чонгук внимательно вглядывается в лицо отца. Прищуривается. Пытается увидеть признаки сумасшествия. Как отец может говорить о таком?

— Но, отец...

— Замолчи уже! Ты достаточно натворил делов. Твоя беспочвенная ярость мне уже вот где! — Чон-старший срывается на крик, проводит ребром ладони по шее. — Ты обязан научиться вести дела, обязан научиться коммуницировать даже с теми, кто тебе омерзителен. Чонгук, ты уже не ребенок, но поступки твои едва ли дотягивают до твоих лет. Повзрослей уже наконец, сынок!

— Все, что ты мне предлагаешь, — это всю гребаную жизнь лизать жопы тем, кто ее привык подставлять.

  Чонгук разворачивается и тихо уходит к двери, открывает ее, взглядом встречаясь с Пак Гванджином. По ядовитой ухмылке было понятно, что тот слышал их разговор. Подслушивал.

— Прошу прощения, — мужчина откашливается, понимает, но делает вид, что он ничего не знает. — Секретаря не оказалось на месте и я решил самовольно зайти в кабинет. Есть разговор.

***

  Все только усугубляется. Как и сегодняшняя погода. Сизый дым поднимается наверх, сливаясь с серым пасмурным небом. Пахнет ментолом. Парень курит, низко склонив голову, отчего волосы падают на лицо, скрывая раздражение, отпечатанное на нем. Никотин ни черта не помогает, не дает почувствовать расслабление, и это раздражает сильнее. Вереница прошлых событий закапывает его все глубже и глубже, не оставляя шанса на вдох.

— С одной стороны, ты сам виноват, — Тэхен опирается рукой о перила, пытается заглянуть другу в глаза. — А с другой, это отличная возможность побывать в Польше. Ты же там не был!

  Беззаботный тон заставляет Чонгука вскинуть на парня глаза. Он, прищурив их, пытается оценить, насколько Тэхен сейчас серьезен. И насколько серьезны намерения Чонгука втащить ему. Тот просто насмехается над ним, это очевидно!

— Ты, блять, серьезно? По-твоему, я должен сейчас побежать поскорее домой собирать чемоданы и думать на какую экскурсию в первую очередь я пойду?

— Ну, а что тебе еще остается делать? Ты сам себе вырыл могилу, кидаясь как обезумевший Тарзан на Игоря. Остается только думать сколько трусов ты возьмешь с собой в путешествие.

  Искренний смех друга разряжает наэлектризованное от напряжения настроение Чонгука, но он старается сдержать улыбку, отворачивается, еле выговаривая:

— Долбоебом родился, долбоебом умрешь.

  Парни, потушив сигареты, направляются внутрь ресторана. Очередное собрание должно начаться с минуты на минуту. Сегодня оно будет посвящено плану по транспортировке кокаина. Он возник спонтанно прошлой ночью, пока был достаточно сыроват, но вполне выполним. По крайней мере, так считают Чон-старший вместе с Гванджином.

  Как только скрип задвигаемых стульев затихает, раздается громкий голос главы Химеры:

— Уважаемые дамы, — кивок в сторону единственной девушки — Сонён, — и господа. Я беру на себя честь открыть это собрание. Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы обсудить, наконец, транспортировку товара мистера Вишневского.

  Взоры присутствующих на мгновение направлены на хитро улыбающегося Игоря, придающего себе важный вид. Казалось, мужчина никогда не снимал эти ужасные камуфляжные карго.

— С вашего позволения, я выдвину свою версию того, как я вижу этот маршрут.

  Чонгук обводит взглядом присутствующих. Те заинтересованно слушают его отца, не смея прерывать. Парень усмехается себе под нос. Кто бы осмелился перебивать Химеру?

— Я вышел на своего старого знакомого. Одноклассника...

— Привлекать посторонних? Это опасно и глупо! — старческий голос раздается слева от Чонгука. Старикан ступает по опасно тонкому льду. Как бы он не лишился своей головы после этих слов...

— Прошу вас, мистер Чан, — господин Чон давит вежливую улыбку, выставив руку вперед, — дайте мне закончить. Его кличка Итальянец, и он достаточно широко известен в наших кругах.

— Оборотень, — кто-то из мужчин ухмыляется, понимая о ком идет речь. — Его еще называют Оборотнем, потому что он работает послом в посольстве Польши. Он наш человек и ему можно доверять.

— Игорь отправится к нему на переговоры, — Чон-старший благодарно кивает поддержавшему ему мужчине. — Итальянец обладает дипломатическим иммунитетом и его просто-напросто не будут досматривать в аэропорту.

  Видя легкое недоумение на лицах, мужчина наклоняется ближе к столу и победно произносит:

— Он провезет кокаин в своем дипломате. Никаких сложностей!

— Но он провезет максимум грамм пятьсот, — тот самый старик не унимается, пытается найти изъян в плане Чона. — Это займет очень много времени, чтобы осилить полный объем товара.

— Время — второстепенно, — Чонгук решает подать голос. Уж очень хочется заткнуть этот старый блядский рот. — Самое главное — это безопасность и сто процентная уверенность в благополучном исходе операции.

— И еще кое-что, — мужчина кладет руку на плечо сына, сжимает ее. Гордость, которая сочится из мужчины, приятно колит где-то в груди у парня. — Чонгук будет сопровождать мистера Вишневского в его поездке.

  Недовольный гул проходится по залу. Неудивительно. Чонгук смотрит на мужчин, лица которых искажены гримасой презрения. Да, вот так, покажите свое истинное отношение.

— Вздор! — старик стучит кулаком. Капли слюны брызгают на стол. — Вздор, вздор, вздор!

— Господин Чон, какую цель вы преследуете? — ему задает вопрос человек напротив, стараясь перекричать пожилого человека.

— Вы прекрасно понимаете какую, — Чон убирает руку с плеча сына, старается сохранить спокойное выражение лица. Ему это удается. Выдержке этого мужчины может позавидовать каждый из присутствующих. — Чонгук займет мое место рано или поздно. Пусть привыкает.

— Мистер Чан, — Гванджин наклоняется к обезумевшему старику, нежно гладя того по руке. Его издевательская улыбка не сулит ничего хорошего. — Хотите услышать еще более вздорную вещь?

  Чан нервно отбрасывает головой свои седые длинные волосы, буравя взглядом мужчину. Он выдергивает свою руку, будто боясь обжечься.

— Моя племянница Пак Сонен, — он указывает рукой на девушку, которая холодным взглядом рассматривает этих двоих, — будет также сопровождать Игоря. Почему нет? Она, ведь, тоже будущая хозяйка своей мафии. Ну, уважаемый, что вы так разнервничались?

  Старик не отвечает. Он начинает хватать ртом воздух, силясь подобрать слова. Это возмутительно. На его веку такое происходит впервые. Неужели главы этих двух кланов окончательно сошли с ума, доверив, пусть и не полностью, но часть такого важного для всех дела двум молодым, безмозглым, по его мнению, людям?!

— Ну-ну, мистер Чан, — короткий смешок. Гванджин издевается, хлопает того по дряхлому плечу. — Дайте уже дорогу молодым.

— Корейский итальянец в Польше, — Тэхен шепчет на ухо Чонгуку. — Вот это я понимаю – хитровыебанный тип.