Всего лишь сон
Промежуток между главами.
Всего лишь сон.
Четвёртый заоблачный предел.
Солнце своими бледными лучами разгоняло залежавшиеся ещё с прошедшей ночи густые темные тучи, как-то отчаянно. Их бесформенные массы медленно и нехотя растворялись, оставляя после себя на прощение едва заметный серый след. Может, светило хотело подарить жителями четвертого предела хотя бы один светлый день, пусть и мнимый, оттого так и боролось? Редкий прохожий, спешивший, или несмотря на ранее время, уже потерявшийся в пространстве и утренней суматохе, не счел бы за труд остановиться и понаблюдать за развернувшимся над ним действием. Между тем, небо потихоньку отвоевалось и прояснялось, однако, кажется юный ангел в очереди на «освобождение» был последним.
Так в палате 67-ой по счету, одной из самый благоустроенных в этом медицинском учреждении, пребывал Рафаэль. Как обычно, его сон со стороны казался невозмутимым или наоборот, можно было предположить, что мальчику и вовсе ничего не сниться, но никто не знал, что сейчас в его надломленном сознание происходить настоящая маленькая война, но ничто этого не выдавало.... или нет?
***
Резкая боль полоснула спину. Настолько больно ему, кажется, никогда не было. Он вообще мало воспринимал боль, а иногда и вовсе её не замечал, изредка думая об этом как о очередном плюсе «эфемерного тела». Но не все было так просто, не в отношении его плоти или разума, своей силы и самое главное - души. Ничего из этого он не контролировал и на пол сотни процентов, оттого его реакция всегда становилась не только его собственным удивлением, но и пищей для очередных сплетен и взглядов в его сторону, зачастую косых и любопытных.
Густая непроглядная тьма принимала форму, пока что расплывчатую, но уже пугающую, и словно змея кольцом окутывала сцену, а задние ряды зрителей, уже и вовсе стали частью её черной массы. Площадка с прорезиненным полом издавала противные звуки от трения многочисленный подошв, топающих будущих учеников. Все пинались, толкались, орали и желчно смеялись, в шутку или нарочно задирая друг друга. Рафаэля потряхивало. Ноги, будто налившиеся свинцом, медленно и тяжело волочат его к толстяку с микрофоном, он что-то говорит, но Рафаэль его не понимает. Он кажется так далеко, но вмиг оказывается подле мальчика, его потная пухлая ладонь хватает ангела под локоть, а коротенькие пальчики второй пятерни живо и рвано расстегивают пуговицы новой наглаженной рубашки, чуть ли их не вырывая. Несколько прожекторов, направленных на него, слепят Рафаэля, оттого мальчик окончательно теряется и мгновенно замирает. Он не сопротивляется, его тело становиться ватным, будто плюшевая игрушка, которая умеет только лежать и сидеть, если есть на что опереться. Рафаэль не заметил как его рука, оголенная почти до плеча резко взмыла вверх под чьей-то протекцией, и ряды тут же наполнялись гулом и криком и истеричными возгласами «Он избранный!». Рафаэль смотрел на них и видел только дымящиеся тени с желтыми глазами. Сотни, пугающе устремленных на него. Бежать. Только вспыхнуло у него в голове, как он рванул руку на себя и приготовился взлеть, но что-то пригвоздило его к сцене, хватила дрожь. Спина заныла от невероятной боли. Он сжимался, падая на колени, оперелся на руки, чтобы хоть как-то сохранить равновесие. Рафаэль чувствовал, как что-то пульсирует и истошно рвется наружу из под его плоти. Два бугорка надулись чуть ниже его лопаток и кожа, натянувшись, вот вот готова была разорваться. Острые костные отростки одним движением прорвались сквозь ткани и эпидерму, окропив белоснежную ткань рубашки темным алым. Толпа заорала истерично, с неподдельным ужасом в глазах они лицезрели сцену адской боли и невероятных мучений юного ангела. Его новые крылья, едва заметно подрагивали и раскрылись, спустя всего несколько секунд они оперились кроющими перьями, запачканными поступившей кровью. Сознание начало мутнеть и растворяться в гуле неконтролируемых криков, на последних его крохах он пытался глазами отыскать Мастера, но тут же одиноко провалился в чертоги собственного разума.
Но не было ничего. Ни боли ни криков, не ужасающих теней и желтых глаз, что теперь будут являться ему в самых страшных кошмарах. Он было совершенно один, сам с собой в пустой темной комнате без дверей и окон, Рафаэль подумал, что его сознание наконец дает ему передохнуть. Опрометчиво. Яркие вспышки разрывались по всех площади комнаты, напоминавшую огромную коробку. Послышались голоса. Хриплые, женские, мужские и детские, они все обращались к Рафаэлю:
— Избранный, что за вздор! - послышалось справа.
— Для чего? Чтобы разрушить то что осталось?
— Ну давай же, убей нас всех! — мужской голос раздался в ушах слишком громко.
— Ты не избранный, ты - чудовище!!! Как и первенец вашего гнусного рода!
— Ты даже не его сын. Кто ты вообще?
— Чудовище!!!!
Голоса слились в какофонию и одно единственное слово, страшное и злое, предназначенное Рафаэлю, отражалось от условных стенок его клетки и врезалось в голову с очередной порцией боли, что хуже - душевной.
«Чууууудоооооовииищеее!!».
Именно таким он предстал в глазах окружающих, только этого и ждали. Опрометчиво и нечестно окрестили его злодеем, не дав даже намека на шанс показать какой же Рафаэль на самом деле.
«Пределы помнят все и знают очень много. Однажды согрешил, лишь в ад тебе дорога!»
Теперь скандировали голоса. Казалось, будто бы они окружили его, загнали в ловушку и сейчас, Рафаэль не различал сон и реальность и все ощущения были как никогда живыми и реальным. Он не контролировал себя. Едва заметный иней окутал стенки его клетки, а из под ног его побежал тонкий лед, и пространство стало замерзать. Все его существо хотело выбраться к свету, но не знало как и где его искать в этой непроглядной пустоте. Был ли смысл стараться что-то изменить, были ли шансы хоть не много поменять мнение о себе хотя бы единиц?
Он не знал наверняка, но был тверд в намерении попытаться.
***
Непонятное растение, совсем недавно политое медсестрой в свежем медицинской униформе, сейчас тянулось к долгожданному солнцу всем своим хрупким, намотанным хлорофиллом, тельцем. Казалось, вот вот и оно выпадет из своего маленького горшочка прямо в открытое окно, с узкого подоконника. Несмотря на свежесть утра, в палате стало слишком холодно.
Подушка небольшого прикроватного креслица чуть просела под весом Любиэля, лениво читающего вчерашнюю газетенку и редко что-то черкающего в своей записной книжке. Так как он уже изучил вчерашний выпуск вдоль и поперек и даже прочел злополучный мелкий шрифт, а новый выпуск «Крылатых новостей» стоило ждать только примерно к 8 часам, Мастер проводил свои утренние часы в привычной ему скуке. Ещё раз прочитал пару строчек о уже прошедшей «Церемонии возвышения» и с довольной ухмылкой представил, что же напишут неугодные ему журналюги о его дорогом мальчике. «На хлеб им сегодня хватит» — подумал он и отложил попятную бумажку на деревянный журнальный столик. Подошел к окну с остывшим кофе в картонном стаканчике, с традиционно нарисованными на нем зернами кофе, глотнул и чуть не поперхнулся от того, насколько же он был ужасным в их « Элитном буфете», купленным втридорога. Вспомнив о самых ярых и настырных представителей его самой нелюбимой профессии, с которой, конечно же, у него были несведенные счеты, он поспешил закрыть все окно, защитив их также привычными больничными жалюзи. Палата вмиг потемнела и он зажег прикроватный светильник на тонкой белоснежной ножке, точно поместившийся межу тумбочкой и койкой пациента. По ногам повеяло холодом и навряд ли дело в сквозняке, послышались отголоски элементальной магии Рафаэля, которую Любиэль в точности узнал за время из тренировок. Чутьё не подвело его: несмешно опустившись на колени, он просунул морщинистую ладонь под деревянный каркас кровати и почувствовал иней, а чуть глубже и вовсе уже образовалось несколько крупных льдин. С усилием оторвав одну, он разломил её на несколько частей и положил в стаканчик из под кофе, предварительно вылив его содержимое в несчастное растение.
«Плохо» — подумал Любиэль, взяв в руки свою записную книжку и со смесью беспокойства и некоторой злостью принялся что-то записывать.