Несуществовавший

Тиль

Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами в ходе оперативной разработки! Но не вмешайся я сейчас, и обе эти цацы: «кукла» с огромными глазами и азиаточка, были бы уже на том свете. Или же в самом лучшем случае – тряслись в багажнике машины где-то на ухабах проселочной дороги в Польше или Литве связанные и с кляпами во ртах. Впрочем, который из этих двух вариантов лучший – вопрос вообще-то спорный, потому как, попади они к Ван Вермескеркену, судьба их будет все равно незавидна: после допроса с пристрастием, поняв что девушки ровным счетом ни хрена не знают, их скорее всего накачают «дурью» да продадут в турецкий бордель.

Вот поэтому приходится собственной шкурой рисковать, чтобы эти две дуры остались живы. Бабы!!! Чем вы только думали прежде, чем совать нос в развороченное осиное гнездо? Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами!

Не стану никого вводить в заблуждение: для мужика не может быть ничего прекраснее женщины. Красоту женского тела в мужских глазах не затмит ни небо, ни океан, ни самые величественные горы, ни уж тем более творения рук человеческих. Да и чего греха таить? Величайшим из всех удовольствий для мужчины мать-природа природа уготовала опять же женщину. Но, с другой стороны, как бы величественна не была красота женского тела, и как бы ни было благостно засыпать и просыпаться в нежных объятиях знойной красавицы, надо быть начеку, чтобы не повторить судьбу богомола, когда твоя прекрасная спутница попытается отгрызть тебе голову.

Так что я вынужден констатировать, что бабы – это на самом деле самое жестокое из наказаний. Вечные недоговорки (я еще не встречал женщину, которая не вела бы себя так, словно ее кавалер способен читать в ее скудном уме спутанные мысли), склоки и интриги, исполненные самого омерзительного из всех коварств – женского предательства. Продаст тебя вражеской контрразведке за тридцать серебряников, и на прощание еще шепнет тебе на ушко, как сильно она тебя, оказывается, любила.

Хоть я в бога и не верю (слишком уж много бесчеловечного дерьма довелось повидать за годы работы в разведке), но если этот субъект человеческой мифологии все же существует, и именно он смастерил человека, то с созданием баб он точно погорячился! Ребро Адама, мать твою!

Впрочем, хуже баб может быть только работа в одной из трех злачных дыр на этой Земле, где не то что работать, жить – сущее проклятье: Центральная Африка, Ближний Восток и Латинская Америка. Третье из проклятий и обрушилось на мою голову. Однажды в Мериде – затхлом городишке на западе Венесуэлы, зажатом на плато в Андах горными хребтами, я отвечал за прикрытие. Операция была несложной – устранить предателя, сбежавшего из Германии в Венесуэлу: поймать, узнать раскрытые им секретные сведения, уничтожить материалы (если у него есть такие, конечно), «шлепнуть» гада, и тихой сапой покинуть страну. Ничего сверхсложного. Тысячу раз такое проделывал, а в этот раз так и вовсе на мне была только логистика: тайники с документами и оружием, пути отхода и транспорт. Моим связным была Фабиола Пердомо – местная бабенка, еще со студенческой скамьи по мелочи работавшая на нас. Работать нам предстояло бок о бок целых полгода, так как моим официальным прикрытием была наладка радиоэлектронной аппаратуры (с контрактом сроком на шесть месяцев), вернее по контракту я должен был обучать наладке электроники местных специалистов (эти проклятые венесуэльцы страдают хронической паранойей). Фабиола по легенде была моей переводчицей. В управлении знали, что ее сразу же возьмут в активную разработку, чем решили воспользоваться, сливая контрразведке Боливарианской республики Венесуэла через нее тщательно подготовленную «липу».

Еще одной частью легенды были романтические отношения между мной и Фабиолой – до боли избитая практика (в постели с хорошенькой девушкой мужики нередко выбалтывают секреты, а значит венесуэльская контрразведка точно попробует завербовать Фабиолу). Такая уж работа, где время от времени приходится лазить под юбку бабам, которых не любишь (но которым под юбку залезть приказано), и где позариться на девушку без оперативной необходимости – повод для отстранения и служебной проверки. Что поделать, специфика профессии. Впрочем, в этот конкретный раз привычный для меня постулат «которых не любишь» совершенно не был уместен. Я влюбился в нее, как мальчишка.

До Приянки Чопры Фабиоле, конечно, было далеко: ростом едва доходила мне до плеча, с подростковой фигурой (несмотря на ее двадцать восемь лет), широкой талией, маленькой грудью (которую уместнее наградить эпитетом «грудка»), узкими плечами и большим треугольной формы носом на небольшом личике. Но все же, что-то в ней меня зацепило. И вот уже влюбленный по уши в сеньориту Пердомо, я, идиот, потерял бдительность, а эта вероломная сука, оказывается, работала на контрразведку боливарианской республики. Юдифь! Арест, пытки, побег, три пули навылет, самые тяжелые две недели пути к границе и целый месяц в джунглях Гайаны у старика-знахаря. А самый шик был когда я вернулся домой после всей этой канители: в провале операции с какого-то хрена обвинили меня.

Но главным сволочизмом было не то, что меня предала возлюбленная (хоть это и мерзкое вероломство, такое иногда случается – издержки профессии знаете ли), а то, что всех, кто готовил операцию, венесуэльцам сдал «крот» – начальник управления внешних операций Мартин Ван Вермескеркен. На этого гада я вышел не сразу, да и заподозрить его было нелегко – друг как-никак (вернее, я думал, что он мне друг, а он оказался поганой гнидой). Шпионский пасьянс сошелся, когда я случайно заметил его в предместье Берлина, где этот подонок оставил метку мелком на фонарном столбе. Смысл этого действия, если ты работаешь в разведке, очевиден. Я проследил за Мартином до забегаловки в турецком квартале, где у этой сволочи была встреча с венесуэльской «студенткой». Бабенку эту я заприметил еще когда меня пытали в застенках венесуэльской контрразведки.

Впрочем, не торопясь с поспешными выводами, ведь в моей профессии бывает всякое (иногда наш брат вынужден провоцировать вражескую разведку или контрразведку, притворяясь готовым переметнуться в их стан), я провел небольшое, но вполне дотошное, расследование, после которого, к сожалению, сомнений больше не оставалось – эта гнида голландская продалась с потрохами проклятым чавистам.

Сообщив обо всем в управление собственной безопасности, я так ничего и не добился – ребята из контрразведки откровенно проигнорировали мой рапорт, не глядя на то, что он был подкреплен четырьмя гигабайтами фотографий и видео встреч начальника управления внешних операций с венесуэльским связным (вернее связной).

Сейчас, я понимаю, что совершил непростительную ошибку, подставившись, как желторотый новобранец. По всему у Ван Вермескеркена был свой человек в контрразведке, сливший ему мой рапорт. Стоило только Мартину почуять, что я «копаю» под него, как на меня началась охота.

Понимая шаткость своего положения, я уже всерьез выбирал себе гроб понарядней. Когда же дело приняло совсем неприятный оборот, неожиданно вмешался некий Алексей, спасший меня от смерти, при этом выставив все так, словно меня успешно ликвидировали, взорвав мой автомобиль на Герхардштрассе в Ратингеме.

Выработанная годами привычка заставила сомневаться едва ли не в каждом слове моего нового знакомого, однако весьма скоро я убедился в его искренности и неподдельном альтруизме, порой граничившем с неоправданным (а порой даже самоубийственным) риском. И вот, не успело мое имя украсить колонку некрологов одной из газетенок Дюссельдорфа, Алексей устроил мне побег в тихий неприметный уголок озерного края на северо-востоке Беларуси. Моя связь с внешним миром осуществлялась по старинке: через эфир приграничной латышской FM-радиостанции, которая без проблем ловится в окрестностях Браславских озер.

Двадцать третьего апреля в эфире станции прозвучало поздравление с днем рождения для дедушки Гунарса от любимых внуков: Дзинтарса, Илзе, Иветы и Даце, заканчивалось поздравление просьбой поставить любимую песню дедушки Гунарса – «Woman from Tokyo» нестареющих Deep Purple. Это был экстренный сигнал тревоги, сообщавший о том, что известные мне по подробно-составленным Алексеем досье Санаэ Аосима («Woman from Tokyo») и Екатерина Скрипник («дедушка Гунарс»), были в смертельной опасности (поздравление с днем рождения).

Спустя всего лишь шесть часов я нейтрализовал одного из боевиков Ван Вермескеркена, который прикрываясь Екатериной, как щитом, пробовал дать деру. Второй сукин сын был уже нейтрализован японочкой (профессионально вырубила, нечего сказать).

Азиатка вызывала легкий трепет моего сурового мужского ума своей рассудительностью, наблюдательностью и логикой: ни истерик, ни лишних вопросов и прочего типично бабского поведения. В ней чувствовалось природное благородное изящество. Да и чего греха таить, Санаэ была настоящей красоткой, неуловимо похожей на исполнительницу главной женской роли в фильме «Любовь и смерть». А фигурировавшая под оперативным псевдонимом «Дедушка Гунарс» Екатерина Скрипник была эдаким гибридом Лили Коллинз и Риты Хейворт. От одной из самых ярких звезд Голливуда сороковых годов ушедшего столетия у Кати были бюстик двумя апельсинками, тонкая талия и ноги от ушей, а с дочкой барабанщика «Дженезис» ее роднила кукольной красоты миленькая мордашка с огромными глазищами и бровями а-ля Одри Хепберн.

Ирония. Вот еще одна отличительная черта профессии разведчика: после стольких тайных встреч с агентами и связными в кинотеатрах волей-неволей станешь киноведом и кинокритиком. Поэтому-то женскую красоту ты каждый раз меряешь образами небожительниц серебряного экрана. Как я уже сказал, обе барышни были весьма «кинематографической» красоты, а Катя Скрипник к тому же оказалась еще и по-киношному комична: напрочь отказывалась расставаться с любимым чемоданом, набитым всякими тряпками, чем изрядно задержала нас. Слава богу, у напавших на девушек сучьих потрохов подкрепления не было, и потому, даже несмотря на промедления и долгий горький плачь по дорогому чемодану, влипнуть в новую заварушку не представилось, да и из графика мы не выбивались. Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами!

Действуя строго по разработанному заранее плану возможной эвакуации подруг Алексея, я вывез девушек в лес на север минской области, где оставил их до сумерек в замаскированной в лесной чаще палатке, а когда уже стемнело – перевез их на старом «Уазе-Буханке» в лес, через который можно было выйти к моему хутору. Дорога оказалась особенно тяжелой для Кати, все время нывшей от необходимости бросить дорогой ее сердцу чемодан и усталости (принцесса на горошине чертова!), хотя марш через лес был короткий – всего лишь жалкие восемнадцать километров.

Моя берлога (внутреннее убранство дома до боли напоминало лежбище дикого медведя) заботливую хозяйку в последний раз видела еще задолго до моего появления на хуторе, а потому совсем не была готова к приему двух изящных барышень. Но выбора не было. Надо было устроить «карантин»: несколько дней спустя француженку китайского происхождения с документами на имя Санаэ отправили через таможенную службу аэропорта далее в путешествие. Катин паспорт «провели» через таможню в Бресте, а ее кредитку помимо Бреста несколько раз «светили» в Варшаве и Кракове. Пока подручные Ван Вермескеркена отслеживали перемещения «липовых» Кати и Санаэ, все дальше уводивших своих наблюдателей от настоящих подруг Алексея, надо было оставаться в «карантине» в моем убежище. Впрочем, после всех событий с Катей и Санаэ, мне совершенно точно придется менять полюбившийся хутор на Браславских озерах на новое укрытие. Поэтому-то меня злил абсолютно напрасный труд по превращению девушками моей берлоги в настоящий образец скромного ухоженного жилища.

Отвык я делить кров с женщинами. Для них дом – это всегда что-то обволакивающее покоем и уютом. Для меня же дом – это чисто утилитарное явление: убежище, позволяющее существовать в определенной степени автономности. Долгие годы в разведке заставляют думать о безопасности (простреливается ли жилище, пути отхода, возможность вести ответный огонь по всем направлениям), а не о занавесках на окнах и покрывалах на кроватях. Черт! Лучше бы время, потраченное на наведение порядка, они бы обмозговали известные им факты о предотвращенных техногенных катастрофах, так тщательно спланированных Ван Вермескеркеном.

Ох уж эти женщины! Впрочем, если Санаэ оказалась достаточно понятливой и неприхотливой, то Катя все время была откровенно недовольна тем, что приходилось целый месяц жить в старом деревянном доме без водопровода и с удобствами во дворе. Капризничала она в и еде, ссылаясь на то, что придерживается строгой диеты: «чтобы не раздаться в талии». Правда, через полторы недели жизни на свежем воздухе Катя съедала на завтрак самую большую порцию яичницы-глазуньи, хотя за обедом все также выбрасывала шкварки из малюсенькой порции жареной картошки.

Выждав четыре недели после инцидента с погоней и нападением на девушек, я стал готовить их переправку через границу, для чего пришлось уехать на три дня в Витебск. На самом деле, я мог бы управиться и за сутки, но решил надышаться свободой от гостивших у меня двух барышень, даже успевших мне немного поднадоесть. Правда, «увольнительная» не задалась: я все время волновался о свалившихся мне на шею особах.

На рассвете четвертого дня, груженый большим рюкзаком, я вернулся на хутор. Чуть завидев меня, сразу же навстречу ко мне выбежала Катя, раскинув руки в приветствии.

– Тилюшка!!!! – Девушка бросилась ко мне на шею и заревела.

– Guter Gott! – Я позволил себе роскошь сказать пару слов на родном языке.

– Чего? – Катя подняла свои огромные заплаканные глаза на меня.

– Ты зачем плачешь?

– Знаешь, как страшно было? За домом в поле медведь ходил! А тебя дома нет! Даже в туалет страшно идти было! Ты представляешь, как мы испугались?

– Не думаю, что Санаэ была так уж сильно напугана. – Я прошел в избу. – А бояться надо не медведей, а головорезов с пушками.

– Я завтрак приготовила.

– В четыре утра? – Мне не особо верилось в то, что Катя готовила завтрак, а не ночной перекус.

– Я еще просто спать не ложилась... дочитывала «Дни в Бирме» Оруэлла. Почему у него все рассказы заканчиваются грустно?

– Не все. «Да здравствует фикус!» заканчивается хорошо.

– А «Дни в Бирме» – грустно.

– Это потому что этот роман Оруэлла крайне жизненный. Козни негодяев, вроде У По Кина, практически всегда оказываются успешными. Я тебе еще дюжину похожих историй из собственного опыта могу рассказать. Ты, кстати, свет выключала?

– Нет.

– Боже мой, Катя... – я сбился со счета, сколько раз я говорил о важности светомаскировки. – Свет в мое отсутствие мог вас выдать, ты это понимаешь?

– Я в каморке без окон читала. Ты мне все уши прожужжал этой своей светомаскировкой. Ты омлет с ветчиной и сыром будешь? – Катя перевела разговор в русло раннего завтрака.

– Буду. – Я сел за стол.

Погубят меня эти бабы! Демаскируют убежище и пиши пропало. Я не особо сердился на Екатерину, ведь она не привыкла к премудростям конспирации и маскировки, но выработанная с годами службы привычка заставляла быть параноиком в разумных пределах. Катя, черт возьми! Ты бы вот брала пример с Санаэ .... Что-то я слишком часто стал думать о Санаэ. Ох, не к добру мои частые мысли о миловидной японке .... Черт! Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами!

Катя поставила передо мной сковороду с омлетом. Стряпня выглядела и пахла весьма недурно. Хотел было похвалить ее, но едва мой взгляд оторвался от сковороды с завтраком, в глаза сразу же бросилась пикантная подробность внешнего вида девушки: через материю Катиного джемпера двумя рожками выпирали ее вставшие соски. Черт! Не смотри туда, дурак...

– Гхм-кхм... – я покашлял, собираясь сделать Кате замечание. – Екатерина, когда ходишь по дому надевай лифчик, хорошо?

– А что такое?

– «Дальним светом» слепишь – я несколько бесцеремонно указал жестом на ее грудь. – Этот вид, конечно, радует мои глаза, но не забывай, что здесь не женское общежитие.

– Чего? – Рассердилась девушка. – Мне что в паранджу закутаться? На мне, между прочим, белье НАДЕТО! Не нравится – не смотри! ... Я тут старалась: завтрак тебе, понимаешь, готовила, а ты, жопа с ручкой, вместо благодарности замечания дурацкие делаешь и пялишься на мои соски?

Катя демонстративно выпятила грудь, словно активистка-феминистка (читай шовинистка-мужененавистница) на демонстрации. Того и гляди начнет скандировать лозунги за лишение мужчин всех гражданских прав. Или наденет мне на голову тарелку с завтраком. Обидчивая!

Но вообще-то я сам виноват: нечего было языком молоть. Знаю же, как бабы на такое реагируют. Стало стыдно. Катя действительно старалась, готовив для меня ранний завтрак, а я ее нехотя обидел. Чтобы предотвратить надвигающуюся лавину девичьего недовольства с визгами и дутьем губ, придется сообщить ей о подарках, привезенных для нее и Санаэ.

– Ну, прости! Подумай, как неловко я себя сейчас чувствую.

– Дурак! – Катя бросила на меня обиженный взгляд.

– Не дуйся! Я, кстати, тебе и Санаэ кое-что привез.

Настроение Кати моментально переменилось, не оставив ни следа ее недовольства и обиды, буквально еще секунду назад бушевавшей двенадцати балльным штормом.

– Что? – Огромные выразительные глаза Кати заблестели.

– Подарки.

– Можно посмотреть? – Девушка посмотрела на меня с нетерпеливостью ребенка, просившего разрешения раскрыть подарок в рождественское утро.

– Валяй. – Я кивнул головой в сторону рюкзака, который еще пару минут назад был у меня за спинной, и принялся уплетать приготовленный Катей омлет с ветчиной и сыром. – Прогресс на лицо: чуть-чуть подгорело, но вкус отменный.

– Спасибо... – Склонившаяся над моим рюкзаком, тихо прошептала Катя, благодаря то ли за мою похвалу ее стряпни, то ли за подарки.

Наверное, тихое «спасибо» все же было благодарностью за подарки: полная благоговейного трепета Катя аккуратно доставала вещь за вещью привезенные тряпки и прочую бабскую «муть».

– Тилюшка, – не в силах больше сдерживать свой восторг, Катя ринулась ко мне и повисла на моей шее.

– Тише ты! – Я пробовал освободить свои небритые щеки от обрушившихся на них Катиных поцелуев. – Санаэ еще разбудешь...

– Не разбудит. – На пороге кухни возникла сонная Санаэ. – Уже разбудила.

– Санаюшка! – Екатерина в один прыжок оказалась около рюкзака и подняла перед собой одну из вещичек, что я привез им. – Ты только посмотри: Ласкановский кардиган какой! А вот... би-янговское ... О боже, Какая прелесть!!! Это же жаккардовое коктейльное платье Эшли Брук – как в каталоге Отто!! Тильчик, Тилюшка...

Я даже как-то ненароком смутился, когда радость Кати по поводу обновок просто хлестала фонтаном. Казалось, достань Катя туфельки со дна рюкзака – упадет в обморок от избытка эмоций.

– Загляни на дно рюкзака. – Мне стала любопытна реакция Кати на бабскую обувь, ожидавшую своей очереди быть извлеченной на свет божий.

– А-а-а!!!! – Радостно завизжала Екатерина. – Я тебя обожаю!!!

– А ты медведей боялась. От такого визга все медведи разбегутся.

– Сегодня прямо новый год!!! Петер Кайзер, Пол Грин и Тамарис!!! – Катя перечисляла бренды обуви, которые доставала из рюкзака.

– Пол Грин для Санаэ. – Я уточнил. – Твоего размера, Катя, не оказалось.

– А откуда ты знаешь ...

– Катя: рост сто семьдесят четыре сантиметра; размер одежды сорок второй по вашей маркировке, а по европейской –десятый, верх – «эм», низ – «икс-эс»; размер ноги тридцать девятый. Санаэ: рост сто шестьдесят шесть сантиметров; размер одежды сорок четвертый, он же двенадцатый в европейской маркировке, верх – «эм», низ – «эс»; размер ноги тридцать шестой. Все верно?

В ответ обе девушки хором ответили «да». Тон, которым они это произнесли, был весьма удивленным, но в то же время, слегка растерянным.

– Мы же не будем ходить в этой одежде здесь, я права? – Санаэ повертела в руках туфельки, привезенные ей.

– Права. Через трое суток вы будете эвакуированы. С вами должны быть чемоданы с одеждой – такая необходимость. Поэтому вещей ровно столько, сколько надо по легенде. И чем быстрее вы свалите на хрен отсюда, тем лучше для всех.

Если честно, то я сейчас не был абсолютно искренен с девчонками. Я к ним успел привязаться. Даже вспомнил детство, когда приходилось вечно приглядывать как овчарка за неразумным стадом за тремя младшими сестрами. Так что даже сама мысль о том, что эти две барышни свалят подальше, навевала на меня тоску. Вот потому на прощание мне было так приятно сделать моим названым сестрам небольшие подарки: тряпки, туфли, макияж.

– Документы и деньги готовы. – Я почесал себе нос, стараясь скрыть от взгляда девушек грустную улыбку.

– А откуда деньги? – Катя с недоверием посмотрела на меня.

– У нас есть меценат.

– Бесплатный сыр бывает только в мышеловках.

– Этому человеку доверял Алексей – значит, можем доверять и мы. Лично я не знаю, кто она. Но именно этот субъект организовал вашу эвакуацию. А теперь, девочки, суть плана такая: через два дня в Минский аэропорт прилетает международный борт из Австрии. Экипаж самолета останется в Минске на ночь. В фургоне, который будет забирать экипаж лайнера из гостиницы, будете Вы – переодетые и загримированные под двух стюардесс, которые поедут в аэропорт как обычные пассажирки. Вы подниметесь на борт, под видом стюардесс, а уже на борту лайнера поменяетесь с настоящими стюардессами местами. Ваши дублерши – люди надежные, никаких серьезных проблем возникнуть не должно. Но я на всякий случай буду неподалеку. Из Минска вы полетите в Вену, где уже сойдете в аэропорту по документам ваших дублерш. Потом Санаэ отправится самолетом в Лондон, а Катя – в Париж.

– Но пограничный контроль? – Катя насторожилась. – Если откроется, что мы – это не мы?

– Хоть пограничники у вас в стране толковые, боятся нечего: документы и прикрытие достойные. К тому же одна моя старая знакомая выехала из Беларуси по документам Санаэ еще три недели назад. А если, Катя, отслеживать твои документы, окажется, что две недели назад ты уехала в Польшу. Поэтому ваши настоящие документы использовать нельзя. Санаэ встретится со своей дублершей и заберет ваши паспорта, а для тебя, Катя, будет задание в Париже. Но сначала, Санаэ, – Я встал и подошел к японке, – ты сможешь опознать Жюстин Бомон, если я покажу тебе ее фотографию?

– Что-то случилось с Жюстин? – Японка чуть не выронила туфельки из рук. – До нее добрались плохие люди?

– Не добрались. – Я стал раскладывать на столе отпечатанные фотокарточки. – Те двое, что напали на вас, вели наблюдение за этими девушками на фотографиях. Одна из них, как я полагаю, и должна быть Жюстин Бомон. Но по сведениям молодчиков Ван Вермескеркена девушки с таким именем на фотографиях нет.

– Есть! Вот она – Санаэ указала на четвертый снимок в первом ряду.

– Значит, Шарлотта Крюгер.... – Я озвучил вслух имя, под которым девушка с фотографии фигурировала в донесении цепных псов Ван Вермескеркена своему хозяину.

– Нет, это точно Жюстин Бомон. – Санаэ настаивала.

– Я не спорю. Она живет в третьем округе Парижа под именем Шарлотта Крюгер.

– Не проще ли было бы показать фотографии с планшета или телефона? – Катя не одобряла мою приверженность старорежимным носителям информации.

– Нет. – Я порвал снимки, бросил в пепельницу и поджег их. – Телефонам сегодня доверять нельзя: не успеешь глазом моргнуть, как к твоим данным получит доступ кто угодно. А теперь, озвучу наши планы на ближайшие дни: завтра устроим банный день. Кстати, Санаэ, ты поразмыслила о том, о чем мы говорили три дня назад?

– Да.

– Эй!!! О чем это еще вы говорили без меня? – Обиделась Екатерина.

– Тиль просил вспомнить, были ли с работниками химического завода, на котором была предотвращена авария, происшествия, несчастные случаи или убийства.

– А меня попросить? – Казалось, Катя готова расплакаться.

– Катя, – я решил прибегнуть к чисто педагогической уловке, – напиши мне на листке бумаги, во что обычно одевались работники твоего офиса в разные дни работы с Алексеем. Справишься?

Катя, засияв улыбкой, сразу сбежала в другую комнату, где старательно принялась детально записывать марки и модели одежды ее сослуживцев по интернет-журналу. Санаэ же, скромно поправив за ушком прядь волос (зачем она только делает так?), принялась излагать мне свои воспоминания:

– У начальника отдела технического контроля за неделю до аварии умерла жена. В день аварии у старшего контролера потерялась дочь, а несколько самых ответственных работников заболели. Больше каких-то случаев я не помню.

Интересная картинка вырисовывается. Похоже, авария была спланирована, как цепь трагических инцидентов, напрямую не связанных с делами Ван Вермескеркена. На Мартина это не особо похоже. Он конечно способен плести шпионские интриги (вспомнить хотя бы Венесуэлу и Ратингем), но такая тонко-рассчитанная цепная реакция не по плечу, вернее не по уму, этому рыжему ублюдку. Контрабанда оружия, махинации с банками, грязные делишки с мафией, даже продажа секретов родины – все это однозначно было по плечу Ван Вермескеркену. Но только не гроссмейстерский просчет цепи незначительных на первый взгляд событий, ведущих к чему-то более зловещему. Я никак не мог отделаться от ощущения присутствия более тонкого, острого и коварного разума – эдакого профессора Мориарти из рассказов о Шерлоке Холмсе. Могло быть и так, что Ван Вермескеркен был фигурой на шахматной доске злого гения. А что? Вполне правдоподобно, что Мартин – это ладья, конь или даже ферзь (но точно не пешка) в чужой игре.

Пробуя выказать свою благодарность за помощь в моем расследовании, я подошел к Санаэ и обнял ее. Девушка застенчиво отвернулась, стесняясь моих объятий, но губы ее просияли улыбкой Джоконды. Черт побери! Я, тысячу раз соблазнявший фигуристых баб на манер тех, чьи полуголые задницы, до неприличия глубокие декольте и сиськи размером с арбуз наводнили «Инстаграм», я – в прошлом беспардонный бабник и сердцеед, буквально робел от вида немногословной задумчивой японки. Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами в ходе оперативной разработки! Знаю же, чем это может закончиться!

На следующий день я уничтожал архивы, и устранял следы пребывания на хуторе двух девушек. А через день еще до рассвета мы миновали лесную чащу, и на припаркованном на опушке леса автофургоне, отправились в Минск. По дороге в город я гримировал Катю и Санаэ.

– Тиль! – Восхищенно гляделась в зеркальце Катя. – Ты просто рожден быть визажистом или гримером!

– Ты не поверишь, сколько у меня еще талантов. – Отшутился я.

Все шло по плану. Из автофургона, на котором мы приехали с хутора, Санаэ и Катя в форме бортпроводниц австрийской авиакомпании пересели в микроавтобус-трансфер («трансферами» в Беларуси называют заказанный до аэропорта автомобиль из гостиницы) ровно в семь тридцать утра. Я сел в другой автомобиль и неотлучно следовал за ними, чтобы отсечь «хвост», появись он.

В восемь часов машина с моими подопечными уже стояла перед гостиницей экипажа австрийского авиалайнера. В четверть девятого пять человек экипажа вышли из гостиницы и сели в микроавтобус-трансфер. По пути две стюардессы должны спешно переодеться в гражданскую одежду (по договоренности они должны были надеть униформу стюардесс поверх обычной одежды). В паре километров от съезда на кольцевую дорогу микроавтобус ненадолго свернул на второстепенную улицу, где настоящие бортпроводницы пересели на такси до аэропорта. Почти все.

Микроавтобус из гостиницы добрался до места назначения и остановился около аэропорта, высадив экипаж с «дедушкой Гунарсом» и «Уоман фром Токио». Когда девушки скрылись в аэропорту, я поставил свою машину на парковку, и проследовал в здание терминала. Пошел в кафе, и, заказав бутерброд и чашку кофе, наблюдал, как в австрийский самолет (обзор из кафетерия на рулежные дорожки был отменным) поднимался его экипаж: раз, два, три, четыре, пять – все в сборе. Первый пункт выполнен. Осталось проконтролировать регистрацию на рейс дублерш моих подруг. Подруг. ... А ведь действительно мы очень сдружились: Катя для меня стала названой сестричкой, а Санаэ... Санаэ я ... полюбил (ненавижу осознавать, что влюбился). Вот только на кой хрен этой обворожительной тридцатилетней красавице с Дальнего Востока сплющился пятидесятичетырехлетний шпион в отставке? Дурак! Тысячу раз зарекался не нянчиться с бабами!

Дублерши (настоящие бортпроводницы) без сучка и задоринки добрались до аэропорта на такси, и прошли регистрацию на рейс. Регистрация заканчивалась, о чем сообщил женский голос из репродуктора. Вот и все! Тильман сделал свое дело, Тильман может отдыхать. Теперь все будет как по маслу: Катя и Санаэ прямо перед полетом быстро поменяются с настоящими бортпроводницами в обратную сторону. И все.

Но только я подумал, что все злоключения позади, как вдруг заметил мерзавку, что чуть не отправила меня на тот свет в вонючей дыре под названием Мерида.

– Bombenelement! – мои губы скупо шевелились в беззвучном ругательстве на родном языке. – Verdammte Nutte!

Только не к этой стойке! Прошу, Господи, если ты есть, умоляю тебя, только не к этой стойке! Пусть вдруг окажется, что Фабиола Пердомо оказалась здесь совершенно не из-за моих девчонок! Случайно – по ошибке.

Проклятая же латиноамериканка осторожно прохаживалась по вестибюлю, присматриваясь, не наблюдает ли кто-нибудь за ней. Ох не к добру это... Ходит, падаль, глазами рыскает. Когда эта вероломная сука проходила мимо меня, я тихонько отвернулся, якобы ища что-то в портфеле. Меня она не заметила – это уже хорошо. Были бы мы в Латинской Америке или на Ближнем Востоке, а не в Беларуси, я бы этой потаскушке для полной уверенности и собственного спокойствия давным-давно свернул бы шею в бабской уборной.

Сеньорита Пердомо по-прежнему вальяжно прохаживалась по залу. Господи, пожалуйста, только не к стойке австрийской авиакомпании! Но... В последние минуты регистрации на рейс Кати и Санаэ, венесуэльская контрразведчица, напоследок оглядевшись по сторонам, подошла к стойке и зарегистрировалась на австрийский борт. Пройдя досмотр пограничного контроля, эта вероломная венесуэльская мразь скрылась за дверями зала ожидания.

– Scheiße!

«Woman from Tokyo» – песня из альбома «Who do we think we are?» британской рок-группы Deep Purple

Приянка Чопра - Обладательница титула «Мисс Мира 2000». Популярная индийская актриса, модель и певица.

Юдифь - Женский вариант имени Иуда. В христианской культуре Иуда – имя нарицательное для предателей.

«Чавизм» – провозглашенная в Венсуэле собственная национальная форма социализма, названная в честь бывшего президента страны Уго Чавеса.

Исполнительница главной женской роли в фильме «Любовь и смерть» -  Комаки Курихара – японская балерина, актриса театра и кино.

Дочь британского певца и барабанщика группы Genesis Фила Коллинза – английская и американская актриса Лили Коллинз.

Guter Gott! - Господь всемогущий! (Нем.)

У По Кин – персонаж новеллы Джорджа Оруэлла «Дни в Бирме».

Ласкановский кардиган - Имеется в виду кардиган фирмы LASCANA – популярного немецкого бренда женской одежды и белья.

b.young – датский бренд женской одежды.

Ashley Brooke – дочерний бренд немецкой компании-производителя женской одежды Heine

Bombenelement! - «Черт побери!» (нем.)

Verdammte Nutte! - «Проклятая шлюха!» (нем.)

Scheiße! - «Дерьмо!» (нем.)