Глава II
Как бы Мая ни старалась, но дома ей никогда не было по-настоящему уютно: она пробовала делать в комнате перестановку, украшать стены гирляндами и фотографиями, поддерживать порядок — один чёрт, всё тщетно. А сегодня атмосфера и вовсе накалилась до невообразимого гнёта. Майка, проведя в ванной порядка двух часов, полтора из которых она, валяясь в воде, исступленно сверлила глазами потолок, даже не заметила, как в густой пене полопались все пузырьки.
Гена. Гена. Гена.
Вся голова кишела чёртовым Зуевым. Сама мысль о том, что она переспала со своим дилером, заставляла колени машинально сжиматься — тело до сих пор не отпустило тех ощущений и горело огнём на самых сокровенных местах. Толчок, стон, громкий и мокрый поцелуй... Хотелось опуститься под воду с головой, дабы все отравляющие мысли выплыли из черепной коробки и утекли в сливное отверстие.
Но наваждение не отпускало — только больше засасывало, порождая всё новые и новые детали воспоминаний. Оставалось выть от безнадёги. Язык свело, пальцы до боли впились друг в друга, словно держали косяк. Но забыться под наркотой не поможет: так уж устроена дурь — она создаёт тот самый кайф, что так жадно искала по жизни Мая, из положительных и врезавшихся в память моментов, которые прожил человек. А эту произошедшую между ними близость Герасимова никак не могла отпустить.
Мысленно она проживала её раз за разом, пока не покраснела до состояния вареной свёклы. Посему дурь не спасёт, а только усилит эффект.
В затянутое паром помещение заглянула мать — забрать давно постиранное бельё.
— Сколько можно тут сидеть? — посетовала Диана Сергеевна, выгружая пахнущие стиральным порошком вещи в пластмассовый тазик. Майка, внаглую оккупировавшая ванную, не одобряла, когда релакс кто-то прерывал, поэтому просила не заходить, пока она находится в ней. Да, это не совсем правильно, но отвоёвывать личное пространство в доме, где тебя мешают с говном при любых раскладах — будь ты хоть торчком, хоть отличником, — Герасимова считала самой необходимой мерой. — Май, я с кем говорю?
— Пожалуйста, оставь меня в покое, мам, — стараясь не ёрничать, попросила она, прикрыв глаза. Отца дома не наблюдалось — судя по всему, срочно вызвали на работу в порт. Отчего мать, обычно неукоснительно слушающаяся мужа и боящаяся хотя бы чуть-чуть повысить голос, вела себя хуже мегеры — она так делала постоянно, ибо, кроме Майки, срываться в этом сумасшедшем доме больше не на ком.
— А ты что, после ночной смены? — встряхивая влажные носки, продолжала клеваться женщина. — Опять шлялась где-то всю ночь хрен пойми с кем, а нам потом рассказывают...
— Что вам рассказывают? — перебила гневную тираду Мая, воткнувшись в мать холодным взглядом.
— Да много что, — выкрутилась та после недолгой паузы.
— Посоветуйте своим доносчикам идти нахер и смотреть за своей жизнью.
— Да что ты? — всплеснула руками Диана Сергеевна. Она нависла над ванной, как над гробом, и Герасимова бы не удивилась, узнав, что мать только и мечтает лично забить в деревянную крышку каждый гвоздь. Женщина вдруг пригляделась к чему-то, нахмурила тонкие брови: — Это ещё что? — указывая ладонью на тонкую шею, промямлила она, сцепив зубы.
— Обезьянья оспа, — понимая, что отдохнуть ей уже не дадут, окрысилась Мая и упёрлась руками в бортики, чтобы встать. Поднялась, сорвала с вешалки полотенце.
— Ты ещё хамишь мне тут! — шла по пятам женщина, неожиданно напрочь позабыв про треклятую стирку. — С кем ты таскаешься, дрянь такая?! И не стыдно тебе?! Не хватало ещё, чтоб ты в подоле нам принесла от своих прихвостней-отбросов!
Последние слова врезались в захлопнувшуюся дверь. В комнату к дочери мнительная мать не ходила, опасаясь наткнуться на, как она сама говорила, «запрещённые вещи». Да и поделом — пусть побаивается. Мае это только на руку. Высушившись махровым полотенцем, девушка втекла в постель. Жаль, что белье не было свежим — это принесло бы дополнительный виток наслаждения, но в царившей дома атмосфере и такой расклад Герасимову вполне устраивал. Лежа на спине, Майка уткнулась в телефон. Полистала видео, проверила пропущенные вызовы, среди которых наблюдались лишь какие-то московские номера и помечались как «Спам», и открыла мессенджер, что в современном обществе окрестили «телегой». Помимо каналов, на которые была подписана сама Герасимова, и каких-то кружочков от друзей, обозначился незнакомый чат с глупым мемом на аватарке.
«Когда мы ещё увидимся?» — гласило сообщение со скобочкой в конце.
И сердце Маи пропустило удар.
Лёгок на помине. И причём, онлайн.
Герасимова не знала, что отвечать, да и нужно ли вообще. Всё произошедшее необходимо приписать к кислотному бреду и помутнению рассудка, и Майка была бы рада, прими Гена такую же точку зрения, но, похоже, Зуев не спешил с выводами. И неясно: спрашивал он про то, чтобы действительно увидеться, или же имел в виду интимную близость. Девушка отложила телефон на тумбочку и укуталась в одеяло по самую макушку.
***
— Чё, Гендосина, отходнячок? — подозрительно ехидно оскалился довольный Кислов. Гена, залипший в экран телефона, как баран на новые ворота, в непонимании поднял туманный взгляд. Они дислоцировались в Доме культуры, куда ещё до торговли дурью Зуев устроился на работу. Мел и Хенк, непонятно куда сдриснувшие, написали, что подтянутся через полчаса, и драгдилеры решили, что это вполне удачный момент распределить товар для продажи. Гендос, отвечая на вопрос Кисы, покачал головой:
— Всё путём.
Отодвинувшись от стола, он откинулся на спинку стула. Ваня, шмыгнув, переспросил:
— Точно? — Зуев с недоверием покосился на товарища, прежде не задававшего таких вопросов. — А Герыч чё?
— А чё Герыч? — нахмурился.
— Бля, Гендос, да хорош целку из себя строить. — Кислов закинул ногу на ногу. — Всё слышно было.
— А вас подслушивать, что ли, просили? — гавкнул Гена, распрямляя сгорбленную спину. — Развесили локаторы.
— Да там хочешь или не хочешь — услышишь. Мне просто, сука, интересно, каким дерьмом ты её накачал? Мне казалось, она дать может только при одном условии — если ствол к затылку прислонить. — Ваня протянул руку за куском разложенной на столе пиццы, откусил. Видя замешательство друга-дилера, ввернул в своей непосредственной манере: — Да ладно, Гендос, — по-дружески пихнул того в плечо. — Ты хоть про гандоны не забыл?
— Не учи учёного, — отмахнулся Зуев. — Пока ты пешком под стол ходил, я уже вовсю трахался.
— Ага, учёный кипячёный тут нашёлся, — фыркнул Кислов и показательно задумался. — Вообще, если хочешь знать моё честное мнение, то она нормальная, вроде бы. Вата только у неё в башке: «ничё не хочу, ни к чему не стремлюсь».
— А у вас, молодой человек, я смотрю, ума палата. А за мнение реально спасибо. Сам бы я, наверное, не справился, — ёрничал Гена, не понимая, к чему весь этот разговор. Ну слышали и слышали — чего теперь бубнить? Можно подумать, никогда порнуху не смотрели. Или ему теперь что, отчитываться перед каждым встречным-поперечным? Это, в конце концов, их личное дело.
Только вот Майка не отвечала. Гендос глянул на время в онлайне: зашла в сеть на несколько минут — и канула в небытие, даже не зайдя в диалог.
Может, за рулём или дела какие?
Он отложил смартфон, вновь крепко задумавшись: и для чего он ей написал? Ранее Зуев не искал постоянного полового партнёра, вполне обходясь одноразовой или, на крайняк, повторной близостью с кем-то из подворачивающихся под руку девчонок. Всё это делалось просто: многие соглашались сами, а кого-то подбодришь веселящей таблеткой для храбрости — и дело в шляпе. Но секс с Герасимовой оставил внутри, на удивление, волнующие воспоминания. Она отнюдь не была богиней траха — ей до любимой порноактрисы Гендоса как до Луны на карачках, — но всплывающие картинки отдавались чем-то кипящим. Пузырящимся, как только что открытое шампанское.
Такого он не испытывал давненько — торчание на наркоте притупило все даже самые простые чувства. О чём говорить, если он умудрился отоварить поленом родного отца, а осознать это лишь спустя некоторое время. Да, можно спереть всё на состояние аффекта и прочие отмазки, но почему, глядя в глаза лежащему на полу старику, у него со злобой вырвалось: «Ты будешь всю жизнь говно жрать, блять, фермер ты, сука, хренов!» — он до сих пор не мог разгадать.
Точно так же с Майкой: он помнил, какие слова говорил ей, и не находил им объяснения — они просто вырвались в порыве не то страсти, не то наркотического трипа. Однако желание ещё раз увидеться свербело внутри заведённой дрелью, чем вводило дилера в состояние тягучей прострации. Нахрена бы ему это сдалось? Потрахались, удовольствие получили — да и чёрт бы с этим, забыли, но нет.
Телеграмм молчал.
Молчал всё утро, весь вечер и даже весь следующий день. Сообщение так и осталось непрочитанное, а онлайн не обновился. Не сказать, что Зуеву это доставляло — и без заморочек низкорослой торчухой хватало проблем, — но в бошку лезли различного рода домыслы, которые тот старался игнорировать. И сейчас, крутя баранку в мерно плывущем по мокрой дороге бумере, Гендос, с облегчением после смены размышляя о предстоящих выходных, не сразу заметил впереди знакомую машину.
Четырка ехала так, словно хозяин вжарился, как минимум, крокодилом: виляла и петляла, разгоняясь каждый раз, когда зелёный сигнал светофора начинал моргать. Мая всегда ездила неаккуратно. И если кому-то может показаться, что это круто или необычно, то самое время разочароваться — подобный стиль езды опасен и для пассажиров с пешеходами, и для самого водителя. Гендос однажды усмехнулся, что у таких водил надо отбирать права. Герасимова ощетинилась на него, как лесной ёж.
Так и сейчас он узнал девчонку сугубо по стилю езды — на номерах авто он никогда не заострял внимание.
Выехав на прямую и свободную от встречных машин дорогу, Зуев щёлкнул рычажок поворотника и, сильнее нажимая педаль газа, перестроился в соседнюю полосу. Синий бумер быстро обошел неторопливо ползущий советский автопром, вильнул вправо. Сзади послышался нервный гудок.
«Не узнала, что ли? Богатым буду».
Гена начал постепенно давить на тормоз, пока движение их автомобилей не остановилось полностью. Благо, ширина дороги позволяла припарковаться вдоль тротуара. Включив аварийку, Зуев вывалился из бумера, по обыкновению улыбаясь во все тридцать два. Дверь четырнадцатой тоже щёлкнула.
— Гендос! — Герасимова хлопнула водительской дверью с такой силой, что машина покачнулась. — Ты что, совсем?! — Кажется, она и впрямь была возмущена.
— Ну а чё, ты ж хотела погоняться. Я ещё тогда говорил, что дёрну тебя, как стоячую. Как видишь, не соврал, — паясничал Гендос, а сам чувствовал внутри нарастающее клёкотом довольство — он действительно был рад видеть её.
— Да я сообщение читала, на дорогу не смотрела! — нахмурилась Мая. — Еле успела оттормозиться, когда ты передо мной вылетел! Хрен бы я тебе потом что-то компенсировала, если бы втулялась. Зуев, ты вообще в своём уме?
— Да? — наиграно возмутился. — А ты в курсе, водятелка, что за рулем телефон юзать нельзя? Сообщение она читала. Моё-то не хочешь прочитать?
— Твоё? — Как бы Герасимова ни старалась, удивление не вышло искренним. Девушка закинула телефон в карман толстовки, неловко поджала губы. — А я не видела.
— Да кому ты звездишь? — хмыкнул он, но тут же сменил гнев на милость.
Дилер сам не понял, с чего вдруг в него вселился мартовский котище, — он привык, что из-за торчания на наркоте, настроение могло меняться с щелчком пальцев, — но Зуев, улыбаясь, привалился на крышу четырки.
— Чекни счас тогда.
Майка, помявшись, с явной неохотой полезла в карман за смартфоном. Зуев выжидающе уставился на собеседницу, следя за реакцией. Та нервно сглотнула, что мышцы тонкой шеи поджались, и Гендос увидел багровые отметины, которые Герасимова попыталась скрыть воротником толстовки.
— «Когда мы ещё увидимся?», — процитировала она его сообщение, отводя взгляд в сторону. Гена приблизился так, что собачка его флисовой куртки звякнула о девичью грудь. Спросил:
— Так когда?
— Сомневаюсь, что скоро: твои друзья явно не пукнут радугой, что я так часто с вами тусуюсь.
— Мы можем что-нибудь придумать, — развёл руками Гена. — Ко мне завалиться, например. — Девушка, отводя взгляд в сторону, зарделась, как варёная свёкла. Зуев немного сбавил обороты: — Да ладно, чё ты, подваливай сегодня на базу. Просто потупим, шишечек взорвём. А про друзей не беспокойся — никто и слова не скажет.
— Я постараюсь, но не буду обещать.
На этой ноте автомобили разъехались — Зуев умчался в другую сторону, внаглую развернувшись через две сплошные. Глупо отрицать, что ответ Маи он расценивал как абсолютное и безоговорочное «да». Вторую же часть фразы про «не буду обещать» Гена отмёл сразу — женщины любят устраивать эмоциональные качели, и дилер был уверен, что это были именно они, дескать: «Ой, ну я не зна-а-аю, ведь я так хочу подержать тебя в томительном напряжении, чтобы ты был вдвойне рад меня видеть, когда я всё-таки приду».
Однако же Герасимова, обескураженная встречей с тем, кто просидел в игноре аж целые сутки, еле опустилась мыслями обратно в реальность. Увидеть Гендоса, плавающего в её голове, Майка была, мягко говоря, не готова. Она еле собирала слова в предложения, пока мозг прокручивал произошедшую между ними интимную близость, снова и снова. Омуты так и норовили отбежать и впериться во что угодно: в шелестящие деревья, в вывески магазинов, в погрызенную временем отделку на домах — лишь бы не пересекаться взглядом с Зуевым.
Он и без того резал глазами хуже тупого лезвия — разрывая кожу в кровь. И Гендос даже об этом не догадывался. Судя по всему, забыть о произошедшей близости хотела только Мая, отчего в душе медленно, но верно нарастала жгучая паника, ибо ей не хотелось бы, чтобы столь интимные подробности вышли за пределы круга общения Зуева.
Герасимова, упав за руль, прислонила ладони ко лбу, впилась ногтями в кожу головы. По телу побежал знакомый холодок, руки мелко затряслись.
***
Непривычно зависать на совершенно опустелой базе. Ни единой души, кроме бродячих собак, во всём заброшенном Диснейленде. Приготовленные к романтическому вечеру шишки и несколько кислых таблеток про запас грели зуевский карман почище наметившихся на горизонте двухсот тысяч. Одна лишь мысль о халявном бабле, которое может упасть «Чёрной весне» буквально из воздуха, — и покой враз подрывался, словно на противопехотной мине. А если ещё вспомнить о том, что ожидается визит Майки, то седалищный нерв сам по себе начинал елозить и колоть пятую точку.
Первый час ожидания Зуев отдал приложению «Тик Ток». Короткие видео помогли на время успокоиться и отвлечься, но быстро надоели, и Гена залез в Телеграмм. Поотвечал на сообщения, полистал каналы блогеров-фаворитов, прыснул с нарезки криков Куплинова и, глянув на время, отложил смартфон в сторону.
Чёртова Герасимова.
Не сказать, что Гендос чувствовал влюблённость или ещё чего похуже, но девчонка определённо вызывала в нём что-то будоражащее, волнующее. Такое, что щипает за кончик носа, когда ты закрываешь глаза, и исчезает, стоит только тебе сделать попытку увидеть его. Неуловимое и проворное, как солнечный зайчик.
Тягучие размышления притупляли здравый рассудок. Зуев и сам не замечал, как откидывал голову назад, упираясь хмельным — но не от препаратов — взглядом в дырявый потолок. За такими эмоциональными качелями он и не заметил, как на Коктебель стали опускаться едва заметные сумерки, которые шептали ему, что Мая не придёт. Он отправил девушке несколько сообщений, чтоб удостовериться, но одинокое ожидание скрасило появление Кисы в их общем чате:
— «Здорова, ты где?».
— «Здоров, на базе», — ответил Гена, наблюдая, как Кислов печатает. Товарищ возмутился:
— «Хрена ты там забыл? Прыгай в бумер и вали к нам, на тусу. Есть, чё ловить».
— «Пох, отходняк сегодня. Я лучше домой».
— «Харэ комедию ломать, блин», — сквозь буквы читалось, как Киса уже закипает, точно чайник. — «Бери товар — тут столько рыл, кому пихнуть можно».
— «У тебя остаться должно — это и толкни».
— «Гендосина!» — Следом прилетели несколько мемных стикеров. — «Приходи, не пожалеешь. Сроду не угадаешь, кто тут отжигает».
— «Кто?».
Но Киса, как назло, покинул диалог, не успел Зуев допечатать сообщение, и оставил товарища в неведении. Гена отправил знак вопроса, но онлайн Кислова не загорался.
Сучонок.
Мог бы сказать, а уже потом сливаться, но нет — Гендос уже летел на эмоциональных качелях, да так, что тошнота мгновенно подступила к горлу. Подождав ещё минут десять и не получив ответа ни от Майки, ни от Кисы, Зуев злостно плюнул на всё и, проверяя, на месте ли веселящие таблетки, свинтил с базы, как птаха в небо.
По пути заскочил в алкомаркет. На тусе, конечно, всегда есть бухло, но дополнительный градус лишним не бывает. Тем более, дилера одолело жгучее желание напиться и обдолбаться так, чтоб завтра проснуться без номеров в телефонной книге, без фотографий, без воспоминаний.
Басс из заброшки, которую какие-то гении вполне удачно адаптировали под клуб, донёсся до Зуева прежде, чем он въехал на переполненную парковку. Оставил машину, как настоящий олень — перегородив две другие, — и быстро, хоть и с некоторой неохотой, отправился в грохочущее музыкой помещение. Танцующие люди, то ли под опьянением, то ли под забористым кайфом не видели вокруг себя ничего. Музло закладывало уши, шевеля на затылке вихрастые волосы, а разрисованные граффити стены оставляли на сетчатке глаза кислотные пятна. Кису и Хенка он отыскал у барной стойки.
— О-о, Гендосина! — еле перекрикивая музыку, подскочил к Зуеву уже нализавшийся до несвязной речи Ваня. — Давай-давай, проходи! А за то, что уговаривать тебя пришлось — штрафной тебе сразу!
Непонятно откуда выросшая рюмка тут же наполнилась ярко-жёлтыми пойлом, что на километр разило ароматизаторами и спиртягой. Но сегодня Зуев не брезговал — куда-то же нужно деть скопившееся напряжение. Опрокинув в себя ядерный глоток, Гена закинул в рот любезно протянутую Ваней дольку лимона, которую, судя по её потрёпанному состоянию, уже кто-то до него пожевал. Секунда — и в ход пошла вторая рюмка. Готовый дышать огнём, Гена, ещё не чувствовавший никакого расслабления, приобнял Кису за плечи:
— Слышь, ты про кого мне писал-то?
— Чё?! — бешено мотая курчавой головой, прокричал Кислов.
— Про кого ты мне писал?! Кто тут отжигает?! — стараясь разделять слова так, чтобы информация дошла до обдолбанного мозга его товарища, буквально проорал Гендос. Кису осенило:
— А-а! Погнали!
Он схватил Зуева за локоть и, расталкивая попадавшихся по пути людей, нетвёрдой походкой потащил дилера в другое помещение. Остановившись у обшарпанной колонны, он указал пальцем куда-то в беснующуюся толпу. Под песню Мукки «Депрессанты» мелькали волосы и цветастые одеяния, но никого знакомого Гена не видел, посему, шмыгнув, вопросительно уставился на друга. Тот махнул рукой:
— Слепошарый! Смари за мной счас внимательно! — и, качаясь в такт песне, пустился в улюлюкающее толковище.
Кудрявая грива его несколько минут скакала среди народа, как вдруг он выцепил из бучи знакомый силуэт. Майка, одетая совсем не «по-дискотечному», а в обычные спортивные шмотки, держала Кислова за обе ладони и танцевала синхронно с ним, пока Ваня спиной продвигался к обшарпанной колонне.
— Держи! — гавкнул Киса, передавая Герасимову в руки Гендоса, и, свистя, затерялся в толпе.
Расширенные зрачки её упёрлись в Зуева. Он ожидал такой же холодной и скупой реакции, как на дороге, но девчонка вдруг заулыбалась во весь рот и, положив руки дилеру на плечи, взвизгнула громче музыки:
— Ого, привет! Ты тоже тут?! Я так рада тебя видеть!
— А как я мог такую тусовку без внимания оставить?! — самодовольно хмыкнул Гена, притягивая девушку для объятий. Она охотно ответила взаимностью, взбираясь Зуеву едва ли не на шею. В груди что-то инородно колыхнулось. — Чё, потанцуем?!
Довольное «с радостью!» утонуло в музыке, когда Герасимова прорывалась под яркий свет прожекторов, держа за руку находившегося в замешательстве Гендоса.
Его вновь поражало то, что под кайфом — а Мая сто процентов перехватила у Кислова какой-нибудь дряни! — девчонка вновь вела себя совершенно иначе. Такое желать нельзя, но Гена хотел бы почаще заставать её в моменты наркотического опьянения. Майка танцевала, приближалась, вздымала их сцепленные ладони кверху. Одним словом, кружила над танцполом, точно спустившийся на землю ураган. Однако при его попытке оказаться к Герасимовой чуть ближе, она игриво отдалялась, как птица, что летала где-то высоко под небосводом — вроде, только руку протяни, но никак не коснуться.
Песни сменялись одна за другой, и Гендос мысленно сетовал, что не включили ни одного медляка — все песни только быстрые и энергичные. Хотя в современном мире само понятие «медляк» уже давно стёрлось из обихода и мелькало лишь в воспоминаниях о летних лагерях, когда ты мелкий и неопытный до дрожи в коленках боишься пригласить на танец красавицу вожатую.
Под танцами пойло быстро распространилось по организму, Гена чувствовал прилив градуса в глубине груди — она горела огнём, точно бурлящий вулкан.
— Чё, может, покурим пойдём?! — предложил Зуев, чувствуя, что даже без флисовой куртки, болтавшейся на поясе, стало нестерпимо душно. Как только Герасимова умудрялась танцевать в толстовке и не взопреть?
Майка от предложения отказываться не стала.
— Погнали!
Бегло схватив с барной стойки чей-то наполненный до краёв стакан, она торопливо вытекла из здания вслед за драгдилером. На улице музыка не разрывала черепную коробку, и внутри образовался вибрирующий покой. Гендос предложил сигарету, Герасимова принюхалась.
— Да не трава это, — усмехнулся Зуев.
— Тогда я свои. Эти крепкие.
Чуть пошатываясь, девушка выудила прямоугольную пачку шоколадных тоненьких, подцепила одну губой и всмотрелась в ночное небо. Взор её превратился в калейдоскоп, где звёзды заходились в завораживающем танце. Кружился небосвод, сменяясь заревом фонарей и тёмно-синей пеленой, крутилось дискошаром белое яблоко луны. Возле лица возникла зажигалка, и конец тонкой сигареты расцвёл тлеющим огоньком, отвлекая Майку от созерцания небесных чудес.
— Чё ты не пришла-то на базу? — спросил Гендос, затягиваясь.
— Ген, — хмельно вздохнула она, выпуская из лёгких дым. Положила руку ему на плечо, дабы поймать равновесие. — Понимаешь, всё это — не надо, нельзя...
— Чего нельзя? — перебил её и без того несвязную речь подкошенный алкоголем Зуев. — Всё нам можно. Тебе же не пятнадцать.
— Нет, мне двадцать, — с усмешкой возразила Герасимова.
— Ну вот, а я тебя аж на три года старше! — воскликнул Гендос, потрясая тлеющей сигаретой, затем взял с плеча её ладонь и обмотал вокруг своей шеи. — Взрослая тётя и взрослый дядя.
— Нашёлся тут дядя. — Она шутя толкнула его в плечо, и, затягиваясь, начала уводить разговор в другое русло: — Ты если такой взрослый, то и давай зарубимся на тачках по-взрослому. А то обогнал меня, пока я сорок ехала, и ходит гусём теперь.
— Это обязательно когда-нибудь, — отмахнулся Гена, не позволяя перевести тему. — А сейчас давай вот по-честному? Давай?
— Давай, — кивнула Майка, не понимая, к чему он клонит. Гена, не отрывая от неё взгляд, набрал полные лёгкие дыма и, выдохнув, заговорил совершенно трезво, словно и не пил вовсе:
— Смотри, просто так люди не трахаются, ведь так? — Герасимова, глупо скалясь, кивнула, всё ещё не прослеживая никаких причинно-следственных связей. — Ну, а мы-то трахались.
— Да тише ты! — без раздражения шикнула она. Отняла руку от зуевской шеи и отошла чуть подальше от основной массы людей, скрещивая руки на груди, однако при этом злой и серьезной не выглядела — алкоголь и препараты сделали своё подлое дело.
— Чтобы трахнуться с человеком нужна же симпатия какая-то? Нужна, — продолжал Зуев, попутно туша сигарету о колонну здания. — Так вот я нравлюсь тебе ваще?
Размазанная опьянением девушка тепло улыбнулась, прикрывая ладонями враз покрасневшее лицо. Подойдя к Гендосу она мягко сложила руки на его плечи, прижалась щекой к щеке. Зашептала томно:
— А ты как думаешь?
Зуев расплылся в похотливой улыбке. Отвечая взаимностью на тактильное взаимодействие, проговорил в ответ так, что голос на секунду сделался похожим на мурлыканье:
— Может, тогда в тачку сядем пойдём да отъедем подальше?
Удивительно, но колючая и строптивая в обычной жизни Герасимова вновь не стала противиться. Докуривая, она безмолвно пошла за ним, точно привязанная. По дороге до криво припаркованного бумера, который, благо, никто не зацепил за время отсутствия хозяина, Майка сообщила, что сегодня она пешком — у машины сел аккумулятор.
— А я говорил, что ваш советский автопром — говно и днище полное, — пьяно оскалился Гендос, щёлкая ручкой пассажирской двери. Мая шутовским реверансом поблагодарила за любезность и, падая на сиденье, метнула в дилера бумерангом:
— Зато на твою колымагу тюнинга не сыщешь нихрена, а из моей — Феррари можно сделать.
— Да на здоровье. Но знай, что как осла ни наряжай — скакуном не станет. — Дверь хлопнула, Гендос неуклюже уселся за руль и кое-как вставил ключ в замок зажигания. — Раз ты пешами, то тогда ко мне? Потом, если чё, назад приедем.
— Нет, я хочу без свидетелей в лице твоих соседей, — вяло захихикала.
Их двоих вовсе не смутило то, что Гендос употребил явно больше допустимых промилле — поездка могла закончиться на ближайшем посту дорожно-патрульной службы, но клуб находился на окраине, поэтому добраться до полулысого пролеска не составило проблем. Зуев зарулил на какую-то поляну с примятой жухлой травой, выключил фары, однако машину глушить не стал. Мая, потянувшись на переднем сидении, почувствовала, как хрустнул позвоночник и повернулась на дилера:
— Меня, кстати, Киса угостил. Хочешь?
Зуев, придвинувшись чуть ближе, опёрся локтем на подголовник и хмыкнул:
— Не-а. Тебя хочу.
Девушка улыбнулась неестественно — у наркоманов под стаффом мимика отличалась от обычной. Это не выглядело жутко или неприятно, но было в растянутых губах что-то настораживающе-отличительное. Гена пропустил мысль о том, что пусть она и становилась куда более открытой и развязной, было бы интереснее узнать то, какая она в сексе на трезвую голову. Но её ладонь на его кисти выветрила всё оставшееся самообладание. Он рванул к ней, всасывая сухие губы. Майка бодалась в ответ, не позволяя управлять ситуацией так, как нужно было Гендосу.
— Ты опять? — щерился Зуев, угадывая строптивый нрав девчонки. — Мало в прошлый раз было?
— Мало, мне всегда мало, — с придыханием рявкнула Герасимова, наматывая на кулак ткань зуевской толстовки. — Только в машине-то не особо удобно.
— А ты прыгай назад — там комфортнее.
В наркотическом водовороте Герасимова даже не отследила, как они переместились на заднее сиденье. Обхватывая ладонями шею вместе с вихрастым затылком, она тянула на себя Зуева с такой неистовой силой, что губы от столь грубых поцелуев стали болезненно пульсировать.
Это был её первый опыт в машине.
Тесно, скрипуче, неудобно, однако так первобытно возбуждающе, что она до треска тянула обивку переднего сиденья, в моменты ускорения цепляясь за него, как за спасательный круг посреди океана. Гладила и целовала жадно хватающего воздух Гену, до болезненных судорог в мышцах сдавливая коленями покачивавшийся таз. А затем, воспользовавшись теснотой салона, Герасимова смогла частично взять ситуацию под контроль и с особым наслаждением отомстить скалящемуся Зуеву: совершенно не думая об опасности подобной затеи, Мая наградила шею дилера целым ожерельем таких же багровых следов, как и у неё самой.
Она мстила бы до посинения кожи на местах чувственных засосов, но прикрывшая губы ладонь стала непреодолимой преградой, а темп приобрёл такой животный окрас, что секс превратился в соперничество — грубое и резкое. От стекол отскакивал стон, граничащий с рыком и визгом единовременно, а тонкие запястья держала над головой Маи сильная рука Гендоса.
— Насильник хренов, — когда рот перестали сдавливать пальцы, томно съязвила Герасимова, в сладостной истоме проводя языком по сухим губам.
— Да это ты меня изнасиловала за эти дни, — возбуждённо клокотал возле уха зуевский голос. — Считай, что это ответка прилетела.
После этих слов Гена перенёс вес на удерживавшую запястья руку, а вторую запустил между щуплых ляжек. В обычном сексе, которым занимаются трезвые и адекватные люди, Герасимова бы подняла шум, что лапищи свои перед этим надо хотя бы продезинфицировать, но возбуждение настолько застилало всякое здравомыслие, что она выгнулась дугой, когда пальцы драгдилера коснулись чувствительной точки. Нестерпимой волной оргазм рвался наружу, Мая больше не могла сдерживаться — дополнительная стимуляция добила окончательно и очень быстро.
Она впилась в ладонь Гены так, что кончики хлипких ногтей загнулись. Влажное сиденье натирало копчик, ноги затекали, а Зуев всё не выпускал из тисков, доводя Майку до настоящего рёва и мольбы остановиться. Герасимова материлась, обзывалась, пыталась вывернуться и соскочить, но куда денешься с подводной лодки? Нега накрыла дрожью, электрическими импульсами и горячими фейерверками. Внутри словно бы растеклась бурная горная река, вышедшая из берегов. Она безжалостно топила леса, поля и целые поселения. Мая вся сжалась, как комок из искрящихся проводов и нервов, но в этот раз Гендос не выжидал момент.
Перехватившись поудобнее, он возобновил толчки, а крики вновь наполнили тесный салон.
***
Майка сидела на кухне, впихивая в себя третью сигарету подряд. В этот раз она помнила всё до последнего вздоха, качавшийся посреди пролеска бумер и спёртый воздух, что оседал на тонированных стёклах липким конденсатом. Зря она приняла наркотический подгон от Кисы — стоило предполагать, что она в таком состоянии может пересечься на тусовке с Гендосом.
Но, чёрт возьми, почему под кайфом её манило именно к нему?
Почему её не тянуло плясать полуголой на барной стойке, целоваться с девушками или делать минет в кабинке туалета какому-то малознакомому парню? Почему её не тянуло к тому, что под кайфом делало большинство употребляющих, а тянуло к Гендосу?
И ладно, если бы Зуев воспринимал произошедшее как стечение обстоятельств под воздействием кислотного бреда. Секс в современном обществе вообще превратился в разменную монету и нечто не шибко важное: потрахались — да и хрен с ним, обоим было хорошо. Люди перестали искать эмоциональной близости и симпатии, чтобы им заниматься. И пусть такая политика внутренне Маю отталкивала, она надеялась, что Гена не придаст сексу с ней никакого значения, но после того, как дилер достиг пика и наконец-то кончил, он хрипло сказал ей:
— Ты ахуеть как мне нравишься, Маёк. За последние пару лет мне никто так не сносил бошку.
Ему явно не наплевать на то, что между ними происходит.
Дым уже валил из всех щелей, отравляя слюну до едкой горечи, но Герасимова не могла перестать накачиваться никотином, словно исцеляющей панацеей. Дома за такие выкрутасы каждая цигарка оказалась бы у неё поперёк горла, но здесь ей не скажут ни слова, кроме как:
— Май, хорош дымить, потравишься.
— Да и поделом. — Она подняла глаза на образовавшегося в дверном проёме мужчину, поправила ворот толстовки, чтобы скрыть горячие багровые следы. Смотрел он укоризненно — как и всегда. — Паш, я в норме, честно.
— Точно ничего не случилось? — Герасимова мотнула головой. — Я без ответа звонил тебе несколько дней подряд, а сегодня ты решила почтить меня своим вниманием. Родители твои тоже на нервах. Когда ж тебе надоест приходить под утро, да ещё и в таком состоянии?
— Я могу не приходить, — безразлично пожала плечами Герасимова, туша бычок о край пепельницы. Головомоек ей и дома хватает. Павел перекатил желваки по массивной челюсти, скрестил сильные руки на груди.
— Да как ты понять не можешь, — стараясь сдерживать, зарычал он, — что мы волнуемся за тебя? И я говорю всё это не от желания задеть, чтоб ты знала.
— Паша, я всё это понимаю.
Ложь.
Ничего она не понимала.
Герасимовой и до этого докучали наставления Шевцова, однако если раньше она просто-напросто могла не придавать им значения, то с недавнего времени они стали казаться настолько душными, что на языке так и наворачивалось едкое «заткнись». Но она не могла даже подумать о том, чтобы озвучить столь наглое хамство. Павел не заслуживал такого отношения, несмотря на то, что представал для Майки таким же надоедливым и стереотипным взрослым, как её родители.
Шевцов хотел ещё что-то сказать, но мобильник в кармане домашних штанов дал знать о себе громкой трелью. Павел снял трубку:
— Следователь Шевцов, слушаю. — Мая, скучающе поджав уголок губы, потянулась за кружкой остывшего каркаде. Сёрбнула неприлично громко. — Когда это произошло? Труп осмотрен? — Чай вдруг встал поперёк горла, и Герасимова поперхнулась. Павел, завидев происходящее, оперативно ретировался в коридор, чтобы у звонившего не возникло вопросов о том, кто подслушивает конфиденциальные разговоры. — А сколько лет?.. Пятнадцать? — Послышались нервные постукивания ногтями по тумбе. — Подготовьте материалы, я сейчас приеду.
Мужчина вернулся на кухню, подцепил пальцами свою кружку с кофе. Герасимова, точно пятой точкой почувствовав что-то неладное, спросила:
— Что произошло?
— Труп, пацан пятнадцати лет, — коротко ответил Павел, стряхивая с футболки крошки от съеденного бутерброда.
— Это я услышала. А обстоятельства какие?
— Вот я и поеду разбираться. — Он допил кофе. — Вчера тусовка какая-то гремела, хрен пойми. Там, видать, и произошло. — Шевцов, обладая завидной «милицейской» хваткой, чиркнул строгим взглядом Майку, враз превратившись в холодного следака: — Ты, кстати, ничего об этом не знаешь?
— Нет, — твёрдо сказала Герасимова, качнув головой.
Она всеми силами старалась не напрягать мышцы тела и не бегать глазами — этим Майка выдала бы себя с потрохами. Про какую конкретно тусовку говорил Павел, она не поняла: мало ли, какие сборища проходят в небольшом Коктебеле — кто-то идёт в клуб, кто-то собирается на квартире. Только вот жучок страха таки надкусил её нутро. Это вполне нормальная человеческая реакция: даже если точно знаешь, что ты не виноват, всё равно испугаешься и сию секунду начнёшь продумывать алиби. Также она была уверена в том, что ни Гендос, который жадно вжимал её в автомобильное сиденье, ни его друзья никак связаны с произошедшим.
Ведь так?