Пролог
Последний звонок должен был быть красивым. Или хотя бы нейтральным. Но не таким.
Я стояла в углу школьного коридора — уже не ученица, ещё не взрослая, но однозначно чужая для всех. Белые ленты, букеты, эти фальшивые улыбки, глупые фото у доски почёта... Всё было каким-то липким, будто намазанным слоем лака поверх грязи.
Я чувствовала их взгляды. Головы, которые оборачивались. Шепот. Смех. Кое-кто снимал меня на телефон украдкой. Или, наоборот, демонстративно. Впрочем, разве сейчас есть разница?
— Смотри, шлюха пришла, — хихикнула Настя Лужина, поправляя накрученные локоны. — Странно, что в форме, а не в костюме медсестры.
— Осторожно, а то соблазнишь, — вставил кто-то сзади. — Она ж любит постарше.
Мерзко. Просто до тошноты. До онемевших пальцев. До желания закричать.
Но я молчала. Всё уже было сказано.
— Виктория, — раздался голос завуча. — К директору. Немедленно. Вас ждут.
Вот и всё. Финальный акт этой цирковой постановки.
Я шла по коридору медленно, будто на казнь. Только без драматической музыки. Просто тяжёлые шаги, скрип пола, и лёгкий звон в ушах.
Кабинет директора. За столом — она, рядом — мама. Каменное лицо. Ссутулившаяся спина. Ни слова.
А напротив — он. Учитель истории. Марк Евгеньевич. В светлой рубашке, с осуждающе сжатыми губами. Раньше этот человек казался мне умным, внимательным. Он замечал, когда я молчала, когда уставала, когда всё валилось из рук. Спрашивал, как я. Давал советы. Делал кофе, если оставалась после уроков. Помогал готовиться к олимпиаде. Смеялся над моими шутками.
А потом были прогулки. И разговоры. И прикосновения — почти случайные. Почти.
И фото.
И та тварь — которая всё сняла. И разослала. Всем.
И теперь я сижу перед ним. И жду.
— Марк Евгеньевич, — начинает директор. — Вам есть что сказать?
Он отводит взгляд. Ложные нотки усталости в голосе:
— Я... пытался помочь Виктории. Она замкнутая, с непростой ситуацией в семье. Мне её было просто... жаль. Я хотел поддержать. Но она, очевидно, всё поняла неправильно. Мне казалось, она просто одинокий подросток. Но потом начались... домыслы, фантазии. Было странно — даже страшно
Он смотрит на меня так, будто впервые видит.
— Она... начала проявлять чрезмерное внимание. Писала. Ждала у кабинета. Однажды даже... — он шумно выдыхает. — Я сказал ей, что это неприемлемо. Я не отвечал на чувства. Я... не давал повода.
Сердце сжалось. Меня будто вывернули наизнанку.
— Что? — прошептала я. — Это неправда.
Он не отвечает. Не смотрит. Просто молчит.
А потом мать встаёт. Глухо:
— Я стыжусь, что ты моя дочь.
Я поднимаю на неё глаза.
— Мам...
— Вика, ты с ума сошла? Ты понимаешь, кого ты позоришь? Меня. Я двадцать лет работаю в этой школе. А теперь обо мне говорят, что я родила... — она запнулась. — Развратную девицу. Которая крутит роман с учителем, а потом ещё и выставляет себя жертвой.
— Но это не я! — голос дрожал. — Я... я просто доверяла ему...
Занавес.
На мне.
На правде.
На всём.
Когда я вышла на улицу, моросил дождь. Серый, весенний. Школьный двор был полон выпускников: кто-то плакал, кто-то смеялся. Родители обнимали детей, фотографировали на фоне шаров и кричали: «Горжусь тобой!».
Я стояла у ворот с рюкзаком.
Одинокая, без ленты, без букета, без снимков на память.
На мгновение я оглянулась — на высокие окна школы, на людей, которые за этими окнами решили, что я выдумала всё. Что я виновата. Что меня нужно стыдиться.
И поняла: назад дороги нет. И не будет.
Меня никто не провожал. Никто не обнял.
Никто не сказал: «Я с тобой».
И в этот момент я больше всего на свете хотела стать каменной. Бесчувственной. Недосягаемой.
Чтобы больше никогда — никогда — не дать никому возможности так разрушить меня.
Я сделала шаг вперёд. Вышла за ворота.
И не оглянулась.