Пролог
Недвижимый серебряный сверток припечатался на моей груди, что мелко подергивается, движимая сбивчивым стуком уродливого кровавого механизма, который несколькими секундами ранее получил для своей топки пару углей, пропитанных страхом и злостью пожухлых в моем разуме зим. Я словно снова чувствую на своем языке вкус земляной пыли, которая, как кажется, проникла в мои вены и теперь вечно будет циркулировать по моему телу, пока оно, наконец, не превратится в ненужную груду отработанных агрегатов, и не будет возвращено туда же, откуда эта проклятая пыль впиталась.Много лет прошло с тех пор, как я стал тем, кого долгие годы так упорно добывал и взращивал в себе. Кажется, я уже и не помню, какого это – вычищать заскорузлую цепкую грязь, проникшую в каждую неровность кожи. Как будто бы не помню я и той красной пелены, которая поглотила меня всего за считанные секунды и погрузила в кромешный мрак, наполненный шумом толпы и гулом встречи металла и камня. Нет.Мне нужно вспомнить, кто я. Нужно воззвать ко всем частям тела, которые способны отвечать. Если уж я и дошел до этих пресловутых мыслей, так невыносимо медленно петляющих по темнице сознания, значит, голова цела. Хорошо. Я чувствую, что лежу, а в затылок мне упирается нечто мягкое и низкое.
Мгновение, и ко мне возвращается память. Я дома, лежу в кровати, за окном глубокая ночь, освещаемая светом назойливой в темное время девицы. Медленный выдох. Я перевожу взгляд туда, где все еще ощущается тяжесть терзающей мой сон глыбы.Голова Зерены покоится на моей груди. Конечно. Моя любимая. Моя сияющая комета, освещающая своим мягким ласкающим светом весь мой испыленный мир. Ты откопала меня, когда мой юношеский пыл только начал пробиваться через слюду, спаянную из сумрака неведения и горькой подавленности; ты же и вложила в меня простую истину – цель, служащую компасом для самой жизни. Как мог, я берег тебя от риска, который тяжелым спрутом корчился над моей головой. И буду беречь, пока ты, белоснежная Вега, сияешь.
Мое сердце спокойно, руки не дрожат, а глаза устремлены в сад. Черные гроздья цветов мальвы понурили свои головы в ожидании рассветного часа, тяжелые листья плюща, неизменные зеркала бедных лучей, замерли в ночной патоке, и только звучащий из травы клич загулявшегося кроншнепа нарушает тягучую тишь.