Пустота под ребрами (18+)

Пятница пролетела чересчур быстро. Так, словно бы это был не обыкновенный день, состоящий из двадцати четырех часов, а всего лишь затёртое число в календаре, на которое кто-то просто не обратил внимание, по чистой случайности пропустив. Всё для меня происходило, как будто по инерции, потому что под вечер я, как ни странно, не смогла вспомнить ни одной значимой или хоть сколько-нибудь выделяющейся на сером будничном фоне детали.

Так что около полуночи я просто сидела у себя за столом в комнате и пила крепкий, дотошно сладкий кофе.

Мама всегда спрашивала меня, как мне удается пить эту дрянь и не блевать потом от её вкуса — она-то терпеть не могла всё сладкое. Неважно, что: чай, пирожное с кремом или бисквитное печенье (единственное, что я могла приготовить с гарантией его съедобности) — любая еда с явно заметным наличием сладкого привкуса была для нее переслащеной по умолчанию. Мне же, напротив, светило разве что умереть от передозировки сахара в крови, потому что я буквально не представляла свою жизнь без всевозможных тортов, шоколадок и, естественно, кофе и чая с четырьмя ложками заветного «белого порошка».

Однако сегодняшний кофе был сладок в излишестве даже по моим меркам. Кроме того, он давно остыл, и всё, чего я сейчас хотела — так это подняться с места и вылить эту дрянь в раковину. Но делать этого я, конечно же, не стала. Просто зажмурилась и залпом допила всё, что оставалось в кружке — даже мерзкий и горький нерастворившийся осадок. Потом отодвинула уже пустую посудину в сторону, чтобы как-нибудь попозже вспомнить за нее и помыть, и, подперев голову руками, уставилась прямо в стену. Я разглядывала витьеватые узоры на обоях, которые меня жутко раздражали, и пыталась упорядочить всё, что в весьма хаотичном виде сейчас крутилось у меня в голове. Всего несколько минут ушло у меня на то, чтобы понять — я думала о завтра.

Завтра должна была настать суббота. Вчера Габриэль позвал меня к себе. И именно завтра мне предстояло с ним увидеться.

Только теперь я вдруг поняла, почему сегодняшний день был напрочь лишён для меня всяких красок: Пейдж не соизволил появиться в школе. Никто не перехватил меня в коридоре, когда я вспоминала свое расписание, никто не отпустил в мой адрес какой-нибудь по-дружески язвительный комментарий, никто не отправил какую-нибудь глупую картинку, чтобы поднять мне настроение… Никто в принципе не обращал на меня внимание сегодня. Ванесса была не в счёт — она всегда находилась со мной рядом. Удивительная девушка, потому что ещё ни разу я не встречала такой преданности. И всё же я, дрянь такая, беспокоилась не о ней, а о Габриэле. Одно дело — мои постоянные пропуски. Все ведь знают, насколько я люблю пострадать о своей явно неудачной жизни, так что никто уже даже не удивляется. Вот только Габби на меня был похож так же, как верблюд на сосиску — а, проще говоря, не был похож совсем. Он редко жаловался на жизнь, всегда был весёлым и частенько давал о себе знать — такой себе социальный мальчик, если можно было выразиться подобным образом. И ничего страшного, что весь его этот самый социум насчитывал в себе всего-то человек пять от силы. Главное, что для них он не пропадал никогда. Так вышло, что я по стечению обстоятельств была в числе «избранных», кому Габриэль доверял, так что его явное отсутствие — пускай даже на один только день — показалась мне весьма странным.

Писать ему первой я, конечно, не стала.

Я вообще не привыкла уделять хоть какие-то знаки внимания кому-либо, потому что просто не видела в этом смысла. Я ведь не была такой уж особенно нужной и важной, чтоб от меня всерьез ждали первых шагов. Даже представить себе не могла хоть кого-то, надеящегося на то, что я вспомню за него раньше, чем он за меня. Я думала что-то вроде: «Захочет — напишет, а на нет и суда нет». Кому-то это казалось равнодушием, но лишь самые близкие знали: я просто не хочу и не собираюсь никому навязываться.

Это же касалось и Габриэля сейчас. Не исключено, что у него просто появились какие-то неотложные дела, рассказать мне о которых он просто не посчитал нужным. В конце концов, отчитываться передо мной он обязан не был. Я даже толком не понимала причину собственных переживаний, если это подозрительное чувство тревоги можно было так назвать. Возможно, я всего лишь себя накручивала — давали о себе знать нервы и то дерьмовое состояние, в котором я провела если и не всю жизнь полностью, то по крайней мере без малого последнюю неделю точно.

В конце концов я не выдержала и, попытавшись избавить голову от всевозможных дурных мыслей, завалилась спать в надежде, что завтрашний день принесет мне долгожданную отдушину — я смогу просто расслабиться, порубиться с ребятами в приставку и не думать ни о чем плохом.

От выпитого кофе не стало никакого толку: всего одна кружка меня уже не брала от слова совсем. Я глушила энергетики как воду и жила по принципу «меньше спишь — больше успеваешь». К сожалению, со второй частью поговорки часто-густо возникали трудности, потому что человеком я была не то чтобы бесполезным, но и не особенно жизнедейственным. А вот слова «меньше спишь» можно было с уверенностью подгонять под мое личное кредо, потому что мой режим был настолько сбит, что я частенько могла поспать несколько часов днём и даже не коснуться кровати ночью. Мать, конечно же, насчёт этого возникала, но я упорно продолжала делать вид, что не замечаю ее негодования и игнорировать каждое её недовольное слово в мою сторону.

Однако сегодня даже моей любимой матушке было бы не к чему придраться: уставшая и полностью обессиленная исполненной самобичеванием неделей, я уснула лишь немногим позже полуночи — кажется, к половине первого, но совсем точно сказать я при всем желании не могла, так как привычки постоянно проверять время у меня не было. Спала я, к тому же, на удивление спокойно — этому, скорее всего, поспособствовали мои радужные ожидания касательно завтрашнего — или, если быть точнее, уже сегодняшнего — дня. Проснувшись наутро, мне даже удалось припомнить странный сон, но я тут же его забыла, стоило мне, растрепанной и помятой, потащить свой зад в ванную — приводить себя «любимую» в порядок.

— Ну что, гадкий утёнок, — взглянув на свое отражение в зеркале, я недовольно поморщилась и тут же схватилась за расческу, — Пора бы сделать из тебя если не конфетку, то хотя бы что-то менее похожее на дерьмо.

Меня бесили мои волосы. Они не были прямыми, но и кудрявыми их никто не назвал бы даже с натяжкой. Вьющиеся и пушистые, что совсем не шло их длине по лопатки. И если русый окрас меня вполне устраивал, то абсолютно незаметные ему в тон, да ещё и сто раз выгоревшие на солнце брови были явно не «вишенкой на торте».

Кое-как с горем пополам я расчесала и уложила спутанные локоны. В голову мне внезапно пришла идея, что, возможно, стоило бы выровнять их плойкой. К тому же я поймала себя на мысли, что сегодня не хочу выглядеть просто «хотя бы прилично». Мне бы хотелось выглядеть привлекательной. Быть может, дело было в том, что меня к себе домой позвал парень, и хотя я совершенно не рассматривала Габриэля как потенциального бойфренда, это всё же имело смысл.

Однако до плойки мои руки так и не дошли, потому что я была слишком для этого ленива. Хотя, я попыталась накраситься — попыталась, так как делать это качественно не умела совершенно. В один момент мне даже хотелось плюнуть на всё и остаться дома, осев за очередной книгой. Потом я подумала, что можно позвонить Ванессе и попросить ее помочь мне привести себя в надлежащий вид. Остановило меня лишь то, что сейчас времени было всего полдесятого утра, а, зная Несс, она любила поспать гораздо подольше. Итог был таков: мне пришлось справляться со всем самой. Кое-как я подмалевала губы и жирно подвела черной подводкой глаза, после чего, перерыв свой шкаф в поисках чего-нибудь достойного, запихнула свой целлюлит в утяжку, которая, пускай и ненамного, но всё же делала мою талию визуально меньше. Ремень мне удалось затянуть на самую тугую кнопку, потому что с самого утра я ничего не ела, за вчера влила в себя только кофе — а значит, желудок мой был пуст, следовательно, и живот — плосок. Чтобы ещё больше подчеркнуть свою пока ещё худую ввиду отсутствия еды талию, наверх я натянула черную маечку в облипочку, потом собрала свои патлы в небольшой хвостик и, прихватив с собой рюкзак и мобильник, выскочила на улицу.

К моему огромному удивлению, Габриэль уже ждал меня под подъездом.

— И давно ты здесь стоишь? — воскликнула я вместо приветствия, тем не менее дружелюбно раскидывая руки для объятий, но Пейдж лишь загадочно улыбнулся. Утыкаясь в его плечо, я почувствовала, как он смеётся — почти бесшумно и с заметным придыханием. На несколько секунд мне даже показалось, что я соскучилась по нему — более того, я даже почти сказала это, однако вовремя осеклась. Ни к чему были эти сложности, тем более — я и так вечно всё усложняла.

Мой парадокс был в том, что я искренне верила в любовь и вместе с тем категорически не хотела ни в кого влюбляться. Возможно, всё дело было в том, что вместо учебников по математике я зачитывалась романами и стихами, в которых двое взаимно влюбленных и несчастных находят друг друга на двух концах этого чудовищного мира. С самого детства я приняла за простую истину то, что не хочу ни с кем встречаться, если не собираюсь провести с ним всю оставшуюся жизнь. Я ни разу не влюблялась. Ни к кому не привязывалась. Да никто, собственно, этого и не хотел, потому что я никогда не оказывалась в центре мужского внимания. Единственным парнем, более-менее ласково смотревшим в мою сторону, был Габриэль, а у Габриэля была Марджори — миловидная низенькая девчушка из его класса, с которой он коротал последние два с половиной года. О ней я особо ничего не знала, потому что Пейдж не был любителем говорить об отношениях не только своих, но и об отношениях в целом. Нам с Мардж доводилось пересекаться пару раз, и в целом мы были друг другу симпатичны — достаточно для того, чтобы я не терроризировала Габриэля наставлениями о зря потраченном времени, а она не вспыхивала ревнивой бестией каждый раз, когда я оказывалась рядом с ним.

— Не переживай, — Пейдж отошёл от меня на пару шагов, как бы между прочим проходясь своими тускло-карими глазками по моей майке — нечасто я появлялась на людях в чём-то, выставляющем мои «контуры» на всеобщее обозрение, — Я жду тебя не так долго. Хотя, встал я гораздо раньше — часов в семь. Потом увидел, что ты зашла в сеть и понял, что самое время выдвигаться, если я хочу перехватить тебя до того, как ты в полном одиночестве будешь добираться до моего дома, не удосужившись даже мне позвонить.

— Прости, — я виновато опустила голову, и вправду почувствовав себя неловко, потому что действительно собиралась поступить именно так — появиться у него на пороге под слоганом «вы нас не ждали, а мы припёрлись», — Мне стоило хотя бы отправить тебе сообщение.

— Не парься, я слишком хорошо тебя знаю, Эл, — Габриэль коснулся моего плеча — он всегда так делал, когда я косячила и извинилась, а случалось такое, увы, весьма и весьма часто, — Кстати, ты ведь не забыла, что сегодня мы с тобой не одни?

— Да, я помню. Ты говорил о ещё каком-то парне, но я не уверена, что мне удастся с ним поладить.

— С чего вдруг? — Пейдж вопросительно выгнул бровь, а когда ответом на его вопрос послужило лишь мое многозначительное молчание, кажется, догадался обо всем сам, — Глупенькая, глупенькая Элайза… Я тысячу раз говорил тебе и повторю это ещё столько же: ты гораздо привлекательнее, чем думаешь. Если парни не смотрят на тебя, как на секс-символ, это не значит, что они считают, будто бы ты ужасна вовсе. Не будь к себе такой строгой, Эл, это не правильно…

Такие «уговоры» меня порядком раздражали. Эта жалость ко мне, которую Пейдж даже не скрывал, заставляла меня чувствовать себя ещё более жалкой, чем я являлась на самом деле. Возможно, мне и хотелось бы поверить его словам — и какой-то частью своего сознания я действительно верила в то, что он повторял мне изо дня в день — но, включая-таки здравый рассудок, я понимала, что все его комплименты — не более, чем попытка избавиться от моего нытья. Он говорил мне то, в чем я якобы нуждалась, однако на самом деле мне проще было бы услышать, что он считает меня ужасной, зная, что это от начала и до конца правда, чем слушать лесть, разбирая, что из нее истинно, а что — нет.

— Не нужно, не утруждайся, — коротко оборвала я его речь, как только он попытался добавить ещё что-то о моей внутренней красоте. Зависнув на несколько секунд в неловком молчании, мы наконец-таки сдвинулись с места и оставили мой подъезд позади.

Надо сказать, добраться до дома Габриэля было задачей не самой лёгкой, потому как жил он не просто далеко от центра, а что ни на есть на самой городской окраине. Идти туда пешком нужно было около полутора часа, если не дольше, и мы с ним единогласно решили немного раскошелиться и проехаться на автобусе. Правда, скорее не мы, а он самолично, потому что денег у меня не было. Там же — на автобусной остановке — к нам должен был подтянуться и тот самый друг, остававшийся до сегодня полным инкогнито, ведь Пейджу захотелось меня таким образом подразнить. Хотя, мне особенно не было дела, кто там будет с нами: во-первых, мне всегда было и будет достаточно общества одного только Габби, а во-вторых — достаточно и того, что во-первых.

Пока мы шли, я изрядно пожалела о том, что позволила себе одеться столь легко. Несмотря на только лишь начало осени, солнце уже то и дело норовило скрыться за серыми облаками, и ветер, ещё несколько недель назад даривший такую желанную прохладу, теперь пробирал чуть ли не до костей. В попытке хоть сколько-нибудь согреться я обхватила своими ладонями плечи и так шла несколько минут, пока Габриэль, увлеченно рассказывая о том, как провалил тест по истории, не обернулся на меня.

— Лучше бы свитер какой-то надела, — без лишних вопросов он снял с себя свою ветровку и протянул мне, — Тоже мне, модель нашлась. Вот заболеешь сейчас, помрёшь — и что тогда?

— Не помру, не дождешься, — скривилась я, не найдясь, что ответить, и накинула на себя куртку. Длиной она мне вышла чуть ли не до колен, а швы в плечах пришлись на нижнюю часть предплечья. Тогда я подумала, насколько же маленькой выгляжу по сравнению с Габриэлем даже невзирая на то, что и сама не отличаюсь низкорослостью. Я была достаточно высока, как для девушки — почти семьдесят один дюйм, в то время как, к примеру, та же Ванесса, кажется, не превышлала шестидесяти пяти. Они с Пейджем в унисон твердили мне, что высокий рост является для меня не недостатком, а лишь особенностью, которая, к тому же, мне весьма подходит, но я отрицала всё в своей привычной манере.

Наконец мы дошли до автобусной остановки. В отличии от будней, когда всем и всегда куда-то нужно, сейчас там было относительно безлюдно. Лишь на самой окраине стояла пара ребят — скорее всего, таких же оболтусов, как и мы, которые решили потратить выходной день на бессмысленное шатание по городу или ещё какую-нибудь фигню. Они странно покосились на нас, и если я была полностью уверена, что не знаю их, то Габриэль, присмотревшись, спохватился и приветственно помахал. «Одноклассники», — пояснил он в ответ на мой ещё не озвученный вопрос. Тогда мы уселись на свободную лавку, и Пейдж принялся ловить чёрти-как работающий в этой части города бесплатный Wi-fi, чтобы написать своему дружку и выяснить, где он шляется, потому как ещё со вчера они вдвоем договорились встретиться здесь как раз в это время. Однако сеть ловила из ряда вон плохо, и я, устав наблюдать за значком бесконечной загрузки на телефоне справа от себя, наконец раздражённо сказала:

— Может, просто позвонишь ему? Представь себе, по мобильнику всё ещё можно звонить, он для этого и придуман. А ты смотришь на него так, словно без интернета это самая бесполезная штука, которую тебе доводилось держать в руках.

Габриэль посмотрел на меня так, будто в моих словах не было ни то что логики, а и здравого смысла как такового. Но попытки зайти в онлайн-чат он всё-таки оставил и принялся искать среди кучи фамилий и имён нужный контакт. Глядя, как загорается заставка входящего вызова, про себя я машинально отметила, что этот парень был одним из немногих, кого Габби подписал у себя в телефоне, скажем так, не официально — там было какое-то странное слово, которое я не разобрала, и блюющий смайлик рядом. Да, похоже, эти ребята и правда неплохо дружили.

Наконец-то на другом конце провода сняли трубку, и краем уха я услышала перепорченный динамиком, но довольно приятный голос, который сразу же, не дав Габриэлю сказать и слова, наехал на него за то, что тот не ответил на его добрый десяток сообщений о каких-то неурядицах и тому подобном — похоже, что один, что второй забыли, что можно просто-напросто позвонить. Сошлись ребята к тому, что никого ждать не имело смысла.

— Надеюсь, ты не отправишь меня домой, раз наш импровизированный междусобойчик накрылся медным тазом? — я попыталась как можно более искренне улыбнуться, чтобы скрыть свое исключительное нежелание возвращаться в свою квартиру так рано, да и возвращаться туда вообще. Однако, к моему огромному облегчению, Габриэль даже и в мыслях не планировал отпускать меня, и лишь тихо рассмеялся, заметив, как, несмотря на выдавленную улыбку, я задумчиво хмурю брови.

— Хотел сказать тебе то же самое, дорогуша, но ты словно прочла мои мысли. Значит, сегодня тусуемся вдвоем?

Я молча кивнула, только сильнее заворачиваясь в его куртку, а когда Пейдж как бы то невзначай спросил, ела ли я сегодня что-нибудь сутра, отрицательно покачала головой. Под его пристальным осуждающим взглядом мне захотелось исчезнуть с этой лавки подальше, потому что я знала, что после этого последует. Нет, конечно, мне была безумно приятна забота Габриэля, потому что он, в отличии от многих, включая мою матушку, пытался заботиться обо мне искренне и взаправду из добрых и чистых побуждений. И, возможно, именно поэтому я так робела, когда этот «большой парень» принимался отчитывать меня, словно глупую малолетку — ведь я правда воспринимала его всерьез. А ещё мне очень не хотелось доставлять ему хлопоты, но по своей натуре я делала это с завидной регулярностью и поэтому чувствовала за собой вину. Вот и сейчас мне ничего не оставалось, кроме как смущённо опустить голову и слушать его ворчание.

Однако нотаций не случилось. Краем глаза я заметила, как Габриэль поджал губы, сдерживаясь от очередного язвительного комментария, а потом глубоко вздохнул и, повернувшись ко мне так, чтобы смотреть прямо мне в лицо, добродушно улыбнулся.

— Я куплю нам шаурмы.

— Не стоит на меня тратиться, — я засмущалась ещё больше, чувствуя, как некстати приливает кровь к моим щекам и уже представляя, насколько заметно это будет на бледной коже, — Ты же знаешь, что я не смогу вернуть тебе деньги. В последнее время мать не очень-то щедра ко мне во всех смыслах, включая мои повседневные финансовые расходы.

На самом деле, причина была не только в этом. И хоть я ещё не считала калории, как самые дотошные худеющие девчонки, и всё же прекрасно понимала, что шаурма из близлежащего ларька примером здоровой пищи не является и, съев её, ближе к вечеру я вполне резонно об этом пожалею. Хотя, с другой стороны, есть мне действительно хотелось. К тому же, отказываться от халявы было не в моих еврейских принципах, а на компанию Габриэля жаловаться — так вообще грех. Вообще-то я была почти уверена, что он догадывался об истоке моих сомнений по поводу этого, казалось бы, совершенно лёгкого вопроса — уж слишком хорошо он меня успел узнать. Я даже не стала поднимать голову, боясь встретиться с его «стандартно осуждающим» взглядом, который он в присутствии меня почти с себя не сбрасывал, лишь изредка меняя его на что-то чуть более теплое и нежное.

— Эл, глупышка, — он наклонился ко мне, стараясь уловить в моих словах хоть толику здравого смысла, — Неужели ты правда думаешь, что я стану брать с тебя деньги? Брось, я угощаю — впрочем, как и всегда.

Я постаралась изобразить на своей мордашке сякую-такую улыбку, чувствуя себя из ряда вон неловко. Несмотря ни на что Пейдж не осуждал меня. Это придало мне не то чтобы особой уверенности, но решимости всё же наконец поесть у меня прибавилось изрядно.

— Ты и мертвого уговоришь, честное слово.

— Учитывая то, что ты и так выглядишь едва живой?

Габриэль добродушно улыбнулся и, оставив меня на остановке, убежал за поворот — там, насколько я могла помнить, находился «общепит» с фастфудом на любой вкус и цвет и именно там делали лучшую шаурму в городе, которую Пейдж просто обожал.

Тем временем двое ребят неподалеку, которые несколько минут назад с ним поздоровались, принялись откровенно на меня пялиться, в то время как я сама не желала даже смотреть в их сторону, дабы не пересечься с ними взглядами — от такой неловкости я бы точно сгорела со стыда. Я тупо пялилась в телефон, делая вид, что там происходит что-то жутко важное и до чёртиков интересное, а взаправду только посматривала на маленький электронный циферблат в левом верхнем углу экрана, считая минуты до возвращения своего дружка, решившего, как обычно, поиграть в заботливого «папочку» и накормить меня. А, когда он всё же появился, я пулей подскочила со скамьи и кинулась к нему, делая вид, что мне ужасно наскучило протирать здесь штаны в полном одиночестве (отчасти это, впрочем, было правдой).

— Хочешь прогуляться? — без особого энтузиазма предложил Габриэль, протягивая мне обернутую салфеткой шаурму, и я уверенно закивала.

— Да, было бы неплохо. Ты ведь сам сказал, что не отпустишь меня домой, — на этот раз делать вид, что мне так уж хочется улыбаться, не пришлось, потому что улыбнулась я очень даже искренне.

На самом деле, рядом с Пейджем я в проявлении своих чувств путалась гораздо чаще, чем было положено любыми нормами. Он вызывал у меня противоречивые эмоции, да и сам по себе был весьма противоречив. В нем было много недостатков, его дурашливая самоуверенность раздражала, но без всего этого он, возможно, не смог бы терпеть меня и мои выходки. Такая манера общения его со мной помогала нам обоим не зацикливаться на моем нытье и превращать его в эдакие невесёлые черно-юморные вставки, «чтобы жить было легче и умирать проще». Да, мне с Габриэлем было легко, ему же со мной — не очень, но я не держала его насильно рядом, и всё, что он делал и на что тратил свое время, было исключительно его выбором.

— Тащиться ко мне не имеет смысла, — рассудил парень, когда мы, наконец оставив позади автобусную остановку, медленно побрели вдоль уютненьких магазинчиков с мелочной дребеденью, — так что мы можем посидеть в каком-нибудь кафе или просто прогуляться.

Я покосилась на недоеденную шаурму у себя в руках.

— Нет, не стоит в кафе. Ты и так частенько за меня платишь. Такими темпами я скоро буду носить заслуженный титул содержанки.

Пейдж только тихо фыркнул, мол, чушь всё это и глупости.

Потом мы ещё долго гуляли по городу, болтая ни о чем и обо всем одновременно, отпуская странные шуточки в сторону друг друга и абсолютно не переживая о том, что этот день может закончиться. Да, сегодня я получила то, в чем так сильно нуждалась в последнее время — чувство спокойствия. Мало-помалу, заполняя голову обрывками фраз Габриэля, я вытесняла из себя тревогу, которая, казалось бы, ещё несколько часов назад не давала мне покоя. Мне не хотелось переживать о том, что будет, когда я вернусь домой, и весь день вплоть до вечера я упорно гнала от себя любые отголоски того нехорошего предчувствия, которое появлялось у меня всегда, когда я была в чём-то неуверенна. Однако ничто не могло длиться вечно, и, как только на улице начало смеркаться, Габриэль, немного ускорив шаг, довел меня до самого моего подъезда.

— Значит, до скорого? — услышав собственный голос, я не смогла не заметить, насколько грустным он вышел. Не укрылось это и от Пейджа, и тогда он, ни слова не сказав, за плечи подтащил меня к себе и кольцом сомкнул руки вокруг моей шеи — даже не стал дожидаться, пока я обниму чего в ответ.

И мы просто стояли. Я, с опущенными руками, привстав на цыпочки и положив голову на его плечо, и он, прижимая меня к себе и, наверное, машинально проводя ладонью по моим растрепанным волосам. А вокруг было тихо-тихо. Я ждала, что вот-вот Габриэль первым нарушит наше молчание, первым скажет что-нибудь — что-то глупое и неуместное, чтобы мы перестали выглядеть, как влюбленные из мелодрамы. Но он этого не сделал. Я не могла отпустить его первой, потому что даже не держала, а ему вовсе не хотелось отходить, и тогда я подумала, что мы впервые обнимаемся так долго.

— Мне пора… — сказала я тихо и совсем неуверенно, словно школьница, которая отказывается остаться на дискотеке после десяти вечера.

— Ладно, — он наконец отстранился от меня, и я увидела, что его глаза, как и мои, погрустнели, — Только пообещай мне, что дома не выкинешь ничего… плохого. Просто зайди в квартиру, прими душ и ложись спать. Не думай ни о чем, хорошо?

Я прекрасно понимала, что именно Пейдж имеет ввиду. Он часто пытался уговорить меня «не думать», но я не могла. Порой мне казалось, что я слишком много болтаю, и что в один прекрасный день это выйдет мне боком, но пока Габриэль лишь искренне старался помочь мне. А в том, что его помощь не давала никаких результатов, была лишь сугубо моя вина.

Попрощавшись с ним, я почти бегом взбежала по лестнице на свой этаж и отперла дверь, повернув ключ в замке дважды — а это значило, что дома сейчас никого не было, потому что мать запирала замок на два оборота лишь тогда, когда уходила.

На столе в кухне я обнаружила записку:

«Жареная курица в холодильнике. Поешь, пожалуйста.»

Я просто смяла клочок бумаги пальцами и выкинула его в урну.

Что там говорил Габриэль? Принять душ?

Стараясь не смотреть походу дела ни в висящее напротив зеркало (кто вообще придумал вешать зеркала прямо напротив душевой кабины?), ни просто на себя, я разделась и стала под воду. Она была ужасно горячая, и полупрозрачные створки тут же покрылись разводами и запотели. Я почти не двигалась — лишь стояла, упёршись спиной о заднюю стену. Мне вдруг показалось, что я полностью лишилась всех сил, потому что в итоге меня не хватило даже на то, чтобы убрать с лица вымокшие под водой волосы. Я чувствовала, как горячие капли стекают по моему лицу, попадая мне в глаза, в нос и в рот. От заполнившего всю ванную комнату пара меня начало тошнить.

«Если бы мой желудок был пуст, сейчас бы мне не было так плохо», — думала я, вытираясь шёрстким полотенцем и натягивая на себя пижаму. Потом я попыталась умыться холодной водой, но это не помогло и легче мне не стало. Голова кружилась, а перед глазами всё плыло. Всё, чего мне хотелось — это наконец уснуть. Без разницы, где — хоть здесь, на полу в ванной.

Уже мало что соображая, я бахнулась на колени прямо там — даже не почувствовала боли от удара о кафельную плитку — и на автомате собрала мокрые волосы в пучок на затылке. Не прошло и минуты, как весь мой завтрако-обедо-ужин, оплаченный Габриэлем, оказался смыт в канализацию.

Сил подниматься не было. Я опустила свое обессиленное тело на пол, позволяя глазам окончательно закрыться.