Когда умирают фениксы

106-108 год эпохи Гептаравества

Луна рассматривала комнату — достаточно просторную спальню без всяких изысков, но со всем первонеобходимым, где возле одной из трех одноместных низких кроватей уже стоял ее чемодан. Три стены походили на чистый бумажный лист, но четвертая была расписана: извилистые линии, цветы и неизвестные иероглифы покрывали гладкую поверхность глубокого синего оттенка. У каждой кровати стоял ротанговый комод, а в левом углу один на всех высокий шкаф из тикового дерева с большим количеством ящиков.

— Так нас даже поселили в одной комнате, собрав вместе как каких-то прокаженных?

Луна обернулась и увидела асуварку с туго заплетенными косами, которая скептически осматривалась.

— Здесь очень миленько! — с совершенно противоположным настроением заговорила другая девочка, Мелодия. — Я провела последние несколько лет на улице, так что очень рада своей комнате! А еще я всегда мечтала иметь соседок. Будем дружить!

— Ты думаешь, мы сюда на отдых приехали? — ответила ей Камия. — Нас, считай, похитили, доставив на Инкогниту, о которой остальному миру ничего неизвестно!

— А как... как вы оказались здесь? — набралась смелости спросить Луна. Обе девочки повернули головы в ее сторону.

— Я исполняла свой коронный номер с обручем в уличном шоу, — с готовностью принялась рассказывать Мелодия. — Когда подошел какой-то иностранец и сказал, что меня хотят принять на особое обучение.

— И ты сразу согласилась? Не подумала, что это похититель детей или извращенец? — скривилась Камия.

— Ну-у-у, у него было честное лицо и добрые глаза. А еще он сказал, что у меня есть талант. Я раньше считала, что это гибкость и ловкость, но, оказывается, это что-то волшебное!

Мелодия обладала пышными гранатовыми кудряшками, что свободно ниспадали на спину, и коричневым цветом кожи, и олицетворяла беззаботность и жизнерадостность. Луне хотелось понравиться ей.

— Точно! — поддакнула она, а затем нерешительно обратилась ко второй соседке, которая, наоборот, выглядела не особо дружелюбной. — А как было у тебя?

— Я как раз собиралась разбить вазой голову педофилу, к которому меня отправили делать массаж, когда откуда ни возьмись появилась женщина, ну та Наставница Падма, и приклеила ему на лоб какую-то бумажку. Он тут же отключился. Затем тоже последовали разговоры о специальном обучении. Я согласилась, так как любое место лучше той дыры, где я работала.

— Ты... ты в порядке? — растерянно вытолкнула слова Луна. — Тот мужчина ничего тебе не сделал?

— Меня продали в массажный салон в десять. Серьезно думаешь, что с того времени со мной ничего не случилось? Тогда ты не только глупая, но и наивная, — отгрызнулась Камия, не вкладывая в характеристику «наивная» ничего положительного.

— Прости, я не хотела, — смутилась Луна. Неужели это значит, что с ее новой соседкой делали... делали...

— Забудь! Я больше не хочу об этом вспоминать, раз уж мне удалось выбраться из того притона. Хотя и это место вызывает сомнения, нужно еще разобраться что к чему. Пока что оно выглядит как секта, продающая подростков на органы.

Разговор прервался стуком в дверь, а затем раздалось:

— Можно войти?

Мелодия стояла ближе всего к двери, поэтому подскочила к ней и отворила. За ней стоял Орлин.

— У вас все хорошо?

— Тебе какое дело? — не очень-то любезно ответила Камия.

— Не будь такой грубой, Ками. — Мелодия обнажила белозубую улыбку. — Ничего же, если я буду звать тебя Ками? В ответ можешь называть меня Мело. И ты тоже, — в этот раз обратилась уже к Луне. — Тебя можно называть Лу, разве не миленько звучит?

Орлин прокашлялся, снова привлекая к себе внимание.

— Я пришел позвать вас прогуляться по окрестностям. Парни хотят, чтобы я им все здесь показал. Хотите с нами?

— Было бы чудесно! — защебетала Мелодия, взволнованно захлопав в ладоши, отчего кудри ее запружинились. — Идемте-идемте!

И они вышли в коридор и миновали еще несколько дверей, ведущих в другие спальни. Из тридцати приезжих насчиталось тринадцать девочек и семнадцать мальчиков. Коридор жилого корпуса воспитанников делился поровну парадным входом и расходился в разные стороны на мужское и женское крыло.

Коридор не заканчивался с выходом наружу, а простирался дальше в сторону мужского крыла.

— Вы вчетвером тоже в одной комнате? — спросила Луна.

— Да.

— Нас специально отделили от других? Из-за того, что нам наговорили, когда остальных выгнали? — интонация Камии звучала недовольно и даже немножко угрожающе.

— Нет, что ты! Нас не отделили от других, а учли схожесть наших ситуаций и подумали, что мы лучше поймем друг друга и таким образом быстрее сблизимся. Это сделано ради нас, а не с плохими намерениями, — защитил Орлин наставников.

Они вернулись на главную площадь, где их уже дожидались трое мальчиков. Луна сжала край своего платья и смущенно опустила подбородок. За сегодняшний день она общалась с ровесниками больше, чем за последний месяц в прежней школе. Ей очень хотелось ничего не испортить.

— А вот и вся банда суицидничков в сборе! — воскликнул Мадлен, рассмеявшись собственной шутке. Но смеялся лишь он один, хотя мальчишку это не особо смутило. На солнце медовый цвет его волос отливал рыжиной

— Ты еще громче заори, придурок! — кинула ему Камия.

— Какие мы злые. Я шучу, расслабьтесь. Как вообще можно без юмора принять всю ту пургу, которую здесь втирают?

— Но это правда. — Орлин звучал мягко, и все же в его словах чувствовалась твердая убежденность.

— А тебе-то откуда знать? — не сдавался Мадлен.

— Я живу здесь с семи лет, с тех пор как Наставница Падма взяла меня на воспитание.

— Так мне что, теперь делить комнату со стукачом? Ты же по любому побежишь докладывать ей обо всем. Вот засада!

— Конечно нет, — щеки Орлина заалели. — Наставница... она не такой человек. Она никогда бы не попросила меня о подобном.

— Ага! — звонко воскликнул Мадлен и закружил указательным пальцем в опасной близости от лица Орлина. — Значит, попроси она, ты тут же все выложил бы?

— Нет, я не это имел в виду. — Теперь у Орлина покраснели не только щеки, но и уши, выглядывающие из короткой аккуратной стрижки. — Я бы не стал...

— Это мы еще посмотрим. Я буду наблюдать за тобой! — убедительно пообещал Мадлен, а затем снова озорно улыбнулся и сменил тему. — Так она тебя усыновила? Чего тогда не зовешь ее матушкой?

— Здесь принято ко всем старшим, кто помогает нам постигать себя, обращаться «Наставник» и «Наставница», потому что мы считаемся воспитанниками Возрождения.

— Так ты говоришь, вся эта бурда о прошлых жизнях и перерождении реальна? А доказательства есть? — гнул свое Мадлен.

— Само это место уже доказательство. И то, как каждый из нас сюда попал.

— Но... как мы понимаем друг друга? Здесь тоже замешана магия? — нерешительно спросила Луна, когда разговор на мгновение затих.

— Вся территория гомпы находится под действием «Всеязычия», — тотчас принялся объяснять Орлин, вызывая интерес даже у Гарди, который до этого безучастно осматривал площадь и никак не участвовал в беседе. — Это заклинание Наставника Ли Бо. До него использовали языковые талисманы, но их действие весьма кратковременное. Кто-то из вас слышал предание о Вавилонской башне?

— Что-то знакомое, — но пожал плечами Мадлен. — Но как это связано с нами?

— На создание «Всеязычие» вдохновила эта история. По легенде после Всемирного потопа человечество считало себя единым народом и говорило на одном языке. Они решили построить город — Вавилон, где была бы башня, возвышающаяся до самых небес. Но Бог принял их желание за гордыню и в назидание разделил людей, внедрив разные языки, из-за чего они не сумели достроить башню. Поэтому считается, что из-за Вавилонской башни появились различные языки, а вместе с ними — отдельные народы и государства. Наставник Ли Бо же добивался, чтобы в Возрождении все могли свободно общаться, ведь обучение лавасскому займет время.

— Неплохо так старик придумал, признаю! — Мадлен оказался не жадным на комплименты, хоть и делал их в своей хамовато-бестактной манере.

— Знаете ли вы поэта Ли Бо, прославившегося во времена династии Тан? — задал еще один вопрос Орлин.

— Да, я слышала о нем, — утвердительно ответила только Камия.

— В Асуварии Ли Бо известен так же, как Шекспир в Еврисии и других западных государствах. Вот настолько почитаемым поэтом он был. Его даже прозвали «бессмертным в поэзии». Так вот, Наставник Ли Бо и есть тот самый бессмертный в поэзии.

— Хочешь сказать, он его реинкарнация? — уточнила Мелодия.

— Да, но он не забыл свою предыдущую нь. Среди рейнов есть отдельный вид — парааясы. Они с самого начала помнят свои прошлые воплощения. Однако это большая редкость. Парааясом становится тот, кто сделал большой вклад в мироздание за одну жизнь или же наделен особо сильными сознанием и и имеет незаконченные дела из прошлой жизни. Наставник Ли Бо сочетает в себе и то, и другое. Поэтому он и носит то же имя в новой реинкарнации.

— Так вот почему он докапывался до того, как я разговариваю! Когда, , жил этот старик? До Мировой Революции?

— Задолго до нее. В VIII веке прошлой эпохи.

— Когда-когда? — присвистнул Мадлен. — Да он даже более древний старпер, чем я думал!

— Не стоит так отзываться о нем. Даже если в Возрождении нет строгих правил, уважительное отношение к наставникам, монахам и вообще старшим является одним из постулатов укунбодхизма.

— Я вообще-то атеист! Кто сказал, что я согласен заделаться верующим? Еще и религии, о которой никогда в жизни не слышал. Или все эти речи о доброй воле сущие враки?

— Нет, так и есть. Никто здесь не заставляет делать то, что нам не по сердцу. Иначе мана не будет нам подчиняться. И все же есть разница между простым упрямством и истинным нежеланием, — мудро добавил Орлин, пытаясь смягчить Мадлена.

— Это потому что тебе мозги уже промыли, разве нет? Ты-то не первый год на этом Лавассе!

— Ты со временем сам увидишь, не буду с тобой спорить, — сдался Орлин с примирительной улыбкой.

— А вы все? Хотите сказать, верите? — обратился Мадлен к остальным. — Ну, кроме тебя. У тебя на лбу написано «не верю никому и ничему», — это адресовалось Камии. — Эй, друг, а ты почему отмалчиваешься? Ты ж вроде не немой, но я почти забыл, что ты тоже здесь!

Луна сначала подумала, что слова Мадлена предназначаются Гарди, который пока не произнес ни слова, а потом наконец заметила другого мальчика, назвавшего себя Микой. Теперь появилась возможность хорошо его разглядеть: долговязое тело, обритая голова, на которой проступал ежик, россыпь родинок — одна под правым глазом посредине и еще две на противоположных сторонах щеки на одной линии, из-за чего вместе они создавали треугольник — и стеклянный взгляд серых глаз. С тех самых пор, как он произнес свое имя, никто не слышал от него больше ни слова. Взоры всех сосредоточились на нем, но Мика совсем не переменился в лице. Будь на его месте Луна, она бы оробела и мечтала бы спрятаться от чужого внимания, но этому мальчику было словно — смотрят на него или нет, замечают или нет, разговаривают или нет.

— Тебя же Мика зовут, да? — встрепенулась Мелодия, подбежав к нему, и обвила его локоть рукой. — Я Мелодия. А это Ками, а это...

— Помню, — произнес Мика. Даже его голос звучал так, будто он пользовался им в особо редких случаях.

— Все же не немой! — засмеялся Мадлен. — Так чего молчишь, не нравится наше общество?

Мика не ответил, а смерил Мадлена таким взглядом, будто тот был шумным радиоприемником, который никак не удавалось отключить.

— Пфф, любишь играть в молчанку? Что ж, молчание — знак согласия! — осуждающе цокнул Мадлен. — Знаешь ли, я тоже не в восторге от вас, но ты бы хоть сделал вид. Где манеры, где...

— Тебе известно, что такое манеры? Так и не скажешь, — Камия проговорила это скорее для себя, не заботясь, что и остальные услышат.

— Ха! Да ты не лучше меня, — не растерялся Мадлен, бесстыже ухмыляясь.

— Ладно вам, не ссорьтесь, — голосом ребенка, который стоял между спорящими родителями, попросила Мелодия, а затем добавила для Мики. — Ничего если ты мало разговариваешь, мы все равно можем стать друзьями!

— Кто еще живет в этом месте, кроме тех, кого мы уже видели? — раздался наконец низкий голос Гарди, явно желающего прекратить балаган и перейти к важному.

— В Возрождении есть два монастыря — мужской и женский, где живут монахи и монахини, а также их ученики, — с энтузиазмом поддержал уход от конфликта Орлин и указал на две белые постройки на самом верхнем уровне гомпы. — Тут центр укунбодхистов. Самым главным в гомпе считается Бонза — это главный монах. Все старшие рейны и парааясы получают у него благословения на свои дела и миссии в храме.

— Так здесь есть еще кто-то же такой, как Наставник Ли Бо? — продолжил задавать вопросы Гарди.

— Да, Наставник Менрай. В прошлой жизни его прозвали «Батыр Менрай», он был известным генералом Северной Юани, жившим в XIV веке прошлой эпохи и выигравшим сотни сражений. В итоге он отдал жизнь, спасая хана. В Возрождении он обучает желающих боевым искусствам.

— Так здесь еще и драться учат? — опять присвистнул Мадлен. — Я думал, тут одни святоши. Читают мантры, скачут с бубном и покуривают какое-нибудь древо знаний, чтобы знатно проглючило для контакта с Высшими Силами. А насилию — нет и все такое.

— У тебя... интересные теории. — Орлин подавил улыбку. — Все зависит от нашего желания. Но лучше всего, конечно же, комплексное развитие тела, разума и души, поэтому все занятия важны.

— Так и сколько всего у нас будет учителей или как там их тут величают — наставников?

— Наставница Падма, Наставник Ли Бо, Наставник Менрай и Наставник Нобу. Они на постоянной основе живут в гомпе и обучают воспитанников. Но иногда на Лавасс возвращаются другие старшие рейны, которые выбрали жить во внешнем мире. Они тоже могут временно принять участия в нашем обучении. Бонза также считается нашим Наставником, хотя его так никто не называет. Все же он духовное лицо и главенствующий гомпы.

— Да перед нами живая энциклопедия на ножках! Ты точно из тех, кто никогда не прогуливает и плохого слова ни о ком не скажет, ведь так? — Мадлен обвил шею Орлина рукой и притянул ближе, словно не он несколько минут назад обвинял его в стукачестве. — Кажется, самый настоящий святоша здесь именно ты!

Орлин смутился и начал отнекивался, но про себя Луна подумала, что в этот раз Мадлен прав. Ей Орлин показался очень хорошим и правильным.

— И когда начнется наше обучение? — поинтересовался Гарди.

— С завтрашнего дня. Сегодня мы может отдохнуть и познакомиться с территорией гомпы.

— А за ее пределы нам разрешено выходить? Что вообще есть на этом волшебном острове? — В глазах Мелодии так и сверкали восторг и нетерпение.

— Да, нам дозволено выходить в свободное время. Только рекомендуется возвращаться до отбоя. На Лавассе есть несколько поселений. Ближе всего к гомпе где-то в часе ходьбы селение Фусан. Воспитанники Возрождения часто бывают там. В Фусане можно достать провизию, одежду и прочие мелочи.

— Все на этом острове рейны? — последовал еще один вопрос от Гарди.

— Не все, но они знают о предназначении Возрождения, ведь являются потомками рейнов. Так их семьи и обосновались на Лавассе.

— Значит здесь не только инкогнитцы?

— Нет, Лавасс полон выходцев из всех семи государств. Люди оседали здесь еще до времен Гептаравенства, когда народов было куда больше.

— Как остров остается для всех секретом? И есть ли другие, такие же как этот?

— Если гомпа находится под действием «Всеязычие», то весь Лавасс — под древним заклинанием, наложенным Первыми рейнами. Лавасс был пристанищем рейнов, еще когда остальной мир только открывал материки. — Сведения текли из Орлина, как вода из пробившегося источника, а остальные жадно глотали ее. — Раньше существовал еще один остров, по другую сторону земного шара, но его уничтожили. Остался только Лавасс, поэтому его местоположение охраняется всеми силами.

— Но кто уничтожил целый остров? — нахмурился Гарди. — Чья-то армия?

— Наставники расскажут об этом на занятиях лучше, чем я. Да и всем вам нужно обдумать то, что вы уже узнали. Нам некуда спешить, а история рейнов длинная и запутанная.

А вот Мадлена, несмотря на серьезную тему, волновало совсем другое:

— А тут вообще Интернет есть?

— Нет. Защитное поле, скрывающее остров, перекрывает любые сигналы из внешнего мира. Если вы привезли сюда телефоны, они, конечно, будут работать, но связь здесь не ловит, — покачал головой Орлин. — Электричество поддерживается благодаря другим заклинаниям.

— Великолепно, отрезали от цивилизации, и, если нас тут убьют, никто и не узнает! — Камия снова скрестила руки на груди, выражая свои подозрения. — У остальных точно есть семьи? Или специально собрали тех, кого никто не будет искать?

— Насколько я знаю, только мы всемером сироты.

Этими словами Орлин опять оглушил Луну, а ведь она сознательно отказывалась думать о том, что узнала. Внутри нее все еще горела надежда, что люди здесь ошибаются. Но зачем им врать?

К счастью, остальные не обратили на нее внимание, и вскоре они отправились гулять по территории места, которое должно стать их домом как минимум на следующие шесть лет. Помимо двух упомянутых монастырей, жилого корпуса воспитанников и главной площади, Возрождение включало в себя павильоны для занятий, в одном из которых они ранее узнали множество удивительных вещей; залы для медитаций; библиотеку, уходящую глубоко под землю; ряд пристроек, принадлежащих наставникам и приезжим старшим рейнам, склады для оружия и продовольствия, кухня и несколько свободных площадок. Посередине главной площади возвышалось полусферическое строение — ступа. Она являлась местом хранения праха всех погибших рейнов, которые отдали жизни за Лавасс или во время выполняемых заданий.

Самой броской частью гомпы являлся главный храм. Все остальные здания представляли собой аскетичные постройки, без излишеств и вычурности, а он был построен в ярком, восточном стиле. Многоярусная терракотовая крыша загибалась по краям вверх и тяжелела от наростов мха. Пространство под карнизом занимал орнамент, как в учебном павильоне, только здесь окаменелые лианы спускались по поддерживающим крышу колонам, а деревянные балки частично почернели от копоти воскуряемых благовоний. С балочного потолка по всем четырем краям свешивались цилиндрические фонари красного цвета с золотыми кисточками, что подрагивали от порывов ветра.

Когда они осмотрели каждый угол гомпы, Орлин вывел их за ворота, где их встретил бескрайний простор, окруженный только лесом и небом. Они добрались до обрыва, откуда открывался удивительный пейзаж. Луна никогда подобного не видела. Здесь было так спокойно, так миролюбиво. Создавалось впечатление, что они действительно отделены от всего прочего мира, где так много суеты.

В этот момент она почувствовала себя связанной с этим местом. То, чего никогда не ощущала в родной провинции и в доме бабушки. Что, если здесь все и вправду сложится по-другому? Лучше?

— Тут так красиво, — нарушила обосновавшуюся тишину Мелодия. Впервые все оказались согласны, ведь не последовала ни возражений, ни насмешек.

Что бы это ни было, ее наполнила уверенность, что остальные также встретились с ощущением «чего-то» давно потерянного, о существовании которого и не ведали. Когда же оно настигло их, отсутствие этого «чего-то» до этих пор прочувствовалось в полную меру.

* * * *

Когда узнаешь, что мир больше, чем представлялось — тебя охватывает смесь восторга и ужаса. И они настолько сплетаются, превращаясь в одно целое, что становятся одним неясным чувством, для которого еще не придумали название.

Семь масштабных государств, основанных более сотни лет назад после отмены прошлого мирового уклада и утверждения Гептаравенства, оказались лишь одним пластом.

— Где мы с вами обитаем, дети? — обратился к ним на следующее утро Наставник Нобу. Он проводил их первое занятие в гомпе.

— На Лавассе.

— Мыслите глобальнее.

— В Инкогните.

— Еще глобальнее.

— На планете Земля.

— Еще.

— Во Вселенной?

Луна пребывала в недоумении, как видимо и остальные, не зная какой ответ требовал от них Наставник, если ни один из названных его не удовлетворял. Наконец руку поднял Орлин.

— В мире людей, — произнес он.

— Правильно, — довольно кивнул пожилой мужчина. Его седая борода доставала почти до коленей. — Орлин, тебе ведомо больше своих товарищей, поэтому негоже и дальше скрывать от них. После четырнадцати всех рейнов посвящают в великие чудеса мироздания. То, где вы родились и что видели по сей день, является миром людей. Еще он зовется манака-лока. Однако это лишь одна разновидность бытия. Существуют пять путей страданий. Пять путей перерождений. Это пять разных реальностей. Божества и асуры, полубожества, занимают дэва-локу; адские существа и бывшие божества, изменившиеся в демонов, — нарака-локу. Также есть мир голодных духов — прета-лока и мир животных — тирьяка-лока. У всего есть собственное место, время и цель. Так и создается гармония. Но порой она нарушается. Божества спускаются в мир людей или демоны забирают к себе живого человека. Или же голодный дух бушует, пробивая границу к нам, и терзает невинных жертв. В таких ситуациях и нужны рейны.

— Но почему именно мы стали рейнами? — подняв руку, спросила Мелодия.

— Четкого ответа никто не даст, но истоки кроются в круговороте реинкарнаций, а не в наследственности. То, кем вы были прежде, повлияло на то, кем вы есть сейчас. Однако и демоны, и божества, и животные однажды были людьми. Дальнейшее попадание в тот или иной мир зависит от кармы и состояния на момент смерти. Душа отправляется в нарака-локу, где ее судят. Если человек шел на поводу своих нечестивых желаний, самых темных побуждений и переступал черту, он не смеет надеяться на мгновенное перерождение. Тем не менее пребывание в нараке — не наказание, а очищение. После искупления негативной кармы души реинкарнируются уже в других мирах. Но это занимает сотни, а то и тысячи лет. И все же нахождение там не вечно, как трактуют концепции ада иные религий.

— Так нарака-лока это ад?

— Кто-то называется это адом, да. Это лишь одна из многочисленных интерпретаций. Истина не меняется вне зависимости от именования.

— И мы в самом деле будет туда спускаться? — продолжил тот же воспитанник с расширенными от ужаса глазами.

— Спускаться нет, перемещаться — да. Нет мира выше и ниже нас. Каждая из пяти реальностей существует по отдельности и вместе одновременно. Одновременно рядом и далеко. Человеческие представления о пространстве здесь не действуют.

— Я не хочу туда, где бы это ни было, — плаксиво выдавила девочка, живущая в соседней комнате.

Нараку не следует бояться. Пока данная жизнь длиться — это место не для вас. Да и сама смерть не конец, а остановка перед следующей станцией. Не страх, а сожаления вызывает нарака, ведь души могут на многие века лишаться главной чести — быть человеком.

— Разве быть божеством не лучше всего? — поинтересовалась другая воспитанница.

У каждого создания есть своя доминанта: наслаждения — для богов, стремление к власти — для полубожеств, ненасытная жажда — для голодных духов; физиологические потребности и невежество — для животных; порочность и агрессия — для демонов. Человек же подвластен испытывать все сразу с возможностью сознательно принимать решения, чего лишены все остальные. Даже боги вскоре пресыщаются ными развлечениями, направленными на извлечение удовольствий. Посему и пробираются в манака-локу. Быть человеком значит наравне познать как радости, так и страдания. Это и есть высшая благодать. Поэтому рождение в нашем мире является истинным путем.

— Но как проникнуть в другие реальности? — спросил Гарди, все это время внимательно слушающий лекцию.

— Через Швы. Все, что мы можем узреть глазами, состоит из материи, и есть места, где материя тоньше, чем в других. Научившись пользоваться маной, вы сумеете разглядеть это, а заклинание «Межмирье» позволит пройти границу. Однако вам это предстоит не в ближайшее время, а через несколько лет. Только те, кто возьмет под полный контроль ману, способен самостоятельно пройти через Шов и не нанести себе телесных и душевных повреждений.

Значит и мир богов не рай?

— Верно. Тот ад и рай, которые знаете вы, символизируют добро и зло. Но некоторые божества не лучше демонов. Все в бытие относительно и зыблемо. Итог один — пустота.

— Какая еще пустота? — Впервые за занятие подал голос Мадлен, выглядя сбитым с толку.

— Только тот, кто ее достигнет, познает ее.

— И такое объяснение должно помочь мне врубиться?

Наставник Нобу окинул его таким взглядом, словно не понимал, как дерзкий юноша вообще здесь оказался.

— Порядок знаменует мир. Когда все находятся на своих местах, выполняются предначертанные им роли. Лишь когда каждое живое существо исполнит сие предписание, наступит мировое бодхи, которое и несет в себе конечную пустоту.

Для Луны это звучало как конец света, но, выйдя из павильона, она убедилась, что не одна подумала об этом.

— У меня сейчас голова расколется! Я и половины из того, что он сказал, не поняла, — ныла рядом незнакомая девочка. Они еще не успели познакомиться друг с другом.

— Я думал в прежней школе было тяжело, но здесь... — качал головой другой мальчик.

«Здесь... отныне мой дом, — подумала Луна. — А это стоит всех тяжестей мира».

* * * *

Прошло несколько дней, за которые стал ясен распорядок их новой жизни. Начиналось все на рассвете с утреннего звона набата, после чего следовала утренняя медитация и дыхательные практики, завтрак, дневные занятия с наставниками, обед и свободное время, после чего приходила очередь вечерней медитации и прочих занятий, в зависимости от уровня, на котором находишься. Завершалось колесо каждого дня ночным звоном набата, означающим отбой, после которого все расходились по своим комнатам.

Однако невзирая на устойчивый распорядок, не было обязательно-принудительных правил посещения каждого пункта. Если воспитанник не хотел осваивать отдельную сферу, мог этого не делать. Наставник Менрай обучал единоборствам и обращению с различными видами оружия, Наставник Ли Бо — языкам и искусству написания талисманов, Наставница Падма — контролю и манипуляциям с маной, Наставник Нобу — истории пяти миров, а Бонза и другие монахи — медитации. Но вскоре воспитанники уяснили, что раскрытие личного Таланта зависело от степени погружения в этот необязательный уклад. Каждый должен был сам к этому прийти.

Луна норовилась посещать все занятия, потому что знала — ей нужно усердно стараться, чтобы поспевать за остальными. Однако ее слабость незамедлительно дала о себе знать почти в каждой области, которую она взялась осваивать.

На занятиях с Наставником Менраем, который в первую очередь занялся укреплением их выносливости, она едва не потеряла сознания по окончании первого дня. Они вышли за пределы гомпы, следуя по дороге, соединенной мостом, которая вела к горе, настолько высокой, что не удавалось разглядеть ее вершины. Тренировать выносливость предстояло, поднимаясь и спускаясь на ней.

Силовой вид тренировок оказался для Луны ничуть ни легче. Талию воспитанника обвязывали крепкой веревкой, а другой ее конец привязывали к мешку, набитому камнями. Веревку через высокую конструкцию из жердей пускали таким образом, что при движении вперед мешок поднимался в воздух, а при потере концентрации и неспособности его удержать — утаскивал за собой, повалив на землю. Комбинацию движений, показанную Наставником Менраем, следовало повторять триста раз за день, а Луна не могла осилить и ста.

Однако это было из ряда самого элементарного. Более изощренные версии пыток, в смысле упражнений, последовали потом: им требовалось держать правую, а затем левую ногу на весу до тех пор, пока те не начинали дрожать как как здания во время землетрясений, или уклоняться от летящих дротиков, которые в перспективе Наставник Менрай обещал заменить на стрелы и кинжалы.

Луна не справлялась с нагрузкой, но утешалась тем, что не одинока в этом. Она силилась проявлять силу духа и не жаловаться, но сложности возникли и на занятиях Наставницы Падмы.

— Рейны как губки, — сначала та принялась рассказывать теорию. — Да-да, мы губки, плавающие в безграничном море энергии и пропитывающиеся ею насквозь. Нужно только научиться чувствовать и пропускать ее через себя. По венам течет кровь, это и насыщает тело жизнью. Однако у рейнов не только кровь бурлит по телу, но и живительная энергия. Это происходит через меридианы — энергетические линии, которые невозможно увидеть глазами и пощупать руками. Сеть меридианов открывает каналы, по которым движется мана. Ее концентрация в организме зависит от потенциала души, от постижения духовных практик, боевых искусств, от развитости разума. Если научитесь ею манипулировать, будете способны на то, что не-рейн считает невообразимым. Мышцы, кости, суставы станут прочнее и менее подвержены травмам. Взрослые рейны без труда справляются с обычными болезнями, самостоятельно выводя их из организма по меридианновым каналам. Главное — упорство тренировок.

После устных объяснений Наставница Падма давала указания, как уловить ману. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже. Луну нельзя было отнести в категории «хуже», потому что даже для этого нужно иметь хотя бы какие-то подвижки. Но Наставница Падма подбадривала ее и даже спустя месяцы не попрекала за отсутствие прогресса.

Практическая часть раскрытия Таланта и руководства маной заключалась в духовных практиках не меньше, чем в боевых искусствах, поэтому утренние и вечерние медитации были так важны. Главный монах гомпы, казалось, мог медитировать не то что часами и днями, а месяцами... Впервые они повстречали «проснувшегося» Бонза спустя полгода с их прибытия в Возрождение. Поэтому, когда тот погружался в медитационный поток, духовные практики всем желающим проводили обычные монахи или их ученики — шраваки.

Со слабым телом и трудностями в овладении маной, Луне оставалось надеяться на успехи хотя бы в отчасти знакомом — в изучении языков и каллиграфии. Однако дажев обычной школе она никогда не могла похвастаться достойными результатами в учебе. Лавасский не имел ничего общего с языком, на котором она говорила. Приходилось изучать с нуля незнакомую фонетику, грамматику, синтаксис и произношение. В дальнейшем их занятия с Наставником Ли Бо в равной степени должны были включать все гепта-языки, но покаместь они корпели над лавасским.

Хорошим стимулом для этого служило то, что действие «Всеязычия» распространялось только в радиусе двадцати ли. Было так странно в один момент понимать, что говорят Камия, Мадлен и другие, а в другой врезаться в возникшую между ними стену, ведь слова, исходящие из чужого рта, превращались в ассорти незнакомых звуков.

И все же Луна старалась во всем. Верила: стоит приложить усилия и захотеть по-настоящему, рано или поздно получится. Вопреки всем трудностям, она не желала отставать от первых в жизни друзей. Пусть их компания и образовалась ввиду внешних обстоятельств.

Они были такими разными. О-ч-е-н-ь разными. Кроме сиротства, на первый взгляд их ничего не объединяло. Но Луна хотела узнать каждого из них. И стать частью маленького закрытого общества только для своих. Потому что она никогда не была «своей» где-либо.

И со временем их характеры раскрыли себя в полной мере.

Мадлен и Камия говорили открыто и смело, не боясь рассказывать даже о самых неприятных вещах: только первый пестрил остротами, а вторая угрозами и ругательствами. Орлин и Мелодия делились о себе добровольно, когда спрашивали; Гарди — столько, сколько нужно для дела, ни больше ни меньше, а Мика предпочитал молчать. Спустя несколько месяцев даже Мадлен смирился с нездоровой привязанностью соседа по комнате к безмолвию и решил работать языком за двоих, освобождая Мику от тягостной для него обязанности.

Мика говорил только с наставниками, если те напрямую обращались к нему, и изредка с ними шестерыми, обходясь минимумом речевых конструкций. Его прогресс в словах увеличивался пропорционально совместно проведенным годам, хотя это замечали только они. С другими совоспитанниками Мика не общался вовсе. Кто-то в самом деле верил, что он немой, пока на занятиях нежданно не раздавался немногословный ответ Мики на вопрос наставников.

И хотя Мика практически не вносил словесной лепты в общение, он почти всегда был рядом, когда они собирались вместе. Его присутствие говорило больше, чем слова. Луна думала, что они важны для него, даже если он никогда об этом не скажет. Просто его интерес к жизни был очень слаб. Не только неутомимое молчание выделяло Мику среди остальных (хотя меньше всего он желал хоть в чем-то выделиться), но и его безразличие к собственной судьбе. Она интересовала его приблизительно настолько же, как и жизнь муравья, которого в любой момент могут раздавить.

Каждый из их компании лся не только в манере общения, но на первых порах и в степени заинтересованности в обучении. Многие до конца не могли поверить, что действительно в чем-то особенные, хотя никто из тридцати человек так и не попросился вернуться домой.

Конец сомнениям положил Гарди. Первым потенциал раскрылся именно у него.

Сначала тому, что он единственный, кому удавалось в совершенстве выполнять все указания Наставника Менрая, имелось вполне логичное объяснения. Гарди был родом из Скандании, славившейся военной мощью. Благодаря силе своей армии провинции нынешней Скандании в ходе Мировой Революции отделились от Еврисии и образовали собственное государство. С тех пор повелось, что сканданских сирот, численность которых значительно выросла после переворота, отдавали в военные училища. Это случилось и с Гарди.

Когда другие ребята выпытывали, почему он так хорош, Гарди не бахвалился своей физической формой, а критично подмечал, что обучение в Возрождении отличается от военного училища, поэтому ему тоже предстоит освоить много нового. Также он никогда не жаловался. Ни разу. В отличие, к примеру, от шумного Мадлена, который часто просто не появлялся на занятиях, или Камии, которая всегда появлялась, но бросала озлобленные комментарии на все, что видела, слышала, делала.

Тем не менее Гарди продолжал выделяться все больше и больше, пока остальные умирали на занятиях Наставника Менрая. Когда все безуспешно стремились воспроизвести очередность движений, состоящую из размахивания рук, поддержания равновесия, упругости ног и ровности стойки, Гарди безупречно проделывал это даже не вспотев.

На четвертой неделе тренировок Наставник Менрай показывал им технику падений, называющуюся укэми, где требовалось перекатываться по земле, чтобы вновь встать в твердую стойку после атаки противника.

— Умение правильно падать так же важно, как умение правильно нападать, — говорил Наставник Менрай. — Вам нужно научиться расслаблять тело при падении и слушать поток энергии, а не бороться с ним и напрягаться.

Для показательного боя он выбрал Гарди, что стало уже чем-то само собой полагающим. Наставник дал ему атаковать себя приемом, который они отрабатывали на прошлом занятии, и Гарди с легкостью смог перекинуть мощное тело через плечо. Последующее за этим падение Наставника Менрая вышло настолько мягким и грациозным, что казалось, его руки обласкали землю, а не ударились по ней, принимая на себя силу броска. Движения мужчины напоминали лист, касающийся вскользь земли перед тем, как снова воспарить при малейшем дуновении ветра.

Луна с благоговейным трепетом наблюдала на происходящим. Не могла представить сколько ей потребуется тренироваться, чтобы достичь такого уровня и осуществимо ли это вообще. Казалось, она не могла удивиться больше, но Гарди, теперь принимающий атаку, практически также искусно повторил новую технику. После этого Наставник Менрай резко забрал его собой, оставив остальных дальше упражняться.

Гарди вернулся под конец занятия, и Луна впервые увидела его довольным. Большую часть времени он ходил с невозмутимым видом, и было сложно понять, о чем он думает и что чувствует. Но в этот раз Гарди л на такого же подростка, как все остальные. Хотя и старался контролировать эмоции, они проскальзывали, как сквозняк из не до конца запертой двери.

— Наставники сказали, что я слишком хорош на занятиях физической подготовки, даже учитывая мою учебу в военном училище. Взять хотя бы сегодняшнюю технику, я никак не мог освоить ее так сразу, ведь это боевые искусства Асуварии, в Скандании их не применяют. Наставник Ли Бо и Наставница Падма просканировали меня и определили, что физическая сила и есть мой Талант. Поэтому я свободно впитываю все, что касается боя, и мое тело куда сильнее и выносливее. Даже в сравнении с другими рейнами. Они сказали, такие случаи уже встречались. При дальнейшем обучении я стану и вовсе неуязвимым для ранений.

— Да ты, получается, чертов супермен! Осталось только летать научиться, — с явной завистью воскликнул Мадлен.

После этого события Мадлен стал куда охотнее посещать занятия и, кажется, таки признал, что все это взаправду. Иногда Луна замечала, как он исподтишка поглядывает на Гарди, когда тот в очередной раз поражал своими способностями, например отжимаясь стоя на руках или исполняя безумную серию прыжков с вращениями, словно был птицей, а не человеком.

Поэтому именно успехи Гарди стали отправной точкой для всех воспитанников в восприятии серьезности происходящего в Возрождении.

Следующей была Камия. На третий месяц Наставник Ли Бо оставил ее после занятия лавасским. Ее Талант отыскался в управлении словами. Это походило на то, что умел Наставник Ли Бо, поэтому он взял Камию в свои личные адепты, то есть отдельно посвящал в тайны данной специальности. Талант Камии развивался в создании собственных заклинаний, таких же мощных, как «Всеязычие». А также талисманов, которые рисовались на бумаге васи,. Благодаря одному из талисманов, с говорящим названием «Перемещение», Луна с Наставницей Падмой и Орлином перенеслись на Лавасс. Расстояние, в пределах которого удавалось перемещаться, росло равномерно с мастерством рейна, который его рисовал и насыщал энергией.

Восемьдесят процентов времени речь Камии наполняла неприкрытая настороженность и едкий сарказм, через которые просачивалась враждебность, казалось бы, к каждому созданию, мешающему на ее пути, и даже просто рядом стоящему. И все же учитывая, насколько умело она изъяснялась, ее Талант также был весьма логичен.

Еще через месяц настало время Орлина. В силу того, что он жил на Лавассе куда дольше остальных, то служил источником знаний об устройстве острова, о правилах и запретах рейнов и о прочих полезных фактах. В отсутствие поблизости наставников воспитанники бежали к Орлину. Он с готовностью помогал каждому, кто об этом просил. И хотя Камия, учитывая ее Талант, в мановение ока овладевала новыми языками, Орлин вбирал в себя знания как таковые. И если Талант Гарди проистекал из физических способностей, то есть тела, то у Орлина — из умственных, то есть разума.

Ему удавалось поглощать большие объемы новых сведений благодаря феноменальной памяти. Наставница Падма сказала названому сыну, что в будущем его Талант может развиться до умения создавать иллюзии или перемещать предметы силой мысли, а если достичь высших результатов — и себя. Ему не потребуются для этого талисманы.

В начале второго года их пребывания в Возрождении стал известен Талант Мики. Неудивительно, что никто не распознал его раньше, учитывая личность Мики.

Как-то после ужина он сам вдруг произнес:

— Я могу покидать тело.

Луна и остальные пятеро удивленно воззрились на него, поскольку по пальцам руки можно было подсчитать разы, когда Мика первым заговаривал с ними.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Гарди.

— Мое тело осталось в храме, а я ходил по гомпе, но меня никто не замечал.

— Так чем это отличается от привычного тебя? — подколол Мадлен. — Я первые месяцы вообще забывал, что нас в комнате четверо, а не трое.

— Хватит трепать языком и хоть раз послушай, что говорят другие, — вскинулся на него Гарди. В ту пору только ему удавалось приструнить Мадлена.

— Ладно уж, уступлю слово нашему молчаливому другу, пока он не передумал разминать мышцы рта.

После этого Мика сжато рассказал, что сам нашел Наставницу Падму, и она после переговорила с коллегами. Учитывая характеристики Мики, они рассудили, что его Талант зиждется на неглубокой связи с реальностью и слабой воле к жизни. Мика умел отделять сознание от физического тела и создавать астральную проекцию. Наставники еще называли это «тонким телом».

Мика больше остальных занимался медитацией под руководством монахов, иногда по несколько дней безвылазно проводя в храме. Также он практиковал единоборства с Наставником Менраем для укрепления духа посредством тела, но отказывался прикасаться к оружию. В начале Мика не мог контролировать выход из физического тела и тот происходил произвольно. Однако наставники заверили, что со временем он сумеет проделывать это по желанию. А монахи поведали, что тот, кто достиг мастерского уровня в духовных практиках, мог даже изменять материальную реальность силой мысли. Но это требовало недюжинных умений и годы интенсивной практики.

На второй год, помимо Мики и еще семерых воспитанников, потенциал Мелодии и Мадлена также раскрылся и расцвел Талантом, еще и практически в одно время.

Мадлен начал понимать животных, то есть разговаривать с ними прямо как с людьми. Однажды он прибежал из самовольной отлучки в крайне возбужденном состоянии и заставил их собраться вместе, оторвав от дел.

— Помните орла с поломанным крылом, которого я нашел в лесу?

— Опять треп о том, какой ты герой, что спас птичку, когда принес ее наставникам, и те вылечили ее, — незаинтересованно проворчала Камия.

— Так вот, я решил проверить место, куда мы обратно отнесли орла. И что вы думаете случилось? — От переполняющих эмоций его голос повысился. — Стоило зайти на поляну, как показался орел и сел мне на плечо! А потом... потом заговорил со мной!!!

— Ага, и что сказал? Номер палаты, где для тебя уже забронировали место? — съехидничала Камия.

— Только с тобой, подруга, — рефлекторно отгрызался Мадлен. Насмешка Камии нисколько не убавила горячности его рассказа. — Орел поблагодарил меня! Сказал, что обязан мне жизнью и теперь останется со мной.

— Мад, ты же не врешь? Не врешь, да? А можно пойти посмотреть на птичку? — Мелодия оставалась самой доверчивой из них и по-детски с готовностью верила в чудеса, поэтому быстрее всех приняла их новую жизнь.

— Не можно, а нужно. — И тут Мадлен издал причудливый звук — полусвист-полузов — и через стены гомпы перелетела птица. Она приземлилась у ног Мадлена, издавая пронзительное клекотание.

— Круассан, не волнуйся. Это мои друзья, ну или типо того. — Высунутый язык и последнее уточнение адресовались Камии.

Все отреагировали по-разному:

— Какой красивый! — восхитилась Мелодия.

— А он не укусит, если его погладить? — уточнила Луна.

— М-м-м, — в легком смятении улыбнулся Орлин.

— Не слышу, чтобы он разговаривал, — дельно заметил Гарди.

— Круассан??? — скривилась Камия.

— ... — Мика.

Орел же гордо вытянул шею и изучал их настороженным, воинственным взором, словно расценивал насколько они представляют угрозу. Настоящий хищник! Длинный хвост, белое брюхо, бурые крылья, а на затылке беловато-охристый хохолок, который мгновенно распушился на восклицание Камии, будто орел уловил пренебрежительный тон и оскорбился.

— Ему не понравилось, как ты произнесла его имя, — сказал Мадлен, якобы передавая сообщение орла Камии, на которую тот теперь немигающе смотрел своими серыми глазами.

— Ты назвал орла Круассан? КРУАССАН?! У тебя потроха вместо мозгов или что? Это хищник, а не домашний хомячок!

— А ему понравилось! — заартачился в сердцах Мадлен. — И, вообще, я хочу оставить его себе. Орлин, как думаешь, наставники разрешат?

— Э-э-э... не знаю. — В этот раз даже у Орлина не нашлось точного ответа. — Сюда никогда не приводили птиц, насколько я знаю. Раньше тут жила собака и несколько котов, которых находили воспитанники, обучающиеся до нас, но потом они забрали их с собой.

— Мой Круассанчик ничем не хуже. А пользы от него будет даже больше!

Поход Мадлена к наставникам закончился не только тем, что орел стал частым гостем в Возрождении (он не жил на территории только потому, что, хоть Мадлен и относился к нему как к питомцу, орел оставался хищной птицей), но и разоблачением его Таланта.

Мадлен признался, что всегда любил животных и легко с ними ладил. Он рос в приюте в Северной Макории, где совсем маленьким проводил большую часть времени не с другими детьми, а с приютской собакой и ее щенками. Но он и представить не мог, что способен общаться с животными по-настоящему, а не фантазировать об этом, как в детстве.

При должном обучении, на которое Мадлен смотрел сквозь пальцы, и установленной связи с конкретным животным, он мог даже проникнуть в его сознание. Может, Мадлен и не был Суперменом или Энциклопедией на ножках, как он называл Гарди и Орлина, и все же наслаждался своим даром. Он не всегда приходил на занятия, но самозабвенно исследовал свой Талант, отыскивая разных представителей животного мира Лавасса. В первое время в основном в близлежащем селении Фусан или окрестностях леса рядом с гомпой, а потом добрался и до Шалоу, Кадиса, Далао — следующих населенных пунктов на острове. Сначала он общался с животными на интуитивном уровне, но чем больше времени проходило, чем сильнее он взаимодействовал с ними, тем отчетливее понимал их.

И в то время, как Мадлену «открылся животный мир», Мелодия нашла свою связь с растениями. Она обожала цветы, поэтому в их комнате всегда стоял букетик, который она умудрялась насобирать даже при том, что на самом холме, где была подстроена гомпа, плохо росла растительность. Благодаря одному из таких букетов, Талант и проявил себя.

Они втроем уже ложились спать, когда Мелодия подошла к вазе, привычно огорчившись, что цветы так скоро вянут. Когда она прикоснулась к поникшим стебелькам, те вдруг приподнялись, и их увядающий вид сменился на свежий. Оранжевые бутоны вновь источали благоухающий аромат, разнесшийся по всей комнате.

— Девочки, смотрите!

Но они и так уже все увидели. И осознали. Связь Мелодии с растениями была такой же природы, как Мадлена с животными. Такой Талант означал для нее в будущем дар целительства и врачевания. Растения откликались в ее руках и повиновались ее воле.

Луна радовалась за подругу, нет, она радовалась за каждого из них, но внутрь пробрался червь сомнения, поражая каждый уголок души и тела. Когда же она найдет свой Талант? Или Талант ее...

Тем не менее даже когда миновал второй год обучения и не только ее друзьям, но и всем остальным воспитанникам раскрылся Талант, она оставалась единственной без него.

Да, она упорно тренировалась. Во всем, чему их обучали. И стала лучше, чем два года назад. Но если остальные прогрессировали со скоростью марафонца-победителя, она — на уровне чахлого любителя. И поэтому любой ее прогресс равнялся капле в море чужого успеха. Она храбрилась и не показывала, насколько сильно это расстраивало ее.

Луна боялась быть отделенной от друзей, и этот страх, не давая забыть о себе, щепкой вошел в сердце.

Батыр — почётный титул у монгольских и тюркских народов за военные заслуги, означающий «доблестный воин», «герой».

Ли — название единицы измерения расстояния, соответствующая 500 м.