Лагерь. Мои записи | 16+

По аллее, ведущей в корпус, медленно удалялся мой отряд. Оцепенев, я видела лишь спины толпы подростков, которым нет дела до отбившейся от строя девочки.

Догонять не хотелось. Душа отчаянно требовала исчезнуть, раствориться, пропасть. Я одна против мира-антагониста, который лишь яростно вставлял палки в колёса.

От пагубных мыслей и философских терзаний меня спас случайно замеченный взор нездорово-блестящих карамельно-карих глаз.

Рядом стоящая Яна растерянно переводила взгляд с меня на отдаляющихся ребят, которые, мол, и забыли про двух соотрядниц. Подруга встревоженно коснулась моей руки:

— Сонь, ты чего? — спросила Яна, мгновенно отдёрнув ладонь. В её взгляде отражалась нотка тревожного любопытства, она стремилась окунуться в глубину момента, который только что произошёл.

Вникнуть в происходящее раз от раза не легче. Но мир не ждал, пока я соберусь и найду внутри себя силы вернуться в этот бешеный водоворот жизни. Время шло, как невероятно быстрый поток, и мне приходилось смириться с этой непредсказуемой реальностью.

Схватив Яну под локоть, я потащила девушку к отряду. Два юноши в конце строя, услышав какой-то кипиш позади, лишь недоумённо оглянулись, мол «Где вы были?», но почти сразу же потеряли интерес.

От противного холодного ветра, что насквозь продувал тонкий вязаный свитер, пробрал озноб. В кроссовках мерзко хлюпала вода: наверняка ливень настигнул Аню на улице, от чего промокла не только верхняя одежда, но и обувь. Широкие джинсы неприятно липли к телу, и я искренне понадеялась, что сейчас мы вернёмся в корпус.

Поправив навязчиво лезшую в глаза прядь волос, я задумчиво пыталась воспроизвести, что именно помнила последним и как много времени вновь упустила из собственной жизни. В голове лишь четвёртый день и вечерний перекур за корпусом: на дискотеке я узнала, что Миша расстался с Эвелиной, а потом он в красках рассказывал о разрыве, не скрывая подробности.

С ходу так и не скажешь, сколько минуло времени: для меня — лишь мгновение, просто моргнуть, и вот я уже переместилась во времени. Но для Ани… Да и мне всё ещё не давала покоя эта кофта.

Заношенный мешковатый свитер, целиком и полностью покрытый катышками, состояние которого явно свидетельствовало о том, что он пережил много приключений и событий за почти два года. И если для меня подобная одежда в порядке вещей, то для самоуверенной сногсшибательной Ани подобный наряд — атрибутика плебеев.

И это я говорю вам, как человек, проживший с ней в одном теле девять месяцев.

Аня — крайне дерзкая, харизматичная и ассертивная девушка, поэтому всегда стремилась выглядеть безупречно. Вспомнила, как однажды я открыла шкаф и обнаружила на своей полке новые розовые джинсы, трикотажную мини-юбку и топ, едва прикрывавший декольте.

Мне невольно подумалось: «Очень смело». Этот же человек капал мне на мозг по поводу неидеальности моей фигуры — ни осиной талии, ни песочных часов, ни округлых бёдер, да ещё и осанка ни к чёрту.

Мы с Аней как сёстры: у каждой есть личный гардероб и общий на двоих. Мои вещи — это десять мужских однотонных футболок, мешковатый свитер, джинсы и пять папиных рубашек. Так что каждый раз шопинг Ани заканчивается для меня если не шоком, то, по крайней мере, удивлением.

Что же случилось, если Аня захотела сжаться до размера атома, чтобы стать неприметной серой мышкой, подобно мне?

Вспомнив о самом главном своём оружии, я выудила из кармана потрёпанный жизнью телефон. И… ни-че-го. Ни единой заметочки.

«Да ну! Ты оставила меня без новостей и подсказок?» — раздражённо возразила я, проведя пятернёй ото лба к волосам.

С сентября прошлого года мы с Аней существовали в симбиозе, дабы полноценно жить и не замыкаться в своей болезни, подобно отшельникам. Поэтому каждый раз, едва проснувшись, я сразу бросала взгляд на экран своего телефона. Там, словно на страницах моего собственного дневника, оживала краткая запись о её времени.

Я же не просила её писать дословно о каждой незначительной детали, диалоге или действии.

— Просто издевается надо мной… — пробормотала я себе под нос, рассерженно закрывая вкладки приложений.

Случайно скользнув взглядом по дате, я застыла в ступоре, не веря своим глазам: меня не было три дня.

— Нет, нет, нет… — пьяно бормотала я, листая календарь, соцсети и заметки.

Поразительно, но на эти три дня время не остановилось: мне писали знакомые из города, звонила мама, ребята в беседе класса что-то обсуждали. Одна лишь я выпала из этого мира на семьдесят два часа.

Раньше Аня появлялась далеко не каждый день и, по большей части, только на пару часов. Со временем период её сознания наступал всё чаще, а промежуток становился дольше. Как правило, это случалось раз в пару дней примерно на шесть часов и никогда больше восьми.

Но ещё ни разу не происходило так, чтоб Аня появлялась сразу на целый день и тем более на несколько суток подряд. Причин могла быть уйма, но о таком точно не напишут в интернете. Хотя кое-что я могла сказать точно: моя психика ослабла и снова поддалась внешнему влиянию. Быть может, это всего-навсего стресс: не для меня, а в первую очередь, для Ани — девушка оказалась в новом коллективе, которому она и даром не нужна. Да и Аня новым знакомым совершенно не рада, уж тем более тому, что ей непроизвольно пришлось стать частью страстей и интриг в моей жизни.

Доковыляв в раздумьях до корпуса, я остановилась: отряд столпился у входа, чтобы послушать распоряжения вожатых. Их наставления меня не волновали: взгляд устремлялся к повороту за здание — организм неистово требовал никотин. И вот наконец-то вожатые нас отпустили, и моя рука невольно потянулась за пачкой в карман.

— Соня, Миша! — окликнул Даниил Анатольевич. — Убирайтесь в палатах и через двадцать минут жду в моей вожатской: я и Анна Андреевна хотим побеседовать с вами.

Мысленно выругавшись, я в недоумении обдумывала слова вожатого.

Беседовать? О чём? Я чуть ли не самый прилежный ребёнок в отряде, который хоть и нарушал правила, но явно не попадётся на этом.

— Миша, ты иди в медпункт, может, там хоть чем-то помогут, — с лёгкой жалостью в голосе указал вожатый.

Огромный, как небесный метеорит, тёмно-фиолетовый фингал бушевал вокруг левого глаза и отливал в багровые оттенки, будто картина кровавой эпопеи. На лице Миши, точно карта боевых действий, явно прочерчены следы столкновения: гематомы, мол мрачные облака, тянулись по щекам и подбородку, став для Миши трофеем, или, быть может, меткой позора. Отёки казались противными приливами боли, захватившими его черты. Напряжённая, обозлённая гримаса, искажающая его лицо, несла в себе обещание мести и не сулила мне ничего хорошего.

— Побеседовать нам с вами? Зачем? — настырно спросила я вожатого: не могла или просто не хотела поверить в ту картинку, которая складывалась в моей голове.

«То есть они хотят сказать, что это сделала я?»

— Не каждый день у меня в отряде один ребёнок избивает другого, да ещё и с такой жестокостью, — безразлично объяснил Даниил Анатольевич. — Я не хочу доводить это дело до ушей администрации, так что будет лучше, если через двадцать минут вы просто придёте в двадцать пятую комнату.

Миша выругался и напоследок сверкнул в мою сторону багровым фингалом, как молния, разрывающая ночное небо. Его взгляд был полон ненависти и огня, и я почувствовала, будто меня пронзило разрядом. Зловещая атмосфера сменяла покой, и Миша удалился прочь, оставив после себя следы напряжения и неприязни, словно грозовая буря, прошедшая вдали.

Обдумывая такое серьёзное происшествие, я отправилась к лавочкам для того, чтобы перевести дух.

На одной из скамеек, затаившись, курил Игорь. Однако меня скорее поразило то, что в курилку не пришла даже компания тридцать четвёртой палаты: они же как птенцы-неразлучники, особенно с Сашей. Впрочем, это сыграло мне на руку: ребята из других отрядов наверняка сейчас на планёрке или ещё не ушли из столовой, так что пришло время повыпытывать немногословного товарища.

— Игорь, — присев возле парня, обратилась я и, не получив не малейшей отрицательной реакции, продолжила: — Ты не знаешь, что вчера произошло? — я достала сигарету из пачки и поднесла огонёк.

— Ты об этом? — Игорь отрешённо устремил взгляд на мои костяшки — искалеченные и опухшие, отдающие каждым оттенком алого. А поверх виднелась запёкшаяся кровь, образовавшая плотные корочки, которые так и хотелось содрать.

— Ну да, наверно… То есть это я подпортила личико Мише?

Хоть я и была одной из редких левшей в нашей семье, ведущая рука Ани — всегда правая. Синяк Миши красовался у левого глаза, и это явно свидетельствовало о том, что в той драке победила Аня, а не я. И если бы хоть кто-то подметил эту деталь, то с меня непременно бы спали подозрения. Тем не менее, для всех окружающих, Мишу избила именно я.

Игорь пристально уставился мне в глаза, будто пытаясь проникнуть в мою душу. Что именно он там искал — не ясно, но, думаю, юноша хотел убедиться в том, что я трезвая. Его взгляд казался настолько настойчивым, что я почти почувствовала его дыхание на своём лице. Он исследовал меня, проходя сквозь каждую мысль и эмоцию, будто он стремился понять меня до самой сути. Я не могла отвести глаз, хотя ощущала себя неловко и непривычно. На лице появился предательски красный румянец, а сердце начинало биться быстрее. Я не знала, что он собирался сделать или сказать, но я надеялась, что это будет что-то хорошее.

— Хм, — улыбнулся Игорь, сделав какие-то выводы в своей голове. — Ты правда ничего не помнишь?

— Ну… если честно, довольно смутно. Как-то всё слишком быстро завертелось. Может, ты помнишь больше? — я исподлобья взглянула на знакомого, стараясь вербально и невербально показать, что я сейчас отчаянно нуждалась в его помощи.

Игорь дураком не был, но чувства такта у него хватало, чтоб не задавать лишних вопросов или ещё как-либо комментировать эту тему.

— Я пришёл к тебе забрать мастерку, которую ты одолжила у меня днем, — сдавшись, начал рассказывать парень. — Потом к тебе в гости наведался Миша. Я собирался уходить, но завязался диалог, а затем Миша подошёл к тебе и, схватив ладонью за бёдра, поцеловал в шею, — индифферентно вспоминал Игорь. — А дальше… помню лишь мат, что лился из твоего богатого словарного запаса. Миша отнекивался, и ты его ударила: не пощёчину, а как мужик — с кулака. Это не помогло, а лишь ещё больше раззадорило его, из-за чего начались уже глухие жёсткие удары с твоей стороны. Миша там что-то тоже пытался помахаться, но по сравнению с тобой, он — ничто. Ты просто зверь, — подытожил парень, затушив сигарету о сырую лавочку.

— А вожатые что?

— Даниил Анатольевич пришёл в комнату и увидел эту потасовку. Кричал громко: ты ведь с такой силой била Мишу, что у него на лице не осталось живого места. Много народу собралось, из других отрядов тоже. А потом Даниил Анатольевич вас пробовал разнимать, точнее, тебя оттаскивал. И вроде всё утряслось.

— Почему ты не остановил меня? — осмысливая слова Игоря, спросила я. — Ты же мог, с самого начала там был. Просто стоял и смотрел?

— Миша это заслужил. Тебе стоило его ударить, чтобы он понял. Я не стал мешать. Но после того, как ты повалила его на пол, тебя уже было не остановить: стало слишком поздно. Я хоть и парень — больше и тяжелее тебя — но тем не менее в тот момент моей силы бы не хватило.

Я думала. Уходить не хотелось, ведь именно в такие моменты ценишь одиночество. Да и в лагере непременно обо мне разошлась дурная слава: я же избила человека!

Игорь, судя по всему, тоже возвращаться не спешил, и молчаливо сидеть бок о бок в столь угнетающей обстановке становилось некомфортно. Так что я, сама того не особо желая, отправилась в корпус: впереди, видимо, тяжёлый разговор с вожатыми.

Вернувшись в свой номер, я увидела ужасный бардак на своём спальном месте. Аня хоть и старательно следила за своей внешностью, но наводить порядок в быту — это не про неё.

Так что, последовательно избавившись от разгрома в своей части комнаты, я, как и просил Даниил Анатольевич, отправилась в вожатскую, правда, всё никак не могла подавить нарастающую внутри тревогу.

Дважды постучав в дверь, я вошла внутрь. В просторной комнате, рассчитанной на двоих, сейчас стояла только одна кровать. Даниила Анатольевича отнюдь трудно назвать самым порядочным человеком, потому в номере царил «творческий» хаос из вещей: раскрытые чемоданы с разбросанной вокруг одеждой, стол, захламлённый всем, чем только можно, на окне сушились мокрые вещи, вероятно, после стирки, а из-под кровати выглядывала куча пакетов, которые явно там уже не умещались.

В комнате уже сидели наши вожатые и Миша. Смотреть без слёз на его лицо было трудновато, но сдерживать смех казалось ещё сложнее.

Когда я вошла, Анна Андреевна, которая о чём-то разговаривала с Мишей, остановилась и предложила мне присесть на стул возле стола.

— Я не хочу читать вам нотации, — по-педагогически грозно обратилась вожатая. — Вы взрослые люди, которые должны ясно отдавать отчёт своим действиям. С Соней отдельный разговор, но, Миша, считаешь ли ты, что заслуженно получил?

— Нет! Не считаю! Вы реально думаете, что вот это всё, — парень возмущённо указал на своё лицо, — нормально?

— Это не нормально, — ответила вожатая, — но я ни в жизни не поверю, чтоб обычная девочка избила соотрядника за просто так.

— Скажи, Миш, и мы разойдёмся, — задумчиво стоя у окна, произнёс Даниил Анатольевич.

— Анна Андреевна, вы правда думаете, что эта девчонка не способна на избиение парня? Да у неё настроение меняется по десять раз за день. Я вам говорю: я пришёл за Игорем, а эта курица…

— Без оскорблений, — хладнокровно, глядя Мише в глаза, молвила я.

— Даня, где Игорь? — вожатая повернулась к своему напарнику.

— Он молчит. Ты же знаешь.

— Нет, не знаю! У меня в отряде девочка накидывается с кулаками на парня и избивает его почти до бессознательного состояния, — на лице Анны Андреевны начала проступать злость, придав коже пунцовый оттенок.

— И-и-и-горь! — заорала на весь этаж вожатая, да так, что у меня даже уши заложило. Через десять секунд дверь в комнату открылась, и на пороге стоял как всегда сдержанный парень.

— Да?

— Кто прав?

— Это не моё дело.

— Кто прав? — проигнорировав слова подопечного, вновь как попугай повторила вожатая.

— Соня.

— Игорь, да как так? — возмутился Миша, а затем добавил больше жалости в голосе и продолжил: — Ты же был там. Ты же видел, что она первая на меня кинулась, просто так, я даже слова не сказал.

— Ты сволочь, Миша. Будешь к ней домогаться — я тебе лично морду начищу, — всё так же безмятежно молвил парень и, не дожидаясь реакции вожатых, вышел из комнаты.

— Это я и хотела от него услышать, — победоносно вскинув голову, заявила вожатая, но не нам, а своему напарнику. — Вы! — она обвела нас пристальным взглядом, а потом продолжила: — Чтоб даже рядом вас не видела. А теперь уйдите с глаз моих!

Выйдя из вожатской, Миша не пошёл в свою комнату, а сразу направился к парням. Но дойти до тридцать четвёртой палаты он не успел — мальчики лежали в холле на диване, общаясь на житейские темы, как будто не их друга только что вызывали на ковёр. Я решила тоже не возвращаться к своим соседкам, а встала у угла своей комнаты и молча наблюдала за происходящим.

— Игорь! Какого чёрта?! Ты предаёшь своего друга, чтобы защитить какую-то шалаву? — подойдя ближе к дивану, с наездом обратился Миша, срываясь на крик, сквозь стиснутые зубы.

— Ты мне не друг, — незаинтересованно ответил ему парень. — Миш, ты — животное. Я тебе ещё в самый первый вечер сказал, что на месте этой девочки ударил бы тебя. И она ударила, причём заслуженно. Если бы кто-то оскорбил Асю, я бы тоже не сдержался, защищая её. А за эту девочку заступиться некому. Так что ты мне сделаешь, а? — безэмоционально выдал Игорь, не реагируя на ворчание Миши.

Его оппоненту сказать было точно нечего, поэтому с бордовым, как помидор, лицом он направился в свою спальню, по пути жёстко задев меня плечом. Я была чрезмерно благодарна Игорю за его поддержку: я правда думала, что они с Мишей если не друзья, то хотя бы товарищи. Видимо, Игорь всё же неплохо разбирался в людях.

———————

За окном разразился неистовый ливень, сметая все следы света и радости. Коридоры и спальни окутались мраком: они утонули в нём, словно живущие среди давящей печали. Тоска заполнила воздух, будто бы холодный дух погоды проник внутрь, нарушая душевное равновесие.

Я скиталась по комнатам, потерянная в собственных мыслях, точно плывя в море бурных эмоций. Поток чувств колебался от отчаяния и полной опустошённости до взрыва гнева, моментов ликования и кратковременной легкости радости. Не зная, куда себя деть, я спустилась в курилку, что стала приютом для девочки, потерянной в этой мрачной симфонии жизни.

За корпусом в это время никого не было, и мир вокруг меня казался пустым и угнетающим. Присев на мокрую от ливня скамейку, я ушла в себя, погружаясь в мир звуков. Первозданная лишь угнетала: шелест листьев как будто пронзал меня до самой души, а удары капель звучали как страстное исповедальное пение в безнадёжной тишине.

Медитируя в этой мрачной обители, я старалась найти умиротворение, поглощённая шумами природы. Но не заметила, как из-за угла тихо вышел кто-то, прерывая эту недолгую иллюзию спокойствия.

— Соня? — слегка напугав меня, произнёс грубый мужской голос. — Ты… куришь?

Владислав Игоревич подошёл к лавочкам и окинул меня изумлённым взглядом. Молча затянувшись, я продолжила слушать монотонную мелодию дождя, но она уже не вызывала во мне такого увлечения, как раньше. В этот момент ничто не имело для меня значения, хотя внутри зародилось необъяснимое чувство, словно предвещая перемену.

— Сонь, ты в порядке? — юноша сел рядом и, достав одну сигарету из пачки, прикурил.

Я подняла на него отёкшие глаза, и моё сердце заколыхалось, подобно буре в море. Мне хотелось кричать, чтобы зов мой разнёсся по всему свету, но, подавляя эмоции, я лишь с трудом сдерживала слёзы, которые вот-вот могли прорваться. Я отвлеклась, и слова ускользнули от меня вновь, как птицы, распуганные шумом.

— Да почему ты молчишь?!

— Ты задаёшь вопросы, которые не требуют ответа, — монотонно и безучастно прошептала я, всё так же смотря на моросящий дождь.

Его глаза мерцали глубокими оттенками тёмно-коричневого, словно земля, пропитанная дождём, что искрилась под влажными лучами света. Эти глаза казались глубокими озёрами, отражающими мир во всех его богатствах и таинствах: в них прятались истории, утопающие в меланхолии дождевых капель. И в этих чёртовых глазах я нашла то тепло и понимание, в котором так безвыходно сейчас нуждалась. В них я увидела безмерное сочувствие, пронзающее меня насквозь, и, сменив тон, парень спросил:

— Сонь, что произошло?

— Произошло… — невольная  ухмылка самой себе. — Я произошла, и придурок этот произошёл…

— Это ты о вчерашнем?

— Ты уже знаешь? — посмотрев на него, я ощутила внутри себя почти полное отсутствие удивления.

— Весь корпус слышал. По-моему, кто-то даже видео снимал, как ты Мишу… В общем, не важно, — делился Владислав Игоревич, увенчав слова невидимой улыбкой, которая нежной пеленою окутала его лицо.

Тишина. Слух ласкал только звук капель, ударяющихся об листву. Теперь я не могла думать ни о дожде, ни о своей ненависти к Мише, ни о поступке Игоря. Все мои мысли свелись к одному — Влад здесь, рядом со мной. Мое сердце стучало с неистовой силой, будто оно готово вырваться из моей груди, барабаня в ритме страсти. Дыхание стало глубоким и тяжёлым, как влажный, знойный ветер перед бурей, а живот судорожно сжался, будто внутри разразился настоящий шторм.

Может быть, так выглядели те самые «бабочки в животе»? Но нет, это ощущение далеко не радовало, а скорее как будто меня охватила гнетущая тоска. Почему-то мне стало плохо, словно я находилась на грани потери сознания. И внезапно до меня дошло — это паническая атака, и причина ей — Влад, спокойно сидящий рядом.

В моей голове не осталось места для мыслей, эмоций или сомнений. Слова слетели с моих губ быстрее, чем я успела о них подумать.

— Влад, я люблю тебя, — хрипло прошептала я, проглатывая возникший ком в горле и стремясь успокоить колотящееся сердце.

— Что? — переспросил вожатый.

Парень ясно расслышал мои слова, но, наверное, просто не мог поверить в то, что я это действительно сказала.

— Сонь, ты ведь понимаешь, что любовь не может прийти за неделю, да? — он встретил мой взгляд с таким спокойствием, ровно мои слова не имели ни малейшего влияния на его эмоции, и лицо его оставалось непоколебимым.

— Да, я знаю. Уже семь.

— Что семь? — вожатый вновь кинул взгляд тёмных глаз, теперь более заинтересованно.

— Семь лет, — кратко пояснила я и, заметив изумлённый взгляд, добавила: — В восемь я пришла в оркестр и тотчас же влюбилась в милого мальчика за барабанами с веснушками и глупыми шутками. И я никак не могу отделаться от этих чувств, понимаешь? Я. Люблю. Тебя, — каждое слово — отточенное лезвием.

Тишина. Я повернула голову, взглянула в его глаза с настороженностью, жаждая обнаружить хоть малейший намёк на реакцию на мои слова. Но в карих очах я увидела лишь странный, магический блеск, как будто в них таилась тайна, готовая раскрываться только передо мной. Этот блеск напоминал мерцание первой звезды на вечернем небе, и он, кажется, пронзал мою душу, вызывая внутри меня невероятные чувства.

Прежде чем я успела что-либо сказать или сделать, моя голова, словно подчиняясь невидимой силе, резко приблизилась к его лицу.

Время замерло, перестало существовать, будто его никогда и не было. Секунды тянулись, как вечность, а мгновения — стали целым миром, где существовали только мы. Теперь каждая секунда измерялась короткими, но бесконечными вздохами, дрожащими между нашими губами.

В этот момент я ощущала его сердце, будто оно било в унисон с моим, передавая бешеный ритм, что отдавался в каждой его пульсации. Отрывистые удары, полные огня, которые били по венам и разносились по всему моему телу. Все эмоции, что накопились во мне за долгие семь лет, внезапно обрушились на меня, точно волны страсти и любви, и я буквально задыхалась в этом омуте чувств.

Мы сплелись в обжигающем губы поцелуе, как в фильме, где в конце герои осознают, что им суждено быть вместе. Губы его горели желанием, и в этом поцелуе я нашла не только одержимость, но и, казалось, надежду на будущее. Под штормом наших эмоций мы обрели друг друга, как два путешественника, наконец-то нашедших свой долгожданный дом. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

———————

Из-за корпуса, громко хлюпая по дождевым лужам, повернул человек и застыл на месте. Я не успела его заметить: мы сидели с Владом, не отрываясь, и мне, безусловно, не было никакого дела до других людей.

— Сонь, мы в столовую идём, — стараясь перекричать ливень, обратился ко мне Игорь. Я отстранилась от Владислава Игоревича: медленно, будто боялась потерять это мгновенье. Парень заглянул мне в глаза, и в этот миг я ощутила, как мир вокруг нас замер, словно время приостановилось, чтобы вновь нам даровать этот момент.

— Потом поговорим, — ласково прошептал Владислав Игоревич мне в губы, заботливо заправляя прядь блондинистых волос за ухо, и встал с лавочки. Проходя мимо Игоря, вожатый сохранял полную апатичность, словно он даже не замечал его присутствия. Затем он плавно повернул за угол, и его фигура растворилась в мокрой дали. Игорь всё так же стоял на месте и теперь внимательно смотрел на меня. На его лице отразилось удивление, и впервые я видела столь отчётливое проявление эмоций в его выражении.

— Что? — как ни в чём не бывало спросила я юношу. — Пошли обедать. Я голодная.

Без лишних слов Игорь направился к отряду, моментально вернувшись к своему привычному невозмутимому состоянию.

Я не понимала, сколько времени просидела за корпусом, но точно больше часа. В расписании английский, как и занятия на кортах, отменили из-за ливня, оттого меня никто не звал и не искал. Сидя там, в курилке, и будучи поглощённой мелодией природы, я потеряла счёт времени. Дождь не пощадил мою одежду, оттого я успела вымокнуть до нитки: на мне не осталось ни одного сухого места.

Под летним дождём наша толпа добежала до столовой. На обед подавали обычный борщ: наваристый, вкусный, это одно из лучших блюд в лагерной столовой — его здесь делали на совесть, а также разваренные макароны по-флотски.

Бушующие эмоции сжали мне горло до такой степени, что я так и не смогла заставить себя поесть. И, точно меланхоличный художник, мечтающий на белом холсте нарисовать свои размышления, я медленно водила ложкой по тарелке, вслушиваясь в собственные мысли.

— Сонь, а где ты пропадала? — как бы невзначай спросила Ира, а потом защебетала о своём: — Мы в «Правду или действие» с парнями играли. Мне выпал поцелуй с Андреем, представляешь? — девочка выпучила глаза и смачно откусила кусок хлеба. — А он чмокнул меня в щёку и все. Так обидно, мог хотя бы в уголок губ, — не слишком культурно жуя, рассказывала девочка.

— Круто, главное, чтоб тебе нравилось… А я так… По делам ходила, — мельком ответила я.

— А, это насчёт вчерашнего? — отхлебнув борща, уточнила Ира.

— Ага, — согласилась я, а потом всё же решила порасспрашивать девочек: кто, как не главные сплетницы отряда, знают всю ситуацию? — А вот как вы считаете, что случилось?

— Мы пришли уже почти к концу, — вяло ответила Ева, ища поддержки у своих более болтливых подруг.

— Ничего не понятно, но очень интересно. У меня даже видео есть. Хочешь, покажу? — воодушевившись, поинтересовалась Настя, наконец-то ликуя, что её умение ходить с вечно включённой камерой в кои-то веки пригодилось.

Смотреть на чужой позор, совершённый твоими руками — весьма сомнительное удовольствие. Но раз представилась такая возможность, то должна же я знать, за что врагов себе нажила.

Настя ловко достала телефон и спустя минуту пролистывания галереи включила нужное видео. Мои глаза погрузились в кадры, оказавшиеся гораздо более яркими и драматичными, чем я могла себе вообразить. Даже несмотря на то, что Настя находилась далеко, а перед ней собралась целая толпа зевак, я тем не менее отчётливо видела, насколько сильные удары наносила Аня Мише. На его лице — сплошной винегрет, Миша не мог бы ответить даже в трезвости и здравии — физическая подготовка у него на практике просто ужасная, а в этой ситуации он ещё слабее, особенно после десятка тяжёлых хуков по голове. И всё же меня мучил один вопрос: почему директор до сих пор не пригласил меня на беседу?

— А что в отряде говорят? — чуть ли не сгорая от стыда из-за увиденного, поинтересовалась я.

— Ну, Миша строит из себя невинную овечку. И доказывает всем и каждому, что ты его избила просто так. Но по отряду ходит слух, что он тебя… Ну, «это» короче, то самое. Игорь вообще какой-то странный: мы его спрашиваем, а он молчит: стоит с кислой миной и ни слова в ответ. А что?

— Да просто интересно. Сама же я не буду к ребятам подходить и спрашивать, — без подтекста ответив, я наклонилась к столу разгибать ложку, которую случайно согнула, пока Настя говорила про Мишу.

———————

На тихом часе мои мысли сливались в одну гармонию, и весь мир для меня становился второстепенным. Мне не хотелось ни есть, ни заниматься ничем другим, кроме как утопать в воспоминаниях о Владиславе Игоревиче. В душе бушевала меланхолия, словно осенний дождь, который лишь усиливал мою тоску.

Его грубый прокуренный голос разносился в моих ушах, приглашая в мир желания и тайн. Бездонные карие глаза, в которых я терялась, словно в пучине вечности, манили к себе в завораживающем мраке ночи. Неровное дыхание, будто беспокойное море внутри него, напоминало о его близости и присутствии.

Горячие, чуть-чуть пересохшие губы, которые находили мои, словно забытые сокровища, и оставляли после себя ощущение сладкой нежности. И его запах — смесь сигаретного дыма и одеколона с мускатными нотками — окутывал меня, точно магический оберег, наполняя моё сердце чувствами, которые я не могла даже выразить в словах.

Полностью увлечённая своими мыслями, я повернулась к двери. В эту же секунду она распахнулась, а на пороге стоял сам Владислав Игоревич, как будто услышав мои думы: точно воплотился из грёз.

— Девочки, привет, — мельком поприветствовал нас вожатый. — Сонь, мне ребята сказали, что у тебя отвёртка есть. Могла бы одолжить, пожалуйста? — вожатый взглянул на меня с ласковостью, которая заливала мою душу как тёплый летний дождь, но в его глазах было заметно немного неловкости, будто первый поклон стеснительного цветка перед приходом весны. В этот миг его глаза словно сияли от доброты, но одновременно искренность его эмоций придавала им особое волшебство, как мгновение встречи двух душ, которые понимают друг друга на уровне, не поддающемся словам.

Я замерла, не в силах отвести от него взгляд. Тот же час вспомнились мне ощущения, как парень сидел рядом, его дыхание волновало воздух, а сердцебиение переполняло всё вокруг. Помнила, как его губы легко коснулись моих, словно ниточка судьбы, связывающая нас.

Мне понадобилась целая вечность, чтобы осознать, что слова вожатого были адресованы именно мне. Мои мысли возвращались к реальности, но я всё ещё ощущала ту магию, что витала в воздухе после поцелуя.

Точно, у меня действительно есть отвёртка. Я взяла её, чтобы открывать балкон или окно настежь, ведь в прошлом году еле-еле получилось: я раскручивала винты старым канцелярским ножом, который постоянно соскальзывал и оставил мне пару довольно глубоких порезов на ладони и большом пальце. Правда, этим летом она мне так и не понадобилась.

Я достала косметичку и судорожно начала выкидывать из неё всё, что только можно: карандаш для бровей, для губ, помада, старые мамины тени, художественные кисти из пони и белки, фантики, жвачки, пару упаковок с лапшой и пюре, пилочки и напильники. Отвёртка находилась в самом низу, а по-другому до неё не добраться.

Нашла! Владислав Игоревич взял протянутую ему отвёртку и подошёл чуть ближе к кровати, рассматривая содержимое моей косметички — чисто женский набор, ничего лишнего. Парень лукаво улыбнулся, а потом наклонился и взял одну упаковку лапши:

— Можно? — несколько смущённо спросил парень.

— Да, бери, — застенчиво ответила я.

— Спасибо, и за отвёртку особенно!

Его голос был музыкой для моих ушей, я тонула в его звучании. Этот голос был моим уютом и счастьем, и я могла бы млеть от него бесконечно. Восемь лет я слушала его по средам, пятницам и воскресеньям, но только сейчас я почувствовала, что он зажёг во мне огонь. Я не могла оторвать глаз от него, когда он выходил из комнаты. Владислав Игоревич исчезал из виду, а я продолжала следить за ним, забыв о всём на свете.

Только Полина с её визгливым голосом и бесконечным скандалом смогла разбить моё очарование. Но я уже не обращала на неё внимания…