Лагерь. Мои записи | 16+

Она просыпается в пять утра, смотрит на дату, попутно раздражённо вздыхая, а затем прямо в пижаме сбегает из дома: куда-либо, только не в лагерь.

Нет, хватит! Эта тревожность съедала меня изнутри. Я откинула пододеяльник, поднялась с кровати и отправилась на кухню. Там я заварила чай с мелиссой для расшатанных нервов и умостилась за стол. Приходилось подпирать голову кулаком, заодно потирая глаза, чтобы не отключиться.

Я всю ночь переживала, что на утро проснусь не я, а Аня, что в конечном итоге и вовсе не смогла вздремнуть. На часах уже без десяти шесть, а, следовательно, мама тоже скоро встанет и разрушит всю мою идиллию спокойствия. Мне уже не терпелось поскорее вырваться из этой квартиры, где на меня буквально всё давило.

Я ездила в лагерь восемь раз, но в этом году будет последний, ведь совсем скоро я выпущусь со школы. Хотелось вновь попасть в любимый «Лесной», пусть я и была там только прошлым летом. Я точно знала, чего хотела от этой поездки, ведь каждый год она была необходима мне, как глоток свежего воздуха. Лагерь для меня — это место, где я могла стать совсем другим человеком: расслабиться, не находиться под вечным контролем родителей; вести себя так, как хотелось; окунуться в привычный подростковый ритм, а не стараться быть прилежной ученицей и дочкой, как это бывало дома.

«Какой окажется эта смена? Найду ли я себе новых друзей?»

А ведь тема друзей была особенно болезненной для меня, потому что с тех пор, как в моей жизни появилась Аня, и я бросила пить алкоголь, со сверстниками у меня не ладилось совершенно. Пусть мне и всего пятнадцать, но судьба каждый раз ставила мне «подножки», об которые я успешно спотыкалась. Так что за последний год мне пришлось повзрослеть и закинуть всякую инфантильность в дальний угол. Там же, кстати, уже «валялось» большинство психологических травм.

На самом деле хотелось бы влюбиться, как обычная школьница, а не страдать от жизни в одиночестве. Хотя стоп: я уже влюблена, пусть и безответно. Тот, кто забрался семь лет назад в голову к восьмилетней девочке, так оттуда и не вылезал. «Любовь?» Может быть, хотя я о нём почти ничего не знаю, да и общались мы от силы пару раз. Странно это всё: мне много кто нравился, но на фоне этого парня все кавалеры блекли и отправлялись в закат один за другим.

«Зависимость. Ты схлопотала ещё одну зависимость, Соня!» — кричал голос в голове, но я упорно старалась его игнорировать. Возможно, он прав, но я ничего не могла с собой поделать.

Пока я витала в облаках, посёрбывая теплый чай, в коридоре послышались шаги, но мне не хотелось оборачиваться.

— Ты чего вскочила в такую рань? — спросила мама с долей обвинения.

Я проводила ее взглядом: она подошла к раковине и набрала в чашку воды. Её вопрос не требовал ответа, но я, тем не менее, бросила краткое: «Не спалось», и в тот час же быстро допила оставшийся чай и поспешила в свою комнату. Я знала, что, пока мама соберется, пройдет не меньше часа, поэтому смело легла обратно в кровать и залипла в телефон. Беспокойные мысли снова захлестнули меня, но я уже устала обращать на них внимание.

———————

Я привела себя в порядок, надела приготовленную с вечера одежду, и мы с мамой вышли из квартиры. Автостанция, от которой ходила маршрутка до лагеря, находилась всего в пятнадцати минутах от нашего дома. Я шла по улице, окутанной свежестью ранней зари. Всё вокруг пробуждалось, словно природа и сам город принимали величественное утреннее поклонение. Взгляд бродил по деталям знакомых домов и деревьев, будто прощаясь с этим огромным городом на ближайшие три недели. Наконец, вдалеке уже показалась нужная платформа.

Старенький автобус должен был отправиться ровно в полвосьмого, но всё ещё стоял на месте, хоть мы и опоздали на пару минут. Это была большая удача. Мы поспешно зашли внутрь и рассчитались с водителем. Я взглядом скользнула по салону: народу предостаточно, но большинство — пенсионеры, — и всего пара ребят моего возраста. Сразу становилось понятно, что мы ехали не просто в лагерь, а в санаторий, на базе которого находился «Лесной».

«Что за название? — мысленно возмутилась я, глядя в окно, — Лес — это не единственное его достоинство, ведь лагерь гордился минеральными водами. Так что я бы назвала его «Водным».

От такой идеи я прыснула: «Хотя это бы больше звучало как притон для наркоманов…»

Через полчаса езды по не очень ровной дороге наш транспорт остановился перед воротами. Мы вышли последними, ожидая, пока пожилые люди не спеша покинут автобус. Воздух тут казался другим — прозрачным, и пахло хвоей. Я вдохнула полной грудью и поторопилась за мамой, которая уже скрылась за воротами.

Мы направлялись к корпусу номер шесть, где проходила регистрация. Он находился ближе всех, почти у ворот по левую руку. Однако едва мы подошли ближе, у меня чуть не отпала челюсть от длины очереди: метров сто — не меньше. Так что нам пришлось плестись в самый конец — у другого корпуса.

«Неужели все эти люди приехали на машинах? Проклятые буржуи!», — раздался ворчливый голос в голове.

«Успокойся, мы же сели только на четвертый автобус», — как ни в чём не бывало ответила я.

Мне хотелось поскорее заткнуть навязчивого «компаньйона», ведь он всегда появлялся с бухты-барахты, и ничего хорошего от него ждать не следовало. Сколько я не пыталась найти объяснения, откуда он возник, никогда не получалось прийти к единому «дианозу». Хотя, пожалуй, мне просто не верилось, что вдобавок к Ане у меня еще и психоз.

«Ага, а ещё тревожность, панические атаки, невроз, местами паранойя, бред, провалы в памяти, зависимости и еще очень-очень много всего» — насмехался голос.

— Да заткнись ты! — прошипела я себе под нос, — Достал бубнеть.

Стоило нам занять место, как позади сразу же встали другие люди, а я всё удивлялась — как это они так быстро успели материализоваться? Оглянувшись, я заметила высокого парня, что стоял с отцом: мне хватило времени, дабы разглядеть их черты и найти сходство. А рядом с ними, на сумке, сидела девочка лет девяти, и, казалось, взрослые её совсем не замечали. Мужчина безуспешно пытался поговорить с сыном про экзамены и учёбу. Но юноша стоял с крайне равнодушным лицом, а в одном ухе был наушник.

Я ликовала от чувства прекрасного, углядев интересный типаж, и продолжила разглядывать незнакомца. Его густые русые волосы были небрежно, но не коротко подстрижены, вихрами создавая анархию в образе. Уши проколоты, и в них висели два маленьких чёрных колечка. Лицо без острых скул или пухлых щёк, аккуратный курносый нос — ребенок, не иначе. Только вот кожа хоть и без особо заметных высыпаний, но выглядела немного дряблой, а в некоторых местах даже виднелись ранние морщины.

«В комбинации с ростом около метр девяносто на вид ему от тринадцати до тридцати».

На лице несколько шрамов: на подбородке парочка, видимо, от активного образа жизни, но особенно выделялись круглые рубцы, как от ветрянки.

«От ветрянки же да.?» — с надеждой мысленно обратилась я к незнакомцу.

«Не обманывай себя, Соня. Ты прекрасно знаешь от чего они. У тебя и самой есть парочка точно таких же на плечах».

«Не все такие как я., — внезапно нахлынула злость. — У нормальных подростков могут быть другие причины. Акне, например».

«Ага, и челюсть зажата, что видно как двигаются жевательные мышцы», - добил контраргумент голос.

А еще у парня бледные брови, хотя волосы намного темнее, из-за чего лицо казалось невыразительным. Зато глаза… Пустыня среди бескрайнего океана. Такое странное сочетание: медовая сердцевинка, обрамленная лазурной радужкой и темным ободком.

«Ты же в курсе, что сейчас смотришь ему прямо в глаза?»

Я поспешно отвела взгляд. Что-то я слишком увлеклась. Хотя незнакомец на меня даже не взглянул: он как будто поймал дзен и сейчас рефлексировал в другом измерении. Единственное, что жутко напрягало — это высокомерие, и некая усталость на его лице. Я пыталась ему улыбнуться, но каждый раз один лишь взор на него уже меня отталкивал.

Если честно, мне никогда не нравились подобные люди. Хотелось спросить: «Чего лицо такое кислое?» Ну, правда, день только начался, а настроение у него уже плохое. Я нисколько не сомневалась, что этому парню было больше пятнадцати, и он точно попадёт в первый отряд, куда я тоже собиралась. Но что-то мне подсказывало, что вряд ли мы с ним поладим: у людей с таким выражением лица обычно противный характер, и личности они в целом неприятные.

Однако в следующую минуту мое впечатление изменилось. К юноше подбежал другой высокий парень, только выглядел он уже куда приятнее и излучал дружелюбие с искренней улыбкой на лице, от которой хотелось просиять в ответ. Он запустил пальцы в каштановые волосы, поправляя их назад, чтобы пряди не липли ко лбу. В карих глазах, выглядывающих из-под густых бровей, прыгали озорные искорки. И я словила себя на мысли, что точно уже видела его раньше.

— Саня, блин! — Парень подошел ближе и они с другом пожали руки, издав громкий хлопок. — Здорова. Здрасьте. — Он скромно пожал руку мужчине рядом, а затем махнул девочке: — Катюха, привет.

— Здравствуй, Андрей, — приветливо ответил мужчина.

— Вы чего тут, как засватанные? — Парень вновь обратился к этому Сане. — Мы с Игорем в самом начале стоим. Я чего зря батю в шесть утра поднял? Так что давайте, хватайте сумки и пойдем. — Он обвел взглядом всех троих, а после сквозь стиснутые зубы прошипел другу, добавив раздражения: — Ты можешь хоть иногда читать мои сообщения? Или телефон для тебя шутка?

— Да у меня на беззвучном, — отмахнулся юноша и, подхватив спортивную сумку, он вслед за другом ушел куда-то к зданию.

«Блатные… Вот бы мне так».

Минут через сорок мы наконец-то зашли в корпус. Я вдохнула и почувствовала уже знакомый аромат старой штукатурки места, в котором жила прошлым летом. Такой родной пол, на котором было прохладно сидеть в раскалённые деньки. И старые панорамные окна на первом этаже, забрызганные краской неумелыми малярами. На меня вмиг обрушилась мощная волна прошлогодних воспоминаний: прогулки по утрам, разговоры по душам, мелкие проделки, весёлые выступления и неумелые вожатые. Но в этом здании я точно жить не собиралась. Только не здесь. Прошлым летом, безусловно, было весело — как и в каждую смену в лагере за предыдущие семь лет — но я не хотела зацикливаться на том, что уже прошло.

Спустя еще минут десять мы наконец-то подошли на регистрацию к свободному столику.

— Так, тебе пятнадцать… — Женщина бормотала себе под нос данные, которые были указаны в путёвке. — Второй отряд…

Услышав про второй отряд, я сразу же представила, как проведу месяц в окружении малышни: точно так же, как и прошлым летом.

— Простите, а можно мне в первый отряд? — немедля сказала я, взяв ситуацию в свои руки.

— Ну, пятнадцать… Там будут дети шестнадцати-семнадцати лет. Нормально? — Она вопросительно уставилась на меня и перевела взгляд на маму, как бы спрашивая и у неё.

«И ведь не докажешь что я одиннадцатиклассница, и мне всего через два месяца тоже шестнадцать».

— Да, да, да! — Я закивала головой, как китайский болванчик, перебив маму, чтобы она не успела чем-то возразить.

— Хорошо. — Женщина отметила что-то у себя в журнале, и я наконец-то выдохнула с облегчением, стаскивая с плеч большой груз.

Ещё по дороге я знала, что меня могли направить к младшим, как это было в прошлом году, а мне там совершенно не понравилось. Я находилась среди тех, кто меня просто не понимал. Поэтому первый, только первый отряд!

— Вы ведь знаете, как пройти к седьмому корпусу? — прервала мои мысли женщина.

«Конечно же я знаю! Вообще, странно, что все отряды проживали в шестом корпусе и только старшие — где-то на другом конце лагеря».

Получив положительный ответ, женщина со скучающим видом отдала бумажку на поселение маме, и дальше мы вышли на улицу.

Я тут же подхватила чемодан за боковую ручку — ведь катить его по разбитому асфальту было той ещё проблемой, — и быстро направилась к своему корпусу, минуя заброшенные здания, соседние строения, столовую и другие помещения. Мама чуть ли не бежала за мной, хотя была налегке.

Когда я влетела в здание, чемодан врезался в дверной проём и сильно ударил меня по ноге. Стало немного больно, но обращать на это внимания я не собиралась. От жилого корпуса веяло старостью, видно было, что его построили одним из первых и с тех пор не ремонтировали. Внутри оказался небольшой холл, в котором поместился только один стол. За ним, в тусклом свете, что пробивался из входной двери, сидела вожатая. К ней по очереди подходили новые «жители», и спустя три человека пришёл мой черед.

Анна Андреевна выглядела молодо, не старше двадцати лет. Если бы я не знала, что она вожатая, подумала бы, что ровесница: милое детское личико и невысокий рост. Мне даже не пришлось глубоко копаться в памяти, дабы понять, она работала тут в прошлом году на первом отряде.

Пока мама разговаривала с вожатой, я продолжала осматриваться. Мой взгляд стремительно бегал по помещению, время от времени перемещаясь от одного сверстника к другому. Сзади меня стоял мальчик, с которым мы ехали вместе в автобусе, правда сейчас он уже был один. В черной одежде, дополненной разными аксессуарами, он выглядел довольно эффектно. Он глядел на меня равнодушно, однако я невольно улыбнулась ему, и на удивление получила скромную улыбку в ответ.

Пока я стояла и переглядывалась с ним, мама уже зарегистрировала меня и всё узнала у вожатой.

«Интересно, зачем вся эта наигранная заинтересованность? Я же знаю, что она не приедет ко мне на родительский день, а позвонит за всю смену — раза три от силы».

Я поспешно обняла маму, та сказала, чтобы не позорила её, но я уже отвернулась от неё и начала знакомиться с наставниками: Анной Андреевной и молодым человеком, который только что подошёл ко столу, спустившись с лестницы. При виде второго я чуть не вскрикнула от радости.

Даниил Анатольевич — довольно известная личность в лагере. Нет, даже не так. Он самый крутой вожатый в «Лесном», и это неоспоримый факт. Ему двадцать три года, он учитель физики, и в лагере работал уже лет пять. А прошлом году и вовсе стал лучшим вожатым смены — ему за это даже медаль вручали.

Мы подождали, пока зарегистрируется парень позади меня, в голове я его прозвала «мальчик-в-чёрном», хотя на самом деле его звали Слава. Даниил Анатольевич, несмотря на все мои утверждения, мол, сама донесу, подхватил мой чемодан и пошёл к лестнице, а я просто припустила за ним. Мальчика-в-чёрном никто не спрашивал, поэтому свою сумку он нёс самостоятельно, плетясь за мной.

Мы поднялись на третий этаж. Мы повернули налево в коридор и зашли в первую комнату справа под номером двадцать шесть. Номер делился на две части: в первой находилась дверь, ванная, прихожая, и стояла односпальная кровать. А во второй — собственная дверь из одиночки и две кровати.

«Просторно, но не хватает шкафа и письменного стола».

— Если хочешь, можешь спуститься к маме. Уверен, она ещё здесь, — улыбнулся Даниил Анатольевич. — К тому же время до завтрака ещё есть, точно не опоздаешь.

Поставив чемодан в центре комнаты, он выпрямился и посмотрел на меня очень внимательно.

— Не хочу, — отрезала я, немного улыбнувшись.

Целый год я мечтала уехать из родного дома не для того, чтобы скучать. Да и к тому же, мама сама отправляла меня в лагерь лишь бы дома стало спокойно и никто не беспокоил своим личным «мнением».

— Ну, как знаешь. Тогда отдыхай, но вещи пока не разбирай: на это будет время после завтрака. Лучше пройдись по комнатам, познакомься с кем-нибудь, осмотрись, но корпус не покидай, — сказал вожатый и ушёл с мальчиком-в-чёрном.

Куда-то идти совершенно не хотелось, ведь ездить по нашим дорогам — та ещё каторга, особенно если тебя сильно укачивало — а это у нас, между прочим, семейное — поэтому я просто осталась в комнате. Когда я только вошла, то увидела пустые кровати и подумала, что в комнате пока одна, и лишь сейчас заметила чемоданы у стен в «двушке» и какие-то вещи на тумбочках.

«Ага, так. Значит, соседки у меня уже есть. Ну и ладно. Сами потом найдутся. Ведь не искать их тут ещё», — промелькнула у меня мысль, и я плюхнулась — да так, что пятая точка достала до пола — на пружинную кровать у окна в одиночке, которая, по моим предположениям, была незанята.

Мне стало хорошо. Здесь, в этом корпусе, я почувствовала себя совершенно свободной от нравоучений и присмотра. Этот дух старины дарил тепло и ощущение уюта, которого даже дома у меня не было. От этой мысли уголки губ дрогнули. Надеюсь, что эта смена будет самой лучшей: такой, о которой пишут книги и снимают сериалы. Мечтать не вредно, но и незачем — время покажет, а пока можно расслабиться.

Сама того не заметив, я задремала. Но вырвали меня из дрёмы приближающиеся голоса. В комнату зашли две девочки, которые весело смеялись над чем-то и даже не сразу заметили новую сожительницу. Они перекинулись парой фраз сквозь смех и только потом успокоились.

— Ой! А ты откуда тут?

— О… Ам… При-вет. — Я широко зевнула, забыв прикрыть рот ладошкой. Конечно, некрасиво было так делать при знакомстве с соседками, но куда деваться: поездка в автобусе и бумажная волокита здорово меня вымотали. Да и с какой стати я вообще стала заикой?

— Привет. Я Полина, — первой представилась одна из девочек. Низкий рост, русые волосы небрежно собраны в пучок, слегка помятая футболка, заправленная в джинсовые шорты. На вид лет двенадцать, что автоматически заставило меня задуматься, почему она попала в первый отряд. Я задержала взгляд на этой школьнице лишь на пару секунд, пока не переключилась на вторую соседку.

— Даша, — скромно, но весьма информативно представилась другая. Высокая и сутулая, а неправильно подобранный тональный крем подчёркивал родинки, а заодно и жирность подростковой кожи. Одета Даша была примерно так же, как и её подруга. Наверное, не стоило обращать внимания на одежду окружающих: я и сама сейчас стояла в клетчатых шортах и футболке. Лето же за окном, что нам, в пальто и лоферах ходить?

— Соня. Очень приятно. — Я мило улыбнулась, пытаясь создать хорошее первое впечатление.

Наш диалог не зашёл дальше приветствия, так что девочки разговаривали лишь между собой, не обращая на меня толком никакого внимания. Я села обратно на кровать и прислушалась к тому, что происходило вне комнаты, пытаясь выловить что-нибудь интересное.

Не считая еле слышного топота, в корпусе стояла тишина, что слегка резало слух. Я выглянула в коридор — все двери были закрыты. Видимо, у меня оказался не самый общительный коллектив. Справа от моей комнаты, в номере двадцать пять, находилась спальня Даниила Анатольевича, и это открытие меня слегка огорчило. Все знали, что жить рядом с вожатым — означало забыть о тусовках и ночных посиделках. Напротив моей комнаты — палата девятнадцать, но и там тишина.

— Завтрак. Выходим все из корпуса, — донеслось из коридора.

Ну вот и хорошо. Теперь-то я смогу увидеть отряд в полном составе. Я резво вышла из здания и встала рядом с новыми сожительницами. Пока все остальные ребята подтягивались в толпу, я перекинулась с Полиной и Дашей парой незначительных фраз. Не сказать, что девочки мне сразу понравились — им двоим место во втором отряде — просто в силу отсутствия других знакомых хотелось разбавить неловкие паузы диалогами хоть с кем-нибудь.

— По двое становись! — закричал Даниил Анатольевич, направляясь к началу строя.

Осознав, что для соседок я была явно третьей лишней, пришлось плестись в конец толпы, и, к своей радости, я заметила там одиноко стоящую девушку.

— Можно с тобой в пару?

— Да, конечно. Яна, — представилась она, протянув мне руку.

— Соня. — Я легко пожала её ладонь: прохладную, несмотря на летний зной. Первое нормальное знакомство, уже хорошо.

Из конца строя, кстати, обзор оказался значительно лучше. На регистрации мне сказали, что в отряде будут только дети старше меня. Но, как я уже заметила, и мои соседки, и Яна, и остальные ребята не дотягивали до шестнадцати-семнадцати лет.

Передо мной возвышалась компания парней. Их было четверо, и из-за высокого роста троих я могла сказать, что они старше меня. Сашу и Андрея я уже запомнила из очереди на регистрацию. Первый, кстати, сейчас, со своими друзьями, казался намного веселее и лицо у него выглядело приятнее, чем тогда: надменность и презрение исчезли, сменившись смехом.

«Ладно, улыбка тебе действительно идёт, — мысленно обратилась я к парню, — мог бы с самого начала излучать эту радость и беззаботность, и тогда бы я вряд ли подумала о тебе плохо».

Юноша словно услышав мои мысли, повернулся. И не просто так, а посмотрел прямо на меня, как будто точно знал, о чём я подумала.

«Вот чёрт, надеюсь, ты не телепат?»

Впрочем, этот парень лишь окинул меня безэмоциональным взглядом, без тени той радости, которую он излучал буквально пару секунд назад, а потом вновь показал спину, возвращаясь к разговору с друзьями.

Третий высокий юноша выглядел черезчур высокомерно даже в общении с товарищами. Из-за худобы одежда на нем вся висела. Мне пришлось закинуть голову вверх, потому что из-за его роста порядка двух метров я с трудом могла разглядеть лицо. Пшеничные волосы зачёсанные набок подчёркивали бледность кожи. А выразительные скулы, угловатая форма лица, светлые глаза и прямой нос цепляли взгляд.

«Господи, я что попала в модельное агенство? Это что за красавец? Он точно в лагерь приехал?»

По сравнению с моими одноклассниками, этот юноша — воплощение прекрасного. Он настолько контрастировал с окружающими, что мне даже больно смотреть. Я не ожидала такого, хотя, признаться, от него трудно отвести взгляд. Интересно, а друзьям его вообще нормально?

«Судя по всему, я нашла себе компанию».

Нет, мне не нужны были отношения. Просто в людях я сразу же видела, когда у человека была «история», которая сформировала его личность. Те самые уроки, которые закаляли характер и научили нести ответственность за свои действия, а самое главное — за жизнь. У меня тоже есть «история».

Я осмотрела отряд и сходу отметила большое количество мальчиков. Я отыскала каждого взглядом и насчитала восемнадцать человек. Ничего выдающегося, должна признать: мои одноклассники точно такие же. А вот девочки — довольно ухоженные и, я бы даже сказала, красивые, но уж точно не модели, как на подбор. Вот, например, Яна, которая стояла рядом со мной. Ростом метр с кепкой, зато фигуристая и загорелая.

— А ты здесь первый раз? — стараясь прекратить так пялиться на Яну и разглядывать её, спросила я новую знакомую.

— Нет, я была здесь пару лет назад.

В этот момент ей кто-то позвонил, и наш только что начавшийся диалог на этом прервался. Я оглядывалась по сторонам, стремясь заметить ещё что-нибудь или кого-нибудь необычного, как тут мой взор выхватил образ нового человека. Из корпуса вышел мальчик, с которым мы провели смену в одном отряде прошлым летом. Узнать его не составило труда — за этот год он совсем не изменился: ни ростом, ни внешностью, ни манерами. Всё тот же рост метр семьдесят, смуглая кожа, большой нос, тёмные волосы с аккуратным пробором слева зачёсаны набок, взгляд тёмных, почти чёрных глаз притягивал всё внимание.

«Да уж, как был цыганёнком, так и остался».

— О, Миш, привет.

— Опа-на, здорова, — ответил Миша ничуть не удивлённо, не удостоив меня даже секундным взглядом, и прошёл вперёд строя к парню, с которым я ехала в автобусе — «мальчику-в-чёрном» — Славе.

— Знаешь его? — спросила Яна, засунув телефон в карман после только что завершённого звонка.

— Да, была с ним в прошлом году. Он был у нас местным бунтовщиком, и очень кстати встретить его снова. По правде говоря, у меня имелись некоторые планы на него…

— Даже так? Я тоже с ним была когда-то в одном отряде. Правда, он сильно изменился, — смотря вдаль, произнесла Яна. Казалось, старые воспоминания спустя года яркими вспышками возникли в её сознании, заставив девушку вновь пережить ту смену.

Я сразу же пожалела, что сболтнула лишнего: о своих планах мне стоило в настоящее время помалкивать, иначе друзьями я тут явно не разживусь.

— По-моему, он сюда всё детство ездит и ни разу не был в других лагерях.

Утро, последний день смены. Наши вожатые не любили, когда их подопечные бегали курить, поэтому мы делали это ранним утром, только что проснувшись, когда они уходили на планёрку.

Я, Миша и его друг — единственные ребята в нашем отряде, которые выходили по утрам. В моём втором отряде я была самым старшим ребёнком, поэтому общаться с ребятами мне было откровенно скучно. И всё, что нас объединяло, — это сигареты.

Миша — наш капитан, который, не считая колких издевательств над всеми, ничем больше не занимался. Проведя много времени с Мишей, я в какой-то момент поняла, что меня к нему тянуло, как будто нитку намертво привязали прямо к сердцу и отпускать не собирались. Нет, я не могла назвать свои чувства влюблённостью или хотя бы симпатией: как человек, Миша был мне совершенно неприятен — он был глупым, высокомерным, нахальным и с отвратительным характером. И нет, это не тот случай, когда «от ненависти до любви». Но игнорировать какие-либо чувства я не могла.

Вернувшись в очередной раз с утренней прогулки, мы зашли в мою комнату. Я достала из рюкзака бутылку из-под воды, в которой ныне находилась прозрачная крепкая жидкость, и мы удалились. Соседний номер оставался свободен уже пару дней, так как его жильцы выехали.

Отпив немного водки из бутылки, я передала её Мише и легла на кровать, а парень примостился с краю. Я с самого начала понимала, что было нужно Мише, но предоставить ему то, чего он хотел, не могла, чётко дав ему это понять.

— Ну тебе же четырнадцать, уже можно. — Неприлично жалобным взглядом посмотрел на меня Миша.

— Я сказала нет! Если ты не уважаешь мои личные границы, то проваливай.

Юноша притих и, уместив голову у меня на груди, легонько приобнял за талию. Неторопливо отпивая из бутылки и стремительно пьянея, мы болтали о той нашей жизни, которая зыбким млеющим туманом осталась в городе. Миша в порыве откровенности рассказывал, что у него в семье было шесть детей и только одна сестра. И, как я поняла, для него быть ребёнком в многодетной семье — далеко не в радость.

— Я не хочу домой, — тихо произнесла я, пытаясь избавиться от горького послевкусия водки, ставшим для меня уже родным за последние два года.

— Да, я тоже. — Миша поднялся и посмотрел мне в глаза.

В его тёмных карих очах я успела разглядеть лишь непонятный, немного пугающий и настораживающий блеск. Хотелось пробраться к этому очаровательному мальчику в голову и посмотреть, как же у него всё-таки крутились шестерёнки мыслей. Наклонившись, Миша очень быстро, словно на обманчивое мгновение, чмокнул меня в губы и расплылся в довольной широкой улыбке.

— Ты никогда не целовался? — удивлённо спросила я, заглядывая в по-детски наивные глаза.

— Не-а. — Миша опять лёг мне на грудь. — Сонь, а поставишь мне засос на прощание?

— Нет.

— Это же засос, просто по приколу на память.

Мне эта идея показалась крайне бредовой, но, так как мне это никак не вредило — это, в принципе, было моим жизненным кредо, которому я безоговорочно следовала — я плотно прижалась губами к тёплой шее парня и оставила на ней довольно большой и тёмный синяк.

Вернувшись через несколько часов домой, я полностью сломалась, словно земля ушла из-под ног. Я ничего не могла делать, ни о чём думать: мысли превращались в пыль. Когда я уехала из лагеря, в жизни стало слишком тускло и пусто, образовалась дыра в груди. В городе меня не ждали друзья, я была совершенно одна: без общения, поддержки, хороших воспоминаний и моментов. Мне не хотелось этого признавать, но последние полтора года у меня была настоящая затяжная депрессия, как бы клишировано для четырнадцатилетней девочки это ни звучало. Лагерь в моей жизни являлся лучом света, который так внезапно появлялся и так же резко исчезал. Я не могла понять, почему на душе было так тяжело, а потом вспомнила: в фильмах такое состояние героя обычно означало влюблённость. Но я не испытывала никакой сердечной страсти. Мне не нравился Миша ни внешне, ни как человек. Тогда я ещё не осознавала, что это была просто эмоциональная привязанность.

Я повернулась на спину, и теперь слёзы катились не по щекам, а затекали в уши, щекоча их и создавая ощущение холодка. Я невольно улыбнулась от неприятного ощущения и, посмотрев на потолок, тихо произнесла:

— Если мы встретимся с тобой в следующем году, я обязательно тебя поцелую. Неважно, будут ли ещё у меня эти чувства или нет. Обещаю.

— Всё, можем идти! — закричал Даниил Анатольевич своей напарнице позади нас.

И мы строем — хотя, если описать точнее, толпой — поплелись по аллее мимо кортов и хоздвора в столовую. Я не была в этом санатории зимой, весной или осенью, но летом это место было просто волшебным: лучи солнца ласково пробирались сквозь кроны деревьев, чарующий запах леса пьянил и одурманивал, а каждая постройка, которая маячила вдалеке, казалась уникальной, возведённой в определённое время и неповторимой по своей задумке. Лишь зелень, солнце и спокойствие. Железная рука города, давящая каждый день на жителей каменных джунглей, осталась где-то далеко позади. Наверное, любое место казалось чудесным, когда ты оказывался на свободе — один, на три недели, без родителей и гнёта города.

Судя по шуму и гаму из столовой, мы пришли последними. На регистрации я узнала, что сейчас в лагере всего четыре отряда.

— Моем руки и заходим! — всё так же оглушительно громко сказал вожатый, пропуская отряд в здание.

На удивление, Даниил Анатольевич не кричал на нас, не заставлял. Он просто громко доносил информацию, чтобы вся эта огромная толпа шумных подростков — не меньше тридцати человек, — его услышала. Приятно, когда твой вожатый был взрослым мужчиной и опытным педагогом. Так что Даниил Анатольевич, как вожатый, внушал мне доверие.

После рукомойников у обеденного зала отряд столпился у входной двери. В столовую нас запускали по шесть человек — ровно на каждый стол. Я решила не ждать ни соседок, ни Яну, поэтому просто зашла в столовую с какими-то незнакомыми соотрядовцами. За столом у нас, помимо меня, сидели три девушки и два парня. Обычные ребята, что сказать, ничем не отличались от меня самой. Взрослые понимали, что народ поел дома, поэтому о том, чтобы съесть всё до последней макаронины, речи не шло. Желудок жалобно урчал, одурманенный запахами, но больше чем огурец в меня ничего не влезло.

С девочками — Настей, Евой и Ирой, — мы познакомились и перекинулись парой фраз, а вот мальчики сидели молча. В наш отряд попало действительно много ребят, но я хотела запомнить их всех. Как лидеру, мне очень нравилось общаться сразу со всеми, а не останавливаться на паре людей. Дождавшись, пока каждый доест — в особенности голодные вожатые, — мы вышли из столовой. Правда, строить нас уже никто не стал, и во главе с Даниилом Анатольевичем мы толпой дошли до нашего корпуса.

— Сейчас в комнаты никто не заходит. Собираемся сразу в холле, — перед входом крикнула вожатая — Анна Андреевна.

Толпа подростков взбежала по лестнице и ворвалась на этаж: прямо перед дверью располагался зал, устеленный коврами. Влетев в холл, я плюхнулась на уже разложенный старый диван, затертый до безобразия. Он выглядел вполне прилично и «по-царски», что ли, по сравнению с остальной мебелью в этом холле. Рядом со мной расположилась компания из четырёх парней — оставалось лишь догадываться, как они со своим ростом только уместились на этом лежбище, — отогнав всех желающих полежать. Почему они не прогнали меня — неясно, наверное, с такой наглой особой возиться никто не хотел.

По лагерному расписанию планёрки проходили каждое утро сразу после завтрака и вечером перед отбоем. Вначале вожатые — по большей части Анна Андреевна — бегло прошлись по всем формальностям, по типу: слушаться наставников, с территории не убегать, пальцы в розетку не совать, оружие не носить, наркотики не употреблять. Пока Даниил Анатольевич это рассказывал с театрально нагнетающим выражением лица, пытаясь донести до подростков столь «необходимую» информацию, — со стороны выглядело забавно, в этом человеке явно был похоронен актёрский талант — Анна Андреевна встала и прикрыла дверь на лестничную клетку, а затем вернулась на место.

— Так, ребята, — довольно тихо начала вожатая, словно мы собирались обсуждать всемирный заговор, — теперь скажите мне, пожалуйста. Если что, эта информация сейчас останется здесь, в этой комнате, за закрытыми дверями, поэтому прошу вас сейчас ответить максимально честно, — секундная выдерживающая пауза, порождающая замешательство у всего отряда от интриги. — Кто курит?

После её слов парни рядом заржали до неприличия вызывающе, но руки подняли все четверо без исключения. Я тоже вскинула руку и немного привстала, чтобы увидеть остальных. Помимо нас пятерых, которые лежали на диване, руку поднял Миша и его друг, «мальчик-в-чёрном» Слава. Саша, который лежал рядом, осторожно толкнул меня в бок и шёпотом спросил:

— Тебя как зовут?

— Соня, — так же шёпотом, не глядя в его сторону, ответила я.

«Так, соблюдаем конспирацию и разыгрываем спектакль равнодушия, дабы не выдать свою заинтересованность».

— Мы в тридцать четвёртой живём. Если что, заходи.

«Хоть бы имя сказал для приличия».

— Хорошо. — Я повернула к нему голову, встретившись взглядом с добрыми сияющими довольно необычными голубыми глазами и пожала Саше руку, которую он едва заметно мне протянул. — Я в двадцать шестой живу, это прям по диагонали от вас.

Анна Андреевна рассказала, что единственное место для курения во всём лагере — за корпусом. Если нас поймают где-либо ещё на территории лагеря, то мало не покажется. Честно говоря, тот факт, что вожатые так открыто, при всём отряде, об этом рассказали, меня немного смутил. Наверное, тем, кто стеснялся, вообще не стоило начинать курить — так сказать, естественный отбор. По правилам лагеря, курить, как и пить, на территории было категорически запрещено, и нарушение этого закона грозило отдыхающим исключением. Повезло, что наши наставники понимали, что нам уже не двенадцать, и запрещать что-либо — бессмысленно, потому что в противном случае мы бы просто от них постоянно прятались и врали. Ни нам, ни им этот расклад не подходил, поэтому спросить вот так вот при всех, напрямую, было правильным решением.

Никакого знакомства у нас так и не состоялось, так что мы остались «инкогнито» друг для друга.

После планёрки, завершившейся на такой доброй ноте, нас распустили по комнатам, чтобы мы могли разложить вещи, но так и осталась лежать с парнями на диване. Они меня и не замечали толком, болтали между собой так, словно всю жизнь знакомы.

— Заметили, что Анна Андреевна забыла сказать излюбленное «правило номер один»: «Рождаемость не повышать. Сколько приехало — столько и уехало»? — хохотнул один из парней.

— А кому ты тут собрался это говорить? — пожал плечами Саша. — Народ в отряде — одно спокойствие. Даже мухи не обидит.

Высокий блондин послал ему красноречивый взгляд, но так ничего и не сказал. Я проследила за ответным кивком: Саша понял его без слов и чуть поник.

— Но тем не менее она это говорила даже, когда нам было четырнадцать, — снова отозвался первый парень. — А сейчас мы одни из самых старших в отряде. Неужели она считает, что отныне никаких происшествий?

— А вот поживём и узнаем, — улыбнулся Саша и слез с дивана.

Парни без лишних вопросов последовали за ним и ушли на улицу, а я отправилась в спальню. Соседки во всю разбирали вещи, а я лишь краем уха слушала их диалог и обустраивала своё место.

Не считая рюкзака с едой, все мои пожитки из дома вместились в небольшой чемодан, хотя достала я из него только самое необходимое: мыльно-рыльное и немного одежды. Места в крохотной прикроватной тумбочке, которая казалась ровесницей моих родителей, едва хватило на это количество принадлежностей. Даже не представляю, как соседки собирались здесь жить без шкафа — с их-то обилием одежды минимум на три моих чемодана. А это только одежда!

Обед ничем не отличался от завтрака, нас так же запускали по шесть человек, и я опять попала за стол с неизвестными мне ребятами. Мне нравилось, что я могла познакомиться с разными соотрядниками, а не останавливаться на паре человек.

Вернувшись в корпус после столовой, где смогла впервые за день сытно покушать, я упала практически без сил на кровать в ожидании отдыха во время «сиесты».

———————

Вечером отряд начал собираться на дискотеку. Первые танцы смены обязаны были создать особенные воспоминания о трёхнедельном отдыхе. И всё же я остановила себя от желания сильно накраситься и вызывающе одеться. Впрочем, я и в городе никогда не выделялась. Мне вполне хватило подчеркнуть серо-зелёные глаза тушью и замазать неидеальную, бугристую из-за комедонов и высыпаний кожу — повезло, что перед лагерем сошло большинство прыщей.

Я распустила прекрасные золотые волосы из двух колосков — из-за них завились кудри, — и собрала верхние пряди в два хвостика, из-за чего лишь больше стала похожа на первоклассницу. Волосы у меня были крашенные, хотя, вообще-то, в детстве я тоже была блондинкой. Свои локоны цвета чистого золота на солнце я любила или, даже правильнее сказать, обожала — души в них не чаяла, ассоциируя себя с Рапунцель. К сожалению, со временем красивая «грива» потемнела в непонятный серовато-русый цвет, который издалека выглядел, будто у меня были ужасно грязные волосы. Чтобы волосы смотрелись шикарно, мне приходилось подкрашивать корни каждый месяц в карибский блонд — мой натуральный оттенок до того, как я потемнела.

Я надела широкие зауженные к низу джинсы, заправила в них тёмно-синюю футболку и обула массивные чёрные кроссовки. Какие бы усилия я ни прилагала, мне в любом случае было не стать похожей на девочку из первого отряда, особенно по сравнению со сверстницами. Тут даже косметика не помогала: моё детское личико с не милыми, а скорее, раздражающими щёчками и полным отсутствием скул, как и чётких линий в целом, меня выдавало.

Как бы мне ни хотелось это признавать, но я была той самой девочкой-блондинкой с зелёными глазами из типичного американского фильма. Тем не менее я чётко осознавала, как выглядела, и, нет, я не была похожа на модель. К сожалению, кроме золотых волос и красивых глаз, в своей внешности я больше ничего привлекательного не находила. Обычно героиня с подобными характеристиками являлась той ещё стервой, модницей, да и, в принципе, популярной девчонкой. Но моя личность была полной противоположностью этому описанию. Я не пользовалась популярностью, не красилась, не носила каблуки, топы и мини-юбки, не имела толпу поклонников и бойфренда — самого популярного мальчика в школе.

«А вот Аня…»

Но и серой мышью я не являлась. Мне очень нравилось общаться с людьми, веселиться и отрываться по полной. Вот только, несмотря на моё большое желание, другие люди общаться со мной не особо хотели, поэтому и друзей у меня не было. Но, как я уже говорила ранее, лагерь — это место, где ты мог быть тем, кем всегда хотел — люди вокруг тебя не знали, и вы вряд ли ещё когда-нибудь встретитесь.

После долгих, а на примере своих соседок, я бы даже сказала, бесконечных сборов, отряд направился на дискотечную площадку, именуемую в этом лагере Ракушкой — название она получила благодаря характерной форме сцены. Там нам предстояло знакомство отрядами, которых пока что было только четыре.

Да уж, я скучала по этому целый год: такие родные пляски, из-за которых все дети от мала до велика ловили испанский стыд; девизы, выученные примерно полчаса назад, и мини-дискотека: простые танцы, которые показывали вожатые на сцене, а дети через силу их повторяли — насколько они казались неловкими. Мини-дискотека обычно начиналась в восемь и длилась тридцать минут, а сейчас изматывала и так уставших от новых эмоций и знакомств детей целый час. После этого, облегчённо выдохнув, отряды разбрелись по площадке, танцуя под незатейливую музыку.

На тусовки я почти не ходила — друзей-то не водилось — и танцевать просто так у меня не получалось, за что мне было очень обидно: я ведь правда хотела. Остальные девочки чувствовали музыку каждой клеточкой тела, и я дико им завидовала: максимум, на который я была способна — это просто динамично двигать бёдрами в такт музыке.

Во время медленного танца, который в первый день ненавидел абсолютно каждый, я, как и большинство, просто сидела на лавочке на радость прожорливым лесным комарам. В девять вечера ушли младшие отряды, и после этого время обычной клубной музыки закончилось. Танцуя под типичные подростковые песни, которые порой тоже проскакивали в моём плейлисте, я немного расслабилась.

Дискотека близилась к завершению, и ди-джей снова поставил ещё один медленный танец — в удовольствие парочкам, которые приехали из города. А потом ещё один — видимо, добить решили одиноких людей. После этого оставалось всего десять минут дискотеки и один белый танец — этот график я помнила ещё с прошлой смены, но ди-джей не всегда ему следовал. Наконец-то я могла исполнить то, что пообещала себе ровно год назад.

— Белый танец. Девочки приглашают мальчиков. — Донёсся голос ди-джея из колонок, заставив сердце забиться быстрее, а мозг — включить режим паники.

Глубоко вдохнув, я встала со скамейки и направилась к Мише, который одиноко залипал в телефоне на соседней лавочке.

— Можно тебя? — стараясь прогнать внутреннее напряжение, спросила я парня. Миша лишь нагло усмехнулся — не замечала за ним такого оскала раньше — и элегантно подал руку.

Пробираясь сквозь немногочисленные пары, мы направлялись ближе к центру танцпола — в самую темноту — подальше от взглядов людей на лавочках.

— Я почему-то и не удивилась, встретив тебя, — прошептала я на ухо Мише, всё-таки решившись начать долгожданный диалог: целый год мысль о возможной встрече с этим парнем, который стал виной моей затяжной хандры, не давала мне покоя.

Миша лишь нагло усмехнулся, вздёргивая уголок губ: то ли от своих мыслей, то ли от моих слов. Что вообще значат эти его акульи оскалы? Больше похоже на улыбку маньяка, честно говоря. И это совершенно не комплимент!

Мальчик, сделав шаг навстречу, подвинулся ближе, и я, томно вздохнув, осторожно опустила голову ему на плечо, дабы создать некую атмосферу романтики и интимности, пусть даже танцевать в подобном положении казалось неудобно. В конце песни — такой приторно ванильной про любовь и подъездную романтику — на проигрыше я подняла голову и посмотрела в его тёмные карие глаза, точно два гагата. Поймав зрительный контакт, я опустила точный взор на его губы и эту чёртову улыбку, задержавшись там едва на мгновение. А затем взгляд снова встретился с манящими глазами, в которых плясали сотни маленьких бесов.

Засомневавшись только на секунду в разумности своих намерений, я всё-таки решительно, но нежно коснулась его мягких губ. Миша не ведал, что делать, а вести его оказалось довольно трудно, как будто передо мной сейчас был не взрослый парень, а маленький ребёнок. Миша терялся, так что я лишь настойчивее прильнула к его лицу, через губы ощущая неприятную улыбку. Я буквально считала оставшиеся секунды до конца песни, ведь хотелось уйти красиво. Когда последний медленный танец за этот вечер наконец-то закончился, я мысленно глубоко вздохнула и отстранилась, оставляя партнёра со всеми его животными позывами наедине.

— Ну и что это было? — спросил со своей отвратительной, можно даже сказать, мерзкой ухмылкой Миша, хотя я и не была столь брезглива. Не видела я в этом юнце больше той нежности и трепетности, которую ощущала через поцелуй буквально пару секунд назад.

Я игриво улыбнулась в ответ: передо мной снова стоял надменный, до дрожи неприятный парень, с которым в иной ситуации я бы не захотела иметь ничего общего.

— Так, может, начнём встречаться? — так и не дождавшись ответа на свой вопрос, настойчиво продолжил Миша.

— Нет, прости, это в мои планы уже не входит, — мягко прошептав ему напоследок, я ещё раз ласково, пусть и наигранно, улыбнулась.

Я дважды легко хлопнула Мишу по плечу, а затем развернулась и ушла, не оглядываясь.

Мне стало противно от самой себя! Вот что я сейчас сделала? Правильно, сдержала обещание. Но общей ситуации это в любом случае не меняло: обычная я так бы ни за что не поступила. Нет, возможно, алкоголь раньше и бил мне в голову титановым молотом, да так, что у меня все тормоза напрочь слетали, но сейчас я уже семь месяцев как бросила пить и подобных легкомысленных поступков впредь совершать не должна. А как же погоня за великими чувствами, за чуткими прикосновениями, за ласковыми словами и за романтикой? Всё это не имеет и не должно иметь с Мишей ничего общего.

«А как же погоня за «ним»? — предательски шептал внутренний голос. — Ты любишь другого. Семь лет уже любишь другого. А целуешься с каким-то оборванцем, который просто стал объектом твоих страданий на пару месяцев, заставляя изливать всю душу»

В груди появилось давящее чувство, как будто с Мишей целовалась не я, а та четырнадцатилетняя девочка с гипертревожностью, депрессией, второй стадией алкоголизма и полным неуважением к себе, которой я являлась ровно год назад. На миг показалось, что не пронеслись эти двенадцать месяцев и не было приложено тех неимоверных усилий, колоссальной работы, совершённой над собой за это время.

Конечно, я понимала, что обязательно ещё пожалею об этом поцелуе. Но не думала, что это случится так скоро. В любом случае, что сделано, то сделано, и мне стоит отбросить эти угнетающие мысли, съедающие изнутри.

Около меня, взявшись из ниоткуда, материализовалась Яна — я же видела, что она стояла на другом конце площадки:

— Вы целовались? — экспрессивно обратилась ко мне девушка, словно фанатка, следующая по пятам. — Вы встречаетесь? Я всё-всё видела.

— Нет. Знаешь, это, впрочем, не важно, — смущённо ответила я неунимавшейся знакомой и, отвернулась, стараясь скрыть замешательство в собственных поступках.

Обратив взор в другую сторону, я заметила взгляд — пристальный, но до боли равнодушный — одного из четверых парней: высокого и безумно красивого блондина- Игоря. Он стоял не так далеко от нас, так что вполне мог видеть поцелуй, который я стремилась утаить от посторонних глаз: глупо, наверное, учитывая, что на площадке оставалось всего два отряда. Но меня ни Игорь, ни его неоднозначный взгляд в мою сторону даже не волновали: я дала обещание самой себе, и я его выполнила, любые последствия и реакция окружающих меня уже не заботят.

Вернувшись в реальность от своих гнетущих мыслей, я заметила, что отряд уже построился — это получилось у нас довольно криво и как попало, однако вожатых это нисколечко не тревожило, так что мы, измотанные и уставшие, направились в корпус. Мне не хотелось разговаривать ни с Яной, ни с кем-либо ещё: я просто с нетерпением ждала планёрки, чтобы побыстрее закончить этот день.

Пулей поднявшись по лестнице на третий этаж, я сразу же заняла любимый диван. Оказалось, полежать на нём единожды вполне достаточно, чтобы застолбить себе место. Юноши, поголовно четверо без исключения, как и утром, улеглись рядом со мной, не возражая, что я тоже впихнула свою тушу на этот небольшой, тем более для пятерых взрослых людей, диван. Планёрка — обычно невероятно скучное мероприятие, если бы не лёгкий, порой даже абсурдный юмор парней. От их хохота дрожал весь диван — настолько сильно ощущались вибрации четверых юношеских голосов, а остальные ребята только поддерживали веселье, так что смех эхом разносился по всему зданию. Повезло, что, помимо нашего отряда, в седьмой корпус пока никто не заселился.

С вожатыми у мальчиков тридцать четвёртой комнаты сложились дружеские отношения, особенно у Саши и Игоря. Отчего так, мне никто не объяснял, но из общего контекста я поняла, что эти четверо знакомы с Даниилом Анатольевичем и Анной Андреевной уже не первый год. Так что с вожатыми в выражениях парни не стеснялись от слова совсем, как будто они общались не с наставниками, а друг с другом, причём за закрытыми дверями.

Планёрка закончилась довольно быстро, хотя я всё ещё с нетерпением ждала, когда у нас будет отрядное знакомство. Когда мы разошлись с ноющими животами от безостановочного смеха, нас ожидала «Битва за второй ужин». Только представьте: маленькая коробка с бисквитами и такая же небольшая коробка с соком. А вокруг — тридцать семь голодных подростков, которым срочно нужно подпитать энергетические запасы. С горем пополам, без особых травм и происшествий, я урвала свою еду и отошла в сторону с чувством победителя.

Теперь меня ждала последняя, самая долгожданная часть этого дня. Пока ребята толпились за вторым ужином, я незаметно выскользнула из холла за дверь и спустилась по лестнице. Охранник окинул меня неодобрительным взором, впрочем, никак моё несанкционированное появление не прокомментировав. Со спокойной душой и бешено колотящимся сердцем я покинула седьмой корпус и, зайдя за здание, увидела ту самую «библиотеку», как её завуалировано называли старшие отряды.

Про это место ходили истории и слагались легенды, хотя это всего лишь две довольно старые лавочки возле запасного выхода. Вокруг сгущалась темнота, и особенно пугала уходящая в абсолютный мрак леса тропинка. Лишь тусклое сияние вечернего месяца, пробирающееся через кроны деревьев, и окна третьего этажа освещали это место. Опустившись на лавочку — ветхую и дряхлую — впервые за весь день, я наконец-то почувствовала уединение.

Я моментально погрузилась в мысли, ещё раз прокручивая в голове произошедшие события: нельзя просто взять и забыть то, что я только что самостоятельно поцеловала мальчика, который мне даже не нравился, тем более такого, как Миша. Честно, если бы двенадцатилетняя я выведала об этом поступке, то от неё мне настоящей прилетело бы по лицу — сильный и непоколебимый удар кулаком.

«Так, а теперь мы раз и навсегда забываем и про этот поцелуй, и про место Миши в моей жизни, как про страшный сон», — отчеканив каждое слово в голове, подумала я, стараясь внушить себе этот манифест.

Эта смена обещала оставить важные воспоминания, став увлекательным отдыхом на три недели, по крайней мере, я на это очень надеялась. За этот день у меня уже появилось около десятка новых знакомых, из которых в друзья я могла бы взять разве что Яну и, мне бы очень этого хотелось, Сашу.

Мне бы хотелось стать ближе с компанией тридцать четвертой комнаты. Мне импонировал Игорь, причем меня даже не пугала его отстраненность. В глаза бросалась эффектная внешность. Даже рост Игорю не помеха: при своих двух метрах — шпала, по-другому не назвать — мужественные и острые черты лица цепляли взгляд. Саша — единственный из четвёрки мальчиков, кто со мной заговорил и первым пошёл на контакт. Это приятно, чего уж греха таить.

В голове крутился настоящий вихрь мыслей о новых товарищах, отряде, вожатых, предстоящей смене и лагере в целом. Однако из пелены спутавшегося сознания меня вырвали приближающиеся голоса.

— Миш, не торопись. В отношениях всё должно быть постепенно, — сказал низкий юношеский голос. Память на подобные вещи у меня феноменальная, так что я с уверенностью могла заявить, что голос принадлежал Игорю.

— Да я тебе говорю, она меня хочет! — выкрикнул ему в ответ Миша, не стесняясь собственных слов. — Спорим, что я вдую ей до конца смены?

— Ну ты и мудак, Миш, — низко, ровно, не реагируя на маниакальность своего собеседника, молвил Игорь. Он произнёс это таким тоном, что даже у меня по коже пробежали мурашки. Казалось, весь этот бессмысленный диалог с Мишей вызывал у Игоря сильную мигрень, и, пересилив себя, парень добавил: — На месте этой девочки я бы тебе хорошенько вмазал.

«Миша, да ты поцеловался сегодня впервые! Какого чёрта ты вообще несёшь весь этот бред?»

В памяти ещё свежо прошлое лето: и отнюдь не только прогулки по утрам, а то, что происходило позже. Как ему только не противно от самого себя? То, какой интонацией и с какими пронзающими в самое сердце эмоциями отвечал Мише Игорь, сразу дало мне понять: «Этот человек уже мне нравится».

— Да ты что! — словно настоящий холерик, каким он, собственно, и являлся, возгласил Миша, когда его глаза выловили мой силуэт в тусклом свете.

— А я-то думал, мы тут одни будем! — восхищённо произнёс один из мальчиков, Андрей.

Выйдя из оцепенения — пожалуй, ребята точно не ожидали кого-либо здесь встретить, судя по их реакции — парни подошли к лавочкам, нависнув надо мной, что слегка напрягло: опять-таки, высокий рост у подростков выглядел устрашающе, особенно когда ты сидишь. Мысленно скооперировавшись, молодые люди быстро расселись по лавочкам, как будто у каждого из них уже есть зарезервированное место.

— Привет, крошка. — Миша плюхнулся рядом со мной, от чего лавочка слегка заходила ходуном, и положил руку мне на плечо, подтягивая к себе моё парализованное от неожиданности тело. Игорь просто кинул на него хмурый взгляд холодных очей, промолчав, и сел напротив, доставая из кармана пачку сигарет.

Реагировать на поведение Миши я не стала: он меня и так уже вымораживал до дрожи, пробираясь ближе к каждой косточке в теле. Я молча и грубо сбросила его руку с плеча и пересела на лавочку к Игорю и Саше. Там как раз оставался свободный край, хотя я не была уверена, что эта шаткая конструкция выдержит четверых. Напряжение потихоньку рассеивалось, растворяясь в едком сигаретном дыме, который туманом окутал нашу компанию. Душевное успокоение наступило тотчас, когда из-за угла вышел наш вожатый.

— Доброго вечера, господа библиотекари. — Даниил Анатольевич сделал вид, что галантно снял шляпу, словно мы были членами высшего общества, а не компанией курящих подростков. — Ну? Чего не знакомимся? — Окинув нас неодобряющим взглядом, вожатый сел на лавочку к Мише и Лёше: скамейка всё ещё оставалась стойкой.

— Так нас шестеро, мы вроде как друг друга знаем уже. С кем тут знакомиться? — недоумённо спросил Игорь, не понимая наезда вожатого. Казалось, сейчас грань между отношениями «взрослый-ребёнок» окончательно стёрлась, впрочем, Даниил Анатольевич совершенно не возражал: не настолько он нас и старше, чтобы играть в родителя.

— Эх, молодёжь, — устало вздохнул вожатый, — вы ведь будете самой дружной компанией в отряде.

— Ладно, нет вопросов, — сдавшись, спокойно согласился Игорь, не выражая никакой злобы или агрессии в сторону Даниила Анатольевича, и включил фонарик. Прямой луч от телефона резко разбавил сумерки, ударив по глазам всем присутствующим. — Саша, начинай.

— Что ж, меня зовут Олег, мне сорок восемь лет, и я читаю реп, — ответил товарищу Саша в манере дурачка: этот образ он, как я уже заметила, очень любил.

— Нет, Саш, давай по-нормальному, — возмутился Даниил Анатольевич и легко дал ему подзатыльник, дотягиваясь до своего подопечного, сидящего напротив.

— Ладно, — ответил Саша, нисколечко не расстроенный своей неудачной шуткой, над которой никто даже не посмеялся. — Меня зовут Саша, мне шестнадцать.

— Даниил Анатольевич, двадцать три года. — Продолжил игру в знакомство вожатый, жмурясь от ударившего ему в лицо света фонарика.

— Лёша, семнадцать, — пробубнил юноша рядом с вожатым: тоже из компании «весёлой четвёрки» и единственный, кто по своему росту не был похож на кочергу.

— Андрей, шестнадцать лет.

— Миша, пятнадцать лет, — с особым достоинством сказал мальчишка, не капли не стыдясь того, что в этой компании он — самый младший.

— Соня, мне пятнадцать, — равнодушно и без особого энтузиазма ответила я, чувствуя, словно находилась на собрании «Клуба анонимных алкоголиков». Конечно, наравне со старшими ребятами хотелось добавить, что мне почти шестнадцать, но это уже совсем звучало по-детски.

— Ну и меня зовут Игорь, мне семнадцать лет. — Направил на себя свет фонарика зачинатель этой игры.

Вот так просто мы и познакомились. Честно говоря, теперь, когда я знала каждого из четверых парней, у меня уже отпало желание вступать в контакт с остальными людьми отряда. Уединившись от общей массы нового коллектива, ребята вели себя немного сдержаннее и в то же время более открыто. Общаться с ними для меня оказалось одно удовольствие, хотя я по большей части молчала, лишь изредка успевая вставить реплику в безудержный поток диалога.

Когда я болтала с этими юношами, во мне как будто снова появлялась энергия, а желание спать сошло на нет. Я пыталась запомнить, понять, прочитать как можно больше информации о новых приятелях, вылавливая её из их шуток и случайных реплик. Наш вожатый тоже активно участвовал в перепалке с парнями, что, впрочем, ни их, ни его не смущало. Я наконец-то поняла, почему Даниил Анатольевич являлся для своих подопечных не только авторитетом: он действительно удивительный человек — вроде и друг, но внушал уважение. Короче, просто «вау».

Я и не вспомню, сколько сигарет было выкурено за эти двадцать минут, но количество никотина в моей крови было примерно у отметки «Соня, тебе уже хватит». Так что, подождав, пока молодые люди уже точно докурят, мы с ребятами, так же шутки шутя, вернулись в корпус.

— Ой, Соня, а где ты была? — воскликнула Полина, как только я переступила порог своей комнаты. — Мы, кстати, определили очередь в душ. Ты сегодня последняя, — с невероятным чувством победителя выдала мне соседка. Если честно, то этот аспект бытовой жизни я предпочитала не брать во внимание. Как только я вернулась в номер, моя батарейка выдохлась, давая понять, что пора спать. Я не хотела спорить с соседкой, или что либо ей отвечать. Так что вечернюю рутину я выполняла без лишних слов.

В тепле и покое я уже хотела отрубиться, как резко вспомнила, что забыла об одной очень важной части своего распорядка. Выудив телефон из-под подушки, я, прокручивая каждую минуту сегодняшнего дня, сделала себе несколько пометок, чтобы кое-кто мне потом не причитал о моей безответственности. Да, ведение личного дневника, пусть он таковым и не являлся, это очень важно. Записав все заметки, я сразу же потушила экран телефона и отнесла его к единственной свободной розетке — в ванную. Как только я вернулась к постели, то, будто по мановению волшебной палочки, уснула едва голова коснулась подушки.