Глава XX
Я ошибаюсь нечасто. Даже наборот, я ошибаюсь очень редко. Это одно из преимуществ ситуации, когда посвящаешь себя политике, уже обладая абсолютным знанием жизни. Я повторяю: абсолютным. Ведь в наши дни немало так называемых политиков, которые всего полчаса стояли за прилавком или однажды походя заглянули в цех через открытую дверь и теперь уверены, будто знают, как выглядит настоящая жизнь. Исключительно ради примера вспомним либерального министра-азиата. Человек прервал интернатуру, чтобы сосредоточиться на карьере политического паяца, и хочется задать один-единственный вопрос: ну и зачем? Вот если б он вместо этого решил сосредоточиться на медицинском образовании, поработал бы потом врачом десять или двадцать лет, по пятьдесят или шестьдесят часов в неделю, а затем, пройдя жестокую школу действительности, постепенно выработал бы свои взгляды, закрепил их в цельное мировоззрение и лишь после того с чистой совестью начал бы осмысленную политическую работу, вот в таком случае, при удачном стечении обстоятельств, что-то еще и выгорело бы. Но нет, паренек, конечно, из новой, отвратнейшей породы, из тех, что думают: вначале в политику, а понимание уж как-нибудь по пути да сложится. И в результате вон что выходит: сегодня он болтает с финансовым еврейством, завтра бежит следом за еврейским большевизмом, а в конце концов из этого мальчонки получается школьный недотепа, который вечно нагоняет уехавший автобус. Могу сказать только одно: тьфу! Лучше бы он подождал, пока пройдет через фронтовой опыт, безработицу, мужское общежитие в Вене, через отказы придурочных профессоров в Академии, тогда бы он сегодня знал, о чем говорит. Таким образом, ошибки он допускал бы лишь в исключительных случаях. Как с газетой Бильд . Тут, надо признаться, я обманулся.
Я полагал, что журналистское отродье будет нападать на меня, на мою политику, мои речи. Но на самом-то деле ко мне подослали стаю фотографов. И уже через два дня появилась большая фотография, как я за высоким столиком у моего торговца газетами пью чай из бумажного стаканчика. Сам торговец тоже присоединился ко мне с бутылкой лимонада, форма которой, однако, напоминала пивную бутылку. Над снимком красовалась большая надпись:
Безумный Гитлер с Youtube: в кругу друзей-пропойц
По вечерам он брызжет ненавистью к иностранцам и нашим политикам, а дни напролет ошивается с друзьями-пропойцами. Самый отвратительный комедиант Германии, называющий себя Адольфом Гитлером, до сих пор не открыл стране свое настоящее имя (как Бильд ранее уже писала). Нацист-юморист (слева) принарядился, снял мундир и притворяется безобидным гражданином. Наверное, обдумывает новую пошлость.
Бильд следит за развитием событий.
Надо признать, с гардеробом у газетного торговца как раз в тот день вышла незадача. Дело в том, что он решил кое-что подремонтировать в своей лавке. А потому облачился в старую, предназначенную на выброс одежду, а поверх надел рабочий халат, но на время перекура снял его и действительно выглядел изрядно потрепанным, каким и должен выглядеть человек, занятый малярными работами, и кому, как не мне, это знать. Но из этого еще вовсе не следует, будто он был моим дружком-пропойцей, учитывая, что у меня в принципе не может быть собутыльной дружбы. Этот инцидент был мне невыразимо неприятен, поскольку торговец никак не заслужил подобного обращения. По счастью, он воспринял происшедшее разумно. Я сразу же, еще незадолго до полудня, поспешил к нему, чтобы извиниться за причиненные неприятности. Но у него почти не было для меня времени.
Я увидел его перед киоском, где он, невзирая на холодную дождливую погоду, обслуживал удивительно большое количество покупателей. Над окошком киоска красовался огромный плакат: Покупайте Бильд , сегодня там я и безумный Гитлер с YouTube! Вы как раз вовремя! крикнул он, завидев меня.
Вообще-то я хотел извиниться, крикнул я в ответ, но теперь и не знаю за что!
Я тоже не знаю, рассмеялся торговец. Возьмите какой-нибудь фломастер и подписывайте! Это самое малое, что вы можете сделать для друга-пропойцы.
Это правда вы? спросил меня тут же какой-то строитель, протягивая газету.
Так точно, ответил я и расписался.
Как только я это увидел, сразу сделал дополнительный заказ, рассказывал мне торговец поверх голов. Да, походите к нему. Господин Гитлер с удовольствием даст автограф.
На самом-то деле я даю автографы без особого удовольствия. Откуда тебе знать, что люди устроят с твоей подписью? Ты простодушно пишешь свое имя на клочке бумаги, а назавтра умник приварганит сверху заявление, и окажется, что Трансильвания безвозвратно подарена некоему коррумпированному балканскому образованию. Или что ты безоговорочно капитулировал, хотя в бункерах еще огромные запасы оружия возмездия, с которыми элементарно можно изменить ход войны. Но все-таки подпись на газете не вызывала опасений. К тому же было приятно впервые никто не жаловался, что я подписываюсь настоящим именем, а не как Штромберг или кто там еще.
Пожалуйста, здесь, прям по фотографии!
А можете еще написать Для Хельги ?
Давай в следующий раз чего-нибудь против курдов, ладно?
Надо нам было вместе отправиться на войну! Мы бы с вами победили!
Маленькая девчушка протиснулась ко мне с газетой, и я подписывал нарочито долго. Пусть себе фотографируют: молодежь, как прежде, доверяет фюреру. И не только молодежь. Ко мне приблизилась ветхая дама с современнейшей тележкой-ходунками и блеском в глазах. Протянув мне газету, она сказала дребезжащим голосом:
Вы помните? В 1935-м, в Нюрнберге, я стояла в окне напротив, когда вы принимали парад. Мне все время казалось, что вы смотрите на меня. Мы так вами гордились! А сейчас вы совсем не изменились!
Вы тоже нет, галантно приврал я и растроганно пожал ей руку.
Разумеется, я не мог ее вспомнить, но столь искренняя преданность была по-своему очаровательна. Так что когда мне позвонил нервный Зензенбринк, я безмятежно развеял его тревоги, поведав о народном доверии, и вновь отказался от адвокатских контрударов. Следующий день меня тоже не напугал. Газетка, разумеется, скрыла фотографии одобрения, напечатав совершенно не релевантную заметку Безумный Гитлер с YouTube: Германия голосует . Потом шло множество фотографий из концлагерей, показывавших некрасивую, но, видит бог, необходимую работу СС. Тут я начал немного нервничать.
Это несерьезный подход, когда при выполнении больших задач указывают на незначительные частные случаи, ведь всякое великое начинание временно сопровождается мелкими неприятностями. Вот есть огромный автобан, по которому перевозят товары народного хозяйства на миллиарды марок, но на обочине всегда найдется симпатичный кролик, который дрожит от страха. Или строишь канал, который обеспечит сотни тысяч рабочих мест, и, конечно, найдется мелкий крестьянин, которого отодвинут в сторонку, и он будет проливать горькие слезы. Но из таких соображений нельзя игнорировать будущее народа. И если налицо необходимость уничтожения миллионов, а именно столько их некогда было, так вот, миллионов евреев, то среди них всегда найдется такой, при виде которого простой жалостливый немец подумает: ах, ну, в конце концов, не так уж и плох этот еврей, ведь можно потерпеть его, да и другого еще пару лет. И проще простого для газетки взывать к человеческой сентиментальности. Старая песня? Каждый убежден, что с крысами надо бороться, но как доходит до дела, отдельно взятая крыса вызывает сочувствие. Хочу отметить: сочувствие, но не желание держать крысу у себя. Не надо путать! Но именно ради подобного преднамеренного запутывания и предъявлялись публике результаты опроса. Итак, в опросе, добросовестное протекание которого было еще под большим сомнением, предлагались три варианта ответа, вызвавшие у меня кривую ухмылку. Такое я мог бы придумать и сам. Возможные варианты были таковы:
1. Хватит! Немедленно отключить Гитлера с YouTube!
2. Да ну, не смешно, даже MyTV это понимает.
3. Никогда не видел. Нацистская чушь мне неинтересна.
Этого можно было ожидать. Подобные штучки относятся к клеветническому инструментарию по-прежнему проеврейской, по духу буржуазной оголтелой прессы. С этим приходится жить, пока для сего лживого отребья отсутствуют подходящие условия размещения. Я, кстати, проводил небольшую проверку инфраструктуры посредством интернет-сети и с прискорбием узнал, что в концентрационном лагере Дахау стоят лишь два барака. Немыслимые условия, так что придется после первых же волн арестов вновь запускать крематории.
Зензенбринк, разумеется, уже трясся как в лихорадке. Вечно у этих великих стратегов в первую очередь сдают нервы.
Они нас прикончат, голосил он, они нас прикончат! MyTV уже явно на нервах. Надо быстро давать им интервью!
Я намекнул бронировщику отелей Завацки, чтобы он не спускал глаз с этого ненадежного рекрута. Зато дама Беллини в полном смысле слова расцвела. Это был первый человек со времен Эрнста Ханфштенгля[53], который так вступался за меня, убалтывая важных и полуважных людей. И она стала гораздо лучше выглядеть, настоящая гордость расы.
Но на четвертый день я все же сломался.
Это единственный поступок, за который я себя по сей день упрекаю. Я должен был явить непреклонную стойкость, но, вероятно, несколько потерял форму. И к тому же никак не ожидал подобного происшествия.
Газета опубликовала большую фотографию, на которой я в обществе достойной фройляйн Крёмайер покидал здание фирмы. Фотография, сделанная светлым ранним вечером, была как я сразу же понял благодаря долгим беседам в свое время с Генрихом Гофманом самовольно и злонамеренно искажена: неоправданно нерезкая, сильно увеличенная, она подавалась так, будто ее мог сделать лишь шпион с многолетним опытом. Что, разумеется, полная чушь. В тот день я решил предпринять небольшую прогулку и потому проводил фройляйн Крёмайер до выхода, а она потом села на автобус. На фотографии я придерживал ей дверь. Заголовок гласил:
Безумный Гитлер с Youtube: кто эта таинственная женщина рядом с ним?
Они украдкой выскальзывают через боковую дверь и озираются: нацист-юморист и загадочная красотка. Человек, который до сих пор скрывает от всей страны свое истинное имя и разжигает ненависть к иностранцам, самозванный борец за порядочность, оказывается, крутит в сумерках неблаговидные шашни.
Кто эта таинственная женщина, принимающая его ухаживания?
Вот что узнала Бильд от ее ближайшего окружения.
Неизвестную зовут Вера К. Ей 24 года, она делопроизводитель, питает сомнительное пристрастие к черной одежде, в том числе кожаной. На соответствующих интернет-форумах известна под ником Вулкания17 и интересуется черными мессами и жуткой музыкой. Безумец и черная невеста чего еще нам ждать от этой ужасной парочки?
Бильд обещает читателям: мы не спускаем с них глаз.
Что за коллективная ответственность, холодно сказал я. Фройляйн Крёмайер мне даже не родственница!
Мы сидели в конференц-зале: дама Беллини, Зензенбринк, бронировщик отелей Завацки и я. И разумеется, великий стратег Зензенбринк тут же спросил:
Но у вас точно ничего с ней нет? С малышкой Крёмайер?
Что за чушь! резко сказала дама Беллини. Господин Гитлер мне тоже открывал дверь. Может, меня еще спросите?
Мы должны быть полностью уверены, отозвался Зензенбринк, пожав плечами.
Уверены? переспросила дама Беллини. В чем? Я не собираюсь думать про эти мерзости. Фройляйн Крёмайер может делать что хочет, господин Гитлер может делать что хочет. На дворе не пятидесятые годы.
И все-таки он не должен быть женат, твердо сказал Зензенбринк. По крайней мере, если у него что-то есть с Крёмайер.
Вы так и не понимаете. Дама Беллини повернулась ко мне: И что? Вы женаты?
Да, верно, ответил я.
Чудесно, застонал Зензенбринк.
Дайте-ка я угадаю, продолжила дама Беллини. Вы женились, наверное, в 1945 году? В апреле?
Разумеется, ответил я, удивительно, что в прессе еще вышло сообщение. На тот момент город неблагоприятным образом был полон большевиков.
Не хочу показаться бестактным, подал голос бронировщик отелей Завацки, но, на мой взгляд, господин Гитлер может по праву считаться вдовцом.
Говорите, что хотите, но этот Завацки и под обстрелом думает быстро, четко, надежно, прагматично.
Не могу быть уверен на сто процентов, отозвался я, но я тоже об этом читал, как и господин Завацки.
Ну? обернулась дама Беллини к Зензенбринку. Доволен?
Это часть моей работы задавать неприятные вопросы, нагло ответил тот.
Итак, вопрос: что нам делать? подытожила дама Беллини.
А нужно ли нам вообще что-то делать? трезво спросил Завацки.
Согласен с вами, господин Завацки, сказал я. Точнее, я был бы с вами согласен, если бы речь шла только обо мне. Но если я ничего не буду делать, то вместе со мной пострадает и мое окружение. Господину Зензенбринку это, возможно, не помешает. Я бросил в его сторону насмешливый косой взгляд. Но я не хочу требовать жертв от вас и вашей фирмы.
От нас и нашей фирмы я готова потребовать жертв в любое время, но не от наших акционеров, сухо возразила дама Беллини. Это значит: никакого интервью на наших условиях. Только на их.
Но вы отвечаете за то, чтобы казалось наоборот, сказал я и, догадываясь, что дама Беллини воспринимает приказы с куда меньшим энтузиазмом, чем Завацки, быстро добавил: А так вы совершенно правы. Мы дадим интервью. Например, в Адлоне . За их счет.
Ну у вас и идейки, усмехнулся Зензенбринк. В нашем положении мы вряд ли можем рассчитывать на гонорар.
Что за чушь! резко сказала дама Беллини. Господин Гитлер мне тоже открывал дверь. Может, меня еще спросите?
Мы должны быть полностью уверены, отозвался Зензенбринк, пожав плечами.
Уверены? переспросила дама Беллини. В чем? Я не собираюсь думать про эти мерзости. Фройляйн Крёмайер может делать что хочет, господин Гитлер может делать что хочет. На дворе не пятидесятые годы.
И все-таки он не должен быть женат, твердо сказал Зензенбринк. По крайней мере, если у него что-то есть с Крёмайер.
Вы так и не понимаете. Дама Беллини повернулась ко мне: И что? Вы женаты?
Да, верно, ответил я.
Чудесно, застонал Зензенбринк.
Дайте-ка я угадаю, продолжила дама Беллини. Вы женились, наверное, в 1945 году? В апреле?
Разумеется, ответил я, удивительно, что в прессе еще вышло сообщение. На тот момент город неблагоприятным образом был полон большевиков.
Не хочу показаться бестактным, подал голос бронировщик отелей Завацки, но, на мой взгляд, господин Гитлер может по праву считаться вдовцом.
Говорите, что хотите, но этот Завацки и под обстрелом думает быстро, четко, надежно, прагматично.
Не могу быть уверен на сто процентов, отозвался я, но я тоже об этом читал, как и господин Завацки.
Ну? обернулась дама Беллини к Зензенбринку. Доволен?
Это часть моей работы задавать неприятные вопросы, нагло ответил тот.
Итак, вопрос: что нам делать? подытожила дама Беллини.
А нужно ли нам вообще что-то делать? трезво спросил Завацки.
Согласен с вами, господин Завацки, сказал я. Точнее, я был бы с вами согласен, если бы речь шла только обо мне. Но если я ничего не буду делать, то вместе со мной пострадает и мое окружение. Господину Зензенбринку это, возможно, не помешает. Я бросил в его сторону насмешливый косой взгляд. Но я не хочу требовать жертв от вас и вашей фирмы.
От нас и нашей фирмы я готова потребовать жертв в любое время, но не от наших акционеров, сухо возразила дама Беллини. Это значит: никакого интервью на наших условиях. Только на их.
Но вы отвечаете за то, чтобы казалось наоборот, сказал я и, догадываясь, что дама Беллини воспринимает приказы с куда меньшим энтузиазмом, чем Завацки, быстро добавил: А так вы совершенно правы. Мы дадим интервью. Например, в Адлоне . За их счет.
Ну у вас и идейки, усмехнулся Зензенбринк. В нашем положении мы вряд ли можем рассчитывать на гонорар.
Дело в принципе, ответил я. Я не считаю, что мы должны разбазаривать народное достояние на журналистское отребье. Мне будет довольно, если они оплатят счет.
А когда? спросил Завацки.
Как можно скорее, справедливо заметила дама Беллини. Например, завтра. Тогда они дадут нам день передохнуть.
Я согласился и добавил:
А нам тем временем, кстати, следует улучшить нашу собственную работу с общественностью.
То есть?
Зря мы отдаем освещение событий на откуп нашему политическому противнику. Это не должно больше повториться. Следует выпускать собственную газету.
Ага, надо думать, Народного наблюдателя ? издевательски спросил Зензенбринк. Мы кинофирма, а не издательство.
А почему обязательно газета? вставил бронировщик отелей Завацки. Сильная сторона господина Гитлера динамические выступления. Все видео у нас есть, почему бы не выложить их на собственный сайт?
Все прошлые выступления в высоком качестве это будет плюс по сравнению с нарезками на Ютьюбе , продолжила размышления дама Беллини. И у нас будет платформа, если мы захотим объявить что-то особенное. Или высказать свою точку зрения. Хорошая мысль. Скажите интернет-отделу, чтобы подготовил несколько эскизов.
На этом мы закончили совещание. По дороге я заметил свет в своем кабинете. Надо было его выключить. Пока рейх не перешел полностью на регенеративные энергоресурсы, все это стоит дорогого топлива. В данный момент об этом никто не задумывается, но как все будут причитать через тридцать лет, когда нашему танку около Эль-Аламейна не хватит именно этой капли топлива для окончательной победы! Я открыл дверь и увидел фройляйн Крёмайер, бездвижно сидящую за своим рабочим столом. Лишь тут я осознал, что не поинтересовался ее самочувствием. Дни рождения, похороны, личные звонки обо всем этом мне раньше напоминала Траудль Юнге, а теперь как раз фройляйн Крёмайер, но в данном случае это не работало.
Она ошеломленно смотрела на стол. Потом подняла глаза на меня.
Знаете, что мне пишут? еле слышно спросила она.
Меня до глубины души тронула эта телячья беспомощность.
Мне очень жаль, фройляйн Крёмайер, сказал я. Мне-то подобные вещи легко вынести, я привык выдерживать нападки, когда выступаю за будущее Германии. Я сам несу полную ответственность, и непростительно, что политический противник вместо этого изводит мелких служащих.
Вы тут ни при чем, покачала она головой. Это обычная мерзость Бильд . Как попадешь в эту гнусную газету с сиськами все, охота начинается. Мне присылают фотки с членами, какие-то блевотные письма о том, что эти твари хотят со мной сделать, я и трех слов там не могу прочесть. Я уже семь лет Вулкания семнадцать , и все теперь в помойку. Ник опозорен. Она грустно нажимала на одну и ту же клавишу. Все, кончено.
Очень неприятно, когда нельзя принять решение. Вот была бы жива Блонди[56], я мог бы хоть погладить ее. Животное, в особенности собака, способно в такие моменты хорошо снять напряжение.
Интернетом же не закончится, продолжала она, глядя в никуда. В сети-то хоть читаешь, что люди думают. А вот на улице Можно только представить себе Хотя я и представлять не хочу.
Она тяжело вздохнула, по-прежнему не двигаясь.
Я должен был предупредить вас раньше, произнес я после небольшой паузы. Но я недооценивал противника. Мне до крайности жаль, что вам пришлось пострадать за меня. Кому, как не мне, знать, что приходится приносить жертвы во имя будущего Германии.
Вы можете хоть на две минуты прекратить? Фройляйн Крёмайер казалась по-настоящему раздраженной. Это не будущее Германии! Это взаправду! Не шуточки! Не выступление! А моя жизнь, которую мне портят какие-то козлы!
Я сел на стул напротив ее стола.
Я не могу прекратить даже на две минуты, серьезно сказал я. Я буду защищать то, что считаю верным, до самого конца. Провидение поставило меня на этот пост, и я стою за Германию до последнего патрона. Конечно, вы можете возразить: неужели господин Гитлер не может пойти на уступки всего на две минуты? И в мирное время я был бы даже готов на это ради вас, фройляйн Крёмайер! Но я не хочу. И могу ответить вам почему. И уверен, что и вы тогда не будете больше этого желать!
Она взглянула на меня вопросительно.
В тот момент, когда я пойду на уступки, я совершу это не ради вас, а, в конце концов, потому, что меня вынуждает на это лживая газетенка. Вы этого хотите? Хотите, чтобы я делал то, чего они требуют?
Она покачала головой, сначала медленно, потом упрямо.
Я горжусь вами, сказал я, и все же между нами есть разница. Того, что я требую от себя, я не могу требовать от других людей. Фройляйн Крёмайер, я с пониманием отнесусь, если вы сложите с себя обязанности. Фирма Флешлайт , без сомнения, определит вас куда-нибудь, где вам не придется больше сталкиваться с неприятностями.
Фройляйн Крёмайер вздохнула. Затем сидя распрямила плечи и твердо произнесла:
Черта с два, мойфюрыр!