Глава X
Весьма распространено заблуждение, будто руководящая личность должна знать все. Она не должна знать все. Она не должна знать даже самое главное, да можно утверждать даже, что она вообще ничего не должна знать. Она может быть самой незнающей из незнающих. Даже слепой и глухой после трагического попадания вражеской бомбы. С деревянной ногой. Или вообще без рук и ног, так что во время поднятия флага немецкое приветствие исключается, а при исполнении "Песни немцев" из слепого глаза скатывается горькая слеза. Скажу больше: руководящая личность может быть без памяти. В полной амнезии. Ведь ее особый дар - это не свалка сухих фактов в голове, особый дар фюрера - это способность быстро принять решение и взять на себя ответственность. Это часто невысоко ценят, перефразируя старую шутку о человеке, который во время переезда несет, мол, не коробку, а "ответственность". Но в идеальном государстве фюрер следит за тем, чтобы каждый человек реализовывал себя на нужном месте. Борман не был по натуре вождем, зато был мастером мысли и памяти. Он знал все. За спиной кое-кто называл его "канцелярским шкафом фюрера", и меня это всегда умиляло, я не мог и пожелать лучшего комплимента моей политике. Это было гораздо приятнее слышать, чем определение Геринга как моего "аэростата на веревочке".
В конце концов благодаря именно умению отделять нужное от бессмысленного мне и удалось, невзирая на потерю Бормана, осознать новые возможности, предлагаемые кинокомпанией. Не имело смысла самому решать официальные проблемы с регистрационным ведомством, поэтому я передал задачу урегулирования моих сомнительных бумажных дел человеку, обладающему большим опытом в обхождении с местными учреждениями, - Зензенбринку, который сразу же сказал:
- Конечно, мы освободим вас от этого. Занимайтесь своей программой, остальное уладим мы. Что вам нужно?
- Спросите у этой, как ее там, Крвчк. Думаю, удостоверение личности. И не только.
- Как, у вас нет паспорта? Никакого удостоверения? Неужели это возможно?
- Мне он никогда не требовался.
- Вы были за границей?
- Конечно. В Польше, Франции, Венгрии...
- Ладно, это все внутри ЕС...
- Еще в Советском Союзе.
- И вы въехали туда без паспорта?
Я ненадолго задумался.
- Не могу припомнить, чтобы кто-то у меня о нем спрашивал, - чистосердечно ответил я.
- Странно. А как же Америка? Вам ведь пятьдесят шесть лет, и вы что, ни разу не были в Америке?
- Я всерьез собирался, - недовольно ответил я. - Но меня, к сожалению, остановили.
- Ладно, тогда нам нужны все ваши документы, и кто-нибудь здесь для вас все оформит.
- В этом-то и проблема. Никаких документов нет.
- Никаких документов? Вообще никаких? А у вашей подруги? Ну, где вы раньше жили?
- Место, где я жил, пало жертвой огня.
- О... э... вы серьезно?
- Вы видели, что осталось от рейхсканцелярии?
Он рассмеялся:
- Настолько ужасно?
- Не вижу здесь повода для смеха, - отрезал я. - Это было чудовищно.
- Ну хорошо, - сказал Зензенбринк. - Я в этом не очень разбираюсь, но хоть какие-нибудь бумаги нужны. Где вы были в последний раз зарегистрированы? Или застрахованы?
- Я всегда недолюбливал бюрократию, - ответил я, - и предпочитал сам создавать законы.
- Фу-у-уф, - выдохнул мой собеседник. - Такого я еще не встречал. Ладно, посмотрим, что удастся сделать. Но нам необходимо ваше настоящее имя.
- Гитлер, - сказал я. - Адольф.
- Послушайте, я вас хорошо понимаю. Атце Шрёдер делает то же самое, он тоже не хочет, чтобы к нему приставали за пределами сцены, а артисту с такой деликатной темой, как ваша, тем более нужна осторожность. Но вот согласятся ли с нами государственные учреждения?
- Меня не интересуют детали...
- Это ясно, - рассмеялся он с некоторой снисходительностью. - Для меня вы - настоящий артист. Но было бы гораздо проще по-другому. Разве только налоги не проблема. Налоговое управление - единственное учреждение, которому эта ситуация будет до фонаря. Если надо, они возьмут налог и с нелегалов, им можно платить наличными. Далее, что касается оплаты: если вам угодно, мы поможем с ведением счета, так что банк - не очень важно. Но вот ведомство по регистрации или социальное страхование - тут я как-то не уверен, что у нас получится.
Я почувствовал, что человек сейчас нуждается в моральной поддержке. Войско нельзя перенапрягать. Все-таки не каждый день случается, что якобы почивший рейхсканцлер вдруг бодренько расхаживает по стране.
- Это тяжело для вас, - понимающе сказал я.
- Что?
- Нечасто встречается кто-то вроде меня.
Зензенбринк хладнокровно рассмеялся:
- Наоборот. В конце концов, это наша работа.
Меня удивила его невозмутимость, поэтому я решил выяснить подробности:
- Есть много таких, как я?
- Да вы лучше меня знаете, что в вашей области работает немало людей... - ответил он.
- И вы всех приводите в эфир?
- Это было бы чересчур! Нет, мы берем на контракт только тех, в кого верим.
- Очень хорошо, - одобрил я. - Надо с фанатичной верой сражаться за дело. Может, у вас есть Антонеску? Или дуче?
- Кто?
- Ну знаете же - Муссолини.
- Нет! - сказал Зензенбринк так решительно, что я даже через трубку увидел, как он замотал головой. - Зачем нам какой-то Антонини?
Его никто и не знает.
- А может, Черчилль? Эйзенхауэр? Чемберлен?
- Ах, теперь понимаю, к чему вы клоните! - воскликнул он. - Нет конечно, тогда в чем же шутка? Нет, нет, это никто не купит, но вы все делаете верно. Нам нужен только один герой, наш Гитлер!
- Очень хорошо, - вновь похвалил я его, но сразу же переспросил: - А если завтра объявится Сталин?
- Забудьте про Сталина! - преданно провозгласил он. - У нас же не исторический канал!
Именно такой Зензенбринк был мне нужен! Фанатичный Зензенбринк, разбуженный фюрером. И на этом месте хочется вновь и вновь подчеркнуть, как важна фанатичная воля.
Нагляднее всего это показал не всегда беспроблемный ход последней мировой войны. Кто-то сейчас попытается возразить: уж не из-за этой ли самой фанатичной воли после Первой мировой войны неудачей закончилась и следующая? Или же имели место и другие причины, к примеру перебои в подвозе человеческого материала? Вполне возможно, даже наверняка верно, однако это симптом старой немецкой болезни - искать ошибки в мелочах, напрочь игнорируя крепкие и ясные взаимосвязи. Разумеется, нельзя отрицать некоторый численный недостаток нашей армии в последней мировой войне. Однако это ни в коем случае не имело решающего значения - немецкий народ справился бы и с гораздо более впечатляющим преимуществом врага. Да, в начале сороковых годов я не раз сожалел о том, что противников так мало, даже стыдился этого. Вспомнить только, в каком положении находился Фридрих Великий! На каждого прусского гренадера тогда приходилось по двенадцать врагов! А в России нашему пехотинцу противостояли лишь три или четыре. четыре. Ну ладно, после Сталинграда вражеское превосходство уже вполне делало честь вермахту. В день высадки союзников в Нормандии противник выступил с 2600 бомбардировщиками и 650 истребителями, тогда как люфтваффе располагало - если я правильно сосчитал - двумя истребителями. Вот это действительно геройское соотношение сил! И положение было еще не безнадежным! В подобных ситуациях я от всего сердца соглашаюсь со словами рейхсминистра доктора Геббельса, когда он от такого народа, как немецкий, требовал компенсировать изъян, который невозможно устранить, преимуществами иного рода: лучшим оружием, более умными генералами или же, как в данном случае, силой боевого духа. Разумеется, простому летчику-истребителю поначалу покажется непростой задачей каждым выстрелом доставать с неба по три бомбардировщика, однако если обладаешь моральным превосходством, несгибаемым фанатизмом, то нет ничего невозможного!
И сегодня это так же верно, как прежде. Буквально на днях мне встретился пример, в возможность которого я сам бы не поверил. Но это истина до последнего слова. Речь идет о человеке, полагаю, служащем отеля, которого я не раз заставал за любопытной и новой для меня работой. То есть работа-то, пожалуй, не нова, но в мое время ее выполняли иначе, при помощи метлы или специальных граблей. А этот человек был оснащен невиданным переносным прибором для сдувания листьев. Сей удивительнейший аппарат извергал струю воздуха невероятной силы. Очевидно, в нем возникла необходимость из-за особенно каверзной формы листьев, приобретенной оными в процессе эволюции за мое отсутствие.
Этот пример, кстати, отличное подтверждение тому, что расовая борьба далеко не окончена, но бушует в природе и дальше, причем с удвоенной силой, чего не отрицает даже буржуазно-либеральная новейшая пресса. То и дело читаешь про американских черных белок, которые теснят местных, полюбившихся немецкому сердцу светло-коричневых. Или про африканские муравьиные колонии, которые переселяются из Испании, про индогерманское растение недотрога, которое бессовестно распространяется на нашей почве. Последний пример особенно показателен, ведь арийские растения с полным правом претендуют на причитающееся им пространство расселения. Мне, правда, еще не попадалось на глаза это новое воинственное растение, а листья на парковке отеля выглядели совсем обычными, но новый листодувный аппарат, конечно, можно использовать и против местной листвы. С "Королевским тигром" можно поразить не только Т-34, но при необходимости и устаревший БТ-7.
Впервые увидев того дворника, я ужасно рассердился. Утром, около 9 часов, меня разбудил адский шум, словно я лежал на подушке под "сталинским орга́ном". В бешенстве вскочив, я ринулся к окну и увидел человека, который орудовал листодувом.
От этого зрелища я взбесился еще сильнее, потому что вид деревьев вокруг ясно давал понять: за окном сильный ветер. Полнейшая бессмысленность сдувания листьев из одного места в другое именно в этот ветреный день была налицо. Я хотел уже было броситься вниз и устроить дворнику выволочку, но потом одумался. Ведь я был неправ.
Этот человек получил приказ. Приказ звучал: сдуть листву. И человек выполнял этот приказ. С фанатичной верностью, какой Цейтцлеру не мешало бы у него поучиться. Человек просто следовал приказу. И что, он жаловался? Роптал, что это бессмысленно при таком ветре? Нет, он отважно и стоически шумно исполнял свой долг. Как верные воины СС. Тысячи делали свою работу, невзирая на нагрузку, хотя тоже могли бы стонать: "Куда нам так много евреев? В этом нет никакого смысла, их подвозят быстрее, чем мы успеваем набивать газовые камеры!"
Я так расчувствовался, что быстро оделся, вышел на улицу и, найдя дворника, положил ему руку на плечо и сказал:
- Дорогой мой, хочу поблагодарить вас. Ради таких людей, как вы, я буду продолжать мою борьбу. Ибо я знаю: из этого листодува, да из каждого листодува страны бьет пылкое дыхание национал-социализма.
Именно это и есть фанатичная воля, что нужна государству. И я надеялся, что частичку ее мне удалось пробудить в Зензенбринке.