Глава VII
Первое утро в новом пристанище стало одним из самых напряженных в моей жизни, даже учитывая прошлые волнительные происшествия. Большое совещание в кинокомпании задерживалось, что оказалось мне на руку - я был не настолько заносчив, чтобы не видеть, сколь существенный объем знаний предстоит мне еще наверстать. Случай открыл для меня новый источник информации - телевизионный аппарат.
Форма этого прибора так изменилась после первых образцов 1936 года, что я его про- сто не узнал. Вначале мне пришло в голову, что плоская темная плита в моей комнате явлется неким странным произведением искусства. Но потом из-за ее плоской формы я решил, что она предназначена для хранения рубашек ночью, чтоб не мялись, ведь в современном мире многое оказалось весьма непривычным вследствие новых открытий или же склон- ности к извращенному оформительству. К примеру, считается приличным вместо ванной комнаты встраивать постояльцу прямо в спальню какой-то сложный рукомойник, вдобавок ванна отсутствует, а душ в стеклянной кабине располагается почти что в жилом помещении. На протяжении многих недель я видел в этом признак непритязательности, даже бедности моего жилища, пока не узнал, что в нынешних архитектурных кругах это считается изобре- тательным и даже прогрессивным решением. Так что потребовалось особое стечение обсто- ятельств, чтобы привлечь мое внимание к телевизионному аппарату.
Я забыл повесить табличку на дверь комнаты, и потому уборщица вошла ко мне в тот момент, когда я как раз подравнивал около рукомойника усы. Я изумленно обернулся, а она извинилась, добавив, что вернется позже, но на выходе заметила рубашку, висящую поверх аппарата.
- С телевизором что-то не так? - спросила она и, прежде чем я успел ответить, взяла какую-то коробочку и включила аппарат.
На нем сразу возникла картинка, которую она множество раз поменяла, нажимая на кнопки коробочки.
- Все в порядке, - довольно объявила она, - а я уж думала... И исчезла, разбудив мое любопытство.
Я осторожно снял рубашку с аппарата и потянулся за коробочкой.
Так вот какой он, современный телевизор. Черный, никаких ручек, ни кнопок - ничего. Я взял коробочку и недолго думая нажал на единицу. Аппарат заработал. Результат меня разочаровал.
Я увидел повара, который мелко рубил овощи. Я не мог поверить своим глазам: столь прогрессивная техника была разработана и использована, лишь чтобы показать смехотвор- ного повара? Хорошо, пусть Олимпийские игры проходят не каждый год и не в любое время дня, но должно же где-то в Германии или во всем мире происходить нечто более значитель- ное, чем этот повар! Тут на экране появилась женщина, которая восторженно стала разго- варивать с поваром о его нарезке. У меня рот так и открылся. Провидение дало немецкому народу такую великолепную, грандиозную возможность пропаганды, а ее растрачивают на производство луковых колечек. Я пришел в такую ярость, что был готов тут же выбросить телевизор в окно, но потом заметил, что на коробочке гораздо больше кнопок, чем требуется лишь для включения и выключения. Я нажал на кнопку с номером два, и повар сразу про- пал, чтобы уступить место другому повару, который с гордостью объяснял разницу между двумя сортами свеклы. Рядом стояла, поражаясь мудрости этой свекольной головы, такая же чудная ворона, как и у первого. Я раздраженно нажал на тройку. Нет, не так представлял я себе новый, современный мир.
Свекловод пропал, но появилась толстая женщина, которая тоже стояла у плиты. Однако приготовление пищи было делом второстепенным, женщина рассказывала не о том, что у нее сегодня на обед, а о том, что она едва сводит концы с концами. Это неплохая новость для политика, значит, социальный вопрос так и не решен за последние шестьдесят шесть лет. А чего еще ожидать от болтунов-демократов?
Я удивился, что телевидение подробно освещает ее беды - наблюдать за несчастной толстухой все же далеко не так увлекательно, как за бегом на 100 метров. С другой сто- роны, я был рад, что наконец никто не озабочен процессом приготовления пищи, и меньше всех - сама женщина. Ее волновала молодая особа опустившегося вида, которая появилась сбоку, произнеся что-то вроде "грммшл". Голос ведущего представил ее как Мэнди. Эта Мэнди приходилась толстухе дочерью и только что потеряла место производственного обу- чения. Недоумевая, как ей вообще кто-то когда-то дал место, я услышал, как она отказалась от непонятной еды в кастрюле, назвав ее "тошниловом". И хоть потрепанная девица была зрителю крайне несимпатична, но отсутствие у нее аппетита становилось понятно, стоило лишь взглянуть, сколь равнодушно толстая женщина открывает какую-то коробку и сколь небрежно высыпает содержимое в кастрюлю. Странно, что мать не бросила туда следом и саму коробку. Покачав головой, я переключил дальше, а там третий повар мелко резал мясо, разглагольствуя о том, как именно он держит нож и почему. При нем тоже находилась молодая белокурая телевизионная работница, радостно кивавшая. Измучившись, я выклю- чил аппарат, дав слово никогда больше его не смотреть, но осмелиться на еще одну попытку с радио. Однако, тщательно обыскав комнату, я убедился, что приемника нет.
Раз даже в этом скромном жилище не было радио, а только телевизор, следовал одно- значный вывод, что телевидение стало более важным средством массовой информации. В замешательстве я сел на кровать.
Признаюсь, некогда я гордился тем, что путем долгих самостоятельных штудий научился с молниеносной ясностью разоблачать хитросплетенное еврейское вранье прессы во всех его формах. Но сейчас это мастерство не могло мне помочь. Существовало лишь тарабарское радио и поваренное телевидение. Какую правду здесь можно было скрыть? Возможна ли лживая свекла? Коварный лук?
Однако раз это средство массовой информации данной эпохи - в чем не оставалось сомнений, - у меня не было иного выбора. Мне нужно научиться понимать содержание теле- визора, надо впитать его в себя, пусть даже оно интеллектуально убогое и отвратительное, как еда из толстухиной коробки. Я решительно встал, набрал в рукомойнике кувшин воды, взял стакан, отпил глоток и, вооружившись таким образом, сел перед прибором. Снова включил его.
С первого канала тем временем пропал луковый повар, зато теперь какой-то садовник рассказывал восторженно кивавшему сотруднику телевидения про улиток и способы борьбы с ними. Это, безусловно, немаловажная тема, имеющая отношение к вопросу питания насе- ления, но как содержание телевизионной передачи... Хотя, возможно, данные сведения мне показались избыточными еще и потому, что через несколько секунд другой садовник повто- рил слово в слово почти то же самое, но по другому каналу, вытеснив оттуда свекольную голову. Я ощутил некоторое любопытство: а не переместилась ли толстая женщина тоже в сад, чтобы сражаться теперь не с дочкой, а с улитками? Но нет.
Очевидно, телеаппарат понял, что я переключался на другие каналы, поэтому закадро- вый голос пересказал мне все, случившееся ранее. Он подытожил, что, мол, Мэнди потеряла место производственного обучения и отказывается есть материнскую еду. Мать несчастна. Вдобавок показали те же картинки, какие я уже видел четверть часа назад.
- Хорошо, хорошо! - сказал я громко, чтобы телевизор услышал. - Но не надо так подробно, у меня нет склероза.
Я переключил дальше. Появилось что-то новое. Мясной повар пропал, однако садовод не появился, зато показывали приключения адвоката, что-то вроде серии коротких эпизодов.
Адвокат22 носил бородку как у Буффало Билла, а все актеры разговаривали и двигались так, словно эпоха немого кино закончилась только вчера. В общем и целом это была забавная халтура, я не раз громко смеялся, хотя и не совсем понимал почему, вероятно, просто от облегчения, что наконец-таки никто не готовит и не охраняет кочаны салата.
Переключая каналы дальше и уже почти освоившись, я знакомился с дальнейшими игровыми действиями. Они казались несколько староватыми, качество изображения хро- мало, речь шла о крестьянской жизни, о врачах, об уголовной полиции, но ни в одном из них актеры не дотягивали до причудливого адвоката в стиле Буффало Билла. Цель всего этого состояла в простейшем развлечении среди бела дня. Я удивился. Конечно, я и сам с радостью наблюдал, как в тяжелом 1944 году публику воодушевил и развлек замечательно смешной фильм "Пунш из жженого сахара"23, но Хайнца Рюмана все-таки в основном смотрели по вечерам. Сколь тяжким должно быть нынешнее положение, если народ уже с утра облучают телемузой, легкой, как гелий. В недоумении я принялся было исследовать аппарат дальше, как вдруг оторопел.
Передо мной сидел человек и читал текст, в котором, очевидно, содержались ново- сти, но нельзя было этого сказать с полной уверенностью. В то время как он сидел за сто- лом и докладывал сводки, по изображению без конца бежали ленты с текстами и цифрами, словно сообщения чтеца были настолько маловажными, что можно было, слушая их, одно- временно читать ленты с подписями, или наоборот. Ясно было одно: если попытаться сле- дить за всем вместе, случится кровоизлияние в мозг. С горящими глазами я переключил дальше и... увидел ту же картину, но с другим диктором и другого цвета лентами. Мобили- зовав все силы, я несколько минут пытался осмыслить происходящее. Все-таки там было нечто важное - нынешняя немецкая канцлерша что-то заявила, или сказала, или решила, но понять речь не представлялось возможным. Я присел на корточки перед аппаратом, тщетно пытаясь закрыть руками непристойно мельтешащий текст и сконцентрироваться на речи, но то и дело в самых неожиданных местах экрана появлялся новый вздор: время, биржевые курсы, цена доллара, температура отдаленных уголков земного шара, - а изо рта диктора невозмутимо лились новости международной жизни. Казалось, будто получаешь информа- цию из сердца сумасшедшего дома.
И словно мало было этого дурацкого балагана, часто и вне всякой связи встревала реклама, сообщая, в каком магазине продаются самые дешевые туристические поездки, при- чем этим хвасталось множество магазинов в одинаковой манере. Их названия не мог удер- жать в голове ни один здоровый человек, но все они принадлежали группе В.В.В. Хотелось бы верить, что за этими буквами скрывается видоизмененное название организации "Сила через радость"24. Хотя невозможно представить, чтобы в светлой голове Лея родилось нечто, звучащее так, словно дрожащий от холода малыш выбирается из бассейна.
Даже не знаю, как в этой ситуации у меня еще остались силы мыслить, однако меня вдруг пронзило озарение: это организованное безумие - на самом деле изысканный пропа- гандистский трюк. Народ не должен терять присутствия духа даже от самых страшных ново стей, и вечно бегущие ленты действуют успокаивающе, как бы говоря: слова диктора, мол, не особенно важны, можно с легкостью переключиться на спортивные сообщения. Я одоб- рительно кивнул. Таким способом можно было бы кое-что мимоходом рассказать народу. Не обязательно про Сталинград, но, к примеру, про высадку союзнических войск на Сици- лии. И наоборот, при успехах вермахта мы бы сразу убрали все ленты и объявили в полной тишине: "Сегодня героические немецкие войска подарили дуче свободу!" Вот это было бы эффектно!
Решив отдохнуть, я переключился на более спокойные каналы, и из любопытства загля- нул к толстой женщине. Может, ей удалось отправить опустившуюся дочь в исправительное заведение? Как, интересно, выглядит ее супруг? Не из тех ли он бесхребетников, которые прятались в Национал-социалистическом механизированном корпусе?
Программа тут же узнала о моем возвращении и принялась спешно пересказывать для меня события. Знакомый репортерский голос с интонацией крайней важности торопливо сообщил, что 16-летняя Мэнди потеряла место производственного обучения и, вернувшись домой, отказывается от любовно приготовленной материнской еды. А ее мать расстроена и обращается за помощью к соседке.
- Что-то вы недалеко продвинулись, - пожурил я репортера, пообещав заглянуть позже, когда произойдет побольше событий.
По пути обратно к новостям я на минутку заглянул на канал, отдававший дань памяти немому кино и Буффало Биллу. Здешний диктор тоже поприветствовал меня и доложил, чего наворотил мнимый адвокат за прошедшее время. На производственном обучении некой Синди, 16 лет от роду, дошло до морально неприемлемых ситуаций. И теперь под непре- станную болтовню, исполненную самого что ни на есть чудовищного идиотизма, разыски- вали злоумышленника, руководителя занятий. Я вновь от души рассмеялся: надо ж такое состряпать! Чтобы сделать этот скетч хоть немного достоверным, им пригодился бы гадкий еврей, но где ж его сегодня взять? По крайней мере, в этом вопросе на Гиммлера можно было положиться.
Я добрался до новостного хаоса и пошел дальше. Здесь показывали господ за бильярд- ным столом - бильярд ныне считался спортом. Я это понял, заметив название канала, при- клеенное в верхнем углу. На следующем канале был тоже спорт, но камера следила за игро- ками в карты. Если таков современный спорт, то страшно за обороноспособность державы. На короткий момент я задумался: а сумела бы Лени Рифеншталь наколдовать чего-нибудь из нудных событий, разыгрывавшихся на моих глазах? Но решил, что даже у величайших гениев истории мастерство имеет свои пределы.
Впрочем, способ съемки фильмов, возможно, тоже переменился. В моих исследова- ниях я попадал на каналы, где показывали нечто, отдаленно напомнившее мультфильмы моего времени. Я еще отлично помнил, например, забавные приключения Микки Мауса. Но то, что предлагалось сейчас, могло вызвать только мгновенную слепоту. Сумбурные обрывки разговоров прерывались частыми вставками мощнейших взрывов. Чем дальше, тем причуд- ливее становились каналы. Были такие, где передавали лишь звуки взрывов, вообще без мультфильмов, и ненадолго я готов быть поверить, что передо мной некое подобие музыки, но потом узнал, что целью представления является продажа совершенно бредового продукта под названием "рингтон". Зачем нужны эти звуки, я понять никак не мог. Неужели все люди работают бутафорами на звуковых фильмах?
В целом торговля по телевизору оказалась вполне обычным делом. Два или три канала беспрерывно демонстрировали лоточников, каких видишь на любой ярмарке. В их болтовню с уже знакомой беззаботностью влезали тексты из каждого угла экрана. Продавцы то и дело попирали все правила серьезного выступления, не прилагая и минимальных усилий к тому, чтобы пристойно выглядеть, и даже в пожилом возрасте нацепляли в уши ужасные кольца, как распоследние цыгане. Распределение ролей было построено в отвратительней- ших шулерских традициях. Один безбожно врал с три короба, а другой стоял рядом, разинув рот от изумления, и временами выдавал "Да!" и "Нет!" или "Не может быть!".
Что за гнусный балаган! Так и хотелось вломиться к этому сброду с 88-миллиметровой зенитной пушкой, чтобы у этих архимошенников вся их ложь полезла вон из кишок.
На самом-то деле разозлился я еще и из-за того, что попросту боялся потерять рас- судок перед лицом этого вороха безумия. Я обратился в бегство, поспешив обратно к тол- стой женщине. Но по дороге задержался на том канале, где прежде крючкотвор Буффало Билл обделывал свои грязные делишки. Теперь там передавали судебную драму, главную героиню которой я вначале принял за канцлершу из новостей, но вскоре понял, что судей- ская матрона лишь похожа на нее. Разбиралось дело некой Сэнди, которой вменялись в вину различные незаконные действия на месте ее производственного обучения. Но ее проступки объяснялись симпатией к юноше по имени Энди, а тот одновременно поддерживал отноше- ния с тремя другими учащимися барышнями, одна из которых то ли была актрисой, то ли хотела ею стать. В силу не совсем понятных обстоятельств она оставила этот карьерный путь ради побочной работы в криминальных кругах и была теперь совладелицей букмекер- ской конторы. Далее рассказывали столь же вопиющую бессмыслицу, а судейская матрона усердно кивала с серьезным видом, словно подобные абсурдные происшествия были самым нормальным делом на свете и случались каждый день. Я не мог в это поверить. Кто станет смотреть такое по доброй воле? Хорошо, возможно, недочеловеки, едва умеющие читать и писать, но кто еще? В каком-то уже отупении я снова переключил к толстой женщине. С моего последнего посещения ее насыщенную жизнь прервала рекламная передача, конец которой я еще застал. Диктор не преминул вновь объяснить мне, что жалкая баба полностью утратила контроль над своим паршивым слабоумным внебрачным отродьем и за последние полчаса успела лишь обмусолить увольнение юной идиотки со своей непрерывно курящей соседкой. Всех этих убогих следует скопом засунуть в трудовой лагерь, громко объявил я аппарату, а их квартиры отремонтировать, или даже лучше стереть весь дом с лица земли и устроить на его месте плацдарм, чтобы навсегда уничтожить память об их унылом копо- шении из здорового народного сознания. Я разгневанно выбросил коробочку управления в корзину для бумаг.
Какую же сверхчеловеческую работу я взвалил на себя!
Чтобы хоть как-то обуздать гнев, я решил выйти на воздух. Разумеется, ненадолго, потому что не хотел удаляться от телефонного аппарата, но нужно было сбегать за фор- мой. Я со вздохом ступил на порог блиц-чистки, выслушал обращение "господин Штром- берг", забрал мундир, оказавшийся на удивление безупречно чистым, и быстро направился обратно. Я с нетерпением ждал момента, когда смогу вновь предстать миру в привычном одеянии. Но по возвращении я конечно же первым делом услышал от девицы за стойкой, что меня спрашивали по телефону.
- Ага, - сказал я, - разумеется. Именно сейчас. Кто же?
- Не знаю, - ответила та, рассеянно уставившись в телевизионный аппарат. - Неужели вы не записали?! - нетерпеливо прикрикнул я.
- Они сказали, что перезвонят, - попыталась она оправдаться. - Это было так важно? - Это касается Германии! - с негодованием отрезал я.
- Блин, - пробормотала она, вновь уткнувшись в телеэкран. - А может, эсэмэска при- ходила?
- Я! С ней! Не! Знаком! - яростно рявкнул я и раздраженно зашагал в комнату, чтобы продолжить мои телеисследования. - Эту особу, наверное, уже судят за то, что она потеряла место производственного обучения!