Дорога первоцветов

Три тысячи лет спустя, кварталы

Со ухода Ноа прошло несколько лет; Алу — пятнадцать.

В одной из книг, которую мама принесла с работы — из дома состоятельного господина на правом берегу, — было написано, что у осени холодные руки и полные слез глаза. Это красивая девушка, которая приходит в мир, чтобы охладить его после летнего зноя, напоить обмелевшие реки, унести с собой то, чему не суждено перешагнуть за порог нового года. Алу не понравилось это описание, ему вообще не нравились высокопарные истории о богах. Но в тот момент новых книг в их комнате давно не появлялось, поэтому пришлось довольствоваться тем, что есть.

Тогда, читая, он подумал о маминых руках. Они тоже почти всегда были холодными и, казалось, не умели быть нежными. В детстве она куда чаще таскала его за ухо, нежели обнимала, но Ал, как ни странно, запомнил именно ее редкие неловкие объятия, а не трепку.

Сейчас, в это предрассветное время, мамины руки мыли посуду в чужом доме или стирали белье, еще больше грубели, трескались, зарабатывали новые мозоли — и все ради того, чтобы в конце недели аккуратно зажать в ладонях несколько монет. Мамины руки были далеко, и у Ала остались только руки осени. Ал поежился, плотнее запахнул потрепанный плащ, постарался бежать быстрее. За спиной остались Гнезда и Золотые Нивы, дюжина перекрестков и каналов. Ал пробирался к окраинам.

Потратив немало времени и добравшись до самых дальних притоков, Ал занял привычное место под обветшавшим мостом, достал удочку, насадил на крючок кусочки хлеба, скатанные в шарики, и стал ждать. Он воображал, как вечером вернется домой с ведром, полным рыбы. Та, что водилась в реке и ее притоках, была маленькой и костлявой, но даже она способна утолить голод. Жаль только, что в самой гуще кварталов ничего невозможно было поймать, а на правом берегу таких мальчишек как он гоняли стражи порядка: видимо, голодные дети и подростки портили прекрасные виды.

Зато на выселках весь приток был в его, Ала, распоряжении. Тем более, местные поговаривали, что сюда иногда заплывает кунь — крупная рыбина с острыми плавниками, блестящей чешуей и удивительно вкусным мясом.

"Я поймаю ее сегодня", — подумал Ал и тут же почувствовал, как леска натянулась. Но в этот раз кунь, если он и правда существовал, проплыл мимо: на дно ведра отправились лишь три мелких рыбешки. Ал снова закинул удочку, представив, как мама обрадуется, когда на ужин Ал поджарит улов в муке и перце, да приправит остатками масла, настоянного на травах: летом он собственноручно собрал их на пустыре и засушил на подоконнике. Масло получилось ароматным и вкусным, Ал очень старался его экономить, но бутылочка все равно неуклонно пустела. В остальном же... В последнее время Ал с мамой чаще всего питались самыми дешевыми продуктами: картофелем, морковью, капустой или подсохшими лепешками с щавелем.

Правда, иногда мама приносила вкусное молоко, остатки мяса и даже лакомства. Дело в том, что у хозяина дома, в котором она работала, было два состояния: он то распекал прислугу на все лады, орал так, что в ушах звенело — то, наоборот, становился ласковым и кротким, разрешал забирать домой продукты, ненужные вещи и ткани. Мама говорила, никогда не предугадаешь, какой хозяин встретит тебя завтра.

Часы тянулись долго, утренний холод рассеялся, поднявшееся солнце начало припекать — Ал усмехнулся, снова вспомнив о прочитанной легенде. Минувшее лето выдалось жарким, и никакая осенняя богиня не спешила остужать прогретую землю.

Рыбалка тянулась долго, за это время удочка натягивалась еще несколько раз. Ведро медленно, но верно наполнялось. Если отбросить мечты о куне — что Ал в конце концов сделал с большим сожалением — можно было сказать, улов удался. Ал невольно почувствовал гордость и тут же устыдился: как же это жалко, радоваться такой мелочи! Ему уже пятнадцать лет сравнялось, а дальше мелких подработок и ловли рыбы дело не пошло, даже конец засухи не исправил положения.

Когда их покинул Ноа, засуха была в самом разгаре. Добрых два года она продолжала расползаться по землям, словно чудовище, пожиравшее все на своем пути. Затем ветра вспомнили дорогу на юг и вернулись вместе с тучами и проливными дождями. Ситуация немного улучшилась, и люди стали возвращаться в покинутые дома. Только вот поднятые во время засухи цены так и не снизились...

В какой-то момент Ал задумался настолько глубоко, что пропустил момент, когда рядом появились другие люди. Прорезавший тишину знакомый насмешливый голос заставил его мигом вскочить на ноги.

— Ну-ну, кто тут у нас? — пред Алом стоял его враг.

Врага звали Невином, и лицо его больше подошло бы какой-нибудь скульптуре божества, выточенной из мрамора, нежели обычному пареньку из кварталов левого берега. Светлая кожа и выгоревшие на солнце почти до белизны волосы, большие карие глаза, а черные брови и розовые губы напоминали мазки туши на бледном полотне, добавляя яркости. Невин умел пользоваться своей красотой, она помогала ему открывать двери, которые оставались наглухо закрытыми для таких обычных пареньков как Ал. И это порой заставляло скрипеть зубами от досады.

— Опять молчишь? И почему я не удивлен, — так и не добившись ответа, протянул Невин. — Ты ведь не немой, но даже от тех толку больше.

Конечно, Невин пришел не один. Оглядев других мальчишек, Ал еще больше помрачнел, внутренне готовясь к тому, что вот-вот произойдет.

— Что это мы тут делаем? Рыбку ловим? — подхватил рыжий, весь в веснушках и прыщах, Чибис. — Ну и как, много поймал? Поделишься, может?

Чибис жил в Гнездах и сам был похож на какую-то диковинную птицу. Из той породы, что постоянно копаются в мусоре в поисках блестящих и ярких вещей, и найдя, радостно втыкают их себе в перья.

— Да что ты его спрашиваешь, пустое дело. Вы разве еще не поняли? Мы для этого важного господина точно букашки в грязи. Какой ему толк обращать на нас внимание?

Другие два парня держались подальше и не спешили вступать в разговор. Ал бросил на них беглый взгляд: здоровяк Донни сложил руки на груди, в глазах его отражалась прохладная скука. А вот Рута, брата Невина, сложно было рассмотреть: нелепая безразмерная панамка почти полностью закрывала его лицо. Алу показалось, будто Рут еще сильнее похудел за то время, пока они не виделись — и тревога кольнула его сердце.

— Что спрашивать, какой улов? Подойдем и сами посмотрим. О, да у него там рыбы до краев! — восхитился Чибис.

В следующую секунду Чибис бесцеремонно запустил в ведро обе руки, и Ал наотмашь хлестнул его удочкой по лицу. Раздался возглас, веснушчатую щеку пересек порез, стремительно заполнившийся кровью. Чибис скривился, глаза заблестели от подступивших слез, но их опередила выкатившаяся из ноздри крупная капля. Всхлипнув, Чибис с рыданиями бросился к Донни, и тот, мигом избавившись от равнодушного выражения, принялся оглядывать порез и подтирать кровь извлеченным из кармана платком. "Не лез бы, куда не надо, ничего плохого бы не случилась",— подумал Ал с досадой.

Добрую минуту все они стояли замерев, словно фигуры на шахматной доске. А затем Невин произнес:

— Двадцать один.

— Что — "двадцать один"? — челюсть Ала словно судорога свела, он едва смог выдавить из себя этот вопрос.

Невин безмятежно улыбнулся, отчего у него обозначились ямочки на щеках:

— Двадцать один раз я хорошенько вломлю тебе. Куда придется, уж не обессудь. Такой вот плохой у тебя сегодня выдался день.

— И не думай, что мы оставим тебе рыбу, — визгливо добавил Чибис.

Невин подошел к Алу вплотную все с той же пугающе милой улыбкой, а затем резко ударил в живот. И хоть он не замахивался, удар оказался необычайно сильным и таким болезненным, что ноги у Ала подкосились, и он рухнул на колени.

— Один, — спокойно возвестил Невин, а затем хорошенько поддал ногой. — И два. Сейчас будет третий.

Ал и не подумал сопротивляться, только свернулся, прикрыв руками лицо.

— Четыре. Пять. Шесть.

Удары сыпались один за одним, посылая волны боли по телу. Бить Невин умел. В какой-то момент что-то хрустнуло; Ал испугался, что это сломалась его шея или какая-нибудь другая важная кость. Он приоткрыл глаза и тут же понял, откуда исходил этот звук.

Сломалась удочка, ее части валялись рядом на земле. Не страшно, удочка была самая дешевая, но... Но... Ал вспомнил, как долго искал в Мечтах-о-Море лавку, где ему хватило бы денег, как чуть ли не с пеной у рта торговался, стараясь скинуть цену, каким презрением окатывал его торговец и другие покупатели.

— Семнадцать и восемнадцать.

Его вздернули, схватив за волосы, кожа головы больно натянулась. В следующую секунду Ал лишился приличного клока волос, а после упал лицом в грязь, поцарапав лоб о мелкие острые камни. Следующие удары пришлись по грудной клетке и снова по животу.

— Двадцать один.

Ал долго лежал неподвижно, стараясь выровнять дыхание, по очереди напрягая руки и ноги, проверяя, в порядке ли они. Невин сдержал слово и больше не бил; более того, он грубо вздернул Ала под мышки и поставил.

— Хватит прикидываться жалким, — он больше не улыбался. За спиной Невина Рут слабо всхлипнул и покачнулся, отчего уродливая панамка слетела с его головы. Ал увидел землисто-серое лицо, расфокусированный взгляд, бледные губы. Губы дрожали, словно Рут отчаянно пытался произнести какое-то слово, но у него никак это не получалось. Невин же добавил. — Посмотри, ты напугал моего братишку. Что ты вообще за человек такой, а?

— Пойдем отсюда, — впервые за все время подал голос Донни. Рыжий Чибис вскарабкался ему на спину и теперь сидел, зажимая щеку окровавленным платком; пережитые побои не помешали воображению Ала нарисовать картинку: пестрая нахохлившаяся пичуга на спине крокодила.

— Передавай привет мамочке! — плюнул Невин, после чего поднял панамку и вновь нахлобучил на голову Рута. Взяв брата за локоть, он другой рукой подхватил ведро и быстро догнал отошедшего на несколько шагов Донни.

Ал долго смотрел им в спины.

Возвращаясь домой, Ал думал об этом бесполезном, напрасно прожитом дне, о сломанной удочке и отнятом ведре. О грязной одежде, которую придется стирать и чинить. Но то, что на лице его не осталось синяков, не могло не радовать: после ночной смены мама будет спать, и Ал успеет обмыться и переодеться до того, как она проснется. Конечно, придется надеть одежду с длинным рукавом и мучиться от духоты, но зато так он скроет все повреждения.

Когда Ал добрался до их комнатки в Бесцветных кварталах и уже намеревался тихонько отворить дверь, услышал то, что заставило его голову мигом опустеть. Это был сильный кашель.

Кашляла мама.

Как это могло случиться, почему опять?.. Не так давно мама тяжело болела: кашляла так, что задыхалась, а на платке, который она прижимала ко рту, оставались кровавые разводы. На самом деле, все началось через полгода после ухода Ноа. Казалось, это была обычная простуда: кашель то появлялся, то проходил, а через несколько месяцев снова возвращался. Дышала мама нормально, без боли, лишь изредка жаловалась, что в легких словно раскрошился камешек, и вздохнуть полной грудью не получается.

Чуть больше года назад ситуация резко ухудшилась, у мамы начались приступы удушья, она стремительно слабела. Кашель не проходил, лишь усиливался, лекарства стоили дорого, но плохо помогали. Ал ухаживал за мамой, заботился о каждой мелочи, а сам чувствовал себя словно в агонии. Ему снилась ее смерть, снилось, будто он остался один во всем мире.

Они продали все, за что можно было выручить деньги, заняли приличные суммы у немногочисленных знакомых — и все ради того, чтобы оплатить лечение. Но даже прославленные лекари левого берега разводили руками. Ал рискнул податься на ту сторону реки, где работали доктора, которые могли не только выписать рецепты микстур, но и собственными руками, едва касаясь, ощутить, что именно пошло не так. И исправить, даже если это означало заставить кровь потечь вспять.

Ал нашел такого доктора.

Десять посещений, уютный кабинет — Ал прежде и не подозревал, что бывают такие комнаты: с многочисленными картинами и причудливыми статуэтками, которые и в руки-то страшно взять. Когда приемы завершились, Ал вел маму домой — наконец-то, здоровую, разрумянивщуюся под лучами зимнего солнца — и обещал, что однажды сделает их комнату такой же красивой. Ведь теперь все хорошо, все будет хорошо...

И вот опять из-за двери доносится кашель. Обмирая, Ал отворил дверь, до последнего надеясь, что увидит за ней не маму, другого человека. Может, к ним заглянула соседка. Или кто-то проник в комнату, какой-то незадачливый вор...

— Наконец, ты дома, — мама быстро сглотнула, потерла горло. Голос ее стал строгим. — Что случилось? Опять что-то не поделил с теми мальчишками? Ну почему ты всегда...

— Ты снова кашляешь? Когда это началось? — нетерпеливо перебил Ал.

— Не волнуйся за меня.

— Как я могу не волноваться?

— Эй, эй, кто тут кому родителем приходится? Кажется, все еще я тебе. Ну и, что опять случилось? В который раз приходишь побитым.

— Да так, не стоит внимания, — пробормотал Ал и добавил громко, строго. — Мама, рассказывай.

— Я принесла тебе книг из дома господина. И листы, можешь упражняться в письме.

— Мама.

— Опять мне перечишь?

Она злилась, поднимала голос, смотрела холодно, строго. Когда Ал был помладше, этот взгляд пугал его так, что ноги превращались в кисель, хотелось забиться куда-нибудь в угол и зажмуриться. Но затем Ал научился смотреть также, может быть, даже строже и свирепее — и теперь мама была той, кому приходилось прятать глаза.

— Мама.

— Ладно, ладно, — она всплеснула руками. — Несколько дней у меня першит в горле. Немного совсем, я и думать забыла. А сегодня вот кашлять начала. Впрочем, ничего страшного, это наверняка обычная простуда, — опустив голову, она добавила сквозь зубы. — Извини.

— За что ты извиняешься? — Ал решил пока не акцентировать внимание на том, что и прежде мама долго отмахивалась от проблемы, списывала на простуду до тех пор, пока не стало совсем худо.

— Деньги. Еда. Управляющая освободила меня до конца месяца, а почтенного господина сейчас нет, уехал поправлять здоровье. Я бы могла попросить его выдать жалование наперед, но теперь придется ждать, пока этот месяц не истечет.

Ал плотно сжал зубы. Управляющая в доме, где работала его мама, была злой и завистливой. Она притворялась кроткой и нежной перед хозяином, надеясь, что тот однажды обратит на нее внимание. Расхваливала его доброту, когда господин дарил прислуге хорошую еду и вещи, но при этом не отводила завистливого взгляда от каждого не доставшегося ей кусочка, мотка ткани или безделушки. А когда он приходил в другое, свирепое свое состояние — о, тогда глаза ее словно наполнялись светом, а на лице появлялось восторженное выражение.

— Посмотри по ящикам, что у нас осталось?

Ал наизусть знал, где что лежит, где полно, а где на донышке. И все же послушно проверил все еще раз, заглянул в каждую банку и каждый мешочек. Сказал нарочито бодрым тоном:

— Неплохо, продержимся.

Он солгал. До конца месяца оставалось почти три недели, и еды на этот срок было откровенно мало. Немного крупы, хватит на две кастрюли жидкой, щедро разбавленной водой каши. Шарики, скатанные из подсохшего хлеба для ловли рыбы, тоже подойдут.

Рыба...

Алу захотелось шарахнуть кулаком по стене, чтобы выпустить пар, но он сдержался. Лучше бы Невин ударил его еще двадцать один, да хоть сорок раз, только бы рыбу оставили!

— Ложись отдыхать, я приготовлю поесть, — Ал перестелил постель.

Разведя на кухне огонь и поставив воду нагреваться, Ал размышлял о том, как же так получилось, что у них осталось настолько мало еды. "Расслабились, — заключил он со злостью. — Прежде мы были осмотрительнее". Долгое время они с мамой прожили в тревоге: сперва из-за засухи, затем — из-за болезни. Что если завтра ей станет хуже? Что если очередное обострение уложит ее в постель на недели или даже месяцы? В них тугим комком, постоянно жалящей змеей сидел этот страх, направляя каждое движение, действие. Так, прежде они всегда хранили достаточно продуктов про запас, а полученными от пожилого господина гостинцами не спешили лакомиться сразу. Да и несколько монет всегда лежали в маленьком кошеле, спрятанном под матрасом кровати.

Полгода назад маму, наконец, вылечили. Поддавшись радости, они расслабились, позволили себе жить сегодняшним днем. Съедать лепешку сразу, наслаждаясь свежестью и ароматом. Наполнять тарелки до краев, не волнуясь, что завтра они могут вовсе остаться пустыми. Но это оказался сладкий сон, легкий, словно поднимающийся от чашки кипятка пар, — а на деле работы в городе по-прежнему было мало, продукты стоили дорого. А еще, несмотря на все старания Ала, только благодаря маминой работе и терпению пожилого господина они до сих пор не просили подаяния на улице.

При мысли об этом Ал все-таки шарахнул кулаком по стене. Не сильно, но посуда на полке зазвенела. Ал убавил огонь, оставил кашу доходить под крышкой. Оделся тихонько, вышел на улицу, вдохнул подостывший вечерний воздух. Теплые дни скоро кончатся, наступит настоящая осень, принесет новые проблемы: нужно будет раздобыть плотную одежду, обувь, несколько одеял...

Ал прикрыл глаза, прислушиваясь к звукам кварталов. Где-то вдалеке доносилось пьяное бормотание. В открытом окне дома напротив гулил ребенок. Дальше по улице зашлась в лае собака. Шелестела вода в каналах, обрамляя все другие звуки.

Еще вчера старая детская мечта вновь возродилась из пепла, Ал снова начал робко представлять, как однажды они с мамой сменят комнату на местечко получше, хорошо заживут. Казалось, пройдет немного времени, и эта мечта обрастет плотью, искрой замаячит на горизонте, и можно будет шаг за шагом брести к ней до тех пор, пока не поймаешь, не зажмешь в кулаке. Но теперь она снова далеко.

Ал просидел на ступенях всю ночь, слегка подрагивая от прохлады.