1 глава
«lovely» – Billie Eilish feat. Khalid
Надеюсь, когда-нибудь я смогу выбраться отсюда
Райан
— На колени! – прогремел в тишине кабинета отцовский голос, вынуждая все мои внутренности сжаться от бурлящей ненависти.
Я ненавижу отца, ненавижу его приказной тон и голос. Ненавижу, что до ужаса похож на него, от цвета волос до татуировок. Ненавижу кандалы, в которые он меня заключил. Я никогда не буду свободен, пока он дышит.
Свобода это все, чего я желал на протяжении всей своей жизни. Она была тем, что я не надеялся ощутить до встречи с ней. Но уйдя, теперь ощущаю лишь пустоту внутри.
— Ты плохо расслышал мой приказ?
Сжимаю челюсти, преодолевая желание разорвать его на куски, и подгибаю колени. Я падаю и склоняю голову только ради семьи. Только ради того, чтобы видеть улыбку мамы, слышать смех Эбби, и ради шанса любить Ребекку.
Отец довольно хмыкает, я сжимаю кулаки до побелевших костяшек, на которых все еще есть кровь. Кровь, которую я никогда не хотел проливать в этом мире.
Но кто спрашивал меня о моих желаниях? Никто. Я должен был бороться, убивать и выживать ради единственного, что имело смысл в этой жизни – семьи.
— Я сделал все так, как ты и сказал, – мой голос искажен притворным спокойствием.
Целых три года я не видел света, погружая себя в тьму, которую от меня требовал отец. Три года я убивал, радуя его своими успехами. Три года наблюдал, как потухает моя сестра без танцев. Три года я не видел ее глаз, напоминающих бушующий океан.
И я на грани того, чтобы убить отца.
«Но не сейчас, еще не пришло время», – напоминаю себе каждый раз мысленно, когда желания сводят с ума здравый рассудок.
Скоро, совсем скоро я предприму попытку осуществить это.
— Он страдал недостаточно, – отвечает отец, подавая мне знак рукой, означающий, что я могу подняться с колен.
Ему нравится подчинять меня себе. Нравится давать свободу только для того, чтобы внезапно отобрать ее и напомнить, что он мой хозяин.
— Я сломал каждую кость в его теле, и для тебя это недостаточно? – мой голос слишком груб, но я не успеваю вовремя остановить поток своих слов, что вызывает недовольный огонь в отцовских глазах.
Два его охранника бросают на меня предупреждающие взгляды. Если не заткнусь, он предпримет меры и навредит матери. Преодолевая отвращение к своей слабости и положению, стараясь говорить не сквозь сжатые зубы, произношу извинения:
— Прости, отец, – он довольно улыбается в ответ, наслаждаясь моими словами. — Впредь я буду следить за своим тоном.
Отец встает с кресла, направляясь в мою сторону. Его острые черты лица напоминают мне, что через пару лет я буду выглядеть так же. Грубая татуированная ладонь сжимает моё плечо, приближая холодные голубые глаза к моему лицу. На секунду отцовские глаза напоминают мне взгляд Ребекки, когда ею владел монстр.
Холодные, жестокие, пустые.
Но на задворках ее голубых глаз всегда был свет и желание жизни. В отцовских глазах лишь холод, который никто не в силах растопить. Он наполнил себя жестокостью до краев, наслаждаясь каждым мгновением чужой боли. Играя людьми, словно марионетками. Он построил свое королевство на манипуляциях и лжи, что, в конечном итоге, я собираюсь использовать против него.
Как говорила Ребекка:
«Каждый монстр имеет слабости, которые, однажды, сыграют против него».
Я собираюсь проверить эту теорию.
Вылезая из мыслей, обращаю все внимание на отца. Татуировка паука на его ладони обращена прямо на меня и я знаю, что он делает это намеренно, чтобы я помнил о клятве, которую дал ему, спасая сестру.
— В следующий раз ты пришлешь мне видеоотчет, а не только труп, – с силой сжимая моё плечо, приказывает отец. — Уяснил, сынок?
«Сынок»
Это слово пропитано доминированием. Я никогда не был для него кем-то родным, кем-то, кем он бы дорожил – только пешкой, которую он использует, пока она имеет свою ценность, а как перестанет приносить пользу, уничтожит, как ненужный хлам.
Меня хватает только на кивок головы, и отец, наконец, отпускает меня и покидает кабинет, оставляя наедине с охранниками, которые с сожалением смотрят в мою сторону.
Но в глазах Люка и Карла так же есть надежда. Все ждут, когда жестокий правитель оставит престол и взойдет его сын, который не относится к подчиненным как к рабам, словно они пыль под дорогостоящими ботинками.
Но их ждет разочарование. Я разрушу это место, сотру его историю и заполучу свою свободу.
— Тебе стоит быть осторожнее в своих словах, – голос Люка пробуждает ту сторону меня, которая только затихла после расправы над должником.
Закрываю глаза, наполняя свою грудь воздухом, сдерживая порыв внутри.
— Тебе стоит помнить кто меня воспитал, – когда я открываю глаза, Люк вздрагивает, видя в них тьму.
Тьму, которую я не показываю близким, держа глубоко в себе. И она, черт возьми, будет оставаться там всегда, под моим контролем. Я никогда не буду для своей семьи тем, кого они будут бояться. Это мой самый худший кошмар.
Я отвожу взгляд, прекращая напрягать Люка. Этот парень всегда лез ко мне, пытаясь проникнуть под мой панцирь, но я никогда не забывал, что он человек моего отца.
Карл молчит, только изучающее смотря на меня.
Парням больше тридцати лет, но они продолжают трястись возле меня, и я не удивлен. Я не являюсь воплощением доброго человека, только не в Детройте. Это место вынуждает быть монстром.
Я разворачиваюсь в направлении двери, собираясь покинуть это место, которое пропитано холодом и сыростью.
— Ты ведь знаешь, что мы все надеемся на тебя, – не успеваю захлопнуть дверь, как их голоса звенят позади, напоминая скольких людей я вскоре предам ради себя. Ради нее.
— Ваши надежды напрасны, – с этими словами громко захлопываю дверь, слыша позади падение штукатурки.
☆
Улица встречает меня тишиной и одиночеством. Это место – разруха, наполненная серыми красками и смертью, которую я приношу. Это не Чикаго, где я видел лучи яркого солнца, наслаждался океаном в ее глазах.
Мысль, что эта жизнь больше недостижима для меня, сжимает сердце в тиски.
Я должен добиться желаемого, ради семьи, ради Ребекки. Ради себя и ребенка, который заперт глубоко внутри.
Сажусь на мотоцикл, который стал для меня ненавистной частью дня, ведь она больше не сидит позади и завожу двигатель, отталкивая отчаянную тоску, граничащую с безумием.
Я мчусь на незаконной скорости по улицам Детройта, пытаясь отдаться адреналину и хоть на секунду ощутить свободу.
И я ощущаю, когда в голове всплывает первая поездка Ребекки на моем байке. Тогда она расправила свои руки, как крылья, доверяя мне свою жизнь. Рядом со мной она впервые ощутила себя свободной, даже не подозревая насколько я сам был скован в цепях. Но я все равно пошел на риск, когда не должен был портить ее жизнь. Я был эгоистом, ворвавшимся в ее жизнь, сделав своей.
Поступил бы я сейчас иначе? Нет.
Это были лучшие годы моей жизни, и я не жалею. Время с ней дало мне цель, ради которой я продолжаю быть чудовищем, чтобы в конце этого безумия увидеть свет.
И я бы ни за что на свете не отказался бы от этого времени. Я бы ни за что по собственной воли не отказался бы от Ребекки.
Все в наших жизнях происходит в нужное время. Ребекка пришла в мою, чтобы дать свободу, которой никогда у меня не было. Пришла и показала, что любая борьба не напрасна, боль и жертвы не напрасны, если они ради цели, мечты и жизни. Этой женщине не нужно было делать ничего, чтобы завладеть моим сердцем. Мне хватило того, что я увидел себя в отражении голубых глаз. Увидел то, каким человеком могу быть. Не монстром, не пешкой отца, а просто человеком. Человеком, который до безумия влюблен в свою женщину, что готов подарить ей весь мир.
Дом из серого кирпича мелькает на горизонте, и моя свобода исчезает, вместе с мыслями о Ребекке, оставляя только грызущее чувство вины. Видеть Эбби – пытка, которая всегда напоминает о том, на что способен отец, если я ослушаюсь.
Глушу двигатель, размеренными шагами направляясь к дому, стараясь совладать с эмоциями и не показывать матери то, что делает со мной отец каждый, чертов, день.
Когда вхожу в дом, в нос ударяет яркий запах лаванды и свежей выпечки. Мама стоит у духовки, дергая край серого платья. Ее взгляд устремлен в стену, но как только она слышит мои шаги, вымученная улыбка искажает ее пересохшие и потрескавшиеся губы. От моего пристального взгляда не ускользает появление новых морщин. Она слишком молода, чтобы так выглядеть. Скрывая грусть, мама раскрывает объятия, направляясь в мою сторону.
— Привет, сынок, – мама сильнее прижимается ко мне в поисках утешения. — Почему так долго не заезжал в гости?
— Было много работы. Как у вас дела? – она отпускает меня, не встречаясь взглядом, несмотря на то, что я упорно стараюсь это сделать.
— Что у тебя в пакетах? – моё тело напрягается от плохого предчувствия. Она проигнорировала мой вопрос.
— Еда, – коротко бросаю, подходя ближе. — Что случилось?
От резкости моего вопроса, тарелка для пирога, которую мама только что взяла в руки, падает на пол, с визгом разбиваясь о плитку. Не обращая внимания на беспорядок, будто у нее нет на это никаких физически сил, она устало вздыхает и подходит к окну, смотря на открывающийся ей вид заброшенного сада, и только тогда наконец начинает говорить:
— Эбби совсем перестала со мной разговаривать, если и скажет пару слов в день, это будет величайшим достижением. У меня не выходит заставить ее заниматься упражнениями назначенные врачом, она мало ест, все время спит или притворяется, что спит только для того, чтобы я ее не трогала, – мама опускается на пол с всхлипом, который усиливает мое чувство вины.
Я подлетаю к ней, прижимая в сокрушительные объятия. Мама продолжает плакать, уткнувшись в моё плечо, я успокаивающе глажу ее по спине, которая содрогается от каждого всхлипа.
— Мне так страшно. Я боюсь потерять ее, если уже не потеряла. Моя бедная девочка, которая не заслужила всю оставшуюся жизнь страдать. Как он мог так поступить? Почему? Почему не я? Лучше бы это была я, а не она. Мне ненавистна мысль, что мой ребенок страдает, а я ничего не могу с этим сделать. Я ненавижу эту беспомощность, – ее слова заставили кровоточить мою рану, которая глубоко скрыта от посторонних глаз.
Это моя вина, только я должен страдать за эти грехи. Я должен был быть на месте Эбби. Никто кроме меня, я заслужил этого. Я буду гореть в аду за то, что не смог уберечь сестру, когда дал обещание.
— Мы не потеряем её. Я не допущу этого. Эбби встанет на ноги и все будет как прежде. Вы больше не пострадаете, я не позволю ему даже взглянуть в вашу сторону, – от уверенности в моем голосе, всхлипы мамы немного стихают.
И я не лгу. Я выполню каждое отцовское извращенное и жестокое поручение, если это будет означать, что он и на дюйм не приблизиться к маме и Эбби.
Мы остаемся в этом положении пока ее всхлипы окончательно не прекращаются. Пока она не выпускает всю боль и не засыпает на моих руках.
Я поднимаю маму на руки, не забыв по пути к спальне выключить духовку. Мама не будет счастлива, если ее труды будут сожжены. Открывая дверь в спальню, мягко кладу хрупкое тело на просторную кровать. Мама слишком сильно похудела, я вижу выпирающие кости в открытых участках свободного платья. Этот вид буквально разрывает меня изнутри. Я всегда старался их уберечь, но видимо недостаточно.
Не в силах больше смотреть на последствия своих провальных действий, которые навсегда останутся отпечатком на моей семье, целую мать в лоб, шёпотом произнося клятву:
— Я исполню все свои обещания, только я буду гореть за все грехи. Вас они больше не коснуться.
☆
На пути к спальне сестры, застываю у двери в нерешительности. Преодолевая вину, которая душит меня, с тяжелым чувством в груди открываю дверь в комнату, где все усеяно фиолетовыми оттенками. Цветом, который напоминает о старой Эбби.
Она спит или просто притворяется, повернувшись лицом к стене. Тихими шагами вхожу в комнату, присаживаясь возле кровати на корточки. Долгие секунды смотрю на ее неподвижную спину, набираясь смелости сказать то, что давно сидит внутри:
— Прости меня. Прости за то, что страдаешь из-за меня. Прости, что не сдержал обещание. Но клянусь, никто больше не сделает тебе больно, пока я дышу, даже после, я позабочусь об этом, – хриплым голосом произношу, прикасаясь к пряди ее шелковистых волос, таких же темных, как и у меня. — Прекращай так поступать с матерью, она сильно переживает. Позволь ей помочь тебе, мы сможем пройти через это, я найду выход. Все скоро станет как прежде, только доверься мне.
Знаю, что Эбби услышала меня. Она не спит, неспокойное дыхание после моих слов ее выдает. Целуя напоследок сестру в макушку и натягивая ей до плеч теплый плед, покидаю комнату, но когда закрываю дверь, слышу тихое:
— Я доверяю тебе.
Сжимаю глаза от нахлынувших ощущений и осознания своей ответственности.
Но смогу ли я вновь не предать доверие сестры?