Империя Праха

Бланш не любила длительные прогулки по саду, особенно после дождя. Ей было зябко и тоскливо идти по узким тропам, вымощенным белым камнем, стараться не наступить женским ботиночком на лужи. Она с досадой поджимала губы, когда полы ее длинной юбки вновь становились грязными. Это означало, что ее одежду придется стирать или выкидывать. А она могла просто воздержаться от выхода на улицу, дождаться, когда станет сухо, и тогда бы не пришлось нагружать дополнительной работой прачек.

Однако прогулки после дождя нравились Диане и Адриану, а ей как старшей дочери необходимо было сопровождать младших, приглядывать за ними все равно что нянька. Реджина хотела, чтобы Бланш ходила рядом с младшими, подавала им хороший пример. Ведь Реджина опасалась, что иначе Бланш отделится от семьи и пропасть между ними возрастет.

— Ты должна приучить себя, если не быть более естественной в своих проявлениях, то хотя бы делать вид. Ты кажешься слишком напряженной, и это не идет на пользу ни тебе, ни твоим брату и сестре. Со стороны кажется, что ты недолюбленный ребенок, которого ущемляют в правах, — недовольно говорила мачеха. — Скажи, разве это так? Ты это желаешь продемонстрировать окружающим?

— Нет, матушка... — отвечала Бланш и смирялась с необходимостью следовать по пятам младших.

Реджина заметила отличие незаконорожденной дочери не сразу, только спустя четыре года после рождения девочки. Тогда она уже родила Адриана и Диану, и смогла убедиться, что не пол ребенка определял его сущность — сама конституция Бланш отличалась. Пока Адриан бил куклой маленькую Диану по голове, доводя сестру до слез, Бланш тихо сидела и рисовала цветы, пока Диана в свои семь лет выпрашивала подарить ей пони, а Адриан в свои восемь возвращался в испачканной охотничьими псами одежде, Бланш разливала родителям чай и скрашивала их досуг игрой на рояле.

Реджина начала осознавать, что, если что-то не предпримет, разница падчерицы с ее детьми станет слишком заметной для окружающих, а потому наказала Бланш везде следовать за своей младшей сестрой, читать ей книги, учить ее музыке, живописи и этикету.

В какой-то момент ее тревоги по этому поводу стали столь велики, что она решилась начать разговор о падчерице:

— Вас совершенно не заботят наши дети, — мрачно сказала Реджина своему мужу в супружеской постели.

Рафаэль отложил книгу и спросил:

— Вас что-то тревожит?

— Да, меня тревожит, что Бланш не похожа на наших детей.

— Она, может, немного и отличается от Дианы и Адриана, но, поверьте, это отличие связано вовсе не с ними. Оставь мы Бланш с любым другим ребенком ее возраста, ситуация не изменилась бы. Она осознаннее, но вместе с тем лишена непосредственности, которая присуща детям ее возраста. Впрочем, меня это очень радует. С такими детьми как Бланш приятнее взаимодействовать.

Реджина подумала, что «приятнее» для него равнозначно слову «проще».

— Если бы дело было только в этом. Единственным желанием для этого дитя является — получить наше одобрение. Вот, что меня в действительности волнует. Что бы этот ребенок ни делал — все ради нашего одобрения. Чего бы мы ни спросили — она ответит только то, что мы ожидаем от нее услышать. Понимаете?

— Детям свойственно пытаться угодить родителям, их потребность в родительской любви естественна. Просто у Бланш данная потребность немного выше, так как она всегда была лишена безусловной материнской любви. Ей необходимо как-то заполнить данный пробел, и она избирает путь — угождать, — спокойно ответил Рафаэль и вновь открыл книгу. — Не понимаю, что в этом плохого.

— Недавно я спросила, хочет ли она чего-нибудь себе на день рождения, и, знаете, что она ответила?

— И что же? — без особого интереса спросил граф, думами ушедший в содержание книги.

— Она сказала, что ее устроит все, что я выберу. Ребенок в девять лет не должен так отвечать. У нее нет никаких собственных желаний. Неужели вам все равно на это?

— Дорогая, воспитание детей — не моя специальность, потому я мало что в этом смыслю. Я могу ответить вам лишь то, что и всегда — это нормально до тех пор, пока не приносит проблем.

— Но я считаю это проблемой. Меня тревожит, что это дитя такое, и у меня возникают мысли, что повинна в этом я. Когда я смотрю на Диану, а затем на Бланш, я испытываю душевные...

— Тяготы?

— Да. Мне каждый раз не по себе.

— Что ж, в таком случае в душе вы понимаете, что даете недостаточно любви этому ребенку, и вас мучает совесть.

— Вы так считаете?!

Реджине стало неприятно от слов мужа, ведь те надавили на самое больное место женщины.

— Я стараюсь изо всех сил любить этого ребенка как родного, а вы считаете, что я прилагаю недостаточно усилий?!

— О, нет, дорогая, это не я так считаю, а вы сами так считаете, — все так же спокойно ответил граф. — Иначе бы вы не подняли эту тему.

— Ах, вы невыносимы!

— Если вы чувствуете вину, вы должны сделать так, как считаете нужным в глубине души, — Рафаэль взглянул ей в глаза и улыбнулся. — У Бланш есть желание, и вы знаете, каково оно.

С тех пор Реджина старалась заставить Бланш больше проводить времени со своими детьми, однако ожидаемого эффекта не получала. Да, с годами Бланш стала более сговорчивой — влияние детей друг на друга сыграли ключевую роль — однако в сущности своей не изменилась. И каждый раз, когда Реджина смотрела в глаза падчерицы, она испытывала волнение — волнение за этого ребенка, какое не испытывала за своих родных детей. Но больше Реджина эту тему с супругом старалась не обсуждать, так как его ответы каждый раз оставляли неприятный осадок.

Но тревога не исчезала долгие годы. И, когда все трое наследников возвращались после прогулок, Реджина внимательнее присматривалась к падчерице: тихая усталость и неудовлетворенность проглядывались на ее бледном маленьком личике, но от нее не поступало ни единой жалобы.

— Как прошла прогулка, Бланш? — спрашивала Реджина напоследок.

— Все хорошо, матушка.

Тот же ответ, что и всегда. Из года в год ничего не менялось.

***

— Это очень плохо... — Реджина тяжело вздохнула после утреннего завтрака, когда дети ушли на свои ежедневные уроки. — Дебют Бланш прошел хуже, чем я предполагала. Она не вызвала интереса. Ни одного сносного приглашения на бал или чаепитие, а ведь в столице ежегодно проводится столько мероприятий.

— Не думаю, что это проблема, ведь тут как посмотреть: то, что для вас считается катастрофой, для Бланш облегчением. Ее бы больше разочаровало, начни ее звать на бессмысленные церемонии, на которых с ней бы не считались.

— Отчего вы столь дурного мнения об окружающих? Кто может позволить себе не считаться с дочерью рода Моник? — негодовала Реджина.

— В глазах общественности она всего лишь незаконнорожденная дочь. Я реалист, дорогая, и сужу о людях ровно так, как они того заслуживают. Что ж, в этом есть и моя вина — я, видимо, сделал недостаточно для своей дочери. Просто формально узаконить ее положение в роду и провести дебют было недостаточно.

Пускай на словах он признавал свою вину, Реджина понимала, что он отражал все свои слова на супругу. Если он предпринял недостаточно попыток влить Бланш в светское общество, значит, и Реджина тоже.

— Больше всего меня беспокоит отсутствие хороших предложений в сторону Бланш. Ни один наследник сносного рода, разве что вступивший в наследство барон Ларок — Господи, да откуда в нем столько спелости — да граф Верной, однако тому в августе исполнилось тридцать лет! Рассматривать брак с этими людьми недопустимо, в любом случае он окажется неравным.

— Так вот что вас беспокоит в действительности? — граф усмехнулся, но Реджина заметила, что за усмешкой этой он скрыл обиду и даже ревность. — Я уж думал, что моя дорогая супруга беспокоится о том, как вольется наша старшая дочь в общество, как будет жить далее... А вы...

— А разве это не так? Выгодный брак или хотя бы равный брак — это обеспечение всей дальнейшей жизни. Конечно я беспокоюсь об этой стороне вопроса.

— Ей едва исполнилось четырнадцать. О каком браке может идти речь? Она еще совсем ребенок. Я не намерен отдавать свое дитя в чужие руки еще десять лет минимум...

— Что?! — Реджина от удивления почти задохнулась. — Надеюсь, вы шутите, мой дорогой, иначе я начну считать, что вы сошли с ума!

— Почему?

— Какой эгоизм! Вы хотите погубить будущее Бланш?

— Многие, даже знатные и более родовитые девушки ходят в девах и в двадцать пять.

— Вы о мадмуазель де Шатерло? Так она получила дурную славу, многие заметили некие странности в ее поведении. Конечно, ее могли взять в жены хотя бы из-за ее немалого приданного, однако ее семейство как будто не замечает слабоумие собственной дочери, а потому отказалось от сносных предложений в свое время. Как они могли рассуждать столь... — графиня прикрыла веки и подняла брови вверх. — Как бы выразиться, в их головах до сих пор существует некая планка, однако они не сопоставляют с нею их предложенную кандидатку. Как они могут считать, что богатый и родовитый молодой человек возьмет в жены женщину с возможным слабоумием? Им предлагались кандидаты из знатных родов, пускай и не совсем богатых, и предложение каждого было отвергнуто.

— Вы дивитесь их рассуждениям, но посудите сами: мы рассуждаем ничуть не лучше, считая, что незаконорожденная дочь привлечет хороших кандидатов. Как бы я ни любил Бланш, я вижу все отчетливо: в ближайшей перспективе брак для нее будет неравным, и едва ли положение дел изменятся. Если мы решим ее выдать замуж, то нам придется мириться с неравной нам родней. А вы этого хотите? Лучшим из вариантов будет, если она выйдет за наследника очень знатного, древнего аристократического рода, пускай и небогатого. Но я как отец не желаю своей дочери такого брака. Отдавать ее в руки человека, который желает лишь заполучить приданное...

— Да, в этом я с вами согласна. Мы не можем поступить так с нашей Бланш. Однако что же нам, в таком случае, делать? Если она не выйдет замуж за приличного человека, она останется в старых девах...

— Я тоже думал об этом, но, говоря откровенно, мне кажется, что перспектива остаться в старых девах всяко лучше, чем быть разменной монетой. Я опасался, что на ее приданное после дебюта накинутся словно звери, в жажде наживы ее начнут приглашать на балы, обольстят. А вы знаете, какие девицы в этом возрасте могут быть, неопытные, они поверят в любовь, окажутся ослеплены новыми чувствами... То, как развиваются события сейчас, не самое худшее из того, что я себе представлял, потому прошу не волноваться, а смотреть на ситуацию с позитивной стороны.

— Но как же не волноваться, когда Бланш спокойно говорит о том, что в случае чего отправится в аббатство и отдаст всю себя богу?

— Она так говорит? Что ж, нас стоит только гордиться тем, какую глубоко верующую и праведную девушку мы воспитали. В главной столичной церкви ей найдется хорошее место, где она сможет применить свои музыкальные и художественные способности. Это отличная альтернатива браку.

— Да что вы такое несете, супруг?

— Я говорю как отец. Я не позволю Бланш выйти замуж за недостойного ее человека, а достоинство ее определяю только я, и для меня пока еще человека, кто был бы достоин ее на данный момент. А пока хорошего кандидата не встретилось, я буду размышлять в сторону того, чтобы оставить Бланш приличное наследство, на которое она сможет жить в достатке.

— Разве это не эгоистично с вашей стороны? Думаете, Бланш будет вам благодарна, если в действительности станет старой девой?

— Я уверен, что она будет благодарна мне больше, чем если мы выдадим ее за недостойного человека.

— А насчет Дианы таких речей от вас я не слышала.

— О, дорогая, насчет Дианы я не волнуюсь, так как знаю, что у нее с выгодным браком проблем не возникает. Хотя ее амбиции по поводу становления наследной принцессой меня немного смущают. И откуда у нее такие мысли?

— Нянька читала ей сказки про принцев и принцесс. Это просто детские фантазии. Они пройдут, не сомневайтесь.

— О, я очень на это надеюсь, потому что я преподаю у императорских отпрысков и, сказать честно, наследный принц не имеет необходимых личностных качеств, чтобы стать супругом какой-либо из моих дочерей, при всех иных своих достоинствах.

— Не удивительно. Я уверена, что он пошел в свою мать, императрицу, а ее нрав я знаю очень хорошо.

— Дорогая, раз уж вы согласны со мной в данном отношении, прошу вас поговорить с Дианой насчет принца.

— Хорошо.

— А что насчет Бланш. Если нет приглашений, значит, нам стоит самостоятельно позаботиться о ее появлении в обществе. Я договорюсь о том, чтобы она присутствовала вместе с нами на императорском балу в честь дня рождения императора.

— О... — Реджина нервно улыбнулась. — Стоит ли? Я не уверена, что это хорошая идея. Бланш лучше не показываться лишний раз императорской семье.

— Нет, вы не правы, дорогая. Мы должны показать Бланш в первую очередь в императорском дворе, переступить через главный страх. Иначе, как бы мы ни старались, Бланш не примут в обществе. Поэтому начинайте приготовления.

***

Императорский дворец поразил Бланш своими масштабами. Фасад его был выкрашен в голубой оттенок, как и фасад графского поместья, а потому дворец показался привычным с первого взгляда, от вида его веяло спокойствием и благородством. В вечерней темноте он освещал придворную территорию, от его окон падал свет огней, виднелись красочные наряды прибывших. Пышное торжество только-только началось и из экипажей выходили благородные мужья и жены, предоставляли приглашения. Каждый экипаж носил герб своего рода.

Бланш стало немного боязно, и она, невольно стушевавшись, решила идти чуть позади, прячась за широкой спиной отца.

Пускай она понимала абсурдность своих фантазий, ей было страшно — представлялось, что придворная охрана не впустит ее, посчитает иностранной рабыней, не приглашенной на бал. В понимании Бланш невозможно было додуматься ни до чего иного, ибо внешность ее была своеобразным позорным клеймом грязнокровности. Не впусти стражники ее в императорский дворец — это бы унизило ее с самого порога. Потому Бланш пыталась стать физически меньше и не попасться стражникам на глаза, чтобы те впустили ее вместе с родителями.

Ничего дурного, ожидаемо, не произошло, и всем членам рода Моник позволили войти во дворец без проблем. Бланш облегченно выдохнула.

— Держись рядом с нами в этот вечер, — предупредил отец мягко, и Бланш кивнула в ответ.

Она и не планировала отдаляться от родителей. Остаться в одиночестве в столь большом зале стало бы для нее сложным испытанием, к которому она не была еще готова. Застенчивая по своей натуре, она точно знала, что не сумела бы вести диалог, тем более в кругу взрослых, важных вельмож. Бланш планировала весь вечер стоять рядом с отцом и приветствовать всех его знакомых. Ее делом было просто показаться в светском обществе. Производить особенное впечатление ее не заставляли, впрочем, она знала, что ее облик уже оставит какой-то след в памяти людей.

— Сегодня я представлю тебя тем, кто формирует этот светский мир, — тихо произнесла Реджина и улыбнулась.

Внутреннее убранство было даже приятней, чем фасад — расписанные потолки, на полу плиты из светлого камня, что отражали свет от люстр. Стены украшали портреты и лепнина. Ранее Бланш представляла императорский дворец, но в ее представлении он был вычурным, кричащим о богатстве императорского рода, однако в реальности убранство дворца намекало о сдержанности живущих в нем господ, внушало трепет и заявляло о величии через масштабы. Потолки сводились высоко-высоко, между залами стояли белые каменные колонны с красивыми капителями. Широкие коридоры и широкая площадь создавали умиротворенное ощущение. Во дворце было много пространства, много воздуха. В нем хотелось блуждать дольше.

Приятная музыка, доносящаяся из главного зала, растекалась по стенам, успокаивала. Императорский дворец словно принимал ее гостеприимно, не пытался давить на ее хрупкие плечи своей мощью. Она чувствовала себя маленьким человеком, — кем она и являлась по существу своему — однако этот многовековой дворец, хранивший в себе историю священной династии, не уязвлял ее, а наоборот — создавал ощущение безопасности.

Во дворце Бланш стало значительно спокойнее. Это заметил граф, который все это время краем глаза наблюдал за реакцией старшей дочери.

В самом зале люди были приветливы и учтивы. Конечно, никто не мог оскорбить ее открыто, в столь благородном обществе это было не принято. Особенно, когда Бланш стояла бок о бок с главой рода Моник. Граф обменивался приветствиями и с улыбкой представлял всем свою старшую дочь. Он, как и всегда, держался уверенно и достойно. Как будто не он демонстрировал плод своей неверности. Впрочем, что есть неверность в высших кругах. Многие, даже самые благородные мужья, имели любовниц. В Империи Ришелье была даже поговорка: к жене не прикасайся чаще, чем по зову супружеского долга.

Поступок графа люди не осуждали, однако наличие бастарда — очень даже. Ему в лицо они улыбались и с деланным восторгом приветствовали юную дебютантку в высшем свете, однако, уходя чуть дальше, разрешали себе осудить род Моник, правда лишь мысленно. На мероприятиях чужая личная жизнь не обсуждалась. Для слухов и сплетен были отдельные места — закрытые салоны.

Старые леди с жалостью смотрели на графиню Моник. Женщина, что была вынуждена выводить в свет в первую очередь не своего ребенка, а старшую, незаконорожденную. Да еще какую...

— Склони голову, — полушепотом подсказал граф, и девочка послушалась.

Глашатай громко объявил о прибытии членов императорской семьи.

— Его Императорское Величество Абсолон Ришелье, Ее Императорское Величество Деспида Венес Ришелье, Ее Величество вдовствующая императрица Аврилла Маттеи Ришелье, Его Высочество первый принц Алан Ришелье, Его Высочество второй принц Мишель Ришелье, Ее Высочество третья принцесса Женевьева Ришелье.

После объявления подданным разрешено было поднять головы и взглянуть на членов императорской семьи. Бланш с любопытством начала разглядывать их, ей было важно запомнить все в деталях, так как она обещала Диане рассказать обо всем увиденном.

Император был небритый старый мужчина. По крайне мере, таковым он показался. Возможно, он был моложе, однако отращенная борода прибавляла ему возраста, и вместе с тем делала вид его более важным и мудрым.

Наличие бороды Бланш показалось чем-то странным, так как среди аристократ то было не принято. Мужчин с бородой Бланш видела в церкви, а также среди слуг встречались мужчины, имеющие растительность на лице, но те были людьми рабочими, незнатными.

Императрица Деспида в отличии от императора выглядела молодой женщиной приятной наружности. Ее внешность отлично выделяла юго-западное происхождение соседнего государства. У нее были каштановые волнистые волосы, которые она убирала в скромную высокую прическу.

Бланш начала внимательно разглядывать принцев, однако она не могла понять, кто из двух сыновей императора являлся наследником. Сначала внимание привлек юноша повыше, он был достаточно рослым для своего возраста, широкоплечим. На его фоне терялся мальчик пониже, хотя, присмотревшись к нему, Бланш изумилась: он был очень приятной наружности, казался маленькой ангельской статуэткой из храма. Однако вид его был какой-то слабый, болезненный.

«Наверное, это младший, второй принц, — догадалась Бланш. — Это сын от наложницы из приграничных земель»

Ей показалось странным, что он казался совсем ребенком, хотя разница в возрасте между двумя принцами была в год. Наследному принцу Алану было шестнадцать, а младшему принцу Мишелю недавно должно было исполниться пятнадцать. Но он не походил на мальчишек своего возраста. По росту он был примерно как Бланш, хотя и та для девочки четырнадцати лет была очень миниатюрной.

«Неужели он болен?»

Бланш взглянула на своего отца. Граф, пускай и преподавал у императорских отпрысков, рассказывал о них очень мало. Но, быть может, если она после бала спросит о них, он удовлетворит ее любопытство.

Юноша выше однозначно был наследником Аланом, ведь он стоял с императрицей Деспидой. Когда они стояли так близко, сходство их наружности было для Бланш очевидным: такие же волнистые каштановые пряди волос спадали к его плечам. Черты его лица были в точности как у императора: жесткие и угловатые.

Взгляд Бланш вновь обратился ко второму принцу. Он не был похож ни на кого из императорской семьи.

Пугающей и неприятной показалась вдовствующая императрица. Когда подошла очередь приветствовать Авриллу и до Бланш, дебютантке пришлось целовать сухую старческую ладонь. Тогда женщина произнесла:

— Это дитя похоже на ту восточную наложницу.

Бесцеремонно начала тему о ее происхождении. Бланш вздрогнула и тут же выпрямилась. Глаза уронила в пол. Не осмелилась поднять их и увидеть выражение лица вдовствующей императрицы. Невольно она отыскала глазами Реджину. Она сомкнула губы и сжала в руках веер, но даже не взглянула на падчерицу.

«Ей стыдно за меня!» — паническая мысль охватила Бланш.

По происхождению Аврилла была принцессой завоеванного западного королевства. Полученная прошлым императором как завоеванный приз, ей пришлось уехать из родной страны. Она славилась своим властным, жестким характером и острым языком. Бланш была уверена, что эта женщина выбрала ее в качестве жертвы, решила уничтожить ее репутацию в светском обществе, не позволив в него даже войти.

— Хотя нет. Сходство лишь на первый взгляд.

Все молчали, ждали, что вдовствующая императрица скажет далее.

— А эта почему у вас такая бледная и худенькая? Походит на крольчонка, вся дрожит и даже взгляд свой поднять боится.

— Для Бланш впервой находиться в столь многолюдных местах. Она у нас по натуре своей кроткая. Простите ее, — ответил за нее граф Моник.

— Совсем на тебя не похожа, Рафаэль, — недовольно цокнула вдовствующая императрица. — Подними голову, дитя.

Бланш тут же подчинилась и взглянула на Авриллу. Та сощурила свой длинный нос, а затем и вовсе скривилась, словно испытала отвращение от вида девушки.

— Слабое у тебя потомство, Рафаэль.

— Что вы имеете ввиду, Ваше Величество? — удивленно спросил граф.

В этот момент к семейству Моник подошла императрица. Она улыбнулась, когда перед ней склонили головы.

— О, добрый вечер, месье, — Бланш заметила, что императрица проигнорировала присутствие вдовствующей императрицы. Между ними ощущалась некая напряженность. — Признаться, я не ожидала увидеть вас, — сказала Деспида.

— О, я не мог пропустить день рождения Его Величества императора, — ответил граф.

— А кто это рядом с вами? — спросила она.

— Позвольте представить мою старшую дочь.

Бланш шагнула вперед и сделала реверанс.

— Приветствую Ваше Императорское Величество, меня зовут Бланш Моник, — произнесла она.

— Какой тихий голос, едва расслышала, что она произнесла, — с издевкой заметила императрица. — Графиня Моник разве рожала троих детей? Помнится, я получала известие только о второй беременности, — она сделала задумчивый вид, продолжая взирать на остающуюся в реверансе Бланш.

Она вынуждала графа признаться в том, что приведенный ребенок являлся незаконорожденным.

— Это не дочь Реджины, Ваше Величество, — неловко произнес Рафаэль.

— Правда? Впрочем... — императрица вновь смерила девчушку взглядом.

Когда Бланш боязливо взглянула на женщину исподлобья, сердце ее сжалось. Презрение — вот что она читала по ее холодным голубым глазам.

— Да, — императрица улыбнулась, — она совершенна не похожа на вас, хо-хо, это же очевидно. Так чей это ребенок? Ах, да, — императрица сузила глаза, — разве это не дочь той иностранной рабыни?

Остальные присутствующие, что стояли рядом, начали перешептываться.

«Она специально подняла эту тему, чтобы дать свое разрешение на обсуждение моего происхождения», — поняла Бланш.

— Ах, разве не вы так восхищались той танцовщицей, Ваше Величество? — Деспида обратилась к Аврилле, однако та фыркнула и ушла, как будто в то мгновение, как невестка с ней заговорила, Аврилла потеряла интерес к разговору.

Столь демонстративное непринятие раздосадовало императрицу — это стало очевидно по тому, как сомкнулись ее губы и свелись брови.

Бланш стало холодно, будто ее облили ледяной водой. Она слышала смешки окружающих ее людей, чувствовала презрение, которым ее покрывали, чувствовала боль от обиды — как несправедливо эти люди с ней обходятся: почему они делают из нее козла отпущения? Она ведь не сделала им ничего плохого, она проявляла к ним уважение и почтение. Это были члены императорской семьи. Императрица нарочно акцентировала внимание на ее постыдном происхождении, чтобы в будущем ее не принимали ни в одном доме, не приглашали ни на одно мероприятие. И самым несправедливым было ее собственное бессилие. Бланш не могла ничего ответить императрице Величеству, она не смела даже смотреть на нее с намеком на вызов. Помочь ей в этой ситуации не мог даже отец.

Она начала дрожать. Напряжение начало достигать своего пика, и Бланш поняла, что еще несколько холодных слов — и она заплачет, не сумеет вынести этого позора.

И в тот момент пришло спасение.

С другого угла зала до них донеслось общее волнение. Люди начали перешептываться и оглядываться. Теперь все внимание было обращено к той женщине, и более никому не было дела до маленькой незаконороженной девицы. Даже императрица резко повернула голову в сторону.

Бланш с любопытством поглядела на людей, а затем увидела, как в сторону императорской семьи зашагала высокая стройная фигура молодой женщины. Стало сразу ясно, кто шел приветсвтовать императорскую семью — знаменитая наложница — Вивьен де Крусе. Графская дочь тут же отыскала сходство со вторым принцем. Вот та, кто была матерью того ребенка, — эта красивая женщина, чей вид был не менее величественен, чем у самой императрицы. Волосы ее — чистейший блонд, глаза — ясные, яркие, какого-то неземного оттенка. Не просто голубые, а насыщенные синие.

Однако выглядела Вивьен невинно и светло. В ней не было той демонстративной горделивости, холодности во взгляде и движениях, и это отличало ее от императрицы, делало весь образ наложницы приятнее. Поступь женщины была невесомая, и вся она держалась спокойно, но не выпячивая самоуверенность. О, если бы образ ангела можно было запечатлеть... Этим образом стала бы она.

Душу юной графской дочери пробрал волнительный трепет. Бланш была восхищена этой женщиной, тем, как она преподносила себя враждебному к ней обществу. Даже Бланш слышала слухи о той самой наложнице, которую считали опасной интриганткой, выкравшей у императрицы сердце императора. Бланш заметила, что Вивьен умела производить впечатление. Теперь ей стало понятно, почему все так часто упоминали имя Вивьен де Крусе, ставшее уже нарицательным. Такая женщина блистала в обществе ярче, чем сама мать Империи. Само ее существование было оскорблением короны. В сравнении с этим тень на репутацию графства Моник была незаметна.

Эта красивая женщина подошла к ним и поприветствовала императрицу. Когда она заговорила, Бланш отметила, что голос у нее был очень молодой, почти девичий. Вивьен начала спрашивать у императрицы что-то совершенно нелепое, что не имела важности. Ради этого не стоило заводить разговор с женой своего любовника. Вивьен не выглядело испуганной или смущенной, как будто была такой же поданной как и остальные, и она совершенно не замечала, насколько недоброжелательно с ней разговаривала императрица.

А затем Вивьен взглянула на Бланш и улыбнулась. Так весело, так дружелюбно. И в этой улыбке Бланш заметила немую поддержку. Одним взглядом она ей говорила: «Расправь плечи шире и держись. У тебя все получится. Я верю в тебя».

О, эти глаза. Вблизи они были еще красивее: излучали добро в этой яркой синеве.

«Ангел!» — подумала Бланш.

Как легко стало в присутствии маркизы де Крусе. Она не могла защитить Бланш от нападок императрицы, даже ее собственные родители не могли, однако Бланш догадалась, что Вивьен сделала для нее — она обратила все взоры и обсуждения на себя, чтобы императрица не исполнила свои планы в отношении дебютантки и не растоптала ее репутацию.

После короткой беседы императрица удалилась. Вивьен сумела спугнуть императрицу! О, сколько восхищения она вызвала в юном сердце Бланш.

Мадам де Крусе после подошла к императору, а затем начала медленного склоняться перед ним, однако взгляд ее чарующих больших глаз не отводился от его лица. Бланш сумела разглядеть улыбку, которой одарила императора Вивьен. Затем наложница медленно поцеловала его ладонь, все так же не отводя с него глаз.

В этот момент Бланш вспомнила об императрице и взглянула на ее реакцию: лицо Деспиды приобрело еще более надменный вид, стало каким-то каменным, слишком напряженным. «Наверное, ей неприятно видеть это, однако уйти она не может. И при всем этом ей нужно сохранять достоинство. Как это тяжело...», — начала размышлять Бланш и невольно подумала о Реджине, о том, было ли ей так же тяжело держаться на людях рядом с доказательством неверности ее супруга.

— Ваше Величество, поздравляю вас с днем рождения. Да благословит вас Бог света, — поздравила императора Вивьен.

***

— Бланш отказалась идти на прогулку? — переспросила Реджина и отложила перо.

— Да, госпожа, — произнесла старая служанка по имени Марта.

— Очень странно. И куда же она тогда пошла?

— Мне доложили, что она в кабинете хозяина.

Реджина встала из-за стола.

— Отвлекает своего отца от работы? С чего бы это? По какому поводу она решила потревожить его в рабочее время?

— Этого мне узнать не удалось, к сожалению. Знаю только, что юная госпожа сначала вошла в библиотеку, просидела там часа два, а затем уже отправилась в кабинет хозяина. Тот ее впустил, и вот они уже больше часа о чем-то беседуют.

В этот момент послышался вздох со стороны двери. Обе женщины взглянули на источник звука. Из-за двери показалась Диана.

— Разве тебя не учили стучаться, милая? — подавляя раздражение, поинтересовалась Реджина.

— Матушка! Так Бланш сидит в кабинете отца?

— Нет, это не так, тебе послышалось, — Реджина начала лгать, так как была уверена, что Диана последует примеру старшей сестры и тоже начнет тревожить отца. — Иди на прогулку.

— Нет, если сестрица не идет, то и я не буду, без нее будет неинтересно. Я пойду к отцу. Они, наверное, устроили чаепитие? Я тоже хочу присоединиться!

Реджина тяжело вздохнула.

— Ты знаешь правила, Диана. Тревожить отца, когда он сидит в своем рабочем кабинете, нельзя.

— Но Бланш!..

Досадно. Бланш нарушила это правило и теперь, когда это стало известно Диане, та начнет постоянно докучать своему отцу.

— Бланш будет объяснятся за свое поведение, а затем получит наказание. Если ты последуешь ее примеру, то тоже получишь наказание, — пригрозила графиня.

Диана несколько секунд столбом стояла у двери, не двигаясь и не моргая, а затем хмыкнула, пожала своими маленькими плечиками и ответила:

— Хорошо. Тогда я получу наказание вместе с Бланш.

И прежде, чем мать сумела остановить девочку, та убежала.

— Что за ребенок! — возмутилась Реджина.