Начало космически-приторного цикла.
– Блядь! – разносится по всему подъезду крик, не яростный скорее, а безответный клич бессилия и боли. Чонгук ударил костлявым кулаком в деревянную дверь в квартиру, из которой доносятся сладкие, обрывистые постанывания. Из глаз Чона начинают просачиваться неброские капли холодных слез, которые он тут же смахивает рукой. Все его тело предательски дрожит, пока парень не поворачивается спиной к мерзящим звукам, доносящимся из большой квартиры, и не уходит прочь. Давайте поразмышляем, куда отправится наш малыш Чонгуки, когда он морально истощён изменой родной, любимой ранее, прекрасной девушки, которую прямо сейчас, на кровати Чона, ебут двое мерзких, отвратительных мужчины с искусственными смазливыми личиками? Все верно, отправиться в свободный полет с крыши двенадцатиэтажного дома - самый оптимальный вариант.
Да, Чонгук внимателен и резок, когда дело касается родного человека. Всегда холодный, озлобленный на весь мир, Чон мягчает, при виде возлюбленной, милой и нежной девушки, задорно улыбавшейся ему. Выводя из многогодовой депрессии одним лишь взглядом, она помогла ему уничтожить воспоминания и боль, что наносил Чонгуку, казалось бы, весь мир.
Но сейчас парень возненавидел ее всем сердцем, заставляя его гнать кровь по всему телу в сотню раз энергичнее. Он верил ей, он любил её. Раньше он ни за что не поверил бы, что Сольхён - его родная, преданная девушка - гуляет по множеству чужих хуев. Его друзья предупреждали, что она шваль, нашедшая себе сахарного папочку Чона, который не мог отказать ей ни в чем, а Юнги вообще пару раз запирал ее в доме у Чонгука, где из еды был только чай с ананасом, о ненависти которого он узнал от старшей сестры, которая каждый день тусовалась у Сольхён дома, чуть ли не ежедневно спаивая ее этой дрянью. Чон был ослеплён своей же любовью, он не видел, что происходит у него дома, когда Чонгук отправляется на работу.
Все также поднимаясь резким шагом на верх многоэтажки, Чон не думал ни о чем, кроме жалкой смерти, расплющив по холодному асфальту свои органы вперемешку с кровью.
Даже высота не смогла остановить его желание, желание, которое сжигало Чонгука изнутри, заставляя обливаться сердце кровью. Он стоял на краю крыши, разведя руки в стороны, прикрыв глаза. В голове пустотный космос, который своей нежитью выедал ещё существующую полость сознания, что так и стремилось взмыть в небо освобождённой от боли птицей. Сердце судорожно отбивало удары, которые синдромом разбитого сердца, словно стеклянные осколки, впились в теплую плоть и стучали внутри, прошибая едва живое сердечко заплесневелой болью.
первый удар.
в голове Чона пролетают дева заметные мысли и ярые воспоминания.
второй удар.
Чонгук теряет равновесие, как и смысл, и начинает неловко пошатываться, перед концом стараясь уловить едва виднеющуюся нить к зеркалу в потустороннюю эйфорию.
третий удар.
тихий выдох.
Чонгук с дрожью ощущает в своем теле, как внутри переливается багровая кровь, легко скользя по сосудам, заполняя пустоту и страдания собой, пока тело легко теряет неустойчивое равновесие, и с едва ощущаемым переливом последних эмоций, начинает стремительно осознавать, что конец близок.
на четвёртом ударе, Чон срывается в непроглядную пропасть между жизнью и смертью, ухватывая за собой последние частички жизни, выводя их в свободный полет с этажа двенадцатиэтажного серого, впрямь, как нежалкие небеса.
Окунувшись в едва пробудимый, от потери низа и верха, экстаз, Чонгук резко ощущает на своем запястье чьи-то нежные пальцы, уверенно и резко потянувшие обратно в жизнь, и тут же чье-то доносящееся пыхтение. Небольшое движение со стороны загадочного существа, и Чонгук уже лежит на бетонной крыше, кусая до крови нижнюю губу, стараясь не издать визг из-за резкой и воющей боли в копчике. Осознав, что Чон ещё жив, он лениво приоткрыл глаза и поднял голову, дуновением смахнув с глаз упавшую темную челку, Чон широко распахнул глаза, зарычав от гнева - перед ним стоял, уперев руки в колени, опустив голову и стараясь отдышаться, как после забега, аловолосый худощавый парнишка. Тут даже присматриваться не стоит - жалкий омега, помешавший грозному альфе выполнять его грешноватый и совершенно дурацкий замысел. Некогда эгоистичного Чонгука это дико оскорбляло - ни одна омега не могла перейти ему дорогу, если он сам не позволит, что было неподвластно даже высококлассной терпкой сучке.
Уперев руки назад, парень постарался встать и начать свои ярые претензии, хоть и собирался сделать это прямо с пола. Неумение контролировать свой гнев было ничтожным в этой ситуации.
– Ты чт.. – начал было возмущаться Чон, на что красноволосый парнишка поднял голову и взгляд, в котором читалась усталость и гнев. Резко перебив Чонгука, тот возмущённо выкрикнул:
– Ты придурок?!
Минутная тишина. Красноволосый выпрямился, сжав кулаки, бросил на Чона очередной взгляд, в котором читалось искреннее неуважение и злоба. Немного переведя дыхание, парень продолжил свои претензии, приложив ладошку к разгорячевшемуся лбу:
– А если бы я не успел?! Если бы не пришел на эту чёртову крышу, м?!
Чонгук резко оскалился и приподнялся.
– Жалкая тварь, ты как со мной разговариваешь?!
– Заткнись, блядь, ради всего святого, и дай мне сказать наконец-то!
– Я атеист.
– Ты придурок! – выплюнул красноволосый и отвесил Чону смачную пощечину, на что тот сразу распахнул глаза и приложил руку к горящей щеке, умолкнув.
– Агрх.. – злобно выдохнув, безумно красивый парнишка сел рядом с Чонгуком, чтобы тот наконец смог развидеть его личико. Красные прядки бесшумно развивал лёгкий ветерок, копошился в секущихся волосах, создавая ощущение присутствия чего-то родного, детского. В алых манящих прядях, Чону казались созвездия, которые ярко сверкали тысячами прекрасных звёзд и, беспрестанно не прекращающих свое движение, комет. Тёмно-карие глаза, в которых можно было утонуть, потеряться, так и манили к себе своей задумчивостью и серьёзностью. Пухлые, слегка приоткрытые губы, осторожно подчёркивающие черты лица, в котором читалась некая тревожность и любопытство. Тихо выдохнув, красноволосый кинул едва ли успокоившийся взгляд на Чона, осторожно и неспешно выговорив:
– Я Чимин. Пак Чимин, – и протянул руку старшему.
В глазах Чона все ещё горели недобрые огоньки, поэтому он ехидно прошипел:
– С омегами не знакомлюсь.
Аловолосый закатил глаза и немного оскалился.
– Кто тебе сказал, что я омега? – злобно прошипел тот, продолжая держать руку перед носом Чонгука и буравить взглядом потемневшие глаза старшего.
Чон в свою очередь окинул худощавого парня недобрым оценивающим взглядом и негромко проговорил:
– Не альфа же..
– Нет, не альфа. – отрезал паренёк.
Приподняв одну бровь, Чон немного удивлённым голосом вымолвил:
– Бетам эта территория недоступна, ты же знаешь.
– Продолжишь гадать или подумаешь своей тупой башкой?
Тихо зарычав, Чонгук отвёл взгляд и нехотя пожал протянутую ему руку. Она казалась такой мягкой и нежной, впрямь как у младенца. Что-то в ней было такое, что заставляло задуматься, будто бы потонув в море. От прикосновения по всему телу побежали заметные стада мурашек, а лёгкие наполнились яростно врывающимся в томное сознание ароматом утреннего бриза и мокрых камней на песчаном берегу.
– Чонгук. Чон Чонгук.