Глава 19
Еще более долгая история
Знаешь, в чем сила солнца? Оно не боится заглянуть во Тьму.
«Дневник сумасшедшего». Анхель де Куатье
Пока Катя принимала душ и мыла голову (взять с собой еще и шампунь с кондиционером было отличной идеей), доставка уже успела приехать. С собой в ванную она сразу захватила домашнюю одежду из рюкзака и белье взамен тому кружевному недоразумению, которое Даня куда-то откинул в порыве страсти и которое она так и не смогла найти, решив отложить поисковую операцию бесполезного куска кружевной ткани до лучших времен.
На кухню Катя зашла с полотенцем на голове, в домашних теплых носках и в любимой пижаме, состоящей из клетчатых штанов песочного цвета и безразмерной однотонной футболки в тон. Надевать очки она не стала – вблизи прекрасно видела, а чтобы понять, что карпы смотрят на них с осуждением, никакие диоптрии ей не нужны. Побыли секси-кошечкой – и хватит, пора и в домашнюю картошечку превратиться, впрочем, Даню вполне устраивали обе ипостаси его девушки.
Наличие стола они дружно проигнорировали, и забрались с ногами на диван, взяв каждый по бумажному контейнеру с китайский лапшой. К сожалению, не чтобы обсудить книжно-клубные планы, а чтобы погрузиться в тайны недавнего прошлого Кати, которая сейчас с куда большим удовольствием бы нырнула изучать дно Марианской впадины и начинала из-за этого чуток злиться. И почему жизнь – такое дерьмо? Все хорошее обязательно должно заканчиваться, и нельзя вечно нежиться в ласках любимого человека.
Катя привалилась плечом к Дане и сделала глубокий вдох, впуская в легкие вместе с ароматом кофе и кислородом спокойствие и силы наконец-то рассказать последнее, что она так неумело скрывала. И еще немного храбрости, чтобы подготовиться к тому, что услышанное окажется для него перебором и он вдруг решит расстаться.
Катя не знала, с чего начать, и пошла с козырей:
– Как ты вообще понял, что у меня есть ребенок? – Она поднесла вилку с намотанной на нее лапшой ко рту, но резко передумала есть и опустила ту обратно в бумажный контейнер, а его себе на колени.
– По твоему вопросу про принятие чужих детей, – ответил он, прожевав лапшу. Серьезный разговор пока что ничуть не испортил его аппетит. – Подобное просто так не спрашивают, знаешь ли. Да и ты бы видела себя со стороны. Не быть тебе шпионом, Кать.
– И все? Я настолько тупо прокололась?
– Ага.
– Гребаный ты Шерлок!
– И я тебя люблю, чудо мое, – Даня чмокнул ее в висок. – И, если что, я тогда говорил совершенно серьезно. А теперь рассказывай, потому что я так и не понял, где же твой ребенок.
– Все-таки кое-какие задачки не по силам даже тебе, – хмыкнула Катя, ставя свою лапшу на журнальный столик. – Хочешь что-то спрятать, спрячь это у всех на виду. Егор мне не брат… он мне сын.
– Алиса, включи индийскую музыку.
В ответ из колонки, стоящей в углу комнаты, раздался искусственный женский голос, а вслед за ним гостиную наполнили индийские мотивы.
– И это я дурочка? – Катя ударила Даню в плечо. – Я сейчас не буду ничего рассказывать!
– Мне казалось, что юмор – отличный способ справиться с чем-то тяжелым. – Данил упорно не замечал, что его пытаются избить. Он понимал, что его шутка очень тупая, но ничего не смог с собой поделать. Из плюсов – разрядить обстановку все же получилось.
– Выключи ее!
– Алиса, стоп. – Музыка тут же утихла.
– Спасибо. Так вот, Егор – финал трешевой истории, что приключилась со мной. Я постараюсь кратко, по порядку и опуская самые мерзкие подробности.
– Можешь и не кратко, у меня всегда есть время для тебя. Не знаю, правда, как буду колок в понедельник писать, я ничего так и не открыл даже, но да ладно, прорвусь.
– Кажется, я плохо на тебя влияю.
– Отлично влияешь, еще немного – и научусь так же лить воду и увиливать от ответа и тогда вообще могу даже вопросы к парам не открывать.
– Ладно-ладно. – Катя поняла намек и начала свой чуть путаный рассказ: – Когда я была на втором курсе в первый раз, биохимию у меня вел молодой препод… и… так вышло, что он мне предложил выйти на автомат, скажем так, альтернативным способом… – Она почувствовала, что ее сердцебиение участилось из-за страха, что Даня вдруг начнет ее обвинять. Чтобы не надумывать, решила занять чем-то руки: размотала полотенце, чуток просушила им волосы и откинула его на подлокотник. – А я, дура, согласилась. Думала, хоть так дотяну до сестры и наконец-то порадую родителей отлично закрытой сессией.
– Вот же мудак, – выплюнул Даня и поставил свой бумажный контейнер с лапшой рядом с Катиным. Есть больше не хотелось, да и риск подавиться в момент, когда история вдруг примет неожиданный оборот, был велик. Он положил руку на спинку дивана в приглашающем жесте, и Катя тут же юркнула к нему в объятия. Даня чуть поморщился оттого, что на плече его футболки начало расплываться мокрое холодное пятно от ее волос, и добавил: – Он тебя принуждал?
– Не совсем. – На секунду Катя расслабилась и перестала подбирать слова. Только по тому, как напрягся Даня, она поняла, что сказала что-то, что можно воспринять не так. – Все не так плохо, как ты думаешь! – поспешно добавила она, отмечая про себя, что через пару фраз все станет еще хуже, чем Даня может подумать.
Она рассказала про несколько месяцев их «отношений». Про глупую влюбленность. Про походы по ресторанам. Про встречи в отелях. Про поездки по ночному городу. Что ей тогда казалось, что ее любят. Про подозрения, а потом и подтверждения, что была лишь одной из многих. Как больно обожглась, когда поняла, что ею все время играли, как какой-то безмозглой куклой. И что момент ее фиаско и краха надежд на «долго и счастливо» был запечатлен на скрытую камеру в ассистентской на кафедре биохимии.
– Я надеюсь, ты пошла потом с этим в полицию? – уточнил Даня, когда Катя дошла до момента с записью на флешке. – Этому уроду самое место за решеткой, тем более если тебе кажется, что ты была у него не одна.
– Ну… я смыла флешку в унитаз… – Она подняла взгляд, чтобы посмотреть Дане в глаза.
– Дело, конечно, твое… – Он прервался на полуфразе.
Даня всегда старался быть сдержанным, но в последнее время жизнь его испытывала на прочность снова и снова. На Катю он не злился. Что ожидать от девушки, выросшей в стране, где замалчивание эпизодов бытового насилия, попыток и самих изнасилований было в порядке вещей, а желание об этом заговорить порицалось обществом? Да и с таким отцом… Пусть их знакомство и было мимолетным, но даже его и редких рассказов Кати было достаточно, чтобы понять, что он, вместо того чтобы поддержать, скорее прибьет свою дочь, потому что в его картине мира она точно кого-то да «спровоцировала» и «сама виновата». Злился Даня на этого препода, имени которого Катя так и не назвала. Вопиющая безнаказанность. Хоть Данил никогда и не разделял мнения Кира о том, что же такое справедливость, сейчас бы с удовольствием позвал лучшего друга найти этого препода и чуток замарать руки. Ну или аккуратненько прострелить коленную чашечку или выпустить пулю несколько выше и медиальней, чтобы потом ни одна реконструктивная операция не помогла. Зря, что ли, получал разрешение на хранение и ношение? Конечно, потом проблем не оберешься, но рациональные и уголовные аспекты вопроса его сейчас мало волновали.
– Ну извините! У меня тогда не было человека, который бы мне сказал: Кать, не дури!
– А сестра с мамой? Неужели они тебя не отговорили?
– Они не знали об этом… до определенного момента… А вот тут моя история выходит на новый виток жести. Пристегнись! Впереди мертвая петля! – хихикнула Катя и тут же почувствовала, как сжались вокруг нее объятия Дани. Она вцепилась в его предплечья, будто сейчас и правда мчалась на американских горках, но вместо поручня, который не давал выпасть из вагончика, были его руки. Вверх! Вверх! Вверх! Если разбиться, то насмерть. – Если бы мне выпал шанс все отмотать и переиграть, то я бы ни за что с ним не связалась. Или бы ни за что не выкинула ту флешку, если моя встреча с ним – какой-то кармический урок, который никак нельзя прогулять.
Желание отмотать назад, чтобы заново прожить отдельные эпизоды и попробовать их изменить, было очень знакомо Дане. Сколько раз он устраивал мозговой штурм, придумывая варианты, как мог бы перекроить ткань бытия и не допустить того, что случилось с Яром, да и с ними со всеми, в тот зимний день, хотя прекрасно понимал, что прошлое человеку не подвластно и все, что в его силах, – это предотвратить подобное в будущем. Не сосчитать. Видимо, это его кармический урок, если выражаться Катиными словами.
Из-за своих мыслей он и не заметил, как Катя возобновила свой рассказ. Пришлось извиниться и попросить повторить. Она тяжело вздохнула: каждое слово и так давалось ей с огромным трудом, так ее еще и не слушают!
– Да ну тебя, – фыркнула Катя, потеревшись мокрой головой о грудь Дани: пусть теперь сидит, мерзнет и думает над своим поведением. Но все же повторила фразы, что он упустил.
О своей беременности Катя узнала слишком поздно, чтобы решить проблему без родительского вмешательства. Хотя, казалось бы, как в семье, где родители врачи, а дети – студентки медицинского, не заметить столь явных изменений?
Отсутствие месячных Катя списывала на стресс из-за учебы и произошедшего на кафедре биохимии, проблемы со здоровьем и плохое питание – стала отказываться от еды, потому что вес начал медленно ползти вверх.
Что же касается родителей, каждый был с головой в своей работе, и на дочерей, а тем более на мысли, что они могут вдруг сделать своих собственных детей, оставалось не так много времени. Однако это не помешало отцу заметить, что Катя поправилась, и время от времени не в самой приятной форме ей на это указывать.
Единственным человеком, кто мог бы заподозрить что-то неладное, оставалась Ира, но и у нее вдруг возникли дела поважнее и поинтереснее. Сначала топочка, олимпиада и Питер. Потом сессия. После нее практика. Причины не замечать то, что происходит под самым носом, находились одна за другой.
Когда месячные не пришли и в конце июня, уже после того, как Катя забрала документы из меда и одна из причин стресса исчезла, она все же решилась сделать тест. Просто на всякий случай, чтобы успокоить себя и терпеливо продолжить ждать. Не вышло. На первом Катя подумала, что полоска бракованная, не может же такого быть. Насколько она помнила, они всегда предохранялись (так ли это было на самом деле, теперь никак не узнать), да и с ее болячкой беременность что-то из разряда фантастики. Сделала еще один. И еще. И еще. Вторая мерзкая красная полоска появлялась вновь и вновь и никак не хотела смываться ее слезами.
Врач подтвердила беременность и назвала срок сильно больше того, на котором еще можно сделать легальный аборт. Катя еще старалась держаться и быть сильной, но в носу неприятно защипало, а на глазах появились слезы.
– Ну чего вы? Радоваться надо, в вашей ситуации – это настоящее маленькое чудо, – по-доброму улыбнулась врач, а Кате бесконечно захотелось послать ее к черту. И ее, и все эти чудеса, и Нечаева, и свою тупость.
Чудо было бы, если все пять-шесть-сколько-их-там-было тестов оказались, как один, ложноположительными. Вот это да, на производстве просмотрели целую партию брака и всю отправили в аптеку рядом с квартирой, где Катя на тот момент жила. Чудо было бы, будь на ее месте любая другая девушка, что долго пыталась забеременеть и наконец, после череды неудач, увидела заветные две полоски. А так…
Чувство вселенской несправедливости тяжким грузом легло Кате на плечи и пригвоздило к стулу, на котором она сидела. Собравшись с силами, она все же смогла встать и выйти из кабинета с мыслями, что нужно срочно менять врача. Найти кого-то, чье мышление не ограничивается чудесами, зайками-лужайками и планами свыше по улучшению демографической ситуации в городе.
Маме она рассказала про беременность в надежде, что та сможет найти знакомого врача, который рискнет втайне ото всех, в особенности от отца, провести не самый легальный аборт. Но мама рассказала обо всем отцу, и начался настоящий ад…
Отец помешался на том, «что же подумают люди», похлеще чем Джеймс Броуди, и решил, что самая лучшая идея – спрятать свою гулящую дочь ото всех и посадить под домашний арест. Даже бабушке с дедом не сказали о беременности их внучки и о скором появлении правнука. Тут же случился и переезд в частный сектор, который они так долго откладывали, и покупатели для квартиры нашлись. Дом достался им от родителей мамы, которые на старости лет с концами перебрались в Москву, потому что деда позвали преподавать в один из крутых столичных вузов.
Отец при молчаливой поддержке матери предложил Кате сделку, от которой было невозможно отказаться, но не потому, что предложение классное, а потому, что она была в ультимативной форме и вторая ее часть, вступающая в силу после отказа, была еще хуже, чем первая. Они делают вид, что это их ребенок от суррогатной матери, а Катя возвращается в мед и заканчивает его. Не нравится? Тогда может идти на все четыре стороны, хоть к отцу ребенка, и не ждать больше поддержки. Пришлось согласиться. Вроде как четыре с половиной года в меде не так страшно, как остаться одной с ребенком без жилья и без денег.
А дальше полная самоизоляция, прогулки в пределах высокого глухого забора, книжки, блог и поездки по знакомым врачам. В заточении не было и дня, когда Катя не желала смерти себе или своему ребенку, но тот, вопреки проклятиям своей собственной матери, развивался правильно и в нужном темпе. Видимо, все злые мысли Кати били в нее же, отчего ее здоровье просело капитально.
Бесконечный день сурка внезапно оборвался где-то за месяц до предположительной даты родов. И ровно в Катин день рождения. Так себе подарочек, но в сложившейся ситуации жаловаться было некогда и некому.
То утро Катя решила провести с книгой в руках, не выбираясь из постели. Родители уже давно на работе, а Ира только-только вернулась с зачета.
Сначала пришла боль, хотя, вернее сказать, снесла с петель дверь в комнату с такой силой, что если бы Катю попросили оценить болевые ощущения по десятибалльной шкале, то она бы не раздумывая ответила – двенадцать. А потом стало мокро. Катя обрадовалась – наконец-то все закончилось, но откинула одеяло, и на место облегчения пришел ужас. На пижамных штанах и простыне – красное пятно. Как бы Катя часто ни думала о том, что смерть решила бы разом все ее проблемы, умирать она не хотела.
Катя еле дошла до комнаты сестры.
– Ир, а кровь в моем положении – это очень плохо?.. – Она привалилась плечом к дверному косяку, стоять было тяжело, но пачкать белое покрывало на кровати сестры или бежевое кресло Катя не хотела.
До этого момента Катя никогда не слышала, чтобы сестра материлась. Что ж, все когда-то бывает в первый раз. До того дня Катя никогда и на операции не ложилась.
Ира без промедления позвонила Максу, своему лучшему другу, чтобы срочно приехал. В «Скорую» нельзя, нужно к знакомому врачу в перинаталку. Вызывать такси показалось Ире так себе затеей. Стоило Максу услышать, что дело жизни и смерти, как он бросил все свои дела и помчался на помощь.
Тревожная сумка на случай родов у Кати была давно собрана – Ира заставила заняться этим еще неделю назад. Как чувствовала.
Стоило Максу увидеть, в каком положении сестра его лучшей подруги, на его лице появилось такое выражение крайнего удивления, что Кате показалось, что его брови скоро спрячутся за линией роста волос. Ну или это сознание начало мутнеть от потери крови.
Пока Катя в пути просто пыталась выжить и думать о чем-то отстраненном вроде мемов с котами и подписями «Я только что пережил боль в животике», Ира снова и снова пыталась дозвониться до врача и выдавала такую концентрацию мата и витиеватых многоэтажных ругательств, что даже Борис позавидовал бы.
– А потом меня экстренно забрали кесарить. Я по одному взгляду поняла, что дело дрянь. Помню, как уже лежала на столе и, прежде чем вырубиться, подумала, что было бы славно, если у акушера с фамилией Субботин в паре был анестезиолог с фамилией Воскресенский. Тогда мне это казалось забавным. А когда я очнулась, была в палате одна. Ко мне заходили медсестры, но ребенка никто так и не принес, – Катя сглотнула. – И не говорили мне ничего. – Ее глаза увлажнились. – Я думала… он не выжил. – По щеке скатилась слеза. – А потом пришел врач и сказал, что ребенок в реанимации.
– Тише, чудо мое, – Данил погладил ее по плечу, – сейчас же с ним все хорошо.
– Дань! – Катя резко отстранилась и сделала над собой усилие, чтобы повернуть голову и произнести остаток фразы, смотря своему парню прямо в глаза. – Ты не понимаешь… я хотела, чтобы он… он…
Последнее слово утонуло во всхлипах и слезах.
– Я ужасная… просто ужасная… я желала смерти собственному ребенку… – Голос сорвался.
Катя попыталась увернуться, но Даня все же поймал ее и вновь прижал к себе, начал гладить по голове, будто это она была маленьким ребенком, которого нужно было срочно утешить и защитить от злого внешнего мира. Говорил, что никакая она не ужасная, а сильная и смелая. Что в такой ситуации не сломиться практически невозможно. Что даже самые темные мысли не определяют человека, пока не перейдут в поступки. Что тогда вместо нее говорила усталость, обида и злость на того мужчину, отца, да и всех вокруг.
Слово за слово, Катя немного успокоилась и снова смогла говорить без слез и истерик, лишь изредка делая паузы, чтобы судорожно втянуть носом воздух. Даня ее внимательно слушал, стараясь не падать в свои мысли и желания из-под земли достать того препода.
– Сейчас, когда я смотрю на Егора, я уже не вижу зло во плоти и микрокопию его отца. Он… просто ребенок, который ни в чем не виноват… я вспоминаю себя тогда… и мне становится так мерзко, что хочется сдохнуть. Я никогда не хотела быть матерью, но теперь, раз уже стала, надо бы соответствовать. Я должна быть классной, доброй, любящей. Чтобы он не пошел потом к психологу и не рассматривал с лупой все свое детство и выискивал все мои косяки… но я не могу. Я даже грудью его не кормила никогда. Пыталась пару раз – не вышло. Эти все материнские инстинкты, рецепторы на сосках и окситоцин – бред полный. Никакие эволюционные уловки не помогли. Кажется, я просто его не люблю… Я знаю, что такое расти без родительской любви, и не хочу такой участи своему ребенку, но не могу разорвать этот чертов порочный круг.
– Ты не можешь полюбить кого-то просто потому, что так надо. Может, принятие придет со временем.
– А что, если нет?
– А что, если да? Зачем ты заведомо настраиваешь себя на худшие сценарии?
– Потому что слишком долго жила в мире иллюзий и надежд. Если ты сразу думаешь о самом неприятном исходе, не придется лишний раз разочаровываться в жизни и в самом себе.
– А ты мне казалась оптимисткой.
– Значит, тебе не повезло. Ума не приложу, за какие грехи меня тебе послали.
– Поверь, есть за что. Значит, ты – моя кармическая контрольная, которую я готов отрабатывать снова и снова.
– Типа как по шизе?
– Хуже: как по патшизе. – Даня вспомнил сдачу практических навыков и поморщился. Тогда из группы их сдали только двое – он и еще одна девочка.
– Интересные у тебя способы заявить о своих чувствах.
– Надо же как-то тебя удивлять, а то книжки сильно тебе планку задрали.
– Это уж точно.
– А в отношении Егора я приму любое твое решение. Если ты вдруг когда-нибудь поймешь, что хочешь растить его как своего ребенка, то я буду рядом и он никогда не услышит от меня, что ему нельзя называть меня папой или что он мне чужой. Мы с тобой разорвем порочный круг. Но если этот момент никогда не настанет, то я разделю вашу тайну.
– Спасибо, – прошептала Катя и расплакалась вновь.
Все это казалось нереальным. Будто сейчас кто-то крикнет: «Стоп, снято!», камеры выключатся и вновь начнется настоящая жизнь. Или автор выделит и удалит последние пару абзацев в рукописи и напишет вместо них новые, с криками, осуждением и расставанием, тяжелые и грустные настолько, что потом страницы книг пропитаются читательскими слезами, потому что красивая история лишилась хеппи-энда и закончилась где-то на середине. Но нет, ничего этого не произошло. Даня никуда не ушел, остался рядом, излучая тепло, любовь и спокойствие.
Долгий и тяжелый разговор настолько вымотал Катю, что она сама не заметила, как начала засыпать в объятиях Данила.