Лагерь. Мои Записи.

Вчерашний день оставил в моём сознании только смутное представление, отпечатавшись лишь простыми «пошёл туда-то, сделал то-то», в добавок забрав с собой пару сотен нервных клеток. Так что даже рассказывать о нем бессмысленно: подъем, утренние скандалы с Полиной, зарядка, завтрак, кружки, обед, тихий-тихий час, вечерняя репетиция танца на концерт к открытию смены, ужин, глупая дискотека и приглашение меня на медленный танец от Миши, которому я без колебаний отказала, вечерний перекур и шутки-прибаутки с мальчиками и Даниилом Анатольевичем, опять скандалы за душ и наконец-то отбой, которого я не могла дождаться ведь на следующий день…

Я проснулась рано утром, с рассветом, как только первые лучи солнца заглянули в окно над кроватью, неустанно ослепляя спящего человека. Усталость отзывалась в голове жгучей болью, но оставалось лишь смириться. Главная моя проблема: как только я открываю хотя бы один глаз — уснуть у меня вновь не получалось, даже не смотря на жуткий недосып или, по крайней мере, активное желание. Как только я вслепую нащупала телефон у кровати, чтобы посмотреть время, то мой организм сразу же перешёл в стадию активного бодрствования, словно пять утра — это именно то время, когда мечтает просыпаться каждый подросток, особенно на каникулах. Смирившись со своей участью — до подъема ещё часа три — я обречённо вздохнула, ведь спать мне всё же хотелось, а ходить с раздражающей мигренью — сомнительное удовольствие. Пораскинув мыслями о том, чем же мне заняться, я остановилась на идее приобщиться к западному кинематографу. В заметках как раз завалялся огромный список больше чем из пятидесяти пунктов к просмотру, так что я, наугад выбрав самое привлекательное название, включила подростковый сериал.

Сразу скажу, что сюжет, как и актерская игра, меня совершенно не впечатлили. Ну правда, кому будет интересно смотреть про «стандартные» подростковые проблемы: любовь, измена, ненависть, предательство и далее по списку? Положа руку на сердце, могу смело заявить, что я не знаю людей, у которых жизненные перипетии похожи на подобный сюжет.

Для меня просмотр фильмов или сериалов та ещё скука: там даже не нужно думать, тебе уже всё разжевали и подали на блюдечке с золотой каёмочкой. Зачем просто смотреть в экран и не иметь возможности для глубоких размышлений? Вот и я не понимаю. Поэтому во время сериала, уже минуте на двадцатой, я чуть-чуть задремала и, снова очнувшись, выключила его к черту.

Планов на оставшиеся два часа всё ещё не обнаружилось, так что я отправилась в санузел, собираясь постирать одежду в крохотном тазике, который откопала вчера в кладовой. Расправившись с самой нелюбимой частью быта — ручной стиркой, что обязательно на следующий день оставляет за собой крепатуру — я помыла голову, а затем сделала все возможное вместо того, чтобы просто отдохнуть и поваляться в кровати.

Ровно в семь утра открылась дверь соседнего номера Даниила Анатольевича, а затем молодой человек, кроссовками шаркая по полу, прошёл к выходу на лестничную клетку. Это значило только одно: настало время моих любимых утренних прогулок по лагерю. Как только вожатые уходят на планерку, они всегда отмыкают дверь корпуса, и разумеется любой авантюрист, вроде меня, может отправиться в вольное путешествие. Вот и я, вспоминая опыт былой смены, решила сходить к лавочкам на умиротворённый утренний перекур, к счастью, уже без Миши.

Едва я надавила на ручку, в коридоре послышались шаги каких-то людей и у меня закрались тревожные сомнения. Впрочем, вожатый уже ушёл, а Анна Андреевна несомненно видит сейчас десятый сон в своей постели, так что наверняка это такие же ранние пташки, как и я бродят по этажу. Покинув свою спальню, я моментально вдохнула запах свободы, витающий в безмолвном корпусе. Я прошла к холлу на носочках, не желая выдавать своего присутствия, а там как ни в чем не бывало обнаружила Андрея и Сашу, которые расслабленно валялись на диване и о чем-то перешептывались. Удивительно, что в такой ранний час кто-то уже успел проснуться и тем более посмел выйти из своего уютного «домика». И чего им у себя не сидится? Заметив друг друга, мы с парнями переглянулись: я — приветливо, Андрей — слегка удивлённо, а Саша — устало. Правда, диалог так и не начался, поэтому я смело прошла мимо них и направилась к двери на лестничную клетку.

Безусловно, я бы обрадовалась компании единомышленников — она мне явно не помешает — но, как мне кажется, с этими ребятами мы недостаточно в дружеских отношениях и даже нормально не общаемся. Да, вместе постоянно ходим на перекуры за корпус и обсуждаем там всякую чушь, на планерках лежим на одном диване и в столовой позавчера сидели, как написала Аня. И что? Обидно это признавать, но жители тридцать четвертой комнаты со мной толком не разговаривали. Они могли, конечно, безобидно пошутить в мою сторону или что-то незаурядно спросить, но не более. Три дня смены прошло, как пить дать, а даже приятелями я их назвать затрудняюсь.

— Ты куда? — окликнув меня в полную силу своего голоса — даже не громким шепотом — спросил Саша.

— Пройдусь, погуляю, — равнодушно ответила я, застыв у двери, а в глубине души обрадовалась тому, что парень со мной заговорил.

— Нарушаешь? — скромно вздёрнул уголок губ Андрей, бросив риторический вопрос. Такое ощущение, что они соблюдают все правила лагеря и никогда не сбегали из корпуса.

— Составите мне компанию? — поборов свою стеснительность и возможно зону комфорта, отчеканила я, боясь получить отказ.

— Составим! — воодушевленно ответил Андрей, ударив своего друга по плечу тыльной стороной ладони в сподвигающем жесте.

Саша и Андрей вскочили с дивана почти синхронно и в пару мгновений оказались возле меня: наверняка их тоже не особо приводило в восторг бесцельно лежать в холле. Я тепло улыбнулась мальчикам и рывком открыла жутко скрипящую дверь с этажа. Как только мы вышли к лестнице, то услышали шаги: кто-то явно поднимался по ступеням и будет не кстати, если этот человек заметит трёх пионеров, которые в это время должны блаженно спать. Так что я инстинктивно дернула ручку двери и забежала на этаж, поёжившись от противного скрипа. Мои компаньоны мимолётно удивились непредсказуемой реакции, но последовали моему примеру. Я уже думала отставить всю эту отчаянную затею с прогулкой, но мальчики взяли инициативу в свои руки и направились к запасной лестнице. Выудив из кармана шорт незамысловатый таинственный ключ, Саша вставил его в замок на двери и, на моё удивление, он подошёл и мы оказались на лестничной клетке. Вопрос откуда у парня такой ключ повиснул в воздухе, однако я не решилась его задать.

Второпях закрыв за собой дверь, мы с ребятами спокойно спустились этажом ниже.Странно, что второй этаж всё ещё пустовал: ни вожатых, ни детей, ни постороннего персонала. А ведь сегодня как раз день заезда детей, которые покупали путевку на восемнадцать дней. Впрочем, в холле при входе в корпус уже начали собираться вновь прибывшие: это не трудно определить по количеству голосов. Скоро и этот этаж наполнится звоном бесчисленных юношеских голосов, а пока я чувствовала некое уединение от покоя в здание.

Я и два моих новоиспечённых товарища направлялись к центральной лестнице, чтоб покинуть корпус, как тут услышали, что дверь одной из комнат позади нас открылась, и из нее неторопливо вышел какой-то парень. Я мельком обернулась — скорее интуитивно, чем по надобности — и за эти неуловимые доли секунд не успела разглядеть его. Пронзительный сигнал в мозг дошёл чуть-чуть запоздало, когда мы уже спускались по лестнице, но в голове сложилась четкая картинка.

Я не могла поверить, что тот молодой человек — мой знакомый. Скорее всего, мне просто показалось: мало ли высоких шатенов в мире. Почему это должен быть именно он?

Однако удары сердца всё учащались, и я чувствовала как к горлу, подло и уверенно, подступает приступ паники. В ушах чувствовался невнятный и противный писк, нарушая безмятежное спокойствие на сердце.

— Показалось, показалось… Такого не может быть, — тихо бормотала я себе под нос, пытаясь сосредоточиться на своём дыхании и унять лихорадочную дрожь в конечностях.

Порядком расслабившись от испытанного потрясения, я полностью вернулась в реальность и начала замечать всё вокруг. Мы проходили мимо людей в холле, я на секунду встрепенувшись и оглянулась, чтобы посмотреть нет ли здесь наших вожатых, но мои опасения оказались напрасными.

С чувством победы, точь-в-точь люди, которые только что сорвали колоссальный куш, мы с парнями выскочили из корпуса через парадную дверь. Теперь препятствия позади — мы выбрались из крепости, которую охраняет огнедышащий дракон, так что теперь могли идти вальяжно и не спеша. Обогнув здание, я направилась к лавочкам, и так зная, что Саша и Андрей пойдут следом. Но, выглянув из-за угла, мы увидели, что там уже сидят две девушки: видимо, новые вожатые — раньше я их в лагере не видела.

— Черт, мы как на минном поле, — выругалась я, окидывая встревоженным взглядом сначала Сашу, а потом Андрея. Не смотря на то, что уровень адреналина в крови уже зашкаливал — слишком много препятствий на пути к цели — мои соратники излучали непоколебимое умиротворение, как будто их совершенно не волновало, что сейчас нас могут поймать как злостных нарушителей порядка.

— Не дрейфь! Пошли на Ракушку, — улыбнувшись, бодро молвил Андрей. Вот это у человека психика, его вообще ничего не беспокоит.

— Ага, пошли на Ракушку и покажемся заодно всей администрации, — точно истеричка, перекривляла я юношу, при этом сразу же пожалев, что вымещаю последствия стресса на других людях.

— Да ты чего? — ехидно спросил Андрей, ни сколечко не задетый моим ответом, — Не на ту Ракушку, а на старую. Она вон там, — небрежно махнув рукой, парень показал в сторону кортов.

Понимая, что отступать уже поздно, я доверилась своим товарищам и амёбно приступила за ними. Путь лежал не долгий и более-менее безопасный, если так можно обозначить дорогу через дикий тенистый лес, что зловеще отгораживал санаторий от индустриального города и благ цивилизации. Пробравшись через упавшие ветки и деревья, мы вышли на давным-давно заброшенную площадку, которая раньше служила сценой. Лишь непроглядные ветви дубов-долгожителей, что стоят бок обок с клёнами, липами, елями и соснами, перекликаясь своими кронами. А посреди дремучего леса — каменные постройки, нарушающие идиллию матушки природы. Но стихия не дает о себе забывать, возвращая свои владения вместе с человеческим наследием и это место — тому доказательство. Оглянувшись вокруг, я кивнула своим мыслям: так и есть, мы оказались в небольшом амфитеатре. Но эстраду, на которой мы стояли, у меня язык не поворачивался назвать Ракушкой: ни намека на характерную форму — обычная прямоугольная сцена, уходящая ввысь с проржавевшими от времени балками. Удивительное место, почти слившееся воедино с первозданной и девственным лесом.

Усевшись на прогнившие от старости и влаги доски, мы, не сговариваясь, достали сигареты и молча прикурили. Болтая о всякой чепухе, мы смеялись, окутанные облаком ядовитого чада. Казалось, вот она — магия утра, с запахом лесной прохлады и благодатного лета. Сделав хорошую затяжку, я заметила, как на нас покосилась мимо проходившая женщина, судя по всему, отдыхающая. От пронзающего взгляда дамы, я запнулась и подавилась сигаретным дымом, ртом захватывая свежий воздух. Не смотря на то, что лагерь находился на территории санатория, с отдыхающими мы практически не пересекались, особенно первый отряд, ведь наш корпус находился совершенно в другой части лагеря, на окраине у самого леса.

— Если что мы со второго отряда, — как будто маленький проказник, шепнул Саша, поднося сигарету ко рту.

Изображать конспираторов казалось и правда забавно, хотя и я, и Андрей, и Саша, понимали: максимум, что мы можем получить — это небольшой выговор от вожатых. Как не странно, эта женщина, наравне с остальными пенсионерами, что проходили мимо и обнаружили трёх подростков на заброшенной сцене, ничего не спрашивали. Интересно, чего им только не сидится в своих уютных номерах в такую рань?

Докурив, мы собрали бычки в мою пустую пачку — дабы не портить экологию столь прекрасного места — и отправились дальше. До подъема осталось не более получаса, так что, сойдясь на единогласном решении, мы возвращались в отряд через лес и огромное футбольное поле. Здорово, что ребята так хорошо знают территорию, ведь те маневровые пути, которыми они прокладывали дорогу, оказались для меня чем-то неведомым и непривычным. Хоть в прошлом году я неплохо разведала местность, но густую чащу леса и все её множество маленьких дорожек, я чутка побаивалась.

Я не жалела, что позвала мальчиков с собой. Мои компаньоны оказались крайне словоохотливы даже со мной: друг с другом то они точно найдут, о чем поговорить, а вот с незнакомым человеком не каждый сможет. Темы подбирались сами собой и словно пушинки выхватывались из воздуха, так что у нас получилась интересная беседа, наполненная колкими шутками, сарказмом и, что в особенности нравилось Саше, старыми анекдотами.

Когда мы подошли к корпусу, я даже слегка расстроилась, что закончилась эта прекрасная прогулка. Честно говоря, я бы с радостью отмотала время вспять, только бы ещё раз прочувствовать эту сказочную атмосферу.

Зайдя в здание, мы сразу же будто оказались в пчелином улье. В крохотном холле уже толпилась уйма заезжающих детей, а ещё больше их обеспокоенных родителей, из-за которых создавался невыносимый галдеж. А ведь в наш корпус заселялись всего два отряда, и боюсь представить, что происходит в корпусе номер шесть, где будет жить весь оставшийся лагерь — минимум двести детей.

За столами, в окружении груды бумаг и новобранцев, сидели вожатые новых отрядов — одиннадцатого и двенадцатого — но мы с товарищами, сквозь шум и оттоптанные ноги, постарались пробраться незамеченным через толпу. Правда, некоторые недовольные родители в след нам пару раз крикнули что-то вроде «Аккуратнее!» и «Встаньте в очередь!».

С чувством удовлетворения — ещё одна маленькая победа за это утро — мы направились на третий этаж. Но когда мы шагали наверх, оттуда, грациозно и непоколебимо, спускался новый вожатый: высокий шатен в фирменной голубой футболке лагеря с потрясающими предплечьями, на которых, подобно маленьким тропинкам, виднелись выразительные холодные сосуды.

— Вы же не новенькие, да? — слегка насмешливо, но, тем не менее, серьезно, спросил парень, обращаясь к Саше и Андрею, которые шли впереди. Я стояла за ними, скрытая двумя высокими юнцами и их крепкими спинами от взгляда нового вожатого, но всё-таки почему-то жутко боялась.

Получив краткий отрицательный ответ от Саши, вожатый посторонился, пропуская нас вперед. Я хотела остаться незамеченной, но сердце посчитало иначе. Принимая вызов, я оторвала взгляд от земли и возвела глаза, глядя прямо на него. Наши глаза встретились. Искра. Буря. Паническая атака. Юноша едва удивлённо, но всё-таки тепло, смотрел на меня своими карими глазами, точно горький шоколад. Я не смогла выдавить из себя даже лёгкое «Привет!», так что просто-напросто неловко поджала губы и прошла вперёд. Ноги, будто ватные, не хотели меня слушаться, оттого по лестнице становилось ковылять всё труднее. Я старалась дышать, чтобы не задохнуться от накатывающей тошноты, но головокружение мне подсказывало, что я вот-вот могу потерять сознание, пусть такого ещё ни разу не случалось. Будто в небытие, я добралась до своей комнаты, кинув приятелям сдавленное прощание, и сразу же поспешила оказаться в ванной.

— Это он… — сильно вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в бортик старой раковины, тихо прошептала я в пол, и мой голос потерялся в шуме воды, — Это он! — подняв глаза, уже чётче бросила я, встретившись с отражением в зеркале. Оттуда, словно чужая, смотрела на меня девочка: бледноватая, губы потеряли естественный цвет, в серо-зеленых глазах виднелся нездоровый блеск, а синяки от недосыпа стали слишком выразительными.

«Почему мир так тесен?» — кричала я в собственных мыслях. На меня обрушилась то ли истерика, то ли крик радости. Пусть и на самом деле я искренне желала его здесь увидеть. Быть может, нас свела сама судьба?

С раннего детства я была очень активным ребенком. В четыре года меня отправили на народные танцы, в шесть — мама отдала меня на восточные, а уже в семь я стала участником кукольного театра. В театре мне нравилось, но повсеместно, стоя в коридоре, я слышала как в кабинете напротив из-за закрытых дверей звучала музыка. Разная: иногда драматическая, лирическая, фольклорная или популярная из фильмов и мультиков. Но каждая из композиций брала за душу восьмилетнюю девочку.

Однажды я выходила после занятий в театре и заметила, что дверь в музыкальный кабинет осталась приоткрытой. Прислонившись к косяку, я, стараясь остаться незамеченной, заглянула внутрь. Боком ко мне стоял мужчина и размахивал палочкой, а перед ним музицировал настоящий оркестр: много-много ребят с разными инструментами, большинство из которых я видела впервые, поглотили все мое внимание. Я не поняла, как долго тогда простояла, вслушиваясь в музыку: десять минут, полчаса или час, но я вернулась в реальность только, когда незнакомая женщина легко потрясла меня за плечо.

— Ты чего здесь? Ждёшь кого? — спросила она. Мне не показалась эта дама страшной — сказывался миниатюрный рост, около полутора метра — от того восьмилетней мне не составило труда ей ответить.

— Я слушала, — довольно смущенно, прохрипела я, — Очень красивая музыка.

— А, да, музыка у нас действительно потрясающая, оркестр с каждым днём всё больше. Тоже хочешь играть?

Я задумалась. Мне не хотелось бросать театр, но я своим детским умом понимала, что физически не потяну несколько кружков сразу, тем более они проходят почти в одинаковое время. В тот день в голове восьмилетней девочки, кажется, перевернулся весь мир вверх дном. Ничего раньше не вызывало во мне так много эмоций, как эта музыка и я сразу же решила, что тоже хочу к ним.

— Хочу! — воскликнула я детским голоском, — Только у вас там все взрослые, а мне только восемь.

— Вон видишь ту девочку? — женщина показала пальцем на школьницу лет десяти, которую я еле-еле смогла разглядеть из-за широкой спины дирижёра, а затем, получив утвердительный кивок, проложила: — Мы познакомились с ней в плацкарте во время концертной поездки на море, когда ей было только пять. Но она быстро учится. Не важно, сколько тебе лет и сколько лет ребятам в этом оркестре, главное, что твое сердце уже принадлежит музыке, это я сразу увидела по твоим глазам.

Да, я влюбилась в музыку в тот самый день, когда первый раз услышала её из-за закрытой двери кабинета. Однако тогда я даже не могла подумать, что все эти композиции играют люди — молодые парни и девушки.

— Только я совсем не умею играть, вообще ни на чём, только у бабушки в деревне на пианино могла клавиши нажимать. Мама говорит, что мне медведь на ухо наступил, — поспешила выдать я ей: пусть женщина не думает, что перед ней стоит вундеркинд.

— А где твоя мама? — нахмурившись, спросила женщина, задумчиво поднимая палец к губам.

Я указала на самую дальнюю лавочку в конце этажа, где даже не горели лампочки:

— Вон там, в конце коридора сидит!

— Пойдем к ней, — женщина осторожно взяла меня за руку и направилась к моей маме.

Мама не поддерживала меня никогда. Она знала, что я не добьюсь особых успехов в чем-либо. Да, она отдавала меня на те кружки, куда я захочу: занимается чем-то ребенок ну и пусть, родителям только проще. Тем более все мои кружки находились в одном здании — Дворце пионеров — в самом центре города. Отсутствие веры в меня и мои силы от родителей очень давило на слабую психику: не столько в детстве, сколько уже в подростковом возрасте, когда я начала осознавать себя как взрослую личность, а своих родителей — как не просто мнимый детский идеал, а как плохих наставников.

В тот день мама снова разрешила бросить очередной кружок и меня отдали на музыку. Для того, чтобы стать частью оркестра мне требовалось научиться управляться с абсолютно чужим и своеобразным для меня инструментом с нуля. Новый кружок — не музыкальная школа, а просто любительский оркестр, при котором есть несколько классов по струнным и ударным инструментам. Меня привели к Татьяне Викторовне — женщине, которая преподавала класс струнных. Напоминало сольфеджио, хотя преподаватель просто рассказывала основы, вроде, что такое ноты и как держать инструмент.

— Вы собираетесь идти в музыкальное училище? — в первую очередь спросила Татьяна Викторовна у моей мамы, едва мы переступили порог кабинета.

Я не понимала, как в третьем классе можно знать, чем ты будешь заниматься всю жизнь или, по крайней мере, куда ты планируешь поступать через шесть лет. Поэтому, получив категорическое «Нет» от моей мамы, преподаватель выдала мне непонятный струнный «агрегат», который внешне напоминал половину апельсина с грифом. Ребёнка, что никогда в жизни не держала даже игрушечной гитары, этот прибор минимум улыбнул, если не рассмешил: для восьмилетней меня инструмент и вправду выглядел забавно.

— Это домра альт.

После первого занятия, на котором, так как я уже знала все ноты, меня учили держать домру и медиатор — пластиковый треугольник, которым перебирают струны — мне выдали старую, как было написано на бумажке внутри 1953 года, домру домой.

К Татьяне Викторовне я ходила три недели, а потом, после очередного воскресного занятия, она отвела меня в оркестровый кабинет и посадила к взрослым девушкам-домристкам. Они играли какое-то очень быстрое и ужасно сложное произведение «Валенки». Перед девушками лежала партия с нотами и, заглянув туда, я поняла, что оркестр для меня, пожалуй, совершенно другой уровень, который я вряд ли сумею пройти. Я не могла даже вступить вовремя, не то чтобы пиликать тридцать вторые ноты в самом конце грифа.

На репетиции дирижёр то и дело кричал на разгулявшихся ударников в конце кабинета, на галёрке. Их было трое: Юля, внук дирижёра и Татьяна Викторовны Коля и самый младший из ударников — Владик. Эти ребята, хоть и считались ещё детьми, были самыми старшими участниками оркестра, помимо преподавателей и молодежи из музыкального училища.

Репетиция за репетицией, слушая глупые шутки и хохот ударников, я поняла, что влюбилась в самого обаятельного из них — Влада. Тогда он был всего лишь двенадцатилетним мальчиком, с глубокими карими глазами, жёсткими каштановыми волосами и росой блеклых веснушек по лицу.

Со временем людей в оркестре становилось всё меньше: старшие ребята из музыкального училища выпускались, а новые к нам не приходили. С каждым днём оркестр как бы гас и больше не манил юные сердца, очарованные музыкой. На ударных инструментах остались только Влад и Коля, потому что Юля закончила обучение и уехала в неведанном направлении.

Колю я часто встречала у себя на районе, он учился в моей школе на шесть классов старше. Когда он поступил в университет, то все реже приходил на репетиции, а на ударные посадили двух восьмилетних мальчиков — Богдана и Валентина, сына одной преподавательницы. Лишившись друга, который делал каждое занятие увлекательным, Влад погряз в идентичных серых буднях и однообразных партиях. На репетициях парень общался с Ларой, девушкой Коли, которая сидела рядом с ним и играла на домре бас и иногда с самим Колей, когда тот находил время проведать любимый оркестр. В концертных поездках Влад приобщился к старшим баянистам, которые на тот момент были студентами университета культуры.

После лагерной поездки в одиннадцать я кардинально изменилась: выросла что-ли, перестала быть тихоней, подружилась с Никитой, который сидел рядом со мной на инструменте, пусть и два года ощущались не плохой разницей в возрасте. Раньше я ни с ним, ни с кем-либо другим старше меня в оркестре не общалась, потому что разнеженный детский организм не переносил запах сигарет и даже мат. А после лагеря, где я по неведомому стечению обстоятельств попала в старший отряд, стала ко всему относиться проще.

Однажды, уже в седьмом классе, я, по собственной забывчивости, пришла на репетицию часом раньше. К моему удивлению, кабинет уже не пустовал, хоть троих человек вряд ли можно окрестить полноценным коллективом: только я, Влад и женщина-преподаватель. В то время, телефон у меня ещё не появился, как и другие стоящие занятия для свободного времяпровождения, поэтому я, словно настоящая зубрилка, сидела и разучивала музыкальные партии, пусть каждая из них у меня уже от зубов отскакивала: лучше меня даже Никита не играл.

Ко мне, очень тихо, точно затаившийся хищник в саванне, подсел Влад. Объект моих сновидений внимательно смотрел на то как я искусно бегаю пальцами по ладам, тихо шепча себе под нос основную мелодию. Рядом с моим протеже, игра превратилась в скомканные ноты, до нитки пропитанные фальшью, потому что я никак не могла собраться и сосредоточиться: все мои мысли заполонил только он — запах его одеколона, робкий взгляд и тихое-тихое дыхание.

— А можешь показать, как играть, пожалуйста? — произнес парень, едва я закончила партию и ударила последний аккорд. Я нервно взглянула на него, ища насмешки над маленькой девочки, но взгляд темных глаз оставался ровным. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, я отдала свой инструмент, на мгновение, коснувшись студёных ладоней Влада.

Возложив на себя непосильную ответственность перед объектом своих мечтаний, я тщательно, перебирая в голове каждое занятие с Татьяной Викторовной, объясняла Владу строй домры и показывала лады. Юноша и правда, быстро схватывал: у него неплохо получилось наиграть простые произведения, которым меня раньше обучали на «сольфеджио». Мы просидели вместе до самого начала репетиции, не общаясь ни о чём кроме нот и домры.

Дирижёр не редко называл Влада «Человек-оркестр»: он умел, или, по крайней мере, старался научиться всему и сразу. Я видела, как он играл на домре приме и домре бас, на каждом из известных мне ударных инструментах, на гуслях, баяне и даже флейте. А ещё юноша очень любил до занятий, пока дирижёр ещё не пришел, брать палочку и разыгрывал со скучающими оркестрантами какие-то произведения. Петь у Влада тоже неплохо получалось: низким прокуренным голосом, чуть выше строгого баса, от которого по телу пробегали мурашки, забираясь под кожу — он исполнял старые арии, что видимо раньше исполняли в оркестре, но сейчас эти партии просто пылились в папке с нотами.

Весной, в начале мая, наш оркестр пригласили на ежегодный фестиваль в небольшой городишко неподалеку. Концертные поездки, пусть и на сутки, не плохо сплочали шаткий оркестр: добирались мы туда на автобусе всем коллективом. Сразу после выступления, не стесняясь юных оркестрантов, старшие засели с кучей алкоголя в большой гримёрке, которая в местном дворце культуры обычно использовалась как репетиционный зал. Меня — двенадцатилетнюю девочку — естественно никто не звал, да и Никиту не удостоили приглашением, хотя он вроде как со старшими неплохо общался. Как одинокие волки, немного расстроенные отчуждением, мы покинули дворец и, недалеко уйдя от центра, засели в каких-то дворах.

Я и Никита за последние полгода стали лучшими друзьями: в тот период я отчаянно в нем нуждалась, а он мне давал свою поддержку в том количестве, которое требовалось.

Возвращаясь обратно, почти все ребята в автобусе рокировались, резко поменяв свои места, и теперь единственное свободное кресло оставалось возле Влада — в самом конце салона.

Вестибулярный аппарат, верно вестник судьбы, начал сбоить от чего я моментально почувствовала тихую поступь тошноты и резкую необходимость оказаться в горизонтальном положении:

— Можно прилечь к тебе на колени? — сдавшись, хрипло спросила я от безысходности, подавляя смущение.

Влад окинул меня лишь недоуменным взглядом, а потом, заметив бледноту детского лица, обрамленного волнистыми волосами, сдавленно кивнул, давая добро. Впрочем, парень и сам мучился от дикой головной боли из-за переизбытка алкоголя в организме, так что даже старался не шевелиться. Не смотря на то, что его друзья рядом во всю веселились, Влад ехал тихо, словно заворожённый и флегматично поглаживал мои волосы, пропуская золотистые пряди через тонкие морозные пальцы.

Уже осенью, после летних каникул, у нас возобновились занятия. Измученная после восьми уроков, я прибрела на репетицию почти на полтора часа раньше начала. Уставшая и голодная, я как ни в чём не бывало, направлялась к кабинету и услышала как внутри кто-то играет сонет на фортепиано. Мелодия точно бархатная, обволакивала сознание, проникая всё глубже, к самому сердцу. Очарованная спокойной композицией, я не могла даже пошевелиться, боясь спугнуть волшебный момент.

Прислонившись к двери, как тогда, четыре года назад, я заглянула в кабинет. За инструментом сидел Влад, склонившись вперёд, а его темные отросшие пряди свисали перед лицом, закрывая почти сведённые в единую линию брови. Он играл настолько виртуозно, чувствуя всякую клавишу каждой клеточкой тела. Осторожно, как будто левитируя, я беззвучно подошла ближе. Тонкие длинные пальцы Влада чутко перебирали клавиши по памяти. Оборвав последний аккорд, он замер.

— Это было потрясающе! — только и смогла шепотом выдавить я. Хотелось сказать слишком много, но слова никак не ложились на язык, так и повиснув в пространстве. Юноша, едва вздрогнула от неожиданности, обернулся и, глубоко вздохнув, удивлённо посмотрел на меня.

— Спасибо.

— Я не знала, что ты играешь на фортепиано, — всё ещё парализованная сонетом, бросила я, не ожидая получить ответ: вряд ли такой парень как Влад снизойдёт до общения с тринадцатилетней девочкой.

— Да, это мой основной инструмент в музучилище. А ударные — дополнительный.

Я обрабатывала каждое слово, произнесенное парнем, но мозг работал слишком медленно, всё ещё находясь под впечатлением от удивительной музыки, и отказывался исправно пребывать в реальности. Как только я уловила всё сказанное, то в голове сразу же пронеслась мысль:

«Странно, что Влад учится именно в классе пианино… Он же с самого детства, лет с семи, играл в этом оркестре именно на ударных, да?»

Моя мама обожала Влада и каждый раз, приходя на концерты, что случалось довольно редко, она смотрела в основном за игрой старшего барабанщика — главного солиста в коллективе. Ему всегда доставались ведущие партии на литаврах, ксилофоне и других солирующих ударных. К сожалению, моему инструменту столько внимания не уделялось, поэтому мне максимум приходилось исполнять какие-то акцентные отрывки, но не более.

— Я думала, ты учишься в сельскохозяйственном техникуме, — вспомнив недавнюю мимолетную встречу в одном из дворов с Владом, не подумав произнесла я, а потом поспешила оправдаться: — Видела тебя пару раз у себя на районе.

— И там, и в музучилище, и в педагогическом колледже. У меня три специальности, — спокойно молвил парень, непринужденно продолжая диалог.

— Это очень круто, — сдавленно ответила я.

В голове с бешеной скоростью, будто заведённые, уже вращались шестерёнки, стараясь придумать, как продолжить разговор. Но в кабинет зашёл преподаватель — как не вовремя — и юноша удалился.

Влад всегда стремился к совершенству, оттачивая всякий новый навык, за который он брался. Интеллекту юноши позавидует любой, это мне в нем тоже очень нравилось. Умный, симпатичный и харизматичный парень — мечта любой девушки.

Летом у нас вновь состоялась концертная поездка в горы на фестиваль, причём почти на неделю. После отыгранного конкурсного выступления, преподаватели отпустили своих подопечных в вольное плавание, желая уже сбросить с себя эту обузу и напиться. В то время Никита — мой лучший друг — уже уехал из города, отправившись на поиски счастья, поэтому я осталась одна и как потерянный котёнок скиталась по улицам в поиске новых друзей. Выбирать оказалось особо не из кого: на тот момент в коллективе осталось всего шестеро ребят моего возраста и единственная из них — девочка, с которой мы не особо ладили. Впрочем, в той поездке нас поселили в один номер и спрятаться уже не получалось. Тем не менее, у моей соседки сразу же завязались отношения с другим оркестрантом-басистом, поэтому из общей компании они уже выбились.

Опьянённые свободой, в день рождения одного из парней, мы отправились гулять по курортному городу, не ведая границ, и напились до белых чёртиков. Глупые и беззаботные, уже после полуночи мы сидели на центральной площади с бутылкой пива и медовухи. Настигнув пьяную компанию врасплох, к нам подошли двое полицейских, наверняка решившие повеселиться. Нелепо отмазавшись, мы решили, что пора бы сваливать обратно в отель, дабы не схлопотать неприятностей. Заканчивался прекрасный день и в номере мы допивали бутылку медовухи, когда нам в номер завалился один из старших мужчин: почти преподаватель, наставник баянистов. К удивлению всех ребят, кто ещё мог кое-как мыслить, мужчина пригласил нас к ним, мол как же так, у его подчинённого день рождения, а они не отмечают.

Младшие и старшие баянисты тусовались, в основном, вместе: взрослые как раз и покупали нам алкоголь, поэтому мы, не раздумывая пошли к ним. В их комнате не наблюдалось главных преподавателей, только старшие баянисты, Влад и ещё пара ребят его возраста, что, безусловно, плюс. Рюмка за рюмкой, молодежь начала отрубаться и в какой-то момент из людей в сознании, но не сказать, что трезвости, осталась только я, Влад и старший баянист-наставник.

— Соня, молодец, уважаю, — одарив меня запахом перегара, хриплым голосом бросил мужчина, — Печень у тебя явно, что надо! — добавил наставник, ставля опустевшую рюмку на стол. Он поплелся к себе на кровать и в мгновение ока уснул. Я была уже совершенно не трезвой, но все-таки держалась, хоть и еле-еле.

— Давай ещё по одной и всё, — бросив затуманенный взгляд на своего товарища, Влад взял бутылку водки, налил нам вдвоем по стаканчику и собираясь выпить со мной на брудершафт, произнес: — За тебя, София!

Выдохнув, я проглотила стопку крепкого напитка, обжигая полость рта, но даже не зажмурилась. Парень устало выглянул на меня, кое-как выдавив из себя теплую улыбку. Влад на подкашивающихся ногах допетлял до ванной, умылся бодрящей водой и вернувшись, забрался в свою кровать.

— Падай, — прищурившись, смотрел на меня парень, положив руку рядом с собой в приглашающем жесте.

Я не торопясь поднялась со стула, сразу же ощутив, как пол литра водки моментально ударили мне в голову. Без доли сомнений, упав на кровать Влада и придвинувшись к разгорячённому пьяному телу вплотную, я тот же час уснула, отогнав спонтанную мысль: «Как жаль, что сейчас нас разделяют целых два слоя ткани».

Осев у выхода ванной, прижимаясь спиной к прохладной деревянной двери, я тихо напевала себе колыбельную, стараясь унять невольную дрожь по всему телу. Каплю успокоившись от нового потрясения, я покинула свое спасительное убежище и вышла из ванной. Когда я подошла к своей кровати, то сразу же привлекла внимание любопытствующих соседок. К сожалению, я, по-детски наивно, думала, что Полина и Даша всё ещё спят, дожидаясь подъема.

— Блин, Сонь, где ты была? — мол настоящая пиявка, которой лишь бы найти жертву чтобы присосаться, провизжала Полина, — А если бы вожатые зашли, а тебя здесь нет? А если бы тебя поймала администрация? Ты вообще понимаешь, какой выговор могут вынести всему отряду на планёрке из-за тебя? К тому же ты собиралась так громко, что даже я проснулась, — войдя в кураж от предстоящей ссоры — точно энергетический вампир — забрасывала меня вопросами соседка.

От недавней панической атаки, не считая головокружения, не осталось и следа. Хотелось рвать и метать эту пубертатную язву, которая не ведает границ. Но внутреннее равновесие для меня всё ещё остаётся в приоритете, пусть я с трудом сдерживала яркие позывы начать драку. Мне же ничего не стоит поставить глупую школьницу на место. Но я не собиралась опускаться до её уровня: мне это не поможет, а Полина от этого не поумнеет.

Я едва надменно хмыкнула, мечтательно улыбнувшись в своих мыслях, ведь это утро можно назвать самым лучшим за проведенные тут четыре дня. И если всё, что перечислила Полина в качестве наказания, вдруг воплотится наяву, то не велика плата за свободу.

Как только часы на экране телефона показали ровно восемь, дверь в другой части этажа неожиданно громко распахнулась, освобождая скрывающиеся за ней звуки музыки — оглушающей, как и всегда. По мнению вожатых, именно тяжёлый рок — лучший будильник с раннего утра для недоспавших подростков.

Анна Андреевна, будто гром среди ясного неба, ворвалась в нашу палату чтобы разбудить. Заметив меня — одетую и собранную на застеленной кровати — вожатая приветливо улыбнулась, пытаясь скрыть лёгкое замешательство: наверно, дети наоборот предпочитают поваляться подольше, а не вскакивать до подъема. Впрочем, Анна Андреевна ничего не сказала и покинула комнату, забирая с собой ошеломлявшей громкости музыку, от которой хотелось накрыться подушкой.

Мои соседки не торопясь собирались, активно переговариваясь между собой, а я лежала поверх покрывала, прокручивая в голове недавнюю встречу: Влад, его глухой прокуренный голос, тихий шлейф одеколона вперемешку с запахом сигарет и чарующие глаза — крепкий кофе и горький шоколад, что вызывали призрачное послевкусие лишь от одной мысли.

Время тянулось несоразмерно медленно, от чего я невольно задумалась, почему нас ещё не выгоняют на построение. Впрочем, ответ настиг меня сам: наверняка, зарядку сегодня отменили из-за заезда. Улыбнувшись собственной сообразительности, я подскочила с кровати и принялась наводить порядок у себя в тумбочке.

Выложив всю лишнюю одежду, я вновь вернулась к мысли о недостатке места для хранения. Ну правда, не буду же я всю смену за каждой мелочью лазить в чемодан? Полина, увидев задумчивую меня перед стопкой одежды, лишь ехидно улыбнулась, показывая собственное превосходство. Ещё бы: мою часть шкафа Полина заняла своими вещами.

«Ты вообще не добивалась этого шкафа! — неожиданно раздался в моей голове визгливый голос соседки, вспоминая вчерашний диалог, — Утверждала, что он тебе не нужен! И вообще ты ничего не сделала, чтобы он у нас появился!»

Её мать лично капала три дня на мозг Анне Андреевне и вчера двое мужчин все же принесли нам старый советский шкаф-пенал с жутко скрипящими дверцами и поставили его прямо в моей секции комнаты. И у меня это вызвало массу возмущения, причём аргументированного. Во-первых, шкаф занял уйму свободного места, а я не терпела лишних вещей в своем личном пространстве. А, во-вторых, это обеспечило постоянное нахождение Полины и иногда Даши рядом, прямо у моей кровати, что меня тоже очень сильно задевало.

Впрочем, решение по укрощению вредной соседки явилось незамедлительно. Я не растерялась и забрала все плечики — десять, не меньше — из прихожей и нового шкафа, а потом урвала бельевую верёвку. Так что я осталась довольна, а эта Полина пусть ходит в грязной и мятой одежде.

В любом случае, в моем укромном уголке почти ничего не поменялось, ведь у меня все под боком: чемодан у верха кровати, тумбочка в ногах, бельевая веревка над кроватью со нужной одеждой.

Разобравшись с организацией своего места, я удовлетворительно оглянула свое аккуратное пространство и выскочила на улицу. Мысль об утреннем перекуре подбиралась все ближе, но отпала сама собой, едва я углядела растерянного Даниила Анатольевича, переговаривающегося с парнями. Догадаться о причине беспокойства вожатого не составило труда: перед завтраком мы постоянно обязаны были пить минеральную воду с отвратительным вкусом — все же лагерь на базе санатория. Обычно за ней ходил или сам вожатый, или Игорь с Лёшей. Но эти двое куда-то смылись, и даже Саша с Андреем партизанили, хотя вожатый не прекращал свои попытки выведать ситуацию. Словив момент — кто бы не хотел в одиночестве легально прогуляться по утреннему лагерю — я подошла к вожатому, на радость мальчикам, которые уже начали сдавать свои позиции.

— Я схожу! — со спины окликнула я Даниил Анатольевича, от чего вожатый слегка испугался. Мужчина окинул меня скептическим взглядом, не скрывая усмешки: в отряде семнадцать «мужчин», за исключением двух пропавших, а за водой пойдёт девочка?

— Саша с Андреем сходят, — отказался от моего предложения вожатый, вручая парням большую бутылку, от которой те уворачивались как ошпаренные.

— Ну отпустите вы мальчиков на перекур! — жалобно молвила я, защищая соотрядников, — А для меня три литра не много и я привыкла к нагрузкам, таская по два огромных арбуза из супермаркета.

Вожатый неловко засмеялся, ещё раз внимательно присмотревшись к моему телосложению, и, торжественно забрав бутылку, я вприпрыжку отправилась к столовой, где также находился бювет.

Я возвращаясь к своему коллективу с тремя литрами ледяной воды и спускаясь по аллее, ведущей к кортам, заметила впереди Лёшу с Игорем. Парни удивительно контрастировали друг с другом — точно как в анекдоте: худой высокий Игорь и низковатый широкоплечий Леша. С двумя огромными рюкзаками на плечах, мальчики выглядели подобно школьникам, сбежавшим с уроков. Догнав соотрядовцев, я хлопнула Лёшу по плечу от чего тот не слабо шарахнулся. И чего я сегодня всех пугаю? Спрашивать куда они ходили не имело смысла — лёгкий характерный звон стеклянных бутылок в рюкзаках говорил сам за себя. Перекинувшись парой фраз, возле кортов «контрабандисты» изменили траекторию пути и еле-еле промелькнули в строение незамеченными — я специально обратила на себя внимание вожатого.

Шумная толпа перед входом становилась всё больше: ребята со скоростью в геометрической прогрессии выползали из корпуса. Теперь у фасада кучковался не только наш отряд, а и два других. Некто из отрядов — одиннадцатый как я понимаю — как раз сейчас строил Влад, а точнее Владислав Игоревич, если мне не изменяет память. Я смотрела на парня, не стесняясь — вряд ли он за усердной работой вожатого заметит пристальный взгляд какой-то девочки.

Маленькие букашки мыслей заполняли сознание и думать о чём либо ещё становилось труднее. Столько лет, репетиция за репетицией, я глядела на этого молодого человека, но сейчас казалось, совершенно его не узнавала. Теперь это не просто мальчик-ударник с глупыми шутками на задворках кабинета, а взрослый парень — двадцать лет как-никак — открывающий ту сторону своего образа, о которой я даже не догадывалась. Вроде бы внешность всё та же: густые темные волосы, переливающиеся на солнце карамельными оттенками, глаза цвета — горького шоколада, словно дар самой ночи, которые выглядывали из-под выразительных черных бровей; длинные пальцы элегантно пересчитывали подопечных, следуя за взмахом лёгкой кисти — точно игра на фортепиано. Теперь он не музыкант, нет, он — вожатый, ответственный, серьезный и непоколебимый. Которого ровно и беспрекословно слушают его подчинённые, не ощущая незначительной разницы в возрасте.

В голове всё ещё свеж образ двенадцатилетнего мальчика, что раз и навеки похитил сердце маленькой девочки. А теперь он изменился — целых семь лет прошло как одно одурманивающие мгновение. Но наблюдать за взрослым молодым человеком — уже не таким наивным и забавным, что был раньше — оказывается, удивительно приятно.

Крупицы воспоминаний — тех считаных единиц общих моментов — кучкой собирались где-то в глубине души, вот-вот готовясь взорваться и накрыть юное сердце эмоциями. Я постоянно наблюдала со стороны, все наши моменты соприкосновения можно пересчитать по пальцам одной руки. Но теперь я готова создавать новые: яркие, красочные, неповторимые. С парнем который давно поселился на струнах сознания, а теперь находился совсем рядом — только руку протяни.

Яна помахала перед моим лицом рукой, возвращая меня в реальность от сладких грёз. Витая в облаках, я брела на завтрак, где меня ждало новое испытание. Предыдущие три дня в обеденный зал приходили лишь четыре отряда, а теперь не осталось ни единого свободного стола. Вожатые, мол настоящие церберы, рассаживали нас по шесть человек и предстояло выбрать себе компанию, пока я не оказалась среди отщепенцев. Найдя взглядом компанию тридцать четвертой спальни, я хотела подсесть к ним, но за столом уже не оказалось свободных мест: Миша со Славой не отходили от четвёрки парней ни на минуту. Разочарованно вздохнув, я немедля схватила Яну за руку и потащила её к столу трёх девочек из двадцатой палаты — Ире, Насте и Еве. Думаю, Аня точно обрадуется моему выбору: у нее вроде как завязались с этими девушками некие дружеские отношения. Чуть погодя к столу подошла и шестая девочка — Света, правда раньше мы с ней общались только мельком. Осмотревшись, я заметила, что за каждым столом сидит ровно шесть человек, впрочем меня не сильно волновал вопрос куда делся седьмой «лишний».

Забитая столовая здорово ударила по барабанным перепонкам — гам здесь стоял адский. Покончив с завтраком —слишком вкусным для лагерной столовой — мы отправились в корпус в сопровождении других отрядов. Лагерь оживал.

Утренняя планерка прошла быстро и беззаботно, после чего семеро жизнерадостных пионеров переместились в «библиотеку». Всё равно, сегодня у нас ничего не планировалось, ведь вожатые заняты в штабе, разгребая документы и бумаги. Так что целый день мы можем просто убивать время, как душа пожелает, наслаждаясь летними каникулами и отдыхом. Правда, подступающая середина лета в какой-то степени рушила наши планы: воздух стоял неимоверно сухой, от чего даже дышать казалось трудно.

Вернувшись в отряд, я почувствовала, что в комнатах как будто кто-то специально оставил обогреватель или быть может Полина прячет в своем шкафу карманное солнце. В помещении воздух буквально кипел, заставляя лёгкие гореть ярким пламенем, так что я предпочла провести время в холле — подкупал лёгкий сквозняк, гулявший по коридору — с другими ребятами, играя в карты. Если быть точнее, то в покер.

Онлайн игры меня многому научили, так что я заняла место среди лидеров. И стала бы победителем, если бы не Лёша. Кто бы мог подумать, что замкнутый паренёк, который даже за корпусом не ведёт себя настолько вызывающе, как его друзья, с лёгкостью меня обыграет? По тому, как юношу умело тасовал новую колоду карт в мускулистых руках, можно смело заявить: мой соперник — настоящий профи. Не знаю где Лёша набрался этого опыта, но уже точно предвкушаю с кем он сможет оставить не плохое состояние, играя на деньги. Почти со мной, не считая небольшого нюанса, но всему свое время.