Глава 12.
— Что он скрывал? Джефф не хотел, чтобы я увидела лишнего. Но чего именно? — рассуждала девушка, сидя у незажжённого костра в одиночестве.
Поблагодарив друзей за помощь и отпустив их, Фрайпан взял приготовление ужина в свои руки. Он стоял у плиты, постоянно помешивая будущий суп в большой кастрюле. Повар каждый день придумывал незатейливые песенки и всякий раз после работы хотел их куда-то записать, но тут же забывал. Кто знает, может он мог бы стать хорошим автором песен или композитором? А может и артистом, собирающим огромные стадионы на свои концерты? Вполне возможно, что мог бы, но не в этих условиях. Это огорчало. Вот и снова он напевал милую песенку, пританцовывая пятой точкой у плиты.
Огонь... Вода... Земля... Река...
Почему не воздух, а река? Потому что не рифмуется.
Мороз... рекой, а я... с тобой...
Фрайпан однозначно был самым настоящим романтиком.
На...ши дни... пере...верни...
Приди... ко мне.., прижми... к себе...
Открой... глаза.. Сожми... кулак...
Всё сможем... мы... Через.. труды..
Конечно, к концу дня он и не вспомнит эту песню, а завтра сочинит уже новую. В Глэйде никто не знал о его увлечении музыкой. Не потому, что он стеснялся этого. Просто никто и не спрашивал. Да и не слышал. Вот и всё. Однако это было раньше. Юне как-то удалось застать повара за пением. Иногда она украдкой слушала то, как его бархатный голос игривой волной витает в воздухе, наполняя собой каждый уголок кухни. Но сейчас она была немного занята и непригодна для наслаждения талантом певца - дилетанта. За последнее время её мозг совершал сверхурочные работы, пытаясь разобраться со всем, взвалившимся на плечи девушки. Её мучило незнание значения своих снов: а вдруг это были всего лишь плоды её бурного воображения? Знаете, в какой-то степени она даже ненавидела себя за способность настолько детально и подробно запоминать свои сны. Быть может, если бы исчезли эти ночные гости из её головы, то и жить бы стало гораздо легче? Не о чем было бы печалиться и незачем ломать свою голову. Также её непроизвольно мучил Ньют. Вспомним то, что девушка всё-таки знала о его признании, но ещё не разобралась полностью со своими чувствами: нравился ли он ей или же был лишь как хороший друг. Думаю, Юна не была из тех, кто верил в любовь с первого взгляда. Да, она была романтична, но не настолько. Чтобы полюбить человека ей нужно было узнать его получше, проникнуться им, привязаться к нему по-настоящему. Она была уверена, что на данный момент любила его как друга. И разбивать ему сердце, оставляя во френдзоне ей было гораздо страшнее, чем играть ни о чём не подозревающую дурочку. Да и вынес бы Ньют такой ответ? Конечно, вынес, но какой ценой? Но с другой стороны, горькая правда лучше сладкой лжи? Да, так и есть. Считалось ли её умалчивание враньём? Этого она не знала.
— Наверняка и в прошлой жизни ты была такой же никчёмной, — обращалась девушка к себе, со злости пнув остывший пепел ногой и раскидав его в разные стороны. — Прекрати печься только о себе. Эгоистка. Я да я. Дура я. Надоело. Ни хочу ничего чувствовать. Ни страха, ни боли. Ни-че-го.
Вечер наступил незаметно. Ворота уже были закрыты, а глэйдеры ужинали на свежем воздухе. Похолодало. Многих ребят беспокоили сильные перепады температуры в Глэйде, когда днём было невыносимо жарко, а ночью очень холодно. Раньше эта амплитуда была менее резкой. Но что-то изменилось. В сознания глэйдеров стали прокрадываться нехорошие мысли, и все на сто процентов были уверены в том, что всё меняется. И далеко не в лучшую сторону. Многие не могли понять, почему так случилось, что послужило ухудшению погодных условий. Один лишь Галли ненавистно глядел в сторону девушки, свято веря в то, что именно она была причиной всех этих напастей, навалившихся на Глэйд. Даже в том, что Бена ужалили, он винил её и Томаса. И с Томасом у него сразу же не сложились отношения. В первый день он называл его "салагой". А позже винил в том, что и на него набросился один из ужаленных Глэйдеров, которого пришлось так же изгнать. Его звали Джордан. Галли считал и пытался всех убедить в том, что из-за этих двух новеньких все в Глэйде пошло наперекосяк. Он настроил свою банду против них. И каждый раз, когда Юна или Томас проходили мимо, те кидали на них косые взгляды или вслух говорили о чем-то непристойном.
Юна произвольно села подальше всех в самое укромное место — за "здание" летней кухни, куда слабо попадал свет от большого костра. Она расположилась на небольшом бревне, согнув ноги по-турецки. Ей хотелось побыть одной. Но этого не случилось. По запаху Джек нашёл свою хозяйку и прибежал к ней. Он послушно сел рядом с ней, сыто облизнувшись.
— Привет, друг, — сказала девушка, слабо улыбнувшись и погладив пса. — Ты поел, да? Вижу, что поел. Сейчас я тоже доем и пойдём спать, хорошо?
Пёс кивнул, казалось, что он действительно всё понимал. Понимал и то, в каком состоянии находилась его любимая хозяйка. Он прижался к ее ноге и удобно расположился рядом. Но девушке кусок в горло не лез. Аппетита не было. Голова кружилась и зудела из-за резко упавшего давления.
— Слишком уж я отвратная. Аж тошнит от самой себя. Прости, Джек, что тебе досталась такая подруга, — говорила девушка не сводя глаз с питомца. — Само моё существование прискорбно, но пора прекратить ныть и продолжать жить. Верно?
Ответа не последовало. Пёс ничего не ответил, чего и стоило ожидать. Но мог бы хотя бы кивнуть, очень некультурно с его стороны.
— Прекрати, — произнёс обладатель бархатного голоса прямо за спиной девушки.
Юне не нужно было ломать голову над тем, кто стоит за ее спиной. Всё было предельно ясно. Это был Ньют. И это напугало ее. Ей было неловко, стыдно, некомфортно находиться рядом с ним. Разговор, произошедший этой ночью чётко отпечатался в её памяти. Она чувствовала себя виноватой. Ужасно виноватой.
— Я присяду? — спросил он тихо, но чётко.
— Присаживайся.
Парень присел на бревно рядом с девушкой, согнув ноги в коленях и собрав вместе руки. На этот раз он знал, о чём говорить. Настоящий алгоритм действий был заложен в его уставшей, но в то же время ясной голове.
— Почему не ешь?
— Нет аппетита, — приглушённо ответила она. Его действительно не было.
POV Юна.
Мне хотелось извиниться перед ним за своё отвратительнейшее поведение, за своё враньё. Хотелось высказать всё раз и навсегда. Но высказать что? Я правда не знаю. Боже, идиотка. Я действительно испытываю к нему какие-то тёплые чувства, будто мы связаны невидимыми нитями. Меня тянет к нему. Но любовь ли это? Я не знаю, что такое любовь. Я боюсь любить. Я не нужна ему. Со мной он будет только страдать. Я ужасна. О каких чувствах с моей стороны в сложившейся ситуации вообще может идти речь? Заткнись и живи так, словно ничего не было.
— Но проблема не рассосётся сама, ты же понимаешь, — подсказывает внутренний голос.
— Я знаю, — мысленно отвечаю я ему.
Ньют искоса смотрит на меня. Его руки собраны в крепкий замок, а губы крепко поджаты. Забавно, он делает так, когда волнуется.
— Я пришёл извиниться, — начинает он. — Этой ночью я был груб.
Ты серьёзно? Ты был груб? Я по сравнению с тобой наравне с самим Дьяволом. Думаю, он бы меня принял за свою и мы бы играли с ним в картишки на то, кто выпьет лаву из вулкана. Уж настолько я ужасна. Прошу, Ньют, не извиняйся. Не ставь меня в еще более неловкое положение. Ты ведь ни в чем не виноват.
— Прошу, не перебивай меня, — просит он, устремив свой взгляд вниз. — Я понимаю, что поступил ужасно — полез к тебе со своими расспросами, хотя ты совсем недавно перенесла такой ужас. Помнишь, как мы с тобой говорили у тебя в комнате о снах, и я рассказывал тебе о девушке, снившейся мне каждую ночь.
Боже, не говори, Ньют, прошу. Меня начинает трясти. Я непроизвольно грызу свои губы изнутри, с опаской слушая каждое его последующее слово. Мне страшно, да. Я не знаю, хочу ли я этого. Но и не знаю, действительно не хочу ли этого. Нервно перебираю пальцами, то складывая их вместе, то крепко сжимая. Я боюсь сделать что-то не так.
— Так вот, — он делает небольшую паузу, — это была ты. Я говорил о тебе.
Всё. Теперь точно всё.
— И всё то, что я говорил о чувствах к этой девушке из снов реально. Абсолютно всё.
Неловкое молчание. Я не знаю, что сказать. Всё внутри меня перевернулось и пятьдесят раз станцевало лезгинку вместе с полькой. Сердце забилось куда быстрее. Оно было готово выпрыгнуть из груди. Лишь клетка из рёбер удерживала его. Ньют ждёт моего ответа. Нужно что-то сказать. Не молчи. Но он сам снова заговорил.
— Я ничего не жду в ответ, правда. Я просто должен был признаться, чтобы очистить свою душу. Хотел, чтобы ты знала. Можешь ничего не отвечать, всё нормально, — было видно, что ему тяжело. Очень тяжело. Я не могла промолчать.
— Прости, Ньют, — шепчу я. — Ты был тогда прав. Я слышала все твои слова. Прости меня. Я просто испугалась. Мне до сих пор страшно. Страшно сделать тебе больно. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Я вообще не хочу, чтобы тебе было плохо.
Мои руки тянутся к нему. Я их не контролирую. Я не знаю, как это объяснить самой себе. Мне вдруг захотелось крепко обнять его. Я аккуратно обвиваю своими руками его талию и кладу голову ему на плечо. Ничуть не теряясь он так же аккуратно обнимает меня за спину и прислоняется щекой к моей голове. Мы молча сидим в объятиях друг друга на самом неудобном на свете бревне и греемся друг о друга. Слова излишни. Моё сердце отбивает неведомый мне ранее ритм. По всему телу распространяется приятное тепло. В животе летают бабочки. Мне хорошо. Впервые за столь долгое время мне так хорошо и спокойно. Я действительно нуждалась в этих объятиях. Мы потеряли счет времени и оба совсем не заметили то, как глэйдеры разошлись спать, а одинокий в ночи костёр догорал свои последние минуты жизни, слабо освещая округу в радиусе трёх метров.
— Ты не хочешь спать? — говорит он впервые за долгое время.
— Нет, — отвечаю я тихо.
Он снимает свою рубашку и, оставшись в одной майке, накидывает ее мне на плечи, плотно укутывая и сильнее прижимая меня к себе.
— Хочешь секрет? — спрашивает он с улыбкой на лице. Как давно я не видела этой улыбки.
— Конечно хочу, — отвечаю я.
— Я очень рад быть с тобой тут, — говорит он, улыбнувшись еще шире.
Я тихо смеюсь. Я ожидала услышать секрет всего мира, всего Глэйда, да чего угодно. Но мне такой секрет по душе.
— А ты хочешь секрет? — спрашиваю я.
— Конечно, — кивает Ньют.
— Я очень рада быть с тобой тут, — повторяю я его фразу, а улыбка не сходит с моего лица. На лице Ньюта даже при плохой освещённости было заметно смущение. Держу пари, он покраснел.
Из леса доносится пение ночных птиц и листвы, покачивающейся из-за блуждающего между деревьями ветра. Ночные бабочки и всевозможные насекомые и букашки слетелись на костёр, к которому мы вышли, чтобы немного согреться. Они исполняли своеобразные ритуальные танцы, то поднимаясь ввысь, то резко опускаясь вниз и пролетав по определённой ломанной траектории. Джек молча сидел рядом с нами, сонно глядя на костёр. Устал.
— Смотри, — тихо говорит мне Ньют, — Джек почти уснул.
— Бедолага, еще немного и он совсем выключится, — отвечаю я не сводя глаз со своего питомца.
Ньют нехотя выпускает меня из своих объятий и поднимается.
— Идём, давай я вас провожу. Завтра, то есть уже сегодня, будет новый трудовой день, перед которым тебе нужно хорошо выспаться.
— Прогоняешь меня? — с улыбкой спрашиваю я.
— Напротив. Очень не хочу. Но и не хочу, чтобы ты была сонной весь день.
Он подходит к Джеку и поднимает его на руки с такой лёгкостью, словно пёс был размером с чихуахуа. Джек ничуть не сопротивляется, наоборот, удобно устраивается на его руках и крепко смыкает веки. Я открываю сначала дверь Хомстеда, а позже и своей комнаты. Ньют аккуратно кладёт спящего Джека на левую половину кровати.
— Спасибо, — шёпотом говорю я.
— Это тебе спасибо.
Он встаёт передо мной и очень нежно, почти невесомо, целует меня в лоб.
— Спокойной ночи. Спи сладко, — говорит он, улыбаясь и уходит, пока я не успеваю опомниться.
Снимаю обувь и залезаю под одеяло находясь в неком трансе. Бабочки в животе стали не просто махать крылышками, а летать на реактивных самолётах.
— Вау, — единственное, что я могу сказать.
Прикрываю глаза, стараясь поскорее уснуть, но эмоции переполняют меня. По телу вновь и вновь проходит приятная дрожь, а лоб все ещё чувствует его нежный поцелуй. Хочется пролежать всю ночь с наиглупейшей улыбкой на лице и тихо визжать от радости. Это было так... приятно?
POV Мин Хо.
— Я так и не узнал, что случилось, — говорю я Томасу, который сидит рядом со мной на бревне у яркого костра. — Он отмахнулся. Но дал добро.
— То есть он разрешил пойти завтра в Лабиринт? — спрашивает Томас.
— Да. Но наказал быть более осторожными. И поставил ещё одно условие.
— Какое?
— Вернуться, — говорю я и улыбаюсь.
Томас смеётся.
— Не хотелось бы остаться на вечеринку Гриверов. Они не очень-то и дружелюбные.
Я широко улыбаюсь и треплю его по голове.
— Это точно. Пора спать, ведь завтра рано просыпаться, не так ли?
— Ты прав.
***
Утро. Недавно рассвело. Веду Томаса в Картохранилище, что находится глубоко в лесу. Снимаю с шеи ключ и открываю массивный замок. Томас уже не удивляется, ведь был здесь не единожды.
— Почему ты привёл меня сюда? — спрашивает он, рассматривая миниатюру Лабиринта. — Я же помню карту.
— Я знаю, — говорю я и иду в дальний угол Картохранилища, сажусь на корточки и отодвигаю в сторону рассыпанную по полу солому. Открываю скрытую в полу дверцу, ведущую в небольшой подвал.
— Что там?
— Оружие. Мы прячем его тут от шанков в роде Галли. Надеюсь, что оно нам не пригодится, но возьмём на самый крайний случай. Держи, - подаю я ему снизу мачете с широким лезвием.
Томас удивлён.
— Это всё отправили Создатели? Когда?
Громко вздыхаю и чихаю от пыли.
— Будь здоров.
— Спасибо. Алби говорил, что оно было здесь ещё до его появления в Глэйде. Он не уверен, были ли до него тут другие ребята. Но отчасти к его приезду Глэйд уже был обустроен. И оружие уже было в этом подвале, а Картохранилище построили мы с ним, с Ньютом и Уинстоном с Фрайпаном. Мы четверо одновременно прибыли сюда после Алби.
— И об этом месте знаете только вы? — спрашивает он, разглядывая оружие.
— Да. И знал Бен, — молчу некоторое время, но, отряхнув со штанов толстый слой пыли и схватив в одну руку другой мачете, лезу наверх, и закрываю дверцу, прячу её под соломой. — Можешь держать в руке? Обычно их дают только садоводам - огородникам, но и они их прячут.
— Да, могу, — отвечает Томас и вырисовывает клинком в воздухе знак бесконечности. — Удобно. Ну что, идём? Скоро должны открыться ворота.
— А ты, я гляжу, уже и расписание выучил.
— А то, я же тут уже чуть больше месяца, — хвастается он в моей манере.
— Эй, хватит меня пародировать! — возмущаюсь я.
— Ничего не обещаю. Бежим.
С характерным грохотом ворота открылись прямо перед нами, оглушая всю округу. Каждый раз впереди нас ожидали неизвестность и смертельные опасности: никогда не знаешь то, встретится ли тебе Гривер или нет. Случаи с нами и с Беном доказали то, что эти твари стали выползать и днём. А это значит, что ничего им не мешает прийти в Глэйд. От этой мысли по спине пробежал неприятный холодок. Мне страшно идти в Лабиринт. Впервые спустя три года. Но это единственный способ найти выход и вытащить остальных. Мы должны хвататься за любой шанс выбраться из этого треклятого места. А выбираться нам отсюда нужно как можно скорее. Всё меняется. И меняется не в лучшую сторону. Нельзя показывать Томасу свой страх. Он доверяет мне и моей храбрости, от которой на деле не осталось ни следа. Держу пари, он и сам напуган, но этот говнюк никогда в жизни не признается в этом. Весь в меня.
Поворот сменяется поворотом, Томас бежит наравне со мной. В горле пересохло. Я останавливаюсь и достаю из рюкзака бутылку воды. Пока я утоляю жажду, мой друг неспеша шествует по Лабиринту недалеко от меня, заглядывая на всякий случай за повороты, в которые нам идти вовсе не нужно. Он скрылся за стеной. Через мгновение раздался приглушённый вопль. Я вскочил на ноги и на всякий случай взял в руки мачете, ринулся за поворот, где скрылся Томас. Я застал его у одной из стен. Он стоял спиной ко мне в нескольких шагах от стены, уставившись на неё. Я был готов увидеть всё, что угодно, но не это.
— Твою мать...