Нестабильный

      В свою палату Антон уже не вошел — вбежал, зло утирая слезы рукавами толстовки и хрипло истерично смеясь. Буквально пару минут назад он был счастлив, как никто другой, а сейчас ощущал себя самым глупым человеком в этом ущербном мире, какая ирония. Хотелось кричать, но сил хватало только на чертовы слезы, смех и идиотскую улыбку, за которой слишком явно скрывалась боль. Да, привычку не вытравишь просто так.        Ноги сами привели его к тумбочке, а руки непроизвольно потянулись к тетради, в которую он вложил ручку, запрещенную здесь и с трудом выпрошенную у Арсения, и то только тогда, когда он посчитал его состояние достаточно стабильным. С каким же трудом она досталась Антону, сколько времени он потратил, колупая мозг психиатру... Казалось, Попова вообще уговорить не выйдет, но тот, видя желание мальчишки писать, все-таки дал добро. И сейчас, судя по всему, это добро знатно ему аукнется.

    Рассмеявшись собственной нелепой шутке, Антон убрал ручку в широкий карман толстовки, как можно быстрее меняя брюки и чувствуя себя таким грязным, каким не ощущал никогда. Нужно было торопиться.        Новые штаны были такими же светлыми, как и предыдущие, и неприятно прилипали к бедрами при ходьбе, но сейчас на это было плевать, хоть и мысль «жирный выблядок» проскользнула в голове мимоходом сейчас было вовсе не до этого, ему срочно нужна была эмоциональная разрядка, как можно быстрее, иначе крыша точно поедет.        Эти мысли метались в голове, не позволяя думать ни о чем другом. Ручка, тонкая и острая, казалось обжигала кожу сквозь толстую ткань толстовки, а сам Антон, чувствуя это, лишь ускорял шаг, чуть не бегом пересекая длинные коридоры, с невероятной удачливостью избегая всех санитаров. Служебный туалет, где не было камер и были прекрасные двери с замком, маячил на периферии сознания, заставляя ускорять шаг, чтобы как можно скорее выполнить задуманное. Он с трудом сдерживался от того, чтобы окончательно сорваться на бег — напряжение не позволяло сделать и вдоха.        Тот самый червячок сомнений прямо сейчас увеличивался в геометрической прогрессии, готовясь сожрать Антона заживо, если он опять не сделает это. Все-таки Попова он сегодня явно разочарует не один раз.        Слезы из глаз не переставали течь ни на мгновение, горло саднило, а в памяти отчетливо отпечатался образ Арсения, прямо сейчас сидящего у себя в кабинете и думающего о том, как бы сплавить неразумного мальчишку отсюда так, чтобы у него самого проблем не возникло.        Ну да, Антон всегда доставлял одни проблемы другим.        Эта мысль вызвала еще более нервную улыбку, когда рука наконец сомкнулась на ручке двери. Он был на месте.        Везение впервые было на стороне Антона — туалет оказался свободен и, осмотревшись по сторонам в последний раз, он вошел внутрь, чувствуя, как его начинает трясти все сильнее. Ранее едва заметная дрожь сейчас переросла в откровенный тремор, мешающий стоять на ногах. Нужно было срочно выплеснуть, пока не стало слишком поздно и мысли не потекли в совсем запретное русло.        Да, он уже сейчас невероятно хотел просто воткнуть эту ручку себе в глотку, в надежде попасть в какую-нибудь артерию или вену и сдохнуть, но изначально Антон имел совсем иные намерения, именно поэтому он и решил следовать им, каждую секунду опасаясь сорваться и навредить себе еще сильнее, чем рассчитывал.        Захлопнув крышку унитаза и стянув штаны до самых лодыжек, Антон дрожащими руками достал уже закончившуюся ручку, опуская взгляд на бедра, исписанные только начавшими заживать шрамами. На бледной коже уже проступали совсем маленькие, едва заметные синяки от крепкой хватки, которая все еще будто сдавливала тонкие ноги.        От это стало совсем тошно, и Антон, чувствуя, что слезы так и не остановились, примерившись и рассчитав силу, сделал первое движение, с удивительной легкостью рассекая тонкую кожу острым наконечником и с удовлетворением замечая кровь, только начинающую сочиться из достаточно глубокой раны.        Как же он по всему этому скучал. На душе становилось легче с каждым новым движением, хоть они и давались с большим трудом из-за специфики инструмента, да и глубина царапин радовала — из каждой шла кровь, несмотря на опасения Антона, что вся эта затея не принесет желаемого результата. Обычные царапины, после которых оставался только едва заметный красноватый след раздражения его бы не удовлетворили, не помогли бы успокоиться и взять себя в руки.        Злость разъедала изнутри, каждое последующее движение становилось все сильнее и сильнее, как и ненависть к самому себе, растущая в геометрической прогрессии. Глубина царапин становилась все больше и больше, а о контроле, на который Антон надеялся изначально речи уже не было никакой. Кажется, все было проебано как только он взял в руки чёртову ручку.        Хриплый крик вырвался из горла после очередного движения. Он слишком сильно увлекся, не рассчитал...        Испуганно опустив взгляд, Антон понял, что облажался, приложил пиздец как много силы и все-таки сорвался, не смог сохранить контроль. Кожа разошлась, несмотря на то, что ручка была далеко не заточенным лезвием, и теперь это выглядело огромной рваной раной, несравнимой с бороздами, нанесенными ранее.        Теперь Антон уже не был уверен, что справится, что остановит кровь, возьмет себя в руки...        Слезы все еще текли из глаз, хотя его самого постепенно накрывала апатия. Какая к черту разница, что будет дальше? Почему ему должно быть не похуй на последствия?        Главное — Антону стало легче, а на остальное он клал огромный хуй. На Попова, психушку, собственное состояние... так будет лучше для всех. Так будет лучше для него.        Да и, не убивать же он себя собрался. Хотя, хотелось пиздец как.   — Вот и полетела в пизду ваша хваленая ремиссия, Арсений Сергеевич, — Антон прохрипел это, трясущимися руками убирая ручку обратно в карман и всеми силами, а точнее забытыми кем-то влажными салфетками, стараясь убрать кровь так, чтобы насовсем, чтобы она больше не текла настолько сильно. Получалось откровенно хреново.   — Антон, живо открыл дверь! — голос Попова резанул по ушам, заставив вздрогнуть и тут же замереть на месте, боясь чем-нибудь выдать свое присутствие здесь.        Паника и ненависть к самому себе тут же заменили собой апатию, затапливая полностью, и Антон с ужасом начал понимать: если он сейчас сорвется и упадет в истерику с головой, успокоиться самостоятельно не получится никак. Оставалось два варианта: либо он выходит и впадает в истерику при Попове, либо тот выламывает эту хлипкую дверь, пока Антон в одиночестве задыхается от страха и давится слезами, явно давая понять, что он здесь.        Если честно, ни один вариант его не устраивал, но нужно было что-то решать и как можно скорее.   — Блять, Антон, не дай боже ты что-нибудь с собой сделал! Открывай, я прекрасно знаю, что ты там, — в голове Арсения уже слышались истеричные нотки, казалось, еще немного и этот обычно спокойный и сдержанный мужчина разрыдается.        Дверь уже ходила ходуном, замок был достаточно хлипким, чтобы получилось выломать его буквально за две минуты. На выбор оставалось все меньше времени, но Антон продолжал медлить, давясь собственными рыданиями и понимая, что давно выдал себя своей слишком громкой истерикой. Мелкий, глупый и самонадеянный ублюдок, доставляющий всем проблемы.

    Он ненавидел себя и сам факт своего существования, когда поднимался на ноги, как можно аккуратнее и быстрее натягивая штаны и утирая слезы. Это решение было самым правильным на данный момент. А еще лучше стало бы, останься он у себя в палате и обдумай всю ситуацию в целом, избежав срыва и не проебав ремиссию.        Теперь он разозлил Попова и потерял его доверие, а этого Антон боялся больше всего. Видимо, он родился только для того, чтобы творить хуйню и разочаровывать близких. Идиот.        Да, оставался шанс, что все получится скрыть, но это даже в мыслях звучало слишком безумно, что уж говорить о воплощении в реальность. Слишком испорченной у него была репутация, Антон сам себе не доверял, если быть честным, что уж говорить о психиатре, видящем мальчишку насквозь.        Замок на двери поддался слишком легко, тихий щелчок показался оглушающим в тишине коридора — Арсений все-таки замолчал, кажется, пытаясь подобрать еще какие-то слова, или мялся, решаясь все-таки выломать мешающую деревяшку. К ручке Антон прикоснуться не успел — как только путь открылся, дверь распахнули, чуть не врезав ему самому по носу.        Арсений выглядел настолько отчаявшимся и испуганным, когда вбежал в кабинку, что помимо всего того, что доводило до грани и так, Антон ощутил, как его начинает душить ебучая совесть. Зачем только он заставил этого человека так сильно волноваться? Ублюдок.   — Что ты сделал? — голос мужчины дрожал, а крепкие руки стискивали плечи, удерживая его и немного потряхивая ослабевшее тело в ожидании ответа.   — Ничего я не сделал, — он почувствовал, как вздрогнул Арсений, услышав, как сильно хрипит его голос, но не стал подавать виду, лишь прикусывая губу, чтобы не разрыдаться от стыда. Раз отправят его к другому мозгоправу, зачем нужно что-то говорить и пытаться обсудить? Да, он облажался. Так пусть Попов просто сделает вид, что ничего не было и они разбегутся, чтобы Антон не травил себе душу.   — Блять, не пизди мне, Антон. Просто не пизди, — Арсений подошел ближе, окидывая его с ног до головы нервным взглядом и практически сразу замирая, остановив голубые испуганные глаза где-то в районе бедер, и Антон понял, что все-таки объебался. — Ничего не сделал, блять? — голос сочился ядом и насмешкой, но точно также как их, Антон слышал затапливающий с головой страх. Арсений действительно напуган и переживает за то, насколько повреждения серьезны.        Вот же... зачем только Антон сделал это? Почему сорвался? Он не хотел, чтобы этот человек переживал настолько сильно.   — Ничего, — он честно пытался ответить настолько же едко, но голос предательски дрожал. Опустить взгляд смелости так и не хватило — и так было понятно, что именно Арсений там увидел.   — Пиздабол. Какой же ты пиздабол, Шастун, — Антон с ужасом наблюдал за тем, как обычно серьезный, каменный мужчина, не замечая собственных слез, падает перед ним на колени и утыкается лбом в плоский живот, осторожно стягивая светлые больничные штаны, успевшие прилипнуть к бедрам из-за крови. Столько матов от Арсения он не слышал никогда и не думал, что услышит в принципе, особенно в таких обстоятельствах. — Сука, Шастун, когда-нибудь я своими руками тебя придушу за вытрепанные нервы.Как же ты меня напугал, мелкий гаденыш, — казалось, Антон должен был обидеться, но от этих слов на душе стало как-то тепло, а слезы хлынули новым сплошным потоком, когда Попов все-таки стянул эти чертовы штаны до конца, судорожно выдыхая от ужаса при виде той уродливой раны, глубоко распоровшей бледную кожу.   — Пожалуйста, не надо, — он сам не знал, о чем просил Арсения, пытаясь вырвать пропитанную кровью ткань из крепких ладоней, но, видимо, тот все прекрасно понял, тут же поднявшись на ноги, позволив вернуть брюки на место и одним резким движением стянув с мальчишки толстовку, чтобы повязать ее точно также, как сделал тот буквально полчаса назад, в панике выбежав из кабинета.   — Иди за мной.        Спорить Антон не стал, да и вряд ли в этом был какой-то смысл: Арсений крепко взял его за локоть, подводя Антона к умывальнику, чтобы тот привел себя в порядок. Знал ведь, прекрасно знал, что он ни за что не выйдет в коридор со слезами на глазах. Да и Арсению тоже нужно было умыться: на бледных щеках все еще были заметны дорожки слез, а глаза покраснели, выдавая все эмоции с потрохами.        Это было удивительно. Зачем Попову настолько сильно волноваться за него? Ответа не было.        Все еще тихо всхлипывая, Антон наклонился к раковине, морщась от крепкой хватки и понимая, что его постепенно затапливает страх из-за мыслей о ближайшем будущем. Холодная вода хорошо помогала промыть голову и заставить мозг работать в нужном направлении, именно поэтому он и воспользовался моментом, в панике пытаясь найти выход из ситуации, краем глаза наблюдая за тем, как приводит себя в порядок Арсений, и размазывая ледяную воду по зареванному лицу. Лишь бы прийти в себя как можно скорее, лишь бы остановить истерику и выкрутиться из всего этого дерьма, лишь бы...   — А... — Антон хотел было что-то сказать, но ему просто не позволили, еще крепче сжимая тонкую руку и молча качая головой. Видимо, разговаривать придется потом, тратя на это несколько часов и остатки нервов.   — За мной, — очередной рывок одернул его от умывальника, и Арсений быстрым шагом вывел его из служебного туалета, не обращая внимания на тихое шипение подростка и продолжая идти, несмотря на оклики санитаров и медбратьев, задающих вопросы по поводу случившегося. Куда он его тащил? Оставалось надеяться, что не в свой кабинет. Антон просто не вывез бы этого.        Опасения не подтвердились, Попов все-таки свернул в другую сторону. Теперь стоило опасаться неизвестности, но сил на это не осталось никаких. На самом деле, сейчас Антон даже не осознавал происходящего, все было в мутном мареве, заполоняющем сознание к каждым мгновением все сильнее и сильнее.        Сейчас, быстро шагая за Арсением сквозь боль, он просто надеялся на то, что все это — глупый сон. Состояние очень напоминало то, которое накатило после попытки суицида. Тогда, когда отец открыл дверь в ванную, пока Антон в очередной раз примерялся, чтобы нанести самый глубокий порез, который все-таки добрался до цели и раскроил кожу достаточно глубоко, чтобы повредить вену. Все это, как тогда, так и сейчас, было слишком нереально. Не могло так быть на самом деле, нет.        Но Арсений, с упорством барана тащивший его, как оказалось, в сторону процедурного кабинета, был самым настоящим. Особенно хорошо доказывала это хватка крепкой ладони. И это абсолютно не радовало, потому что от мысли о том, как ему придется объясняться, мутило еще сильнее, а совесть так и норовилась укусить побольнее, видимо, просто намереваясь сожрать заживо.

    К счастью в процедурной никого не оказалось, поэтому, быстро заперев дверь изнутри, Попов усадил его на кушетку, отбрасывая в сторону толстовку, все это время закрывающую запекшиеся следы крови, и осторожно снимая прилипшие к коже штаны. Слишком много крови было, все уже пристало к открытым ранам. Антон сам удивился настолько обильному кровотечению, что уж говорить об Арсении, которому все еще казалось, что все обойдется без последствий.        Казалось, он вообще перестал дышать, когда испорченная ткань оказалась на полу, а взгляд вновь прикипел к ране, разворотившей кожу немного наискось, задев собой другие, не менее свежие царапины. Сравнивать их просто было невозможно: Антон действительно не рассчитал собственных сил и сейчас его потряхивало от страха. Не дай боже все опять закончится швами.        Там, в полумраке уборной, все выглядело не так серьезно, и Арсений тоже это понимал, осторожно, кончиками пальцев, обводя каждую ссадину и царапину.   — Чем? — Попов все-таки нарушил гнетущую тишину, отойдя, чтобы взять нужные для обработки ран лекарства и бинты.        На ответ сил не хватило. Антон просто, добравшись до толстовки, вытащил из кармана ручку и протянул Арсению, с ужасом замечая ошметки собственной кожи, оставшиеся на самом кончике. Арсений только кивнул и больше не проронил ни слова, отобрав несчастную ручку и вновь присев перед ним на корточки, открывая пузырек перекиси, чтобы остановить кровь.   — Чуть глубже всадил бы, сейчас обработкой точно бы не отделался, — Антон вновь промолчал, едва заметно кивая в ответ на фразу, сказанную севшим голосом. Какой смысл сейчас в его оправданиях?        Оставшаяся обработка прошла в тишине и спокойном молчании, несмотря на то, что оба сейчас хотели кричать от боли. Далеко не физической, но все равно приносящей ощутимый вред. Неужели так теперь будет всегда?        Допускать мыслей об этом было нельзя, но Антон все равно сделал это, тут же зажмуриваясь и желая отмотать время на час назад. Тогда все было гораздо проще, а сейчас Антон даже не мог решить, стоит ли начать разговор или все-таки сохранить тишину. Обсуждать все произошедшее не хотелось и хотелось одновременно. Противоречивые эмоции разрывали изнутри, не позволяя взять собственные мысли под контроль и прийти в себя. Радовало одно: слезы кончились, как и уверенность в завтрашнем дне впрочем.   — И что мне с тобой делать, Шастун, после всего этого? — закончив возиться с исполосованными бедрами и затянув бинтом наиболее поврежденную ногу, Арсений поднялся с корточек и устало присел рядом, осторожно беря руку Антона в свою, будто опасаясь, что тот начнет вырываться, и мягко поглаживая дрожащую ладонь. Это было странно и не поддавалось никакому объяснению. Антона это пугало.        Разве Арсений не зол на него? Разве он не собирается оформить перевод в другой город из-за всех этих выходок? Разве?..   — Сами решайте, я не в состоянии, — он с трудом выдавил из себя эти слова, нервно начиная ковырять шрамы на шее и не смея поднять головы. Руку он не стал одергивать, решив насладиться, скорее всего, последним прикосновением. Ну, последним не в принципе, а последним таким — пропитанным щемящей нежностью и болью. Вряд ли Арсений прикоснется к нему еще раз так когда-нибудь.        Хотя, если быть честным, Антон продолжал на это надеяться где-то в глубине души, хоть и понимал, насколько это глупо и наивно.   — Ты думаешь, я сейчас в состоянии принимать трезвые решения? — Антон не видел, но слышал в его голосе нервную усмешку, за которую ему самому тут же стало невыносимо стыдно — причиной ведь был именно он. Именно он довел Арсения до такого состояния.   — Нет, — короткий ответ поставил точку в их диалоге, но уходить Арсений вовсе не собирался, продолжая мягко сжимать подрагивающую ладонь и явно боясь начать новый разговор. Он откровенно переживал, но Антон не видел особых причин. Пусть просто переведет его и забьет хуй. Зачем же травить душу всем этим и дразнить идиотской нежностью?   — Антон, я ведь боялся. До усрачки боялся, что ты себя убьешь, — неожиданно хватка стала сильнее, Арсений сжал его руку так, что захотелось вскрикнуть, но Антон продолжал молчать, затаив дыхание. — Мелкий придурок, ты же вылетел из кабинета сразу, не дав договорить.   — А что там можно было еще сказать? Что? Да и не собирался я... убивать себя. Пообещал все-таки. Вам пообещал, что рецидива точно не будет, я просто... — он замолчал, давая передышку все еще побаливающему горлу и подбирая нужные слова. — Просто сорвался. Прошу прощения за эту нервотрепку. Больше такого не повторится.   — Вот в этом я как раз не сомневаюсь. А говорить там можно было долго и много о чем, Антон.   — Да вы все равно меня сплавите скоро, так что смысла в этих разговорах мало.   — Я не собирался, даже не думал об этом... — казалось Попов знатно опешил от такого заявления, сказанного настолько убитым и хрипящим голосом.   — Тогда почему?.. — вопросов было слишком много, а задать не получилось ни одного, но, видимо, Арсений слишком хорошо его начал понимать за время консультаций и совместной работы. Вопросов задавать не пришлось.   — Потому что пациент и его лечащий врач не могут состоять в отношениях, Тош, — сокращенная форма имени резанула по ушам. Он никому не позволял так себя называть, но теперь к этим «никому» добавился Попов: от него это обычно раздражающее «Тош» звучало слишком тепло и уютно. — А после того, что ты выкинул в кабинете, я думал... нет, я надеялся, что мы начнем эти самые отношения. А ты... — он устало махнул рукой куда-то в сторону, чтобы описать всю плачевность ситуации. Получилось плохо, но Антон все прекрасно понял, чувствуя, как его начинает затапливать стыд, а лицо заливается краской от злости на самого себя.        Блять, какой же он конченый, это пиздец.   — Но я не хочу к другому специалисту... — Антон понял, что обсудить возможные отношения он точно сейчас не сможет, поэтому оставалось только зацепиться за это, хоть и выглядела эта попытка увести разговор в другое русло максимально по-идиотски со стороны. Он растерянно поднял глаза, встречаясь с встревоженным взглядом Арсения впервые за разговор, и тут же замечая, как в голубых глазах разливается нежность.        Сука, как же он сильно любил Попова, а тот, кажется, любил в ответ, хоть и верилось в это с огромным трудом.   — Что тогда предлагаешь? Я не смогу оказать достаточную и полноценную помощь тому, в кого влюблен, — сердце, казалось, пропустило удар, а сам Антон забыл как дышать.   — Вы уже мне ее оказали.   — Да, вижу, — он кивнул на исполосованные бедра и поджал губы, — и хватит уже «выкать», Шастун.

  — Как скажешь, Попов! — нелепая шутка, которая даже не могла толком назваться шуткой, все-таки разрядила обстановку, а настроение неумолимо начало подниматься.        Антон улыбался, пытаясь угомонить колотящееся в груди сердце, и с неким опасением понимал, что действительно серьезный разговор еще не начинался. Ему нужно было извиниться как можно скорее, слишком много нервов он вытрепал этому мужчине.   — А ты не боишься, что я влюблюсь в своего следующего психиатра точно также, как в тебя?   — Шастун! — резкий окрик, приглушенный шипением, вызвал лишь тихий смех: ему было невероятно стыдно и радостно от того факта, что Арсений действительно не хотел повторения их истории с кем-то другим. — Еще одна такая шутка, и я за себя не отвечаю.   — А кто сказал, что я шучу?   — Антон, блять! Ладно, я продолжаю твое лечение сам. И ручек ты у меня больше не увидишь.   — А другого я бы уломал... Лучше передавай тогда уж.   — Я даже знаю, чем бы ты его уломал, — Антон еще никогда не краснел так стремительно, а Арсений только тихо смеялся, сбросив с себя наконец то нервное напряжение, которое его сковывало на протяжении всего разговора.   — Это был запрещенный прием!   — Какой именно? Тот, когда ты опустился на колени передо мной? — в ответ Антон лишь пнул Арсения более-менее здоровой ногой, молча натягивая толстовку, чтобы надеть колпак и спрятать горящее лицо. Ему все еще было стыдно за ту выходку, хоть она все и прояснила. — Прием тогда был действительно запрещенным. Я думал, что с ума сойду.   — Серьезно что ли? — Антон очень в этом сомневался, но все же надеялся, что Арс скажет это, где-то в глубине души. Все-таки он сам от себя не ожидал подобного поведения, поэтому было бы странно, если бы эта авантюра не выбила почву из-под ног обоих. Странно и обидно. Не для этого он глотку рвал, в прямом и переносном смысле этого слова.   — Да, — неожиданно ладонь Арсения сместилась выше, сначала к плечам, а потом и к шее, мягко поглаживая и совсем легонько сжимая ее. У Антона дрожь прошла по всему телу от такого собственнического и пропитанного нежностью жеста. Казалось, если Арсений постарается, то с легкостью сомкнет пальцы вокруг его шеи, настолько она была тонкой и хрупкой. — Вот только в следующий раз я обязательно воспользуюсь возможностью положить несколько пальцев тебе прямо сюда, — он едва ощутимо надавил на кадык, медленно обведя его ласковыми прикосновениями и спустившись к гортани, — чтобы почувствовать, насколько легко и глубоко ты принимаешь мой член, ощутить каждое движение, стон...        Последние слова Арсений уже шептал откровенно поплывшему Антону, продолжая удерживать его рядом с собой мягкой хваткой на шее и едва ощутимо целуя линию челюсти, не смея перейти на губы без явного согласия. Хотя, оно было прекрасно заметно даже невооруженным взглядом, но, видимо, Попову требовалось словесное подтверждение.        Хер ему с маслом, а не Шастун, говорящий о том, насколько он хочет этого мужчину. И плевать на то, что подобные убеждения Антона сейчас висели на тонкой нитке, готовой оборваться каждое мгновение.   — Ты ведь специально все это делаешь!   — Неправда, — Арсений тихо рассмеялся, немного отстраняясь, — я просто говорю тебе о своих желаниях. Кто же виноват в том, что ты настолько маленький и смущаешься от всего этого.   — А тебя, я смотрю, заводит тот факт, что мне нет восемнадцати.   — Точно также, как тебя заводит осознание того, что я гожусь в ровесники твоему отцу.   — Один-один, — Антон улыбнулся, вновь непроизвольно подставляясь под мягкие поцелуи. — Я бы сказал «биба и боба», но ты настолько стар, что вряд ли поймешь шутку, — Арсений в ответ наигранно задохнулся от возмущения и довольно убедительно сделал вид, что обиделся, несмотря на то, что этой самой обиды хватило от силы на пару секунд.   — Ты не представляешь, как сильно я испугался, — одна фраза, и Антон откинул к чертям все шутки и поддразнивания. Улыбка сошла с лица, а в груди что-то защемило от страха. Он слишком забылся, отодвинул на второй план все свои ублюдские поступки.   — Прости меня, пожалуйста, — Антон нервно потупил взгляд, чувствуя, как лицо краснеет уже не от смущения, а от пожирающего внутренности стыда. Этого разговора все равно избежать было невозможно. — Я не думал, что ты настолько серьезен по отношению ко мне. Мне вообще казалось, что ты ненавидишь меня после всего, что было в кабинете. Понимаю, что извиняться сейчас глупо, я натворил хуйни, но никак иначе показать сожаление просто не получится.   — Не распинайся так сильно, я уже все понял, хоть и разозлился сначала, — Арсений осторожно прижал к себе дрожащее тело, пытаясь успокоить мальчишку. — Тут скорее мне нужно извиняться за то, что не объяснил все сразу и не остановил тебя еще в кабинете. Сам ведь прекрасно знал, насколько ты нестабилен. И нет, это не оскорбление, даже не думай обижаться.   — И не собирался, — противореча собственным словам, Антон недовольно фыркнул и отвернулся, спиной ощущая теплый улыбающийся взгляд Арсения, у которого будто камень с души свалился. Да и ему самому дышать отчего-то стало гораздо легче.   — Ну и что будем дальше решать? Я сегодня хотел тебя на выписку отправлять, а тут такое. Не рецидив конечно, но ты был довольно близко к нему. Это же надо было ручкой... — он устало откинулся на стену позади кушетки, призывая ошеломленного этим заявлением Антона последовать за ним.   — А может все-таки на выписку? Пожалуйста, — в голосе мальчишки собралась вся боль, которая копилась внутри несколько месяцев, от осознания того, что именно он проебал сегодня. — Я тут третий месяц лежу, связаться даже не могу ни с кем. Ладно родителям хотя бы позвонить могу по той пиздюрке, а в интернет выйти или написать кому-то — нихуя. Не могу я так, Арсений Сергеевич!   — То есть, я опять Арсений Сергеевич? Как быстро вернулись к субординации, Шастун.   — Да вы же даже сути не уловили... в смысле ты не уловил.   — Я-то как раз суть уловил, Тош, ты, несмотря на все, указал только на неудобства, которые не устраивают здесь, и слова не сказал про то, что хочешь домой, — Антон упрямо поджал губы, его слишком легко подловили, надавив на самое очевидное — тему, которую они мусолили на консультациях очень долго. — Не хочешь ведь, да?   — Не хочу, очень сильно не хочу, — он признался самому себе, да и Арсению, в этом впервые, но сам факт был настолько очевидным, что заставил Антона зажмуриться, чтобы не проронить слез: тема семьи была особенно больной для него, несмотря на долгую работу с психиатром. — Да и зачем мне туда возвращаться? За все время моего отсутствия они ни разу не сказали, что скучают, ждут моего возвращения, хотят увидеться. Меня навещали первое время из-за жалости и угрызений совести, а потом просто взяли и положили на все это большой толстый хуй. Я стал для этой семейки позором, самым большим разочарованием: гей, да еще и суицидник. Меня там ждут только собаки, если эти бляди их не заморили голодом.

— Вот это у тебя семейка конечно. Наворотили проблем, сломали ребенку психику, довели до попытки суицида... И кому теперь все это разгребать?   — Вам, — Арсений на это только наигранно тяжко вздохнул, кивнул и улыбнулся, привлекая к себе все еще подрагивающее тело мальчишки.   — Мне, конечно мне, — он потрепал Антона по мягким волосам и нежно поцеловал в макушку. — Давай так поступим: выписывать тебя в таком состоянии я тебя конечно не буду — это самоубийство, в прямом и переносном значении этого слова, — Антон хихикнул, и Арсений шикнул на него, еще раз усиливая объятия. — Разрешу тебе пользоваться телефоном, предупрежу санитаров, чтобы мозги не колупали, положу деньги на счет и все неудобства сразу исчезнут. Ты только другим пациентам не показывай его, держи только в палате. Хорошо?   — Да, но мой сотовый забрала инспекция по делам несовершеннолетних, чтобы прошерстить все переписки и звонки. Вернут еще нескоро, — Арсений буквально на секунду сделал вид, что задумался, и выдал то, от чего у Антона перехватило дыхание от возмущения:   — Куплю я тебе этот несчастный телефон, только марку нужную скажи.   — Нет! Я хотел уже возмущаться на счет того, что ты мне деньги собрался на счет класть, а тут такое. Что на тебя нашло? Откуда такая щедрость? Мне не нужно это, прекрати, — Антон хотел добавить что-то еще, но Попов просто заткнул ему рот. Нет, не поцелуем — рукой. Совсем не романтично получилось, но зато неожиданно и максимально действенно.   — На следующей консультации будем учиться с тобой принимать подарки, даже слишком дорогие на твой взгляд, — Антон с возмущением задергался в его руках. — Да, я просто хочу сделать тебе подарок в честь начала наших отношений. Хочу подарить тебе то, чего действительно не хватает, поэтому просто прими это, пожалуйста. Я же не требую ничего взамен, это не подачка, не временная акция. Это моя попытка сделать твою жизнь хотя бы немного проще. Сам понимаю, что ты заколебался уже сидеть в обнимку с книгами и тетрадками целыми днями.   — Да ты... — Антон все-таки вырвался из хватки, чувствуя, как в глазах закипают слезы благодарности. — Нельзя же так, это неправильно.   — Можно, успокойся. Мне все можно, я же главврач, — он тихо рассмеялся, уткнувшись Антону в макушку, вновь вызывая у него ответную улыбку.   — Спасибо, большое спасибо.   — Не за что, Тош. Слушай, а как тебе идея сменить симку, чтобы никто из родственников тебе не докучал?   — Арс, это уже слишком!   — Ладно-ладно.        Антон устало привалился к крепкому телу, впервые за несколько месяцев чувствуя себя счастливым и защищенным. Он был уверен — этот человек точно ему поможет, не даст в обиду и не забьет хуй, как это сделали все родственники. Арсений был надежным, и Антон обещал себе, что станет таким же, чтобы соответствовать собственному партнеру (даже в голове сам факт партнерства казался шокирующим, но они, кажется, действительно являлись парой с сегодняшнего дня) и стать действительно стабильным и достойным его человеком.        Антон был готов сделать все для этого, а Арсений был готов его поддержать и помочь во всех начинаниях. Они определенно друг друга стоили и любили до беспамятства. Вряд ли бы кто-то посмел усомниться в этом — слишком очевидна была эта любовь со стороны.        Очевидная и искренна.        И даже сейчас, глядя в голубые глаза напротив, Антон мог смело сказать, даже заявить — он справится. Нет, не так!        Они справятся. Вместе.