«Переписывая судьбу»

Утро началось с запаха кофе и звука кипящей воды. Простая кухня Алексея Сергеевича — строгая, как и он сам — в этот день наполнилась непривычной лёгкостью. Солнечные лучи пробивались сквозь шторы, рисуя на полу причудливые узоры, а где-то на фоне негромко играл телевизор, вещавший новости, которые никто из них не слушал.
Ольга Викторовна, в его рубашке и с ещё чуть влажными от душа волосами, стояла у окна и смотрела, как дворник на улице скребёт снег, будто пытается стереть следы вчерашнего. Но следы остались. Не на улице — в ней самой.

 
— Не ожидала, что ты умеешь готовить, — она повернулась, принюхиваясь к кофе.

 
— Умею. Особенно если на кону — хорошая компания, — ответил Алексей, ставя чашки на стол.

 
Она села, аккуратно подогнув под себя ноги, как дома. Это и было странно: насколько легко всё стало «как дома». Без надрыва, без напряжённого «а что дальше?» — просто естественно.

 
— Думаешь, нас уже обсуждают в деканате? — усмехнулась она.

 
— Думаю, обсуждали бы, даже если бы мы просто вместе вышли с кафедры. Учитывая, с каким азартом ты вчера сражалась за Павла I, — он прищурился. — Хотя нет, ты была на стороне Екатерины.

 
— Я была за здравый смысл, как всегда, — парировала она. — Но да, вчерашняя ночь... изменила диспозицию.

 
Он поднял бровь, но не стал уточнять, какая именно «диспозиция» имелась в виду. Вместо этого он достал с подоконника толстую папку — ту самую, с материалами для следующей недели.

 
— Нам надо будет как-то сообщить студентам, что цикл дебатов отменяется. Или... переделать формат. -- Сказал это Алексей Сергеевич.

 
Ольга нахмурилась, но только на секунду.

 
— Или он получает новое направление. Например, «Как личное переплетено с историческим».

 
— О, философски. Пожалуй, стоит начать лекцию с этого, — усмехнулся Алексей. — Или с цитаты про то, что самые важные решения человек принимает не в кабинете министров, а на кухне за чашкой кофе. — Он язвительно подколол её.

 
Она посмотрела на него внимательно.

— Это ты сейчас намекаешь, что мы — уже в истории?

Он спокойно ответил:
— По крайней мере, в её живой версии. Без примечаний на полях.

 
Они оба рассмеялись. Легко, тепло, без остатка той осторожности, что сопровождала их много лет. Ведь на самом деле они давно были влюблены друг в друга — просто боялись признаться и сделать первый шаг.

 
Когда они приехали в институт, то вышли из машины почти одновременно, но на секунду задержались у крыльца, обменявшись взглядом. Алексей Сергеевич галантно пропустил её вперёд, и Ольга Викторовна, улыбнувшись, шагнула под арку главного входа.
На кафедре их встречали взглядами, в которых читались и удивление, и понимание. Кто-то молча кивал, кто-то откровенно улыбался. А на двери их общего кабинета кто-то прикрепил листок с надписью:

 
«Дискуссии продолжаются. Но теперь — за закрытыми дверями».

Ольга Викторовна сняла записку, улыбнулась и аккуратно сложила её в ежедневник. Алексей Сергеевич ехидно улыбнулся.

 
— Надо будет ввести новую дисциплину. Что-то вроде «История чувств в контексте академической среды».

 
— Сложно, — заметила она. — Но, как мы оба знаем, сложно — не значит невозможно.
На этой ноте они попрощались. Алексей ушёл в соседний кабинет — их кабинеты были рядом.

 
И, открыв очередную лекцию о политических союзах XVIII века, она вдруг поймала себя на мысли, что самым важным союзом в её жизни может оказаться совсем не тот, что в учебниках.

На следующий день:

Утро, начавшееся с кофе и солнечных бликов на полу, словно давало понять: что-то изменилось безвозвратно. Но это «что-то» не требовало объяснений — оно просто было, как воздух, как тихий звук ложечки, помешивающей сахар в чашке.

Алексей Сергеевич, обычно такой сдержанный в движениях, сегодня наливал кофе с непривычной нежностью, будто боясь нарушить хрупкость момента. Его пальцы слегка задержались на ручке чашки, когда он передавал её Ольге Викторовне. Она приняла её обеими руками, и их пальцы едва коснулись — мимолетно, но достаточно, чтобы в воздухе снова пробежала та самая искра, что вчера перевернула всё с ног на голову.

— Спасибо, — сказала она тихо, и в её голосе прозвучало что-то новое — не та привычная академическая чёткость, а что-то тёплое, почти домашнее.

Он кивнул, но не стал отводить взгляд. В его глазах читалось то же самое — удивление от того, как легко они нашли общий язык за пределами лекционных залов и научных споров.

За окном дворник всё ещё скрёб снег, но теперь его движения казались не бессмысленными, а почти ритуальными — будто он стирал границы между прошлым и настоящим.

— Ты правда думаешь, что деканат уже в курсе? — Ольга Викторовна отхлебнула кофе и улыбнулась уголком губ.

— Если нет, то скоро будет, — Алексей Сергеевич развернул газету, но не читал, а смотрел поверх неё. — Особенно если ты снова начнёшь доказывать, что Павел I был жертвой обстоятельств, а не просто неудачником на троне.

— А он и был! — Она засмеялась, и этот смех был другим — лёгким, без привычной иронии. — Но, знаешь, мне сейчас куда интереснее другое.

— Что именно?

— То, как мы будем объяснять студентам, почему дебаты отменяются. Или... почему они теперь будут проходить иначе.

Алексей задумался, отложил газету и провёл рукой по подбородку.

— Может, просто скажем правду?

— Какую именно? — Она приподняла бровь.

— Что иногда два упрямых историка могут найти общий язык только за пределами учебных планов.

Ольга Викторовна рассмеялась, и в этот момент солнечный луч упал прямо на её лицо, высветив мелкие морщинки у глаз — следы бессонных ночей над книгами, споров, лекций... И теперь — следы улыбки, которая появлялась всё чаще.

— Страшно подумать, что скажут коллеги, — пробормотала она, но в её голосе не было тревоги.

— Ничего, — он пожал плечами. — В конце концов, мы же не нарушаем устав.

— Нет?

— Ну, если только моральный.

Она покачала головой, но глаза её смеялись.

Когда они вышли из дома, снег хрустел под ногами, и морозный воздух обжигал щёки. Алексей машинально поправил шарф на Ольге Викторовне, и она не отстранилась — лишь слегка прикрыла глаза, словно запоминая это мгновение.

— Ты не передумала? — спросил он тихо, пока они шли к машине.

Она остановилась, повернулась к нему и, не говоря ни слова, взяла его за руку.

— После вчерашнего? Нет.

И этого было достаточно.

Коридоры института встретили их привычным полумраком и запахом старых книг. Но сегодня даже пыльные бюсты в нишах казались менее строгими, а портреты на стенах — словно подмигивали им украдкой.

Первой их заметила Екатерина Андреевна, зам кафедры, — её глаза округлились, но уже через секунду в них вспыхнуло понимание.

— Ольга Викторовна, Алексей Сергеевич... — начала она, но замолчала, увидев их выражения. Потом улыбнулась. — Кофе в преподавательской свежий.

— Спасибо, — кивнул Алексей, но Ольга Викторовна уже шла вперёд, высоко держа голову, будто бросая вызов всем невысказанным вопросам.

В кабинете их действительно ждала записка:

«Дискуссии продолжаются. Но теперь — за закрытыми дверями»

Она рассмеялась, а Алексей, стоя в дверях, сказал:

— Знаешь, а ведь это мог написать только Семён Ильич. У него почерк узнаваемый.

— Тогда нам точно не скрыться, — вздохнула она, но тут же поймала его взгляд.

И вдруг поняла: скрываться и не нужно.

Потому что самое важное в истории — не даты и не факты, а люди.