Hurt (hell) me

Время в академии текло своим чередом, и оживлённые стены здания были наполнены многочисленными юными талантами, впопыхах спешащими на свои пары и разгуливающими дружными компаниями по ярким коридорам. Некогда раздражающая атмосфера превратилась для Чонгука в повседневную, и сейчас юноша даже не задумывался, пересекая этаж здания в толпе таких же подростков и разыскивая нужный кабинет. Девушка с его факультета вежливо попросила его передать кое-какие ноты профессору Ким, и, так как Чонгук старался стать лучше, отказывать он не стал. Осталось только, правда, найти нужную комнату.

       Заранее узнав номер кабинета, юноша внимательно присматривался к каждой повешенной на двери табличке, держа в руках синюю папку с листами. Как только его глаза остановились на нужной цифре, музыкант тут же притормозил и, убедившись ещё раз, потянул ручку двери на себя.

       Стоило ему покинуть оживлённый коридор и тут же очутиться в пространственной и оттого немного пустынной комнате, как его глаза упали на высокую худую женщину лет тридцати в чёрных круглых очках, сером в полоску платье и с собранными в аккуратный пучок волосами. Профессор Ким преподавала и у него тоже, но не в этом кабинете; видимо, она работала на нескольких этажах.

       Женщина тут же обратила на него внимание и, узнав юношу, улыбнулась.

       — Здравствуйте, профессор Ким, — Чонгук неловко поклонился и, отлипнув наконец от входа, двинулся ближе к рабочему столу преподавательницы. Вокруг было тихо, и лишь шум машин за окном раздавался отдалённой тенью в глухом помещении.

       — Здравствуй, — поздоровалась она в ответ. — Что-то хотел спросить?.. — её взгляд ненадолго опустился на папку, и затем она вновь подняла его на студента.

       — Пак Джиён просила передать вам вот это, — он отдал вещь преподавательнице и неловко поджал губы. Обычно Чонгук не смущался людей старше своего возраста, особенно если это были его учителя; привыкший к некоторой доли вседозволенности и роли эгоцентричного человека, он редко пытался завоевать уважение педагогов. Однако профессор Ким восхищала его не столько как человек, проживший больше лет, чем он, сколько как чувственный и преданный своему делу музыкант. Однажды она показывала студентам, в том числе и Чону, собственноручно сочинённые мелодии, и тогда же юноша проникся глубоким уважением к женщине. Тот гадкий профессор её явно презирал, и Чонгук ни капли не пожалел о том, что встал на её сторону.

       — Спасибо, Чонгук, — она искренне улыбнулась и убрала папку на свой стол. Только Чонгук собирался разворачиваться, чтобы покинуть кабинет, как она тут же остановила его, окликнув. — Подожди!

       Взволнованно переведя дух, юноша поднял глаза на учительницу и тихо проговорил:

       — Да?

       — Ты хорошо себя чувствуешь? — профессор Ким склонила голову набок, слегка поджав губы; в её глазах читалась едва уловимая тревога и искреннее любопытство.

       — Да, конечно, — не задумываясь, выпалил Чонгук и опустил взгляд в сторону, не в силах выдержать пытливый взор преподавательницы.

       — Иногда мне кажется, что ты становишься немного рассеянным и забывчивым, — продолжая вглядываться в черты юноши, продолжила профессор Ким, — прости меня, если я ошибаюсь.

       — Я просто не высыпаюсь, — без капли сомнений соврал темноволосый юноша, заглянув в глаза преподавательнице и попытавшись выдавить из себя убедительную улыбку. Получилась гримаса. — Усталость, апатия. Такое случается.

       — Конечно, — она понимающе кивнула. — Но, может быть, тебя мучает что-то ещё? — с особой осторожностью поинтересовалась женщина.

       На мгновение внутри Чонгука проснулась искра гнева, и он из прошлого почти выполз наружу, чтобы закричать в лицо вежливой преподавательницы о том, что это было не её дело. На какую-то секунду юноша был готов к защите и даже конфронтации; однако умело взяв себя в руки, он лишь сделал глубокий вдох и велел себе успокоиться. Эта женщина всего лишь пыталась быть милой; она не хотела ничего дурного, только помочь ему.

       — Возможно, — выдохнул Чонгук и почесал затылок; внезапно он ощутил себя слабым и ранимым. — Иногда кажется, что музыка не моё, вот и всё, — словно сквозь силу проговорил он, упрямо вперившись взглядом вниз.

       — Ты ведь давно играешь на пианино, правда? — аккуратно поинтересовалась профессор.

       — Да, — кивнул юноша и слегка улыбнулся, — с детства.

       — Если бы это было не твоё дело, ты бы давно перестал, — просто ответила она и, уперев ладони о стол, продолжила: — Знаешь, вопрос о наличии таланта всегда очень сложен. Иногда мне кажется, это просто зависит от твоего личного восприятия и желания.

       Чонгук перевёл на женщину полный внимания взгляд и позволил себе расслабиться. Впервые у него появился шанс поговорить с кем-то о своём творческом кризисе, о потери интереса к тому единственному занятию, приносившему ему удовольствие и радость. Раньше он никогда не мог обсудить ни с кем музыку, рассказать о том, что она делала с его душой и как влияла на него. Он пытался делиться этим с Юнги, но тот мог понять его лишь частично.
       — Дело не в таланте. Просто раньше музыка была для меня способом сбежать от проблем, и было немыслимо даже представить, что я мог бы её ненавидеть. Однако, — он невесело усмехнулся, — в последнее время всё ощущается именно так.

       Нахмурившись, профессор Ким опустила взгляд вниз и задумалась. Понимающе покивав головой, она продолжила:

       — Я очень хорошо понимаю это состояние. Я в этом варюсь более двадцати лет, поэтому да, терять интерес и мотивацию и мне приходилось, — с лёгкой усмешкой проговорила женщина. — Такие творческие кризисы особенно часто происходят, когда любимое занятие превращается в работу.

       — Да, наверное, — напряжённо вытянувшись, согласился Чонгук. Одна часть юноши искренне желала выговориться, получить поддержку и понимание; но другая его часть просила об обратном — она нашёптывала ему поскорее нагрубить, уйти, скрыться и не открывать женщине свои внутренние переживания ни под каким предлогом. Чонгук сделал глубокий вдох. — Раньше мне нравилось заниматься музыкой, потому что у меня не было так много на это времени, и поэтому мне приходилось хвататься за каждый свободный час, лишь бы уделить внимание тому, что мне нравится, — не без труда выговорил темноволосый парень, делая на каждой фразе короткие остановки и тщательно продумывая свои слова.

       — Ну, это почти то же самое, как и с запретным плодом, — усмехнулась профессор Ким и, сощурив свои выразительные карие глаза, посмотрела юноше прямо в лицо. — Надо просто пережить это испытание. Ты очень талантливый музыкант, Чонгук, — женщина заглянула в огромные и переполненные вниманием и лёгким страхом глаза парня, — я слышала, как ты играл, пока никого не было. Извини, что подслушивала; тогда мне было тяжело этого не сделать. Если мелодии принадлежали тебе…

       — Да, я играл здесь один только свои мелодии, — выпалил Чонгук и тут же умолк.

       — Значит, ты можешь стать блистательным пианистом! И ещё у тебя красивый голос, знаешь об этом? — склонив голову набок, она вновь умилительно улыбнулась. — Не позволяй себе сдаваться, хорошо? Не слушай свои сомнения, они всегда являлись главной причиной людского несчастья.

       — Да, хорошо, — Чонгук неловко поклонился и позволил себе даже слегка улыбнуться, — спасибо большое, — тихо добавил он. — Я постараюсь.

       — Вот и хорошо, — женщина кивнула.

       Попрощавшись с преподавательницей, Чонгук быстро и бесшумно покинул кабинет; оставшись за его порогом, он продолжал находиться под тем самым глубоким впечатлением, заставляющим людей терять способность концентрироваться на настоящем времени и лишь мысленно пребывать в одном и том же моменте, прокручивая одни и те же слова вновь и вновь. Впоследствии он даже не мог и вспомнить, как добрался до нужного кабинета: так был занят своим мозговым штурмом.

       Открываться кому-то было волшебно. Рассказывать кому-то о съедающих до смерти переживаниях было освобождающим, дарующим свободу и лёгкость ощущением. И получать поддержку тоже было приятно.

       Чонгук чувствовал, как что-то в нём неизменно находило свои правильные места.

Z Z Z

       Даже шумная столовая превратилась в нечто обыденное и привлекательное. Здесь всегда было оживлённо, громко и необычно; творческие люди собирались пёстрыми кружками, отличаясь своими особенностями и красками. Музыканты, художники, писатели, дизайнеры — все эти необычайно одарённые и талантливые существа делились друг с другом своим хорошим настроением, попутно создавая вокруг себя ауру чего-то прекрасного, артистичного и даже слегка неземного.

       Чонгук осматривал людей с тщательно скрытым интересом, наблюдал за их повадками, привычками и отличиями. В какой-то момент они перестали казаться для него роем бестолковых и громких муравьев: он стал видеть в них личностей. Он стал даже гордиться тем, что являлся одним из них. Ненависть заставляла его видеть только негативные стороны, но стоило ослабить её грубую хватку, как он стал различать иные, несколько даже позитивные стороны общества и человечества в целом.

       Юнги сидел поблизости от Чонгука, дожёвывая свой обед и изредка бросая музыканту пару незначительных фраз; также за их столик недавно подсели Хосок с Намджуном — те что-то упорно обсуждали, дискуссируя со всей жестикуляцией и артикуляцией. Иногда Чонгук прислушивался к их диалогу и вставлял свои нейтральные замечания. Однако на самом деле всё его существо переполнялось ожиданием. К ним должны были подойти Тэхён и Чимин.

       Чонгука вновь разрывало от двойственности своих ощущений. С одной довольно чёткой и ясной стороны, он боялся; он был безумно напуган своим собственным недавним поступком и ещё более боялся, даже несколько стеснялся реакции Чимина. Изначально он планировал поговорить с рыжеволосым парнем, извиниться перед ним за всё и позволить ситуации разрядиться между ними. Словно сумасшедший, он торопился в общежитие со всей мощью своего быстро колотящегося сердца; весь путь он продумывал диалог задом наперёд, отчётливо репетируя свои речи и готовясь произнести их. Ему не хотелось быть больше причиной чужих страданий.

       Однако тут приходит вторая сторона. Стоило ему увидеть Чимина таким раздавленным и сломленным, внутри него будто пролилась лава давно готового к извержению вулкана; только так он мог бы описать это ощущение. Сначала его охватил гнев, и он не мог даже подвинуть конечностями, утопая в возросшей внутри него жалости и ненависти. Ненависти к самому себе. Впервые в жизни он принял непривычное для себя решение: он заставил из жалости расцвести не злобе, а желанию помочь. Словно отключив все эмоции, словно застыв во времени и потеряв себя на мгновение, он подошёл к Чимину и обнял его. Сейчас, при трезвом рассудке, он не мог даже вспомнить запах Чимина, ощущение его рук на собственном теле, его касаний и его прерывистого дыхания. Это событие потрясло его гораздо сильнее, чем все пережитые моменты ранее.

       И сейчас Чонгук сидел, находясь в страхе от того, что вновь планировал воспроизвести тот же самый поступок; хоть и не в чисто физической идентичности, но в эмоциональной точно. Внутри него было множество сомнений, и в иные моменты он называл себя последним дураком, убеждённо веря в то, что ни за что бы не стал делать то, что собирался сделать; в другие же секунды он не мог и подумать, что мог бы поступить иначе. Сомнения рвали его на клочья, но он продолжал мертвецки спокойно ожидать, сохраняя каменное выражение лица и свою едва приметную, для всех давно привычную напряжённость.

Он просто не мог понять, понравилось ли ему то ощущение.

       — Чонгук-а, а вот ты как думаешь? — внезапно прервал его размышления Хосок, заглянувший в тут же отобразившие растерянность глаза музыканта; в одной из его рук красовалась ножка от курицы.

       — Что? — просто переспросил Чонгук, слегка нахмурив брови.

       — Им интересно, стал бы ты платить деньги за то, чтобы прокатиться на гоночной машине одного из самых известных гонщиков в мире, — рассудительно пояснил ему Юнги, не забыв под конец усмехнуться, — в твоём случае можно спросить и иначе: стал бы ты платить крупную сумму за то, чтобы поиграть на пианино твоего любимого музыканта? Ну, знаешь, хотелось бы тебе вообразить себя им, — с явной насмешкой продолжал он. По всей видимости, татуировщик находил тему абсурдной.

       — Нет, я думаю, — нахмурил брови Чонгук, призадумавшись на мгновение, — для меня это не имеет смысла. Дело ведь не в самой вещи, а в её пользователе; в руках неумелого человека и самое лучшее и дорогое пианино было бы просто красивой безделушкой.

       — Да, вот именно, — с лёгким нажимом в голове согласился Юнги, — зачем воображать себя кем-то, тем более? Бред.

       — Но ведь это может очень даже помочь, — заспорил Хосок, нахмурив брови и раскрыв от недовольства рот. — Некоторые люди могли бы получить незабываемые эмоции, а ты эгоист, — показав Юнги язык, юноша кинул в него косточку от курицы; татуировщик тут же увернулся и, не долго думая, перелил колу из стакана Хосока в собственный. — Да как ты смеешь! — завопил сквозь смех Хосок.

       Чонгук принялся наблюдать за их перебранкой с лёгким смехом; на мгновение он даже отвлёкся от своих привычных размышлений.

       — Что вы опять как старые аджуммы на базаре, — послышался насмешливой голос Тэхёна. Сердце Чонгука необычайно волнительно сжалось; он тут же перестал улыбаться.

       Взгляды сидящих за столом тут же обратились к подошедшим юношам; Хосок принялся обвинять во всём Юнги, требуя от него новую колу, татуировщик же в свою очередь закатил глаза, в процессе отодвинув стул рядом с собой для Тэхёна. Намджун лишь тихо посмеивался, в перерывах предпринимая попытки разъяснить причину конфликта человеческим способом.

       Чонгук тут же молча перевёл взгляд на Чимина, который, казалось бы, даже не взглянул на него в ответ. Художник занял свободное место сбоку от Хосока, восседавшего прямо перед Чоном. Музыкант неотрывно следил за тем, как худощавое тело Чимина парадоксально тяжело приземлилось на стул, как его руки бессильно опустились на поверхность стола; подноса в них, конечно, не было. Лицо Чимина было всё таким же усталым: во время приветствий он пытался улыбаться, но выходила довольно неубедительная гримаса. Всё та же огромная толстовка придавала парню вид маленького, болезненно худого мальчишки. Чонгук сглотнул от лёгкой вспышки ярости в груди и опустил взгляд вниз.

       Ему надо было сделать это.

       — Вечно спорите из-за каких-то идиотских тем, — сказал Тэхён и отправил лапшу в рот; на его подносе был достаточно плотный обед, и Чонгук задумался на мгновение: почему он не заставлял своего друга есть? Неужели не понимал его расстройства?

       — Да ну и ладно, — фыркнул Хосок, не побрезговав отлить себе в стакан половину колы Юнги. — А что? — скорчив скандальное выражение лица, обратился он к татуировщику. — Там есть и моя часть!

       — Да хоть всю выпивай, — беспристрастно бросил Юнги и, смело отпив оранжевый напиток Тэхёна, сделал вид, что не заметил реакцию своего друга: тот закатил глаза.

       Пока между ребятами затянулся непринуждённый разговор о повседневных вещах, Чонгук набрал в себе силы и смелость на осуществление своего небольшого и грандиозно глупого плана. Даже в собственных глазах поступок казался ему чрезмерно наигранным, слащавым и приторным; но он старательно преодолел отвращение к самому себе и стал неосознанно следить за Чимином, считая в голове до десяти. На десять он точно это сделает.

       Чимин, достав из портфеля бутылку с водой, принялся делать небольшие глотки, по всей видимости, пытаясь насытиться данным «напитком». Такое поведение парня начинало выводить музыканта из себя; к тому же, рыжеволосый юноша предпочёл не поддерживать оживлённый разговор окружающих и то и дело «отключался», устанавливая взгляд на какой-то точке в пространстве и игнорируя всё вокруг. Чонгука раздражало то, что он даже не пытался взглянуть на него в ответ.

       Как только в сознании Чонгука неизвестный голос неизбежно проговорил «десять», юноша в лёгком ступоре и с нескрываемой напряжённостью в каждом движении потянулся к своему портфелю. Слегка дрожащими по непонятной причине руками музыкант достал из своей сумки маленький прозрачный контейнер, внутри которого можно было разглядеть дольки нарезанного зелёного яблока. Сделав глубокий вздох, он отложил все лишние вещи и, уловив момент, когда все были заняты каким-то особым разговором, тихо обратился к художнику сиплым от молчания голосом:

       — Чимин?

       Тот не сразу услышал его, поэтому Чонгуку пришлось повторно обратиться к юноше.

       Удивлённые и широко раскрытые глаза Чимина тут же передвинулись на Чонгука, и он молча уставился на него, не вымолвив ничего в ответ. Парень был явственно ошеломлён.

       — Хочешь…яблоко? — ненавидя слышать собственный голос, произносящий нечто подобное, не через толстый слой усилий проговорил Чонгук. И, как следовало ожидать, внимание каждого за столом переметнулось к их небольшому взаимодействию. Все замолчали.

       — Что? — озадаченно проговорил в ответ ему Чимин и, опустив взгляд на контейнер, тут же поднял его обратно на Чонгука.

       — Яблоко, — сгорая от стыда и пристального к своей персоне внимания, с твёрдостью и неотступностью повторил музыкант, — будешь? Со, — он примолк на мгновение, — мной.

       Все за столом неловко продолжали поддерживать тишину; ни для кого уже не было дикостью то, что Чимин отказывался есть, — каждый осознавал его проблему в той или иной степени, потому вся ситуация оказывала такое большое влияние на сидящих за столом парнях. Через пару секунд, в течение которых Чимин сконфуженно глядел на Чонгука, Тэхён успел завести разговор о чём-то абсолютно другом, переведя всеобщее внимание на новый предмет обсуждения. Чонгуку стало спокойнее.

       — Я не хочу, — тихо ответил Чимин, поддерживая зрительный контакт с музыкантом; его руки соскользнули со стола на колени, и он невольно вжался в себя, придавая своему виду ещё больше ранимости и беззащитности.

       — Немного, — неосознанно для самого себя стал уговаривать Чонгук; его рассудок словно отключился. — Хотя бы две дольки. Остальное съем я.

       — Я ел, — так же твёрдо и непреклонно проговорил в ответ Чимин, на этот раз не стерпев и опустив взгляд на стол.

       — Поешь ещё, — таким же неотступным, даже немного требовательным тоном стал убеждать его музыкант. — Это всего лишь яблоко.

       Взгляд Чимина переместился на контейнер, и на мгновение Чонгуку показалось, что тот стал всерьёз задумываться над предложением музыканта. Юноша задумчиво прикусил губу и слегка нахмурился; взгляд Чона невольно упал на его губы, и музыкант тут же смутился самого себя, заставив глаза подняться выше. Он напряжённо и терпеливо ожидал ответной реакции Чимина.

       — Ладно, — выдохнул рыжеволосый парень и, робко подняв на Чонгука взгляд, тихо прошептал: — спасибо.

       На мгновение Чонгук опешил, ощутив подскочившее биение своего сердца и удивившись реакции своего тела; он замер всего на мгновение, задержав взгляд на поверхности стола. Казалось, словно всё его существо перестало подчиняться ему и стало жить по своим правилам. Это сбивало с толку.

       Открыв контейнер, Чонгук достал две дольки и тут же передал их через стол Чимину. Тот положил кусочки фруктов перед собой, внимательно оглядев каждый и над чем-то глубоко поразмышляв. Чон не хотел следить за каждым дальнейшим действием юноши, но он не мог контролировать собственный взгляд.

       — Ты ешь тоже, — внезапно столкнувшись со взглядом Чимина, он тут же услышал его слова, произнесённые более громким и уверенным голосом, — ты же сказал, что вместе.

       Чонгук неловко кивнул и достал дольку себе. Чимин в это время принялся разжёвывать первый кусочек, остановив взгляд на поверхности стола. Он жевал медленно.

       Чонгук ощутил тёплое чувство внутри, разлившееся в его каменных от напряжения конечностях. Тут же волна расслабленности охватила его, и он опустил плечи, выдохнув.

Всё-таки ему понравилось это ощущение.

— Нам не нужна эта лапша, у нас уже есть подобная, — проговорил Чимин, толкая тележку с продуктами вперёд и еле поспевая за мечущимся от одной полки к другой Тэхёном. С ним невозможно было ходить в супермаркет: что бы тот ни увидел, какая бы безделица или совершенно невкусная, но ярко запакованная еда ни попалась бы ему на глаза, он уже готов был достать деньги и заплатить за неё. Чимин же не любил особо много тратиться на продукты питания: к тому же, отказ от еды довольно неплохо помогал держать купюры в кошельке.

       Супермаркет был обширным, пространственным и кишащем людьми местом. Вокруг блуждало множество семейств, парочек, компаний подростков, пришедших ради фастфудного перекуса и сладких напитков. Их голоса казались приглушенными на фоне играющей в помещении музыки; она была спокойной и лишь изредка сменялась на популярные хиты.

       Ходить вместе с Тэхёном за покупками было увлекательным для Чимина времяпрепровождением. Несмотря на то что чаще всего он не употреблял купленное, затариваться вот так с лучшим другом всё равно казалось ему приятным, греющим душу ритуалом. Таким образом он не мог ощутить и намёка на одиночество, не мог расслышать беспорядочные выкрики своих безобразных демонов, давно обитающих в рассудке юноши. Так он чувствовал себя живым и абсолютно нормальным.

       — Ну, упаковка выглядит совсем иначе, — выпятив губы, жалобным тоном ответил ему Тэхён. Светловолосый юноша выглядел счастливым и отдохнувшим: его лицо было чистым, свежим и бодрым; глаза искрились своим типичным добродушным сиянием. — Вот вечно ты так! — писатель оскорблённо хлопнул друга по плечу.

       — Тэхён, у нас и так в тележке целая куча бесполезных вещей, — рассудительно провозгласил Пак, указывая на тележку, дно которой было полностью заполнено разноцветными упаковками. — К тому же, на общей кухне скоро устроят бунт, и тебе запретят использовать общий холодильник, — таким же здравым тоном продолжал юноша.

       — Ну-у-у, — застонал Тэхён, с открыто выражавшимся недовольством кладя лапшу обратно на полку. Развернувшись к Чимину, он показал ему язык и поскакал вперёд, даже не удосужившись подождать художника.
       Раздражённо пыхтя, Пак последовал за ним, минуя очередную полку с кучей фабрикованной еды. Его глаза прошлись по знакомым издавна упаковкам, и он ощутил внутри неприятное ощущение обиды, из которого так часто могли рождаться капризы: чем чаще он запрещал себе есть, тем сильнее желал он пищу. Но он прекрасно помнил о том, что, съев кусочек, остановиться он не сможет. Оставалось только вздохнуть и поспешить за исчезнувшим за поворотом Тэхёном.

       Чимину искренне не хотелось отвлекаться на какие-либо лишние размышления: с самого начала он планировал посвятить себя покупкам, хотел позволить себе забыться в компании лучшего друга. И это в самом деле работало: на его сердце было безмятежно и спокойно; однако мысли непоборимым потоком бросались ему в голову, и остановить их было вне его контроля. Прокручивая в голове невразумительные и сводящие с толку поступки Чонгука вновь и вновь, он погружался в состояние неизвестного ранее оцепенения.

       Реальность казалась фальшивой, иллюзорной и неизбежно подозрительной. В тот момент, когда Чонгук ворвался в его комнату и обнял его, оставив затем после себя лишь: «ешь, пожалуйста», эмоции страшной волной захватили его, и долго не мог он успокоиться, то снова плача навзрыд, то подскакивая и подбегая к окну, то вновь обращаясь к истязаниям; заблуждения, сомнения в здравии собственного рассудка заставляли его совершать импульсивные поступки. Он был подобно помешанному: ему хотелось и кричать, и плакать, и смеяться. Странная дрожь охватила тогда все его конечности, и лихорадка заставляла то дрожать от холода, то задыхаться от недостатка кислорода.
       Позднее он рассказал обо всём Тэхёну, который немало озадачился сам, задаваясь вопросом насчёт намерений Чонгука. Его рука ласково гладила Пака по волосам в тот вечер, даря желанное художником чувство уюта и комфорта. Только тогда Чимин смог успокоиться, взять себя в руки и расценить ситуацию здраво. Тогда же он пришёл к выводу о том, что готов был принять что угодно от Чонгука: страдания, оскорбления, унижения, боль; но до чего не готов и напуган он был принимать от него заботу. Это было непонятное и чуждое ему ощущение.

       Второй поступок Чонгука, совершившийся прямо на глазах у всей их небольшой компании, свёл Чимина с ума окончательно. Голос музыканта в тот день был чрезвычайно взволнованным, напуганным и даже немного смущённым; его глаза, как чудилось Чимину, отображали нечитабельный, одичалый и переполненный решительностью и смелостью взгляд. Он словно действовал вне своей воли; будто всё внутри него стискивалось от негодования и нежелания. Однако он продолжал настаивать на своём, и не переставал быть таким упёртым до тех пор, пока Чимин не проглотил последний кусок яблока.

       В тот день Пак позволил себе отключить предрассудки, выкинуть испуг и подозрение; он разрешил вообразить себе на мгновение, будто Чонгук действовал из искренней заботы за него, будто он хотел и желал выздоровления Чимина. За такой безумной мыслью последовала нестерпимая волна эйфории и радости: он проходил весь день словно в забытьи, нарисовал с огромным желанием работу для академии, наполнил её насыщенными и яркими красками, вселил в неё все свои эмоции. Он ощутил себя счастливым.
       — Думаю, можно уже направляться к кассе, — вовремя прервав размышления рыжеволосого, провозгласил Тэхён и, утянув тележку на себя, повёз её в сторону небольшой очереди. Семенивший следом за ним Чимин любопытно озирался по сторонам, ловя на себе скучающие взоры покупателей. Два года назад он бы пришёл в бешенство от такого количества людей; сейчас он смог преодолеть страх перед обществом (если оно было на расстоянии от него), и гордость за самого себя запылала в его душе на короткое мгновение
.

       — А вот это тоже пожалуй стоит купить, — резко остановившись, громко воскликнул Тэхён и, перегнувшись, достал с третьей полки огромного ряда всевозможных упаковок со сладостями коробку каких-то ярко-зелёных конфет, — я, кажется, видел такие в рекламе! — с возбуждением маленького ребёнка проговорил он себе под нос.

       Застигнутый врасплох резкой остановкой Тэхёна, Чимин неизбежно столкнулся с ним и, недовольно ущипнув блондина за плечо, сказал:

       — Да что ты за ребёнок такой!

       — Чимин-и, ну ты только посмотри на эти конфеты! — обернувшись, с восторгом ответил ему Тэхён; он поднял на друга наполненные счастьем и невинностью глазки.

       — Бери уже и пойдём, — подделано ворчливым тоном снизошел Чимин, закатив обязательно глаза и подавив в себе мимолётное желание попробовать всего лишь одну конфетку из упаковки; он привык сразу подавлять в себе подобные порывы.

       Они вновь двинулись к очереди и, достигнув её, стали ожидать. Всё это время Тэхён нетерпеливо повествовал другу о каком-то недавно найденном аниме, в красках расписывая главных персонажей и особое внимание уделяя злодею. Чимин слушал вполуха, испытывая некоторые трудности в концентрации неделимого внимания: его голова продолжала слегка кружиться ещё со вчерашнего дня, а усталость свинцовой тяжестью начинала обременять конечности. Ему вдруг захотелось спать.
       Расплатившись за покупку, они взяли по пакету и выдвинулись на улицу; снаружи смеркалось: воздух становился холоднее, небо покрывалось тёмной пустынной пеленой. Сотни огней мерцали вокруг, подсвечивая сеульские улицы и отражаясь в маленьких лужах, оставленных прошедшим вчера дождём. Пахло свежестью и весной; даже деревья понемногу, но начинали обретать свои насыщенные зелёные краски. Проспект, по которому шли юноши, был людным, но не чрезмерно: атмосфера казалась уютной и спокойной.

       Чимин вдыхал свежий воздух, стараясь прийти в чувства и унять головную боль; Тэхён давно замолчал, отвлечённый пришедшим на телефон сообщением. Взглянув на довольную физиономию друга, Пак тут же предположил, кто бы это мог быть, и усмехнулся; тут же ему вспомнился и Чонгук. Юноша задумался, чем бы сейчас мог заниматься музыкант.

       — Поговори со мной, — внезапно капризным тоном потребовал Чимин, пихнув друга и переключив его внимание на себя, — я нуждаюсь в тебе!

       — Прости-прости, — заулыбался Тэхён, тут же настрочив последнее предложение и убрав гаджет в карман; на его чертах так и застыла идиотская усмешка. — Юнги забавно жалуется на своих клиентов, вот и всё.

       — Уже ведь восемь часов вечера; он разве ещё работает? — поинтересовался Чимин, украдкой бросив взгляд на витрину с одеждой.

       — Да, клиенты у него могут быть в абсолютно любое время, — пояснил блондин, переложив пакет из одной руки в другую, — Чонгук тоже ещё с ним, наверное.

       — Понятно, — сухо ответил Чимин и уставился под ноги. Его кеды испачкались оставленной после дождя грязью.

       — Ну уж этот Чонгук, — с опаской и в то же время насмешкой проговорил Тэхён, бросив на друга взгляд сбоку, — странный тип. Мне кажется, ты ему нравишься.

       — Бред, — замотал головой Чимин и вдруг вспомнил о том, что так и не рассказал Тэхёну о случившемся в доме Джина: отчего-то он решил держать ситуацию в тайне. Ведь и личное дело Чонгука тоже присутствовало в этом недоразумении: он не имел права разглашать чужие секреты. Да и к тому же, ему казалось, что блондин догадался и без его рассказов.

       — Он кажется немного чопорным рядом с тобой. Хотя, может быть, он всегда такой нервный и раздражительный, — хмыкнул Тэхён, идя нога в ногу с Чимином и с любопытством озирая окружности — наверное, его тоже восхищала картина позднего сеульского проспекта, — Юнги однажды сказал мне, что Чонгук тот ещё цундэрэ: ни за что не станет показывать своих чувств.

       — У него и нет их по отношению ко мне, — убеждённо ответил Чимин, — я знаю этого человека гораздо больше тебя, Тэ, и, поверь мне, он никогда не смог бы полюбить меня: слишком уж всё во мне его раздражает, — сухим голосом говорил юноша, испытав внутри болезненный укол от очередного разочарования. — Не удивлюсь, если бы Юнги подстрекал его на все эти странные поступки.

       — Юнги это не нужно, — безоговорочным тоном заявил Тэхён, начав отрицательно мотать головой, — он не любит встревать в чужое дело.

       — Тогда его насекомое какое укусило, может, — невесело усмехнулся Чимин; биение его сердца ускорилось от быстрого шага и тяжести в пакете — ему становилось дурно.

       — Да брось, в тебе слишком много предрассудков, — взглянув на друга, упрямо заявил Тэхён. — Иногда люди могут меняться! Мы же не можем контролировать то, что происходит с нами и неизбежно делает нас немного другими.

       — Не оправдывай его, Тэ, — скорчившись, раздражённо произнёс Чимин и отвернулся в другую сторону, по привычке останавливая взгляд на очередной витрине, рассматривая свою фигуру, ноги; ему вновь стало отвратительно на душе от собственного отражения. — Он бы не полюбил такого, как я, — тихо добавил он, ощущая огромное желание расплакаться.
       — Неправда! — завопил вдруг блондин и обернул свободную руку вокруг Чимина. — Ты самый прекрасный человек в мире, Мин-и, — закрыв глаза и умилительно склонив голову набок, на голову художника, проговорил он.

       Чимин лишь устало прикрыл глаза, надеясь, что он не упадёт от тяжёлой тушки Тэхёна. В его ушах зашумело.

       — А ещё сегодня ты скушаешь банан и орешки, — послышался тихий голос блондина, — потому что ты обещал мне.

       — Тэхён…

       — Нет уж, солнце, ты съешь это, иначе я снова закачу истерику, — с угрозой стоял на своём Ким.

       — Ладно, — устало выдохнув, проговорил Чимин.

Z Z Z

       — Ну давай же, открой ротик, Юнги, — скорчив умилительную рожицу, протянул Хосок, держа возле рта Мина попкорн и вот уже третий раз подряд тщетно пытаясь заставить юношу проглотить его. В руках Чон держал огромное ведро с попкорном, щедро одаривая всех вокруг им. Юнги с оскорблённой гримасой отвернулся, рукой отмахнувшись от надоедливых подачек друга.

       Вся компания ребят, включая Джина, терпеливо стояла в очереди на показ нового фильма, вышедшего всего пару дней назад. Наполненные ожиданием зрители были повсюду, и все они суетливо и с лёгким волнением предвкушали момент, когда начнут запускать в кинозал; громкие голоса раздавались со всех сторон, перемешанные с частыми возгласами смеха; атмосфера была оживлённой и радостной. Весь торговый центр пребывал в весенних, бодрых и красочных настроениях: магазины пестрили яркими вывесками, несчётным количеством рисунков с цветами, привлекающими внимание надписями.

       Чимин стоял рядом с Тэхёном и Юнги, время от времени беседуя со своим лучшим другом и реагируя на его несмешные шутки. В который раз он спрашивал себя, стоило ли ему посещать данное мероприятие вовсе: было слишком шумно, жарко и тошнотворно. В глубине души он пожелал вернуться в общежитие, в свою уже родную комнату; там он мог бы заняться рисованием, послушать музыку, поплакать.

       Бросив взгляд через плечо, Чимин уловил фигуры неподалёку стоящих Намджуна, Джина и Чонгука. Младший изредка вворачивал своё слово в диалог между двумя парнями; однако по большей части он молчал, бегая скучающим взором по окружающим их людям. Выглядел он сегодня особенно нежно, одетый в светлые джинсы и большой бежевый свитер; аккуратные черты его прекрасного лица подчёркивала слегка вьющаяся чёлка, спадающая юноше на лоб. Чимин ощущал его присутствие всем своим существом, и досаждающее желание оглядываться на музыканта мучило его беспрерывно. То он, бывало, случайно оглядывался на очередь, рядом с которой стоял Чонгук; то он как бы ненароком бросал взгляды на говорящего Намджуна, делая вид, что присутствие Чона не было им замечено вовсе. И каждый раз, когда его голова двигалась хотя бы на миллиметр, он физически мог ощущать поспешную реакцию музыканта: тот моментально переводил на него нечитабельный взор, заставляя Чимина напрячься от такого пристального внимания к своей персоне. Неужели он так сильно раздражал музыканта?

       Именно Чонгук был одной из главных причин, вследствие которых рыжеволосому парню так тяжко было сосредоточиться на разговоре с остальными ребятами. К тому же, в больших компаниях легко остаться не замеченным: иногда они обсуждали что-то коллективно, а порой подхватывали тему только несколько человек. Хосок уже который раз пытался накормить всех вокруг, лишь единожды, правда, предложив попкорн Чимину: кажется, даже он сознавал тот факт, что художник, безусловно, отказался бы.

       — Если этот фильм окажется скучным, будет грустно, — с намерением заявил Тэхён, обратившись прямиком к Чимину. Его глаза искрились энтузиазмом, а светлые волосы подсвечивались ярким

светом, падающим с потолка здания. — Я так долго ожидал его! На него возложено столько надежд! Эта экранизация как минимум обязана не подвести.

       — Да когда случалось такое, чтобы экранизации не подводили, — ответил ему с усмешкой Намджун, и все обратили внимание на завязавшийся между ними диалог. Чимин на секунду столкнулся со взглядом Чонгука и тут же перевёл внимание на Тэхёна, выдавая своё волнение чрезмерной поспешностью и импульсивностью действий. — Не считая «Гарри Поттера», конечно.

       — Экранизации всё равно превосходят книги в современном обществе, — добавил Хосок. — Кому хочется тратить время на книгу, когда можно посмотреть полуторачасовой фильм?

       — Это уже вопрос личных предпочтений, — взглянув на темноволосого парня, сказал Джин, — кому что нравится
.
       — Наверное, но всё-таки я говорю об актуальности, — терпеливо и рассудительно подметил Хоби.

       — А я говорю о реальности, — хмыкнул Джин и показал ему язык.

       Через пару минут зрителей стали запускать в зал, и ребята наполнились ещё большим энтузиазмом, сбившись в одну кучку в очереди и в ожидании продолжая оглядываться на быстро исчезающую перед ними толпу. Тэхён приобнял Чимина за плечи, и тот ощутил себя в безопасности: огромные столпотворения всегда вводили его в лёгкий ступор и даровали ощущение тревоги и беспокойства. Стиснутый с обеих сторон, он часто терялся и ощущал себя уязвимо.

       Когда все оказались внутри огромного наполовину заполненного людьми кинозала, запахло сладким попкорном, чипсами и прочим фастфудом; живот Чимина неприятно скрутился от голода, и юноша сделал глубокий вдох. Это было не вовремя. Слепо следуя за Тэхёном, он очутился вместе с остальными на восьмом ряду. Как только ребята устроились, Чимин спокойно выдохнул, оказавшись между Тэхёном и Хосоком: так у него появился хоть маленький шанс сосредоточиться на фильме, а не на пытливо сверлящем его затылок Чонгуке.

       Свет погас, и юноша расслабился, подавив в себе очередной приступ голода.

       На протяжении всего фильма Чимин старательно концентрировался на сюжете, главных героях, диалогах между ними, красоте съемок и яркости сцен. Некоторые персонажи показались ему интересными, некоторые — типичными, с плохо раскрытым характером; но самое ужасное было то, что как бы отчаянно он ни старался отговорить свой разум от глупого сравнения своего тела с телами профессиональных актёров, у него ничего не выходило. Каждый раз, когда он видел на экране привлекательных, высоких и стройных мужчин, с выдающимися чертами лица и ослепительной улыбкой, он ощущал отвращение к самому себе и своей внешности. Каждый раз глотая неприятный ком, он старался держать токсичные мысли где-то глубоко в подсознании, не позволяя им ранить его прямо сейчас.

       Когда фильм кончился, рыжеволосый юноша с тяжёлым камнем на сердце поднялся со своего места; даже проблески надежд на то, что Чонгук в самом деле мог бы быть заинтересован в нём, неизбежно были подавлены грузом ненависти к себе. Однако он был рад тому, что сейчас им предстояло вернуться в общежитие, где никто не смог бы помешать ему и где он смог бы отвлечься на любимое хобби.

       При выходе из зала ребята оказались в густой толпе, и Чимин, ощущая жар чужих тел со всех сторон, в панике стал озираться по сторонам в попытке найти Тэхёна. Ребята остались позади него: видимо, ему настолько не терпелось покинуть это людное помещение, что он юркнул вперёд быстрее всех, как только они покинули свои места. Охваченный нарастающей тревогой, он по привычке вжался в самого себя, нервно натягивая рукава толстовки на пальцы; ему захотелось спрятаться и исчезнуть.

       Вдруг он почувствовал, как кто-то аккуратно положил свои руки на его талию, слегка подталкивая его вперёд, к выходу. Ошарашенно обернувшись, он различил силуэт Чонгука, и по его коже тут же пробежали мурашки; он мгновенно выпрямился и услышал позади себя:

       — Не задерживай толпу, ну же, — мягким и спокойным тоном велел ему юноша, продолжая лёгким касанием пёрышка держать его за талию.

       Чимин молча двинулся вперёд и, оказавшись снаружи, выдохнул, тут же потеряв ощущение чужих пальцев на своём теле и расслабившись. Он обернулся и увидел свою компанию, уже громко обсуждающую просмотренный фильм.

       — Нет, ну я, конечно, не ожидал хуже, — довольно проговорил Тэхён, озираясь на всех своими огромными и находящимися под глубоким впечатлением глазами, — а вам как?

       — Некоторые персонажи плохо раскрыты, — скорчился Юнги; вся компания последовала к выходу из зоны кинотеатра. — Впрочем, неплохая альтернатива убить свободное время.

       Чимин молча брёл поблизости от лучшего друга, не решаясь поворачивать голову в сторону, где шёл Чонгук. Отчего-то он ощущал себя чрезвычайно смущённо и подавленно; ему хотелось вновь смеяться и плакать.

       — А мне понравились некоторые сценки, — с энтузиазмом выкрикнул Хосок, тут же выбежав вперёд и повернувшись к компании лицом, — столько спецэффектов и монтажа, а этот огромный монстр, который кричал что-то невпопад, — он стал пародировать существо, делая никому не ясные движения и скорчив лицо до неузнаваемости, — надо же, люди, в самом деле, могут писать такую фантасмагорию.

       Посмеявшись на карикатуру Хосока, Чимин бросил взгляд на довольного Тэхёна и, словив его искреннюю улыбку, так же улыбнулся ему в ответ; от такого взаимодействия с лучшим другом ему стало тепло на сердце.
       — Чимин!

       Расслышав своё имя, художник озадаченно обернулся и тут же увидел неподалёку от них стоящую компанию, состоявшую из нескольких парней. Один из них ослепительно улыбался юноше, приветственно размахивая рукой. Узнав в нём Йунга, своего бывшего парня, Чимин почувствовал укол совести и натянуто улыбнулся, тут же приостановившись. Йунг направился прямиком к нему, держа в руке небольшое ведёрко с попкорном.

       Компания Чимина задержалась в пару шагах от него самого, и все как-то одновременно умолкли, обратив внимание на подошедшего юношу; Йунг выглядел как всегда очаровательно — высокий, стройный, с перекрашенными в русый оттенок волосами, аккуратно уложенными в его любимую причёску, он напоминал Чимину о тех временах, когда они ещё были вместе.

       — Ой-ой, — послышался голос Тэхёна.

       Чимин не любил вспоминать о Йунге, ставшим его первой и последней попыткой построить отношения. Этот юноша был чудесным, искренним и удивительным человеком: он всегда заботился о Чимине, придавал его будням светлых и сказочных красок; также он всегда пополнял его копилку счастливых и романтичных мгновений самыми чистыми, волнующими моментами их совместно проведённого времени. Пак всем сердцем желал любить этого парня, когда-то он заставлял самого себя верить в то, что Йунг мог бы стать для него тем самым единственным и неповторимым человеком, от одной лишь улыбки которого его могло озарить самым сильным и прекрасным вдохновением. Но этого не произошло: в этих отношениях он мог лишь убивать себя чувством собственной недостаточности.

       Йунг тепло обнял его за плечи и, осмотрев лицо художника внимательным и проницательным взглядом, выражавшим всё то же восхищение, проговорил:

       — Ты снова выглядишь таким уставшим, Мин-и, — его улыбка стала печальной, — у тебя всё хорошо?

       Сконфуженный и поглощённый собственной совестью, Чимин неловко кинул взгляд на своих замолчавших друзей и ответил, начав от волнения дёргать подол своей толстовки:

       — Да всё хорошо, просто академия отнимает много сил.

       — Понимаю, — участливо закивал Йунг, продолжая с жалостью оглядывать юношу. — Так соскучился по тебе, если честно, — прямолинейно заявил он, игнорируя несколько пар глаз, с вниманием наблюдающих их взаимодействие.
       Покраснев от смущения и неловкости, Чимин невольно опустил голову и неохотно ответил:

       — Мне тоже иногда не хватает тебя, — его слова были ложью, но он знал, что правда могла бы расстроить сердце его чудесного друга, — встретимся как-нибудь обязательно.

       — Да, конечно, я давно хотел позвонить тебе, но сомневался в том, стоило ли, — его большие карие глаза осветились грустью, и внутренности Чимина невольно сжались.

       — Ты всегда можешь звонить мне, если хочешь, — прошептал Чимин, нервно сглотнув. Рука Йунга принялась медленно гладить его по плечу, и даже это действие вызывало в художнике ощущение дискомфорта и желания спрятаться от чужих рук.

       — Хочешь попкорн? — с надеждой в голосе воскликнул внезапно юноша и, воодушевлённый своей идеей, протянул Чимину руку с ведёрком сладкого.

       — Нет, спасибо, — тихо отказался Чимин, натянуто улыбнувшись. Йунга становилось слишком много для его терпения и остатков энергии.

       — Давай же, поешь хотя бы немного, — настойчиво предлагал парень, продолжая глядеть на Пака с огромными и наполненными намерением глазами.

       — Я не…

       — Да сказал же он, что не хочет, — внезапно услышал позади себя Чимин грубый голос, принадлежащий, несомненно, Чонгуку. Испугавшись, Пак развернулся и увидел, как музыкант очутился совсем рядом с ними. — Не надо заставлять его, ладно? — его тон был холодным, челюсть была крепко стиснута и взгляд, с которым юноша просверливал черты лица Йунга, был весьма пугающим; именно такими глазами он глядел раньше на всех, кого ненавидел и презирал; именно такого взгляда Чимин боялся в нём больше всего.

       — Я просто предложил, полегче, — растерявшись, тут же стал оправдываться Йунг, неосознанно сделав шаг назад; его взгляд выражал лёгкую степень испуга и удивления.

       — А он просто отказался, — отрезал Чонгук и, схватив Чимина за предплечье, продолжил: — Нам нужно торопиться, поэтому поговоришь с ним потом как-нибудь.

       И, даже не взглянув на самого Пака, Чон потянул его к остальным ребятам, с силой сдавливая предплечье юноши. Совсем растерявшись, Чимин молча последовал за ним, напоследок развернувшись и так же озадаченно бросив Йунгу:

       — Прости, увидимся ещё.

       Юноша лишь криво улыбнулся в ответ и направился к своей компании.

       — Отпусти, — дёрнув руку на себя, потребовал Чимин, как только они стали приближаться к ребятам, — мне больно.

       Чонгук тут же ослабил хватку и позволил Чимину отступить. Совершенно растерянный и сконфуженный, Чимин оглядел компанию и поймал во всех взглядах идентичное собственному изумление; казалось, словно никто не мог понять поведение музыканта. Обернувшись на самого Чонгука, Пак увидел, как юноша отстранёно глядел куда-то в сторону, широко раскрыв свои за мгновение лишившиеся любых эмоций глаза.

       Никто не стал комментировать произошедшее событие, и компания просто двинулась дальше к выходу, продолжая начатый ранее разговор. Лишь Тэхён с жалостью поглядывал на Чимина, в то время как тот игнорировал всё вокруг и смотрел лишь вниз, размышляя о том, что сейчас произошло.

       Его сердце билось очень часто.

Z Z Z

       На обратном пути ребята решили воспользоваться автобусом. Подозревая то, что вечер мог бы обернуться принятием алкогольных напитков, Джин не брал с собой машину; потому вся их компания оказалась втиснутой в небольшой общественный транспорт, места в которых были свободны в довольно хаотичном порядке.

       Чимин занял место рядом с Чонгуком, переступив через собственный страх и через огромную волну накатившего сомнения. Его рук тут же коснулась дрожь, и он опустил на них взгляд, попытавшись сделать глубокий вздох и разрешить мучивший его сознание вопрос.

       За окном автобуса виднелись подсвеченные фонарями деревья, улицы и дома; людей на проспектах становилось всё меньше и меньше. Днём погода была солнечной, и потому сумерки выдались такими же тёплыми и безветренными. Пейзаж сеульских улиц смывался в одну густую картину, и Чимин отчаянно пытался сосредоточить взгляд на определённых предметах, тут же невольно передвигая его на лицо Чонгука.

       Музыкант был слегка отвёрнут от него: он самозабвенно и беспристрастно глядел в окно, будто совсем и не подозревая о находящимся рядом Чимине. Его взгляд казался уставшим и напряжённым; волосы слегка растрепались, и даже осанка казалась отяжелённой и изнурённой. Но даже несмотря на всё это, он выглядел как самое красивое произведение искусства, которое могло только сотворить человечество, по мнению Пака. Он зачарованно осматривал каждую деталь его почти не изменившегося со времён школы лица; оно всё так же заставляло бабочек просыпаться внутри него.

       Набравшись ещё немного смелости, Чимин тихо позвал его:

       — Чонгук?

       Музыкант лишь на мгновение обратил на него взор и тут же вновь отвёл его к окну. Чимин воспринял это как знак того, что юноша готов был его слушать.

       — Спасибо за то, что помог мне, хотя это и было необязательно, — выдохнул для начала Чимин, с волнением перебирая пальцами подол толстовки. Его глаза были устремлены вниз.

       — Не за что, — с лёгкой хрипотцой ответил ему Чонгук. Его голос был лишён каких-либо эмоций.
       За мгновение между ними вновь затянулась тишина.

       — Почему ты такой странный и непредсказуемый в последнее время? — отрывисто и с опаской поинтересовался Чимин, набравшись смелости повернуть голову в сторону юноши.

       — Потому что, — Чонгук глубоко вздохнул, ни капли не изменившись в лице и продолжая рассматривать пейзажи за окном, — потому что делаю то, что хочу делать. Потому что ты меня раздражаешь тем, как сильно пробиваешь людей на жалость.

       — Я не делаю этого специально, — прошептал Чимин, ощутив укол в области сердца. Эти слова ранили его.

       — Мне всё равно, — отрезал Чонгук, и Чимин опустил глаза вниз. В глубине души он знал, что другого ответа не получил бы.

       И вновь между ними пролегла пелена тишины и недосказанности. Пак ощущал себя лишним и наивным.

       — Хотел бы я сам знать, — послышался совсем тихий голос Чонгука.

       — Что? — тут же переспросил Чимин, подняв на него взгляд.

       — Хотел бы я сам знать, почему делаю то, что делаю, — устало проговорил Чонгук, заметнее отвернувшись от юноши поближе к окну. — Почему мне не всё равно, — ещё тише добавил он.

       Чимин расслышал его шёпот.

       Глупые надежды; почему же не могут они погаснуть навечно?